Штрихи к духовному портрету писателя (1869+1947)
«…не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке…»
Из 1-го Послания к коринфянам апостола Павла (4, 3-5)
Жизни наши будут взвешены.
Кто-то с чаши золотой
Будет брошен в пламень бешеный.
Ты ль, хмельная? Я ль, повешенный,
Над Россией и тобой?
Иван Савин
Свою оперу, посвященную борьбе русского народа с польскими интервентами и воспевшую подвиг Ивана Сусанина, Михаил Глинка первоначально желал назвать непременно как «Смерть за Царя». Но это предложение было отвергнуто Государем Николаем I, дальновидно заметившим, что «отдавшие жизнь за Государя не умирают», а посему правильнее было бы слово «смерть» заменить словом «жизнь». Так родилась опера, ярко отразившая и своей музыкой, и своим либретто, написанным бароном Розеном, всю мощь и красоту патриотического порыва, опера, которая была построена на сугубо национально-монархических мотивах и исторической памяти народа.
Глубоко национальными мотивами, сопряженными с ожиданием царя православного, с христианским осознанием русской и мировой истории, было пронизано практически все творчество и писателя в генеральском чине, певца славы казачьей и доблести русской, Петра Николаевича Краснова. Но, прежде всего, это творчество следует отнести к литературе мирянина, для которого занятия уже не богоискательством, но богомыслием оправлялись в художественный слог и становились неотъемлемой частью его земного служения. Богу открывал он без утайки на страницах литературных произведений и военных мемуаров свою жертвенную и бесстрашную душу, которая, как живительная влага, заполняющая сосуды в летний зной, одухотворяла поступки лучших его героев.
«Двуглавый Орел над царским Кремлем. Навсегда».
Вспыхнет солнечно-черная мгла
И вернетесь вы, где бы вы ни были,
Под знамена...
Иван Савин
Если бы судьбе было угодно, то, как истинный рыцарь, Краснов, не задумываясь, отдал бы жизнь и за Государя-Императора (Краснов-воин присягал на верность Александру III, Николаю II, а Шефом его Лейб-Гвардии Атаманского полка неизменно оставался, пока существовала Российская Империя, Наследник Цесаревич Алексей), и за каждого из Членов Его Императорской Фамилии. Недаром он так активно в свою бытность Атаманом Всевеликого Войска Донского занимался формированием монархических, а не республиканских армий, готов был помочь в этом генералу Федору Келлеру, но Господь распорядился иначе. И Петр Краснов, находясь в почтенном возрасте, безоглядно пожертвовал своей честью ради любимого казачества. А свою, по земным меркам, конечно, угасающую жизнь, пощаженную в трех жесточайших войнах, он мученически сложил на алтарь главного для христианина Отечества – Небесного, ибо православная Россия, с нравственной точки зрения, как земная, хотя и невещественная святыня, для него, непримиримого борца с большевизмом, была утрачена. Недаром в эпиграф к роману «Цареубийцы» (1938) Петр Николаевич вынес свой, писательский, вердикт: «Настоящее?.. Его у нас нет. Есть только прошлое, и, может быть, будущее. В прошлом будем черпать знания, чтобы совершенствовать будущее». И совершенствовали, пока монархическая трагедия русских казачьих офицеров-эмигрантов, выданных англосаксами в Тирольских Альпах в нарушение военно-этических и христианских норм на расправу большевицкому сыску, через их страдания и мученическую кончину, не претворилась в христианскую победу. Над глумящимися богоборцами, над суетным и временным миром.
Неудивительно, что духовные переживания большинства героев Петра Краснова – писателя-историка, писателя-мыслителя, писателя-мистика, подчинены служению Божией Правде и черпают свою силу и мощь в незримом, но вполне ощутимо проявляющем себя – Горнем мире. И хотя в большинстве случаев их земная борьба, казалось бы, обречена на поражение, жизнь – высокая и одухотворенная стремлением к подвигу – за Веру, грядущего Царя и Отечество, оставляет тем, кто еще находится в заложниках земного притяжения, спасительный луч надежды на преображение Родины. У самого генерала Краснова, глубоко веровавшего в Промысел Божий, от этой ветхой надежды к окончанию 2-й Мировой войны и в момент его выдачи врагам-богоборцам уже мало что оставалось. О чем говорят его письма, обращенные к различным деятелям казачьих объединений русского Зарубежья.
Особенно интересным представляется свидетельство одного из его корреспондентов, так называемого «Старого добровольца», опубликованное в «Вестнике американского отдела РОВС» (август 1947), который рассказал о своей последней встрече с Петром Николаевичем Красновым, произошедшей в декабре 1944-го. На их диалог в предисловии ссылаются публикаторы «Переписки П.Н. Краснова за 1939 -1945гг.», посчитавшие своим долгом сообщить читателям, что за псевдонимом «Старый доброволец» скрывается вполне конкретное и авторитетное лицо - председатель Объединения русских воинских союзов в Германии генерал-майор А.А. фон Лампе. Передавая слова престарелого генерала о сделанном им в конце жизненного пути нравственном выборе, Алексей Александрович лишь тактично доносит до нас его полную осознанность.
«Больше пятидесяти лет, полстолетия, отдано мною на служение России, ее славе, чести и великодержавности, - говорил Петр Николаевич Краснов. – Почти сорок лет - прожил я в Петербурге, да четверть века здесь, в Зарубежье, родным своим донским казакам, быть может, и десяти лет не прослужил. Да и на Дону-то часто не приходилось бывать, но я природный казак, и должен хотя бы остаток лет своих отдать казачеству». Есть в воспоминаниях «Старого добровольца» и такое признание генерала: «Я знаю, что ставлю крест на своем добром имени и на своей предыдущей жизни и деятельности. Я – старик, одной ногой в гробу уже стою. Что мне жизнь? Да и нет такой жертвы, которой бы я не принес, чтобы спасти родное казачество, если уже невозможно спасти Россию. Оно меня породило и ему принадлежит моя жизнь и честь».
«Если уже невозможно спасти Россию…». По-видимому, это и есть ключевая фраза из магистрального – Urbi et Orbi, послания генерала, произнесенная в самый разгар явно проигрываемой монархистами 2-й Гражданской войны, закрепленная не только перед лицом Бога и Вечности, но и для его духовных наследников, которым доведется жить в другой России. России, внешне могущественной, но еще очень долгое время не православной, безверной, сопротивляющейся Христу из последних сил, или, того хуже, без любви и веры строящей новые храмы и престолы, ловко манипулирующей христианскими и монархическими ценностями. Во всяком случае, путь, который должна будет избрать грядущая, очистившаяся от большевизма Россия, Петром Николаевичем был указан или предсказан (!) в его лишь на первый взгляд фантасмагорических романах - «За чертополохом» (1921) и «Белая Свитка» (1928).
Сам он возрождать Отечество - его былые культурно-исторические скрепы, его религиозно-национальный код, был уже не в силах. Но в своих книгах писатель сказал все, ибо вложил в поступки любимых героев ту великую веру и ту несгибаемую волю, ту великую жажду правды, которые только и послужат к пробуждению Русской земли. Неспроста появляется на страницах его «Белой Свитки» персонаж, не только не выдуманный писательским гением, а самый что ни на есть живой и настоящий. Хорошо знакомый Краснову по совместной патриотической работе в среде Русского Зарубежья религиозный мыслитель и такой же, как Петр Николаевич, беженец - профессор Иван Ильин, озабоченный строительством будущей России. Именно в третьем номере его журнала «Русский колокол» за 1928 год была опубликована блистательная по своей лаконичности и предельной ясности статья Краснова «Армия», пронизанная авторской любовью к этой «La grande muette», великой молчальнице, державшейся, по слову Краснова, «милостями и трогательным вниманием Российских Государей».
Да, Краснову и Ильину было, о чем поразмыслить, что сказать друг другу. Их мысли часто сливались в унисон, как это обычно бывает у людей одного круга, живущих по канонам православного миропорядка, у единомышленников, устами и сердцами которых правит Господь, для кого эсхатология, учение о конце и конечности мира, – не какая-то отвлеченность, а духовная и физическая реальность. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в послевоенных работах - «Один в поле и тот воин», «Править должны лучшие», «Надо готовить грядущую Россию» - Иван Ильин делает смелые и дерзновенные программные заявления, которые по мысли так совпадают с кредо героев Петра Краснова. Героев, как и их создатель, к тому времени уже завершивших свой земной путь. Впрочем, смелые и дерзновенные программные заявления Ильина вполне себе совпадали и с размышлениями самого Петра Николаевича: о подрывной работе революционных партий, приведших к свержению законной власти, о Государе-Императоре, единственном гаранте христианских прав и свобод, природном Вожде, хранящем вверенный его попечению народ, о Русской Императорской Армии, о русском народе.
«Строя великую, могущественную, славную, честную, христианскую (!) и православную Россию, - с искренней верой писал Краснов в 1928 году, - мы должны ответственно и заботливо подойти не только к вооружению и обучению ее Армии, но и к отбору в эту Армию всего лучшего, всего благородного…; и… к воспитанию, действительно, христолюбивого, победоносного Российского Воинства. Так, чтобы с Русской Армией всегда был «Бог крепок, Властитель, Начальник мира». Ибо этот необходимый России мир, мир прочный, и внешний, и внутренний, даст ей только такая Армия, которая будет покорна сему великому «Начальнику мира»...»
«Когда мы думаем о грядущей России, - в отсутствие какой-либо риторики вторил вслед казненному в 1947-м генералу Иван Ильин («Править должны лучшие»), - мы должны быть свободны, совершенно свободны от боязни кому-то не угодить (…). Мы повинны Богу и России – правдой (…). Иначе Россия будет опять отдана во власть политической черни, которая из красной … перекрасится в черную…, чтобы создать НОВЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ, НОВУЮ КАТОРГУ, НОВОЕ РАЗЛОЖЕНИЕ» (выделено Л.С.).
Говоря о правоте Белой Армии в ее упорном сопротивлении большевизму, Ильин решительно утверждал в другой своей статье – «Верность России»: «Простые, но великие слова «верность России до конца» будут звучать призывом до тех пор, пока на них не отзовется весь русский народ, а когда он отзовется на них, наступит эпоха его освобождения и возрождения». И если в чаяниях такого рода над Ильиным-человеком доминировал образованный правовед, философ и историк, то писатель в генеральском чине Краснов не всегда противился романтическому, овеянному героикой прошлых веков, духу, который побуждал романиста быть, прежде всего, увлекательным рассказчиком. И в то же время нечто такое, что не поддавалось человеческому объяснению, нечто чудесное, переживаемое писателем в особенные минуты как откровение свыше, как небесное озарение, заставляло его вступать в состязание со временем и даже опережать его.
Стоит ли удивляться, что в романе-предчувствии «Белая Свитка», наряду с реалистическими событиями, наряду с вторгающимся в эмигрантскую среду миром оккультизма, представленным неким Пинским (его прототипом послужил европейский маг Чеслав фон Чински), появляется и такая необыкновенная личность-антипод, как Белая Свитка, окруженный ореолом тайны предводитель православного воинства. Возможно, прообраз будущего Государя Российского. В Белой Свитке воплощены надежды измученных апатридов, участников Русского Зарубежного съезда (1926) , в том числе - и представителей монархической организации «Братство Русской Правды», среди которых был ее создатель Петр Краснов. Вместе с православными братьями, в прошлом – опытными русскими офицерами, и теми, кто воспитан ими на чужбине в прежних воинских традициях, Белая Свитка сумеет не только успешным набегом пройти по приграничным территориям бывшей Российской Империи и поквитаться с комиссарами, но, в конце концов, захватить всю большевицкую верхушку Ленинграда - Санкт-Петербурга. Причем он не даст ей времени сделать очередной нравственный или безнравственный выбор - кому служить? Родина у всех участников описываемого действа одна. И однозначная победа таких героев, полных молитвенного порыва и деятельного натиска, как Белая Свитка, в романе Краснова очевидна. Победители диктуют и условия предстоящего жизнеустройства, выстраданные вдали от Отечества.
И подлинный Иван Ильин, как теоретик всего православного, монархического, национального, самым естественным образом, без ложного пафоса, вписался в фантасмагорический сюжет, как нельзя, кстати. Вот, как подает его появление в советской России Петр Краснов: «…в барак вошел скромно, но чисто, по-заграничному одетый человек. Он был высок и худощав. На голове мягкая шляпа бронзового плюша. Длинное узкое пальто. Очень бледное, с бледностью монаха, аскета… лицо. Светлые, цвета соломы, волосы, небольшие усы, бородка клинышком. Очки, смягчающие огонь глаз. … Это московский профессор… Иван Александрович».
Какие же слова вкладывает Краснов в уста признанного апологета русской монархической власти? Что же в них такого, что должно поразить растерявшуюся «красную» верхушку? «Иван Александрович продолжал:
- Прежде всего, Россия нуждается в религиозной и патриотической, национальной и государственной идее… Мы должны увидеть идеальную Россию, нашу Родину, в ее возможном и грядущем совершенстве. Увидеть священною мечтою нашего сердца и огнем нашей живой воли. И увидев ее так… создать те силы, которые осуществят ее, - Россию природных и национальных дарований. Россию великих залогов и заветов… Россию святителей, гениев и поэтов (…) Россию перед лицом Божием (… ) Каждому русскому, кто бы он ни был, необходима эта священная идея его Родины как руководящая цель, как земной источник его мировоззрения, как предмет, о котором он молится всегда и прежде всего и за который он способен умереть».
Следует заметить, что итогами Зарубежного съезда, в котором приняло участие триста делегатов со всех стран Русского рассеяния, мало кто остался доволен, ибо желаемого объединения эмиграции так и не произошло. А когда через три года в своем французском имении скончался Великий князь Николай Николаевич-младший, признанный армейский авторитет, последний кто был законно назначен на должность Верховного Главнокомандующего в период Великой войны Государем-Императором Николаем II, распалось и то последнее единство, которое имело место быть. И, тем не менее, борьба писателя в генеральском чине за русского человека, за его непостыдное перед Богом и историей грядущее, продолжалась, пусть и не при помощи казачьей шашки. И несбывшиеся мечты одних начинали жить полной жизнью в масштабных проекциях других на страницах его литературных произведений, которые не сгорали во времени и помогали не терять веру в благоприятный исход русского дела.
О том, что коммунизм умер, по крайней мере, в Санкт-Петербурге, объявляет не кто-нибудь, а представитель Русской Национальной власти, Белая Свитка, которого все собранные им большевицкие деятели от политики, армии, милиции, культуры и т.д. воспринимают не иначе, как наместником Верховного Вождя. Оттого и слушают его с каким-то внутренним трепетом и подобострастием, готовясь выполнить беспрекословно любой его указ. Вот, как описывает эту почти финальную сцену романа Краснов.
«Белая Свитка снял папаху и подошел к владыке под благословение. Потом он отошел, стал перед серединой толпы, окинул ее смелым взглядом блестящих глаз… и приказал.
- Господа! Приказываю …как только вас отвезут в Санкт-Петербург…
Он назвал город точно, его старым именем, полным именем, четко выговаривая его. Каждым слогом, как гвоздем, он будто вколачивал в сердца слушателей большие, медные, Петровского стиля, буквы этого священного имени (…) В этом коротком и тяжко упавшем слове, казалось, звучало: был и будет (…) Другому имени не быть (…) Санкт-Петербург – город Святого Петра. Камень Российской Империи».
Подлинное имя города на Неве, никогда не забываемое и возвращенное под занавес ХХ века, тогда, в середине 20-х годов, звучало, как волшебная мелодия только что восстановленного карильона, ласкающая слух и длящая лишь ностальгические воспоминания. Но Краснов не был бы Красновым, если бы не оставил своим читателям этой надежды на возможное спасение их Родины и возвращение хотя бы некоторых из них в родной и для него, потомственного петербургского казака, город. Чуть менее века спустя эта мечта, действительно, сбылась. Писатель оказался пророком. И не только в этом. Вот, они – практически осуществившиеся лозунги Белой Свитки!
«- Вы снимете позорные памятники преступникам и безумцам (…) Восстановите старые монументы великому прошлому России и его творцам со всеми старыми надписями (…) Вы вернете исторические имена улицам и площадям. Разнузданную молодежь приведете к повиновению родителям и вере в Бога. (…) Вы восстановите монастыри, и они станут школами воспитания христианского духа, местами изгнания бесов из … одержимых. (…) Вы восстановите везде проповедь и Богослужение во всем его благолепии. (…) Вы, господа академики и профессора, выметете сор из (…) испорченного русского языка. Восстановите мне грамоту и слог Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Гончарова и Толстого. Изгоните нечленораздельные звуки советского телеграфного кода из речи, печати, стихов, не допустите впредь в печать ничего, что оскверняет и засоряет живой русский язык».
Примечательно, что на службе у Белой Свитки состоят не только те офицеры, с которыми мы познакомились в этом уникальном по-своему романе – полковник Всеволод Ядринцев, атаман Беркут, но и те, с кем почитатели творчества Краснова встретились несколько раньше. Так, ротмистр Игорь Кусков, словно что-то недосказавший в предыдущем повествовании, плавно перекочевал в «Белую Свитку» из другого замечательного романа-эпопеи – «Понять – простить» (1923). А капитан Ника Полежаев, хорошо известный по еще одной масштабной семейной и исторической саге Краснова, «От Двуглавого Орла к красному знамени» (1922), – также находит себе применение среди сподвижников Белой Свитки. Причем, он женат на Татьяне Саблиной, дочери генерала Александра Саблина, расстрелянного заплечных дел мастерами из Петроградской ЧК, главного героя этого крупного по замыслу и объему исторического романа. Встречается читатель и еще с одним старым знакомым – утонченным, не от мира сего Олегом Кусковым, нищим белогвардейцем- эмигрантом и великим молитвенником, что смиренно строил с казаками дороги в горах братской Сербии.
Всех их ради общего дела – строительства великой России, собрал и объединил в Братство Русской Правды (мечта Петра Николаевича Краснова!) Белая Свитка. В том, что именно он призван залечить кровоточивые раны, нанесенные Родине пришлецами и духовными врагами, пособниками будущего диктатора мира, антихриста, видится нечто большее, чуть ли не сакральное. И оно, это видение, дано не каждому. Писатель, являвшийся наряду с правнуком Царя Николая I герцогом Георгием Лейхтенбергским и публицистом Соколовым-Кречетовым создателем Братства в Европе, выпукло передает это уникальное видение через монологи Белой Свитки и даже через отдельные его реплики.
«- Нет отныне ни Белой, ни Красной армии, - назидательно произносит Белая Свитка, - есть Русская армия. В ней найдется место всем достойным, честным и знающим людям. Вы поможете эмиграции вашим знанием обстановки, а эмиграция поможет вам усвоить забытые вами, а многим и вовсе неизвестные, христианские навыки воспитания. (…) При Русской власти (…) всякому честному русскому офицеру найдется работа…»
Не забывает он и о врагах Отечества, поверженных врагах, на судьбу которых смотрит как умудренный опытом святых отцов Церкви, здравомыслящий христианин. Белая Свитка не обещает им всепрощения, уж слишком хорошо известно, чьи имена значатся в списках палачей русского народа. Но при этом он обращается к сподвижникам с такими словами из Второзакония: «У Меня отмщение и воздаяния, когда поколеблется нога их; ибо близок день гибели их, скоро наступит уготованное для них (...) Но Господь будет судить народ Свой, и над рабами Своими умилосердится, когда Он увидит, что рука их ослабела и не стало ни заключенных, ни оставшихся вне…».
Эта цитата из Ветхого Завета как бы предваряет известие, которое получает, наконец, Белая Свитка из Москвы: «Двуглавый Орел над царским Кремлем. Навсегда». Этого чуда ждал, да так и не дождался - ни в деревушке Сантени, что затерялась во французском Иль-де-Франсе, где было написано так много замечательного и значительного, ни в берлинском пригороде Далевиц, где творчество прирастало романами и воспоминаниями, - русский бессменный воин Петр Краснов.
Роман «Белая Свитка» современные литературоведы считают чуть ли не своеобразным ключом ко всему творчеству Краснова. Но ключ к нему, как нам кажется, появился все-таки значительно раньше. А именно - в первой фантасмагории писателя, провиденциально обозначенной как «За чертополохом». И там предсказан не военный, а совершенно иной характер проникновения русских эмигрантов на земли предков, ибо пути к ним не только заросли ядовитой травой, но, по истечении десятка лет, уже и слабо им известны. Родина превратилась в опустившийся на дно лесного озера и ставший невидимым Град Китеж. Правда, стихию воды взял на себя буйно разросшийся на тысячи километров чертополох. Он-то и скрыл от глаз эмигрантов их Родину, где, между прочим, давно правит царь православный.
«Что имеем, не храним, потерявши – плачем», - словами еще одной русской поговорки в эпиграфе к другому покаянному роману - «Понять – простить», обозначает состояние русских без Родины (в том числе и тех, кто остался жить «под серпом и молотом») Петр Краснов. В романе «Понять – простить» он впервые говорит о русской власти, которая придет на смену большевистскому кошмару и призовет кадровых офицеров - как с белой, так и с красной стороны - «просто стать на деловую работу» по созданию великой России. В те 20-годы время еще не было упущено, и были живы и генерал Врангель, и генерал Кутепов, и генерал Юденич. Были живы, а не расстреляны и те военачальники, которые помогли большевикам организовать РККА.
И хотя писатель вопреки художественным принципам при описании некоторых исторических событий порой впадает в поспешную схематичность и не всегда оправданную декларативность, которой грешат диалоги некоторых героев, тем не менее, правдивой убедительности и несомненной верности сюжетной линии он при этом не теряет. Именно поэтому из его произведений, написанных на чужбине, можно достоверно узнать о многих трагических вехах русской жизни, начавшей меняться в конце Великой войны и совершенно утратившей ветрила в период Гражданской, окончившейся массовым, почти библейским исходом и Белых армий, и той части народа, которая не пожелала предать многовековые идеалы предков.
Как показывает долгий и плодотворный путь писателя, время, провиденциально отпущенное ему в эмиграции, он отдает теме глубинного познания добра и зла. Особенно, зла, которое для писателя является не отвлеченным понятием, а самым что ни на есть реальным, действенным и сугубо агрессивным началом, которое, подобно зеркалу Снежной королевы, разбитому троллями (в скандинавских поверьях это те же злые духи!), разлетелось над землями его Родины на смертоносные осколки. Осколки вошли в незащищенные души русских людей и завладели ими.
Людмила СКАТОВА
Русская Стратегия |
