«Счастье?..
Это, пожалуй, высшая степень в насыщении наших высших потребностей. В первом ряду стоят наши потребности отдавать и получать любовь. Самые естественные и человеческие. Притом получать — более настоятельная. Она в глубине души и вплоть до поверхности, которая ждет, чтобы ее погладил любимый.

Живет это все в самых незащищенных уголках, в самой неуверенной глубине… Вот и тревожно, хоть и глубоко. Как бы не потерять!..

Потребность отдавать любовь, ласку, заботу, себя рождается более сложными струнами души. Потому эта потребность более «счастливоносна». От себя зависит! Вот потому отдавание любви и есть созидание счастья.

Люди, которые настроены больше получать, чем отдавать, быстро поглощают природные запасы счастливости дебюта любви. И остаются ни с чем. К сожалению, такого теперь больше почему-то? От жадности, что ли?», - так писал князь Леонид Леонидович Оболенский своей жене Ирине».

Был ли счастлив этот человек? Его глаза светились радостью, несмотря на всё им пережитое. Он сохранил в себе счастливую способность – любить. Жизнь. Людей. Дело. Женщин.

Князь Леонид Леонидович в юности, в годы гражданской войны работал в одной из красноармейских газет, затем перебрался в Москву и всецело посвятил себя творчеству. Ему было интересно всё: превосходный чечеточник, актёр, режиссёр, фотограф, звукорежиссёр – профессии, которыми он владел, были многочисленны. И столь же многочисленны были люди, с которыми сводила его судьба. Ему довелось сниматься даже с самой Марлен Дитрих! Его друзьями были Эйзенштейн и Пудовкин… Вместе с ними Оболенский создавал кинематограф. Первые звуковые ленты ставил Леонид Леонидович, именно он осваивал и внедрял звук в кино…

В 37-м его первый раз арестовали, но, как ни странно, отпустили.

А потом началась война. Будучи патриотом, князь добровольцем вступил в ополчение и отправился на фронт.     

«Я был с ополчением ВГИКовским, - вспоминал Леонид Леонидович. - И в момент, когда мы попали в сильную перестрелку, меня просто выковырили из щели. И первое, что меня спросили, понимаю ли я по-немецки. Я ответил, что понимаю.

- Почему ты говоришь по-немецки? Может быть, ты еврей?

Я был должен доказать, что я не еврей. Я доказал, что я не еврей».

Оболенскому повезло, он попал в обычный солдатский лагерь, где кроме него находились французы, англичане, американские летчики, югославы и поляки. Благодаря знанию языка, князя определили в ветеринарное подразделение. Это давало некоторую свободу передвижения по лагерю. Леонид Леонидович часто заходил во французский барак. Пленный французский офицер однажды сказал ему:

- Я о вас слышал. Надо бы домой. Знаете, что делается под Царицыным? Скоро этому конец, и надо вам домой.

- А вы? – спросил князь.

- Я офицер французской армии. А до того был русским офицером, эвакуировался с Врангелем.

- А вы - домой? – повторил Оболенский.

- Вас-то ещё примут дома, а меня не ждут, - грустно усмехнулся врангелевец.

Леонид Леонидович совета послушался и сбежал. Его приютила сердобольная старушка, давшая ему старые вещи на смену лагерной робе. Однажды в дом зашли австрийцы и, стащив князя с печи, хотели убить, приняв за партизана. Его спас лагерный значок, который он всё ещё носил на шее.

Австрийцы пленника забрали, но при пересечении Буга он бежал вновь.

Новым пристанищем для него, больного малярией, стал румынский монастырь. Антонеску добился неприкосновенности церквей, и оттого стены обители служили Оболенскому надёжной защитой. Однако, в стенах этих могли находиться только монахи. И Леонид Леонидович вынужден был принять постриг с именем Лаврентий…

Позже Оболенский вспоминал слова своей первой жены: «Главная победа - над собой, тогда и тундра процветёт цветами». Князь считал, что жизнь в монастыре, а затем лагерь как раз и стали для него такой процветшей цветами тундрой, открыв ему, столичному молодому человеку, завсегдатаю «Метрополя», совсем иную жизнь, не позволив расточить себя на пустоту.

В МГБ Кишинёва Леонид Леонидович пришёл сам, честно объявив, что он не монах, я беглый пленный. Отчего-то его не арестовали тотчас, лишь через два месяца в монастырь приехали сотрудники ведомства Берии…

- Приговорить к высшей мере… - когда князь услышал эти слова в глазах его потемнело. Но судья докончила:

- Заменить 10 годами. Потрудился у немцев, теперь потрудись у нас!

Князя отправили на строительство железной дороги «Салехард-Игарка».

- Все мы вольно и невольно строим подъездные пути к коммунизму! – так приветствовал свою «трудовую армию» начальник 501-го отряда полковник Баранов.

Бывшему столичному актёру и режиссёру он предложил ставить в лагере оперетту «Холопка». Леонид Леонидович сперва отказался. «Низкий жанр» был ему неинтересен. Но Баранов был настойчив. Он рекомендовал Оболенскому связаться через жену с Эйзенштейном и попросить помочь с постановкой. Жена в ту пору с князем уже развелась, но посредницей между ним и маститым режиссёром стала. Эйзенштейн старого друга не забыл и помог всем, чем мог. Лагерный театр получил для «Холопки» весь необходимый реквизит и шикарные костюмы, списанные Большим театром! Пела певица Одесской оперы, дирижировал также одессит. Зрелище вышло на уровне столичных постановок, и смотреть «Холопку» приезжали со всех окрестностей.

После смерти Сталина Оболенский работал художником в театре Минусинска. Тамошний лагерный начальник хохол Семикобылов однажды спросил его:

- А можешь ли ты мне расписать под мрамор сортир?

Князь согласился и за три дня оформил сортир под мрамор, за что получил от доброй хозяйки червонец и рюмку водки. Годы спустя Леонид Леонидович, работавший в то время в Свердловске, вёз в Москву снятую на тамошней киностудии картину. На вокзале он заметил знакомое лицо:

- Я вас знаю. Вы Семикобылов.

Начальник лагеря не сразу узнал одного из своих поднадзорных, а, узнав, обрадовался:

- И я тебя узнаю! Ты у меня сортир под мрамор делал! Ну что? Где ты теперь?

- Да вот везу в Москву фильм сдавать…

- Вот! Я всегда говорил, что из тебя выйдет толк! Молодец! Режиссёр! В Москву едешь! Вот, как мы тебя воспитали! Ну, пойдём! Пойдём выпьем за встречу!

И бывший узник отправился пить водку с бывшим лагерным начальником – так, точно были они старые приятели.

В лагере Леонид Леонидович сошёлся с женщиной по имени Анна. Трудно сказать, что это были за отношения. Князь жалел её, защищал и пытался вернуть к нормальной жизни. Аннушка сильно пила, и никакая забота не могла этого изменить. Она жила с Оболенским сперва в Свердловске, где он работал на киностудии, затем в Челябинске… В Челябинск Леонид Леонидович буквально бежал от неё, надеясь начать жизнь заново. В этом городе только-только зарождалось телевидение, и Оболенскому предложили вновь сменить профессию и попробовать себя в качестве тележурналиста. Князь всегда любил открывать, осваивать что-то новое. Зарождающиеся телевидение напоминало ему пору юности, когда зарождался кинематограф. И он с готовностью перебрался на новое место и взялся за новое дело.

Аннушка, однако, последовала за ним. Оскорблённая его отъездом, полубезумная она резала его вещи, уничтожала дорогие ему предметы… Погиб портрет Эйзенштейна с дарственной надписью, погибло пальто – и князь зимой ходил в одном костюме. Наконец, будучи пьяной, несчастная ночью свалилась в цемент и застыла в нём…

Инок Лаврентий был одинок. Он любил молодёжь, которую охотно наставлял в профессии и жизни, и которая набивалась в его крохотную квартирку. Любил детей, которых у него никогда не было. Удивительно, что этот всегда безукоризненно одетый джентльмен, истинный аристократ, которого невозможно было представить даже в джинсах, совершенно преображался рядом с детьми. Сохранилось воспоминание сотрудницы Пушкинской библиотеки Челябинска:

«Я была симпатичным и о-о-чень подвижным ребёнком. Наши прогулки с мамой выглядели так: едва мы выходим за ворота дома, я пулей уношусь вперёд по улице, а моя красавица-мама на каблуках-шпильках бежит за мной, умоляюще крича: «Алёнушка, осторожно, там машины!» Иногда я убегала за несколько кварталов. Во время одного их таких «побегов», маленькую комету остановил высокий седой старый (для меня, малявки) человек. Это и был Оболенский. Он тогда жил и работал в Челябинске. Леонид Леонидович любил детей. Обеспокоенный тем, что маленький ребёнок явно один, он начал меня расспрашивать: не потерялась ли я, где живу… Я ему всё рассказала, уже через 5 минут мы были друзьями и пошли искать мою маму. Леонид Леонидович узнал, что у меня нет дедушки, он погиб на войне и спросил: «А хочешь, называй меня дедом». Я, конечно, согласилась – он мне очень понравился – дети ведь интуитивно чувствуют людей. Тут и запыхавшаяся мама подоспела. Новоиспечённый «дед» проводил нас до дома, тем боле, что и он жил неподалёку на улице Сони Кривой с женой тётей Нюрой (так называли её потом мы с мамой). Мама моя была интересным, общительным, творческим человеком, с широким кругозором. Леонид Леонидович стал частенько бывать у нас дома, с удовольствием общаясь как с «приёмной внучкой», так и с мамой и её друзьями. Он рисовал для меня, сделал несколько замечательных фотографий – в этом он был выдающимся мастером.

Одной из любимых игр у меня в детстве была игра «в черепашки». Я ползала на четвереньках, подползала к кому-нибудь, кивала головой и говорила: «Здравствуйте, я маленькая черепашка». Дед с удовольствием ползал со мной по полу. Однажды должны были прийти в гости мамины друзья-музыканты. Им не терпелось познакомиться – ещё бы, знаменитый Оболенский. Гости вошли в дверь, тут выползаю я, говорю: «Здравствуйте, я маленькая черепашка». Ну, это их не удивило, но следом за мной из-за шторы выползает на четвереньках Дед, видит новопришедших и, нисколько не растерявшись (актёр ведь!) важно говорит: «Здравствуйте, я тоже маленькая черепашка». Мы с ним разворачиваемся и чинно уползаем за штору. Гости в шоке! Потом уже он вышел и, улыбаясь, поздоровался с гостями… Они много лет вспоминали этот эпизод…»

По выходе на пенсию Оболенский вновь сменил место жительства и профессию. Его пригласили в Миасс - руководить фотостудией в ДК "Прометей". Здесь, когда ему было уже под 80, в его жизнь вошла 20-летняя провинциальная девушка по имени Ирина. Он не ведала имён Эйзенштейна и Пудовкина, но мечтала стать актрисой. Князь стал заниматься с нею. Когда ему было 80, они поженились…

«Милая мама моя! Она научила меня целовать женщине руку, говоря, что это тоже мама. Или будет ею. Какое счастье так воспринимать человека-женщину, да еще обнаружив, что, кроме ее великой миссии, в ней духовно развито неистребимое чувство материнства, и оно всегда и во всем — в ограждении от беды, в утешении, заботе, умении жалеть (по-русски синоним любви) и в ласке. Ласке не только в акте, но во всем, в руке, взгляде, слове. В теплом прикосновении, в щедрости отдачи: «На, возьми!»...

Быть любимым!..

Вы пробовали, вы, которые до сих пор, может быть, и не заслужили своим пренебрежением хотя бы теплого взгляда извечной Женщины, дающей на земле жизнь? А еще глубже — МОГУЩЕЙ ее дать!..

Глубокий тебе поклон, любимая моя, Ирина, спасительница моя и светлый путь. Твой Леонид».

В этом браке не было ничего пошлого, ни старческой «похоти», ни алчбы молодой жены. Князь был беден, и никакой алчбы в его отношении быть не могло. Леонид Леонидович был одинок, и явившаяся на излёте его дней девушка стала ему как дочь. Ирина в свою очередь была ещё ребёнком, которому не хватало отеческой мудрости и заботы. Позже Оболенский сам искал ей мужа, желая оставить её в хороших руках по своём уходе. Однако, достойно кандидатуры не нашлось. Они прожили вместе девять лет, в течение которых князь воспитывал из провинциальной девочки тонкую, мудрую женщину.

Оболенский писал своей юной жене удивительные письма наставления:

«1. Научить культуре нельзя. Это не предмет, а накопление опыта и раскрытие себя в себе и во всем.

2. Учиться — это не глазеть или слушать, развесив уши. Это — видя, слышать. Волноваться и осознавать.

3. Способом участия (соучастия) в творчестве. Учиться читать, рисовать, играть на инструменте, слушать музыку.

И услышанное — увидеть, увиденное — услышать и уметь рассказать, написать, нарисовать, передать впечатление и раскрыть сокровенный смысл. Поэтому и учитель и ученик всегда вместе, как друзья, в поиске, в попытках открытий для себя. А может быть, и для других, если найдутся внимательные и если им нужно.

4. Так постепенно вырабатывается культура речи, самостоятельность оценки и приобщенность в поведении (основы социальной этики — приобщенность). Впротиву буржуазной культуре — отчужденности (экзистенциализму).

5. Постижение прошлого. Потому что от него начинается сегодня. Отсюда и выбор, и осмысление путей самообразования. Осознание труда не как «социальной роли», как необходимости делания, творения.

Вот и получается, что культура — это единый процесс созидания и освоения духовного богатства в творческой потенции людей. (А не в болтовне.)

Потому что личность — это прежде всего результат работы над собой.

И самое важное тут — избирательные способности сознания.

Школа зубрежки цитат (что прошлая, что наша) поставляет людей, способных воспроизводить существующий порядок вещей.

А нужна школа, дающая способность созидать этот порядок, глубоко осознав и отобрав общечеловеческие ценности, выработанные историей на пути к «городу солнца»».

Эти письма Ирина впоследствии издала в книге, посвящённой памяти мужа. Леонид Леонидович Оболенский скончался на 90-м году жизни, оставив в галерее сыгранных им в кино ролей образчики истинного аристократизма, который невозможно подделать, невозможно сыграть даже самому гениальному актёру. «Зачем вы выходите за него?» - спросили сотрудники ЗАГСа Ирину на их бракосочетании. «Потому что он необыкновенный», - ответила девушка. Необыкновенный, инопланетянин, он и в самом деле был таким, ни на кого не похожим, человеком из другого мира… В то же время очень хорошо чувствовавшим и понимавшим мир этот…

«Рига хороша, но оглушительна.

Туристы-европейцы разочарованы — ну, это как у нас. Только респектабельнее: ни ночных клубов и ни стриптиза!

Гляжу я на них — это у последней черты расхристанности! Нарочито неряшливы, нарочито шумны и нахальны (к примеру — сидят на лестницах, лежат на садовых скамьях, за столом — едят грязно).

И я подумал:

— Ведь это пир во время чумы.

Пушкин написал его на большое время! — до наших дней. Современный рок-поп-секс и т.д. — тот же самый трагический пир!

Глобус глубоко болен. Вспыхивают гнойники. Не заживают раны. Угроза самоистребления. Чума! Она не пройдет, не угаснет от заклинаний. Кто-то прячется в изоляцию (у Камю), а кто-то заглушает душу барабанным боем и порно. И цинизмом предельным! Так вот, самое главное — это не растеряться. Собой остаться. Не бежать в панике за всеми — с напуганным стадом баранов. И распознать — кто же пугает? Зачем?

Кто и зачем отнимает у души культуру, а у сердца любовь и веру?

А я вот вопреки ему, невидимке, — верю и люблю. И хоть чуточку, но пытаюсь посветить — приласкать, как умею. И у меня есть союзник, такой статный, сильный и духовноцельный, ясный! Вот какую союзницу дал мне Бог — двое мы с тобой — это так хорошо и надежно. Обнимаю тебя и очень люблю. Хорошо — да ведь? Выстоим!»

На его надгробном кресте нет ни титула, ни званий, ни фамилии. «Инок Лаврентий» под этим именем ушёл в иной мир князь Леонид Оболенский.

Русская Стратегия

http://rys-strategia.ru/