«Дорога во ржи», «Страдная пора», «Зреющие нивы», «Молебен на пашне о даровании дождя», «Земство обедает», «Чтение Положения 19 февраля 1861 года», «Поздравление молодых в доме помещика»… Григорий Григорьевич Мясоедов был одним из выдающихся бытописателей русской жизни, жизни русской провинции, села.
Он родился в семье обедневшего дворянина, учился в Орловской гимназии, но не окончил её, перебравшись в столицу и поступив в Императорскую Академию художеств. Талант юноши был превосходен и одну за другой получает он сперва малую золотую медаль за картину «Поздравление молодых», а затем и золотую медаль за полотно «Бегство Григория Отрепьева из корчмы».
«Жил я, как и большинство студентов Академии художеств, на Васильевском острове в бедной комнате, - вспоминал Григорий Григорьевич. - Источником существования моего была работа на кондитерскую, где пеклись пряники, — я с товарищем раскрашивал их. Баранам и свиньям золотили головы, генералам — эполеты. Платили за это по три копейки с дюжины. Обедали на Неве, на барке, где давали за шесть копеек щи с кашей без масла…»
Успехи в учебе, впрочем, немало поспособствовали улучшению положения молодого живописца. За казенный счет он отправляется за границу, работает в Париже, Флоренции, Риме и Испании. По возвращении на родину получает звание академика за картину «Заклинания».
Молодости свойственен поиск нового. Григорий Григорьевич, став академиком, разошёлся с чисто академической живописью. Ему было неинтересно писать классические сюжеты, но влекла подлинная народная жизнь, которую успел он хорошо узнать в маленьком отцовском имении. Этот разрыв с «официальным» направлением привел к организации знаменитого Товарищества передвижных художественных выставок. Именно Мясоедов стал его вдохновителем, основателем и многолетним председателем. Основная цель объединения была прописана в первом пункте устава: «Доставление обитателям провинции возможности следить за успехами русского искусства».
Провинция, из которой вышел он сам, была неизменной заботой художника. Ему важно было помочь преодолению культурного отрыва её от столиц, в которых сосредоточились все искусства. И передвижники немало поспособствовали этому благородному делу.
Разорвав с академическим направлением, Григорий Григорьевич оставался неколебимо верен академическому мастерству. В его картинах прописана каждая деталь, нет ни одного проходного, «безликого» образа, но в каждом прописан характер, состояние души, психология. В этом и была та жизнь, которую стремился писать Мясоедов.
Со временем художник-«прогрессит» оказался в числе «ретроградов». Верный традиции, он не принимал новых форм, будь то декадентство в литературе или набиравший популярность импрессионизм в живоиси. Мясоедов видел в оном не стиль, а небрежность и неряшливость, и считал, что импрессионистам не место на выставках передвижников. Это привело его к ссоре с Поленовым и Репиным и к расколу Товарищества. Репин потребовал роспуска совета правления передвижников по причине его ретроградства и неспособности отвечать современным потребностям объединения. В итоге все члены правления демонстративно покинули совет, предоставив Мясоедову право возглавлять его в одиночестве. Для Григория Григорьевича это было тяжелейшим ударом, ведь Товарищество было его детищем, и им он жил…
Мясоедов ушёл, предоставив судьбу организованного им общества более передовым творцам. Современник вспоминал о том периоде: «Я застал Григория Григорьевича в Товариществе во вторую половину его жизненного пути, когда человек как бы останавливается, оглядывается и, усталый, медленно идет дальше. Он брел, разбитый сомнениями, разочарованный, брел одиноко, потеряв веру в людей. Внешность Мясоедова живо стоит в моей памяти. Высокий старик с умным лицом, длинным и немного искривленным набок носом, с сухой, саркастической улыбкой тонких губ, прищуренными глазами. В речи его звучали оригинальные, передовые мысли, парадоксы, часто ирония или едкий сарказм. С Мясоедова Репин написал своего Грозного».
История с Грозным примечательна. Дело в том, что в жизни Григорий Григорьевич едва не совершил того греха, который, справедливо или нет, приписывается Ивану Четвертому. Увы, Мясоедов был крайне несчастливо в семейной жизни. Его отношения с женой не сложились до такой степени, что он долгое время не признавал своего сына, который в свою очередь считал отца опекуном. В дальнейшем художник всё же признал родную кровь и отдал Ивана учиться живописи, но отношения между ними лишь ухудшились, дойдя до взаимной ненависти.
Сын был также талантлив и в итоге стал настоящим мастером, но с отцом они не сходились ни в чём, начиная с внешности. «Нет, это не мой сын, а какое-то отродье. Я человек слабый, болезненный, откуда взялся этот верзила? Художника из него никогда не выйдет, а что выйдет — неизвестно. Иван-дурак…» - восклицал Мясоедов-старший.
«Верзила» стал одним из первых в России культуристов, брал призы заграницей за красоту мужского тела, выступая в образе гладиатора. Первый такой приз он полностью пожертвовал в пользу жертв землетрясения в Мессине. Обладая огромной физической силой, Иван свертывал узлом кочерги, жонглировал гирями, в шутку подпоясывался завязанными в узел стальными прутами, на расстоянии курилки тушил свечу, спертым дыханием выбивал серебряный рубль из стакана… Двухметровый атлет, он выступал в кабаре и цирке, предпочитая это занятие занятиям в Академии. Отец любил серьёзную классическую музыку и шахматы, сын – веселый праздник цирковых представлений. И так во всём. Если один говорил «чёрное», то другой уже непременно должен был сказать «белое».
Отец ошибся. Как художник, сын не посрамил его фамилию. Он окончил Академию и, также как Мясоедов-старший, был отправлен за казенный счет в Европу. Правда, поездку эту молодой красавец использовал совсем не для совершенствования в живописи. Это не помешает ему стать ректором одного из киевских художественных училищ, а уже после революции, эмигрировав из России, он создаст немало прекрасных работ, хотя и уступающих совершенству отца, но весьма и весьма достойных.
Отец этого не увидит. Он будет уходить мучительно, не принимая сына и, вероятно, до последнего вздоха сомневаясь в том, что это его сын. А сын… будет злорадствовать уходу отца, не умея простить перенесённых от него в детстве несправедливых обид и рукоприкладства. Он будет сидеть подле одра родителя и рисовать самый страшный его портрет – лицо человека в агонии…
Лишенный семьи и дела всей своей, Мясоедов в последние 20 лет жизни был отчаянно одинок. «Это парадоксально, а я так и говорю: мы вдвоем с моим одиночеством имеем комнату на Васильевском острове в деревянном домике, — писал он. — Здравствуй, мое одиночество, пойдем со мной в гости, мое одиночество».
Современник вспоминал: «Спутником его жизни стало одиночество. Появлялся он в обществе редко, лишь в тесном кругу старых передвижников на их музыкальных собраниях. Иногда вечером на Васильевском острове можно было встретить высокую фигуру Мясоедова, бредущего по тротуару несколько неестественной походкой. Это означало, что он шел играть в квартете и нес альт, который висел у него под шубой на животе, привязанный ленточкой через шею. “Музыка одна не лжет, как лгут люди”, – вспоминались слова его. Наконец Мясоедов снова уехал к себе в Полтаву и поселился в старом своем доме в саду…»
В полтавской усадьбе прошли последние годы жизни художника. Лишь по осени он покидал её, уезжая в Крым. В Полтаве он организовал школу рисования, написал брошюру по садоводству… Он писал пейзажи, делал графические наброски, создавал театральные декорации…
К сожалению, не дошла до нас такая важная часть мясоедовского наследия, как религиозная живопись. Ещё до отъезда в Полтаву он расписывал в Петербурге храм Спаса на Сенной. Этот великолепный собор был впоследствии взорван большевиками.
Григорий Мясоедов умер 31 декабря 1911 года и был похоронен в саду своей усадьбы. Картины его были распроданы сыном.
Последнему суждено было прожить жизнь куда более яркую, чем была у его отца. Жизнь эта поистине достойна авантюрного романа. Он служил художественным корреспондентом в армии Деникина, был фальшивомонетчиком в Берлине, расписал фресками молельню Моабитской тюрьмы, в которой провел три года… Выйдя на свободу, стал успешным портретистом, но писал и пейзажи – для души. Среди них выделяются работы «Прощание с Павленками» (та самая полтавская усадьба отца), «Татарское кладбище в Крыму», «Русский Пасхальный стол». В этих картинах, кроме ностальгии по Родине, впервые чувствуются мотивы отца… Мясоедов-младший стал также автором первых профессиональных государственных почтовых марок Лихтенштейна. Но, несмотря на успех, на легальной стезе Иван Григорьевич удержаться не смог. Он снова оказался под судом, бежал, жил по фальшивым паспортам в разных странах и, наконец, оказался в Буэнос-Айресе, где и скончался, оставив после себя порядка 4 тысяч работ.
В год 100-летия со дня рождения художника художественное общество княжества Лихтенштейн создало комиссию по собиранию и изучению творческого наследия И. Мясоедова, работавшего там под именем Е. Зотова. Позже она была преобразована в постоянный фонд «профессора Евгения Зотова — Ивана Мясоедова». В архив попали не только его работы, оставшиеся в частных руках, но и произведения, принадлежащие семье художника. Большую помощь в создании фонда оказала дочь художника Изабелла Верничи фон Мигке-Колланде, танцовщица, хореограф и балетмейстер, проживавшая в Мюнхене. В 1996 году почта Лихтенштейна выпустила три марки из серии «Художники Лихтенштейна», на которых воспроизведены картины И. Г. Мясоедова, и конверт с портретом художника.
Е. Фёдорова
Русская Стратегия |
