Главная » 2022»Февраль»26 » «Мама говорила про остров «Голодай». На него собирали тех, у кого не было при себе документов»
20:59
«Мама говорила про остров «Голодай». На него собирали тех, у кого не было при себе документов»
ТВ2 завершило краудфандинговый сбор на фильм «Остров». Почти полмиллиона рублей было собрано менее чем за три месяца. Новая серия документального цикла «Антропология террора», в рамках которой уже вышли фильмы «Яр. Колпашевская трагедия» и «Яма. Дорога спецпереселенцев», расскажет о Назинской трагедии 1933 года. Во время кампании по очистке больших городов от деклассированных и социально вредных элементов на север Томской области выслали около 6000 человек. Их высадили на небольшом острове посреди Оби без еды, инструментов и медпомощи. Люди начали умирать от болезней и голода. Были зафиксированы десятки случаев каннибализма. Через несколько недель в живых из этапа осталось около 2000 человек.
В причинах одного из самых травматичных эпизодов ХХ века мы будем разбираться вместе с экспертами и потомками участников и очевидцев Назинской трагедии. И обращаемся ко всем, у кого в семейной истории есть страницы, так или иначе связанные с событиями на Смерть-острове — поделитесь с нами своими воспоминаниями. Они имеют очень большую ценность. Нам можно звонить по телефону (3822) 541901 и писать на e-mail: portaltv2@mail.ru(с пометкой «Остров»).
Фаине Пугиной во время назинских событий было 9 лет. Незадолго до этого ее семью раскулачили и сослали из Алтайского края на север Томской области. О жизни в ссылке в Александровском районе и о том, что запомнила про остров смерти, Фаина много лет спустя рассказывала своей дочери. Наталья Цибульник, в свою очередь, поделилась воспоминаниями своей матери с нами. Мы публикуем их в рамках рубрики «ХХ век. Очевидцы».
«Я была счастливая до 9 лет»
Автор: фото из семейного архива
Фаина Пугина
«Мою маму зовут Фаина Ивановна, девичья фамилия Пугина. Фаей ее всегда звали родители, домочадцы, коллеги по работе. По паспорту мама — Федосья. Под таким именем ее в церкви записали. Родилась мама в 1924 году, в Алтайском крае — на станции Поспелиха, недалеко от Рубцовска. Ее родители, мои бабушка с дедушкой — из нижегородских старообрядцев, переехали на Алтай в начале ХХ века по столыпинской реформе. Там была земля.
И мама говорила: «Я была счастливая до 9 лет. Мы хорошо жили». Хорошо — это значит сытно питались.
У мамы был брат на 15 лет старше. А еще было две приемные сестры. Через дорогу от бабушкиного дома жила семья — там было 15 ребятишек. И вот одна соседская девочка постоянно приходила к моей бабушке. Бабушка ей как-то сказала: «Оставайся у нас жить. Маме скажи, что будешь через дорогу, как соскучится, так сразу и повидаетесь». Так эта девочка и осталась. А потом им еще одну девочку-младенца подкинули. Видели, что приняли в семью... И бабушка еще одну маленькую воспитала. Мама говорила, что обе приемные девочки погибли в годы войны на фронте. А вот сослали ли их вместе с бабушкиной семьей как раскулаченных — не знаю.
Даже имен их не помню, к сожалению. Когда мама рассказывала мне семейную историю, я была подростком — видимо, это казалось не очень важным. А сейчас уже и спросить не у кого.
Раскулачили семью мамы в 1931 году. Пугины есть в списках репрессированных на территории Томской области — в том числе, в трехтомнике «Боль людская». В некоторых списках есть и дата осуждения — 12 декабря. Почему раскулачили? Дед был столяр-краснодеревщик. Очень красивая мебель в доме была. Надо было разграбить. Растащили все. В доме устроили сельсовет.
Причем, дед не знал, что его семью раскулачили и сослали. Он в этот момент работал в Барнауле. Вернулся домой, а дома нет и семьи нет. И он поехал за ними в Томск».
«Женщины просили детей захоронить»
«Маме еще не было восьми, когда ее с бабушкой отправили в ссылку. Брата Степана, который уже жил отдельно, отправили вместе с беременной женой и сыном Иваном тем же этапом (мальчику на момент ссылки было около трех лет).
Плыли на барже. Было страшно. Дети в дороге умирали, младенцы особенно. Женщины просили их захоронить. Если разрешалось к берегу пристать — дрова надо было время от времени рубить, чтобы в топку буксира бросать, — то тогда успевали матери своих умерших детей похоронить. А если дров хватало и плыли дальше, то мертвых просто в воду бросали. В Обь.
Мама рассказывала, что высадили их просто в тайге. В Александровском районе. Комендантом у них был эстонец. Он говорил: «Копайте землянки, садите огороды». Многие не слушались, потому что верили — ну вот сейчас разберутся и вернут нас назад. Кто не копал землянки и не взял с собой из дома семена (на сборы всего день дали), все умерли.
Жена маминого брата родила второго ребенка в землянке. Сама умерла. И младенец умер. Остался только маленький Ванечка, мамин племянник.
Каждый день надо было отмечаться в комендатуре. Мама вспоминала, когда дети ссыльных пошли в школу, местные их били. И даже собаками травили ребятишек. Считали врагами — вот, мол, кулаки приехали, богатеи… Им же тогда это внушали.
В 1937 году деда арестовали. Увезли на пароходе в Томск. И все. Больше мама своего отца никогда не видела. Им сказали, что он умер. Но на самом деле, его расстреляли в том же 1937 году. Мама говорила: «Я помню, что бежала по берегу, кричала «Папа! Папа...». А потом у нее отнялись ноги. И она год не могла ходить. Стресс такой был. Ее в школу на саночках возили...».
«Документов нет — на этот остров»
«По поводу Острова. Я не думаю, что мама была на нем сама. Возможно, они жили недалеко, и она слышала, что говорят про это место взрослые. Мне было лет 13, когда она мне эту историю рассказывала. Мама говорила, что был такой остров «Голодай». Что на этот остров собирали тех, у кого не было при себе документов. Устраивали облавы в городах: документов нет — на этот остров.
Говорила, что на острове было даже людоедство. Потому что кормили очень плохо. Вокруг острова ходили катера и лодки с конвоем. Но сам конвой на остров — ни ногой. Они знали, что если они туда ступят, их там растерзают.
По словам мамы, людям на острове привозили хлеб — мешок с хлебом просто закидывали на остров, с лодки. Сами конвоиры не сходили на берег, боялись. Закидывали хлеб и уплывали.
А еще мама рассказывала, что в подобную облаву попал один военный человек. И ему удалось с этого острова бежать. Он был хорошим спортсменом, хорошо плавал под водой. И, спрятавшись за корягу, сумел уплыть. И были слухи, что он отправился в Ленинград… В общем, об этом острове все узнали. И мама говорила, что этот остров ликвидировали, а куда девали конвой и всех остальных, она не знает».
«Ты на меня донес, а погибнем вместе»
«Я у мамы — седьмой спасенный ребенок. До этого несколько лет были выкидыши. Ей врачи сказали — это из-за вашего тяжелого детства и юности. Мама говорила, что в начале 40-х они работали на рыбокомбинате. Ловили рыбу, пока река не встанет. «По бедра в ледяной воде стоишь, — говорит, — эту сеть перебираешь, а на берегу стоят солдаты, чтобы не дай бог какая крупная рыба не ушла мимо».
Это она и мне, и моей сестре рассказывала — что под конвоем рыбу ловили. На каких основаниях, не знаю. Простудились все по-женски, конечно.
В 1942 году мама поехала учиться. И совершенно случайно встретила по дороге брата, которого арестовали за год до этого. Незадолго до начала войны брат поссорился с соседом. Тот на него донес в НКВД. Брата забрали, сказали, что донос сосед написал. А тут война. И брата вместе с этим соседом отправили на фронт. Призывной пункт был в Каргаске. Мама в это же время через Каргасок плыла в Томск на учебу — на этом же пароходе, только палубой выше. Они встретились, мама стала последней из родственников, кто видел брата живым. Он погиб под Сталинградом.
Брат говорил тогда маме: «Я сказал соседу — вот написал ты на меня донос. А воевать-то будем вместе. И погибнем вместе». Сосед погиб в той же битве.
Мама хотела стать математиком. Но для нее как для дочери врага народа все дороги были закрыты. И она в Томске только в сельхозтехникум смогла поступить. И то благодаря тому, что директриса оказалась человечной. Мама сказала ей, что отец в тюрьме умер, а она ответила — учись, только никому не говори об этом. Мама закончила сельхозтехникум, стала зоотехником, вернулась домой. В окрестностях Александровского было много колхозов остяцких. И мама по Оби ездила по этим колхозам.
Однажды они с одним остяком попали в грозу. Обласок перевернулся. И больше часа они пытались выплыть. Этот остяк говорил — Фая, я ж тону… Она отвечала — держись… Берега не было видно — волны высоченные, под два метра, гроза. Мама говорила, что плыла, держась за лодку, руки замерзли уже, и вдруг чувствует — под ногами песок. Встала. Потом песок стал уходить — намыв просто был. Но она сумела оттолкнуться, перехватиться за лодку — руки заледенели. До берега добрались. После этого у мамы стало больное сердце. И папа мой (мама вышла замуж в 1950) сказал ей — нам надо отсюда уезжать. Тут климат тяжелый. Давай попробуем?
Врач дал маме справку и сказал — в течение суток чтобы вас здесь не было. И мама с папой уехали из Александровского. У папы было распределение либо в Колпашево, либо в Подгорное. Вот они сюда, в Подгорное, и приехали. И бабушку с собой забрали».
«Мы столько лет жили под Сталиным»
«Вы спрашиваете, была ли обида на советскую власть, что так с их семьей поступили? Нет. Вы знаете, это самое парадоксальное. Я помню, как мама у бабушки спрашивала, когда Сталин умер: «Почему ты плачешь? У тебя же мужа погубили!». А бабушка отвечала: «Ну как не плакать, мы столько лет жили под Сталиным...».
Они, в принципе, уже советские люди были. Вполне лояльно относящиеся к власти. Я не могу сказать, что они были злые, обозленные — нет. Мама говорила, что люди были очень терпеливые. И дружные. Просто без песен, смеха, поддержки вот это все пережить нельзя было».
