Основой полноценного культурного и социального воспроизводства, сохранения любого общества являются коллективы выживания. Рассмотрим их специфику на примере дореволюционной традиции одного из регионов –Кубани. В данном случае преимущественно будет уделено внимание традиции кубанских казаков с привлечением материалов других о жизни других восточных славян региона.
Что же такое коллектив выживания? Это – минимальная группа людей, могущих совместно обеспечить своё существование, пользуясь услугами посторонних в минимальной степени. Основная цель коллектива выживания — культурное и физическое самосохранение и воспроизводство. Коллектив выживания - частный случай контактной группы. Его члены лично взаимодействуют друг с другом.
Такова характеристика коллектива выживания как идеального типа. На деле реальные коллективы выживания чаще всего активно сотрудничают друг с другом в рамках сетей коллективов, выполняет только часть функций, необходимых для поддержки членов коллектива.
Другая важная характеристика коллектива выживания – это коллектив, посредник между семьёй (отдельным человеком) и обществом в целом (народом, государством). Коллектив выживания амортизирует давление на человека государственных и прочих структур, помогает человеку защититься от произвола сильнейших, пережить трудные времена, экономические и социальные кризисы и пр..
Коллектив выживания требует от человека соблюдения неких установленных в нём моральных норм, совместной деятельности на благо всего коллектива и других его членов.
Коллективы выживания, как правило, объединены в какие-либо более крупные структуры, например, этносы, церкви. Эти объединения строятся, помимо всего прочего, на основе солидарности, общности интересов.
Существует масса различных традиционных видов коллективов выживания. Это группы, организованные по родственному и территориальному принципам, религиозные сообщества. Известны как традиционные, так и модерные виды коллективов выживания, такие как территориальные органы самоуправления и самоорганизации. При этом коллективы выживания отличаются от других видов самоорганизации стабильностью, они чаще всего существуют на протяжении жизни нескольких поколений. Различные «краткосрочные» виды самоорганизации могут со временем превратиться в коллективы выживания, но не обязательно.
Достоинство дефиниции «коллектив выживания» - её гибкость, способность учитывать конкретную местную специфику малых коллективов, происходящие с ними изменения.
Научные исследования в рамках концепции коллективов выживания могут весьма разными. Например, направленными на выявление их локальной специфики (преобладания родственного либо территориального начала, роль конфессионального фактора, их взаимодействие; уровень разветвлённости сетей коллективов, специфика взаимодействия с государственными и потестарными структурами, другими видами самоорганизации). Очень важно установить степень автономности коллективов выживания и их сетей, набор выполняемых ими функций. Важно понять роли лидера и большинства членов коллектива выживания, а также принципы разделения – слияния коллективов, создания новых.
Коллективы выживания изучаются в рамках социологических и этнологических / антропологических исследований местных институтов семьи и устойчивых общинных структур, (например, комплекс концепций общинных исследований (сommunity studies)), методики изучения функционирования социальных сетей с акцентом на их гибкость и изменчивость (social network), локальной и семейной истории. Немаловажен и психологический аспект.
При анализе функционирования коллективов выживания немалое значение имеет изучение конкретных проявлений реципрокации – взаимопомощи, взаимного обмена дарами, услугами, формирования соответствующих стереотипов поведения членов рода. А также редистрибуции - накопления части продукта, созданного в той или иной группе и последующего его распределения внутри той же самой группы [1].
Необходимость сильных горизонтальных социальных связей, например, наличия дееспособной общины для формирования реально действующей системы ценностей и этических принципов, хорошо показана в работах П. И. Смирнова. От названных выше социальных связей во многом зависело выживание человека и сообщества как целого. Поэтому человек сознательно вырабатывал в себе качества, необходимые для сохранения сообщества и своих связей с ним [2].
Различные коллективы выживания взаимодействуют друг с другом в рамках населенных пунктов. Проблема специфики организации общества на местном уровне во многом является проблемой специфики организации пространства населенного пункта. Еще такие корифеи антропологии и социологии, как Б. Малиновский, А. Радклифф-Браун, Э. Дюркгейм, установили, что различные человеческие сообщества и социальные институты призваны выполнять определенный набор функций, среди которых одни из наиболее важных – обеспечение единства между людьми, обеспечение безопасности, создание условий для производственной деятельности. Для достижения этих целей сообщества должны иметь внутреннюю структуру, алгоритм взаимодействия их отдельных элементов. В течение XX столетия было доказано, что жизнь человеческих сообществ гораздо сложнее и не сводится к функциям и структурам. Однако они – наиболее рациональная и пригодная для объективного анализа их составляющая [3].
Особенности функционирования коллективов выживания и их сетей в форме локальных общин, развивающих местное производство и инфраструктуру, в современных условиях показаны в работах лауреата Нобелевской премии по экономике Э. Остром. Деятельность коллективов выживания в форме локальной самоорганизации в условиях современной России, как в теории, так и на основе практической реализации проектов, рассмотрена в работах Г.В. Тюрина. Как и в работах Э. Остром, особое внимание в них уделяется взаимодействию самых разных групп местных жителей по территориальному принципу, а также необходимости увязывать развитие и поддержание местной инфраструктуры с развитием производства [4].
Применительно к Кубани хозяйственную и этическую значимость самоорганизации и горизонтальных социальных связей показал еще Ф.А. Щербина [5].
Коллективы выживания кубанских казаков.
Основным коллективом выживания, обеспечивавшим физическое и культурное воспроизводство социума, у кубанцев была (и есть) семья либо группа семей. Разумеется, вступление в брак считалось обязательным. Поэтому молодые люди брачного возраста, не сделавшие этого, как и во многих других традициях, подвергались осмеянию. На Масленицу им привязывали куски дерева – так называемые «колодки» [6]. Прежде всего, этот обычай распространялся на потенциальных женихов, которые и должны были проявить инициативу в деле создания семьи [7].
Ведь именно семейный коллектив выполнял основные хозяйственные функции: обработку земли, уход за скотом, торгово-предпринимательскую деятельность. Именно совместные усилия семьи позволяли физически выживать её членам (большую часть продуктов питания казаки, как правило, производили в собственном хозяйстве). «Сами себя кормили. В общем, имели четыре пары лошадей. Или там быков. Барашек много имели. До ста штук. А у некоторых и до двести было. Обнаковенно жили. Свою живность имели» [8].
В семье был особенно важен практический результат отношений между её членами (такой как добрые отношения и отсутствие конфликтов, успешное воспитание детей, зажиточность). Казачья семья должна была продуцировать людей, максимально соответствующих общепринятой системе ценностей, она должна была справляться с выполнением различных обязанностей (отправка мужчин на службу, исполнение станичных повинностей и пр.). Поэтому каждая семья находилась под постоянным наблюдением станичного общества.
Существует мнение, что в традиционном обществе частную жизнь семьи уважают мало [9]. Для кубанского казачьего социума это не совсем верно. Представления о замкнутости и автономии семьи были предусмотрены системой ценностей. Но чтобы быть автономной и избежать воздействия извне, семья как раз и должна была соответствовать ценностным критериям. Одним из них была безусловная верность членов семьи друг другу. Особенно это было необходимо в отношениях жены к мужу. Ведь она была ценностным знаменем семьи, символизирующим её достоинство. В то время как муж занимался обеспечением средств существования семьи, руководил её жизнью, отвечал за её место в социальной системе и единство.
Поэтому измены жен казакам, находящимся на службе, воспринимались очень остро. В таких случаях супруг бывал не только оскорблён как мужчина, но и чувствовал себя не справившимся со своими обязанностями защитника семейной независимости.
Н.Н. Канивецкий описал случай, когда вернувшийся со службы вахмистр потребовал выселения любовника жены из станицы. Сход согласился с требованием [10]. В станице Темижбекской второй половины XIX в. ревность была одним из самых распространённых поводов для конфликтов [11].
Для единства и эффективного функционирования казачьей семьи важна была организованность и дисциплина. Она обеспечивалась за счёт иерархии статусов: старший по возрасту был выше младшего, мужчина – женщины. Но при этом огромное значение имели личный авторитет и организаторские способности. Семья с сильным, всеми признанным лидером обычно преуспевала. «Дедушка посажал всех. Три сына женатых, внуки и зятья жили вместе. Дедушка был хозяин, батько. «Митька, запрягай быков. Бери девчат, ту, ту, ту. Вот туда езжай. А ты лошадей запряжи. Вот туда, туда» - рассказал А.М.Писарев о такой семье [12]. В хороших семьях жены подчинялись мужьям «не за страх, а за совесть». «Он для неё (отец для матери – И.В.) воспитатель и учитель» - подчеркнула старожилка станицы Нижегородской М.Ф. Перепелица [13]. Однако в семье женщина имела достаточно большие возможности для повышения статуса. Их давали возраст, количество детей и самое главное, волевые и деловые качества [14].
Надо отметить, что на рубеже XIX – XX вв. началось размывание казачьих семейных ценностей. Наиболее ярко это выразилось в снижении авторитета высокостатусных членов семей, стремлении ставить свои интересы выше общих. В станице Темижбекской это проявилось в судебных процессах между родственниками, учащении случаев девиантного сексуального поведения [15].
В соответствии с общерусской традицией, наиболее разветвлёнными сетями коллективов выживания были сети, организованные по территориальному принципу. На Кубани также был значим локальный социум, его единство. Поэтому иногда небольшие населённые пункты могут осмысляться как единые коллективы выживания. Единство территориальных коллективов и их сетей проявлялось, например, через праздничный досуг: «Мы ходили (друг к другу) на все праздники. Вот на Новый Год — гуляют у Логача. Следующий праздник (праздновали у других). Какие праздники были при советском времени — мы все отмечали. Сёдня в этой хате, на завтра в другой хате. Друг друга приглашали». Символом единства станичного социума был и отчасти остаётся престольный праздник местной церкви: «Двадцать восьмого - Успение Пресвятой Богородицы — престольный день. У нас храм носит название такое, это престольный день. Мы тада сносим усё. И колхоз (агропромышленное предприятие), конечно, помогает, мясо выписует, масло дают, сахар дают и муку. И там прямо готовим». Различия в прочности социальных связей в различные исторические периоды и в разных населённых пунктах описывается одним из информантов так: «Тут (в селе Гусаровском) друг до друга никто ни идэ! Я казала: «Куда ты меня привиз! Якись лес!». Мы ж там гулялы, постоянно песни. … (А здесь) каждый сам за себя» [16].
Рассказы о единстве местного социума, успешных коллективных действиях являются неотъемлемой частью корпуса устных рассказов, бытующих в кубанских станицах. Но чаще всего сохранялась память о той помощи, которое станичное общество оказывало своим членам в трудной ситуации, помощь местных жителей друг другу. Помогали как советом, так и трудом. Например, во время постройки хаты тем, кто строился, помогали их родственники, друзья, знакомые [17]. «Делали тада гуртом, почти всем хутором. Я если строюсь — сходятся все хуторяне. Вилами ж кидают с ямы этот замес. На бричке конями возять сюда, где ложить. … Тада тоже собиралися с села все» [18]. Считалось, что не надо ждать просьбы о помощи, надо идти помогать самому: «Кого звали. А в кого (у кого - И.В.) совестье, придэ, поможе» [19]. Но если кого-то не приглашали помогать в трудоёмких работах, это могло быть поводом для обиды: «Не дай Бог кто-то кого не приглОсе лепить эти кизеки!» [20]. Помощников благодарили угощением: «В труде помогали! Советом! Когда человек недопонимаить, он спросить, ему растолкують. Как раз и приходили, трудом помогали» [21]. Была развита повседневная трудовая помощь между родственниками, соседями: «На неделю, бывало в поле выезжали, с палаткой, там еду готовили. Домой ночевать ездили. А то бабушка ходила, на два двора смотрела. ... это отцова мать была. Ходить. Туда — сюда. Корову свою подоить, идёть тут подоить. Рано встанет, скажет: «Соседки, выгоняйте! Я пойду туды доить». Придёт тут подоить, выгонит в стадо» [22]. «Тада люди очень хорошо жилы промеж собой! Бабушка Корнеенчиха сбоку жила. А я ж небольша была. Она свою коровку подое, прибежит и мою подое. … Она подое, прибере, подскаже мне» [23].
Местная территориальная самоорганизация в виде станичного / хуторского общества была и полномочным органом власти. Поэтому для отдельного человека очень важным было умение понравиться сходу [24].
Одним из мест средоточия единства общины был станичный зерновой фонд (называвшийся также «магАзин»). В нём местные казаки, пострадавшие от стихийных бедствий и других неурядиц, могли получить зерно для собственных нужд. Пострадавшим также помогали родственники, соседи. «Был фонд заложен. Станичный фонд. Магазин был, магАзин! В этом фонде находилось у нас зерно. И стихия когда постигает, люди туда обращаются, кому необходимо — давали. … От народа (формировался фонд). Закладали в фонд. Облагали или просто душевно человек отвозил — этого я не скажу. А фонд был, я даже примерно могу сказать, где он находился. Примерно где колхозная заправочная. А то курган сюды (информант показывает). Это там хранилище былО. Это если стихия, чи град, чи что, или если человек просто нуждается. Все ему помогали в этом случАе». «А хлеб уберуть, помолотять, в амбары ссыпять. У человека несчастье, пожар там. Тада ж под соломой хаты были. Или град выбьеть. Идёшь до атамана, он пишет бумажку. И дають тебе хлеб — без платы, без ничего. И налог не платили — только за трубы 25 копеек. Это штраф, если труба (дымоход) разваленная» [25].
В 1911 г. жителям ст. Гиагинской, пострадавшим от пожара, было выдано по 50 рулей из станичных сумм [26]. К рубежу XIX – XX в. сходы начали заботиться о местном здравоохранении. «Видны заботы и в организации медицинской части. Приемный покой и при нём аптека вполне удовлетворяют своему назначению» - писал в 1896 г. наказной атаман после осмотра станицы Абинской [27].
Общество станицы Царской вызывало в свою больницу хирурга из Майкопа для проведения сложных операций [28]. При этом органы казачьего самоуправления помогали налаживать жителям, страдавшим от недугов, необходимое для них общение за пределами общины. В 1873 г. правление станицы Азовской вызвало лабинских казаков С. Мордвинцева и Е. Косова к их тяжело больному родственнику [29].
Во второй половине XIX в. кубанцы начинают активно развивать народное образование. Ведь только получение знаний давало возможность приспособиться к условиям начавшихся быстрых перемен. Например, образованность во многом определяло карьерный рост казака в условиях мирного времени, давало возможность меньше служить и овладеть прибыльной профессией. Это обстоятельство способствовало преодолению недоверия к образованию как к новшеству. К тому же, каждый отдельный станичник всё больше втягивался во всевозможные виды экономических и юридических отношений, для участия в которых грамотность была необходима. Очевидцы постоянно отмечали относительно высокий уровень казачьих станичных школ. Система образования в Кубанской области быстро развивалась. В 1896 г. появилось 14 училищ, подотчётных директору народных училищ [30]. В 1905 – 25 [31]. К числу школ, подведомственных управлению епархиальных училищ, в 1896 г. прибавилось ещё 27 [32]. В 1898 – 78. Всего в этом году появилось 96 новых школ [33]. В 1903 г. четверть кубанских казаков была грамотной [34]. В 1909 – около трети [35].
Исследователю А.Н. Забазнову удалось обнаружить интересный документ. Это записка инспектора народных училищ второго района Кубанской области Е. Григорьева. В ней он ёмко характеризует школьное образование на Кубани. «Кубанская дирекция народных училищ по размаху организации всего школьного дела и должной постановке учебно-воспитательной части занимает одно из первых почётных мест в Российской империи» - писал инспектор [36].
Таких результатов нельзя было бы добиться без помощи крепкой общинной организации. Заслуги станичных обществ в деле просвещения отражают следующие цифры: в 1905 г. они потратили на нужды народных училищ 653057 руб. [37], в 1909 – 995 573 руб. [38].
Станичные общества по-разному способствовали развитию системы образования. Они возводили здания школ, оказывали им материальную поддержку, всячески стремились к повышению их статуса. В 1909 г. в станице Пашковской одноклассное мужское училище было преобразовано в трёхклассное, а женское одноклассное - в двухклассное. Училища были отремонтированы и расширены [39]. Значительный опыт в деле просвещения, наличие образованных кадров и энтузиазм жителей позволили в разгар гражданской войны (1919 г.) открыть в станице Полтавской учительскую семинарию [40].
Община должна была покровительствовать все принадлежащим к ней вдовам и сиротам, детям служащих казаков и происходящих из неблагополучных семей [41]. Над имуществом сирот немедленно учреждалась опека. Это делалось на сходе. Имущество описывалось в присутствии 3 свидетелей и передавалось избранному на сходе опекуну. Опекун регулярно отчитывался об управление имуществом [42]. Таким образом, станичное общество отвечало за имущество сирот. Утраченное восполнялось из общественных сумм. Община за свой счёт снаряжало сирот на службу. Опекун был обязан заботиться о приращении имущества сирот. Он отвечал перед обществом за его сохранность. Так, казак станицы Старовеличковской Макар Мижирич давал сиротские деньги в рост. Должник И.А. Зоря оказался несостоятельным. Его имущества не хватило для покрытия долга. Мижирич был вынужден возместить убытки из собственных средств [43].
Члены общины заботились о людях, нужных станице. Казак Переясловского куреня Андрей Щербина, отец выдающего учёного Ф.А. Щербины, был слишком слаб для военной службы и земледельческого труда. Зато он был умен и выделялся хорошим голосом. По решению схода Андрей Щербина был направлен в Екатерино-Лебяжский монастырь для обучения и подготовки к церковной службе. Впоследствии о. Андрей сделал успешную карьеру священника [44]. Это было в первой половине XIX в. Позднее добрая традиция не была забыта. Станицы направляли на обучение будущих писарей [45]. В начале XX в. братья Д. и Р. Хохлины освоили профессию ветеринарного фельдшера на средства общества станицы Ладожской. Впоследствии они были весьма уважаемыми в общине людьми [46].
Атаман станицы Абхазской защищал своего станичника Т. Онищенко от кредитора [47]. Правление станицы Попутной в 1863 г. поддержало казака Буланкина, который был незаконно оштрафован на 8 руб. за порубку леса в юрте станицы Передовой [48]. Расшеватский станичный сбор вступился за чабана Е. Горлова, который избил земельного поверенного станицы Темижбекской С. Щеглова, когда последний застал его на пастбище своей станицы. Сбору удалось доказать, что Щеглов неоднократно вымогал у расшеватских пастухов деньги и нарушил обычай, согласно которому казаки соседних общин свободно пасли скот на землях друг друга. Щеглов был посрамлён и, опасаясь судебного преследования, поспешил замять дело [49]. Казаки поддерживали и тех чужаков, которые оказывали услуги общине. Сбор станицы Абинской постановил снизить налогообложение для Темрюкского мещанина Борзика на 243 руб. 20 коп. за его неоднократную помощь станице «как деньгами, так и делами» [50].
Станичные суды, когда разбирали личные ссоры, старались не столько наказывать виновных, сколько добиваться их примирения [51].
В целом ценностные представления, определявшие функционирование семьи и общины, были тесно связаны. Эти морально обусловленные действия имели большое практическое значение. Они укрепляли единство общины, улучшали отношения между её членами, и тем самым поддерживали её автономию от внешнего мира. «Помогали друг другу. Если делать дом, глину месить – приходили все – знакомые, незнакомые. Не приглашали - все приходили» - рассказал старожил станицы Тбилисской Б.Н. Попов [52]. В середине XIX в. сотник Бирюков, будучи начальником станицы Попутной, снарядил на службу в долг нескольких казаков. Он не пытался вернуть долги в течении всей своей жизни [53]. В состоятельных кубанских семьях было принято держать много работников, что не всегда было необходимо [54]. Это делалось для того, чтобы бедные люди имели возможность прокормиться. В 1866 г. сход станицы Прочноокопской добился права выплачивать казаку Г. Гейкину пособие по причине его старости и слепоты в размере 15 руб. серебром в год [55]. «Взяток не брав, сырит та вдов защищав» - говорил о своих лучших качествах атаман станицы Каневской сотник И.И. Недбаевский [56].
Из приведённых выше примеров видно, что основой общинного порядка, прежде всего, были межличностные отношения. Поэтому общество достаточно эффективно добивалось от своих членов нужного поведения, высказывая ему своё мнение о нём. В его арсенале были и улыбки, похвала, приглашения в гости; и насмешки, обидные прозвища [57]. Об эффективности общинного контроля над нравственностью и поведением косвенно свидетельствует мемуарист С.И. Эрастов. Он отмечал слабое распространение среди казаков второй половины XIX в. матерной брани [58].
Как и у всех восточных славян, место кубанского казака в обществе определялось его личной репутацией [59]. Тесное взаимодействие в повседневном общении, практическая взаимозависимость, теснейшая связь самооценки с внешней оценкой заставляли казака дорожить репутацией [60]. Часто именно ею, а не какими – либо объективными показателями оценивались достижения казака в профессиональной и общественной деятельности. Так, в 1864 г. решено было наградить похвальным листом церковного старосту станицы Отрадной казака Щербакова. Предварительно на это было получено разрешение станичного общества [61]. Дурная репутация могла серьёзно повредить. Вдове Александре Ермоленко было отказано в опекунстве над дочерью, так как её второй муж не вызывал доверья общества и мог оказать на падчерицу дурное влияние [62].
Огромное значение репутация имела при расследовании преступлений. Когда казаки-черноморцы Левинецкий и Гладкий были заподозрены в краже денег, следователи сразу же решили узнать какого мнения о них однополчане и станичники [63]. Новомышастовские казаки заметили своего одностаничника Н. Евтушенко, который в ночное время гнал куда-то быка. Евтушенко был известен как вор и был сразу же задержан. Бык действительно оказался ворованным [64]. Используя уважение казачьих властей к станичной репутации, община старалась помочь своим членам, подвергнувшимся необоснованным судебным преследованиям [65]. При этом уличённых в преступлениях старались опозорить на всю станицу. Например, их заставляли ходить по улицам с украденной вещью и кричать «Я вор, я вор!» [66].
Для поддержания достойной репутации необходимо было быть честным человеком, т. е. неукоснительно соблюдать определённые правила (не воровать, держать слово, возвращать долги). По воспоминаниям С.И. Эрастова, большим позором для черноморца было прощение ему долга как не способному вернуть. Это показывало неспособность человека отвечать за свои поступки и содержать себя, т. е. исключало его из числа людей, которые сами могут оказывать серьёзные услуги [67]. «Долг надо отдать обязательно» - говорил уже упомянутый П.Я. Романенко [68].
Однако в целом станичный сход был достаточно снисходительным и ценил любого своего члена [69].
В свою очередь станица стремилась не мстить своим недостойным жителям. В казачьей общине официальное право применялось редко. Оно использовалось при взаимоотношениях с представителями других общин, государством и в случаях трудноразрешимых внутренних конфликтов. В соответствии с казачьими традициями поход к каждому отдельному событию был по возможности индивидуальным [70].
Уже наказанных за недостойное поведение членов общества охотно прощало в случае их просьб. Особенно снисходительны были к тем, кто совершал значимые проступки всего один раз. В 1876 г. казак станицы Канеловской был лишен прав состояния за истязание казачки. Вскоре он был восстановлен в правах, так как у него была семья, которую надо было содержать, и он не был ранее судим. Высылка из станицы обычно применялась к преступникам-рецидивистам, чьё поведение показало их нелояльность к обществу [71].
В целом система коллективов выживания кубанских казаков основывалась на объединении семейных коллективов выживания и их сетей в разветвлённые территориальные сети в рамках населённого пункта. Семейные коллективы выживания обеспечивали физическое воспроизводство, социализацию членов общества. Совместные усилия их членов давали материальные ресурсы для выживания каждого члена семьи.
Объединение жителей населённого пункта (территориальная сеть коллективов выживания / территориальный коллектив выживания) обеспечивал взаимодействие между членами различных семей и малых территориальных групп, различные формы взаимопомощи, скоординированные совместные действия. Территориальная сеть / коллектив обеспечивала защиту своих членов от неблагоприятных социальных и природных факторов, стремилась не допускать конфликтов между ними, обеспечивала реализацию значимых для всех социальных проектов. Поэтому она обладала определёнными властными полномочиями. Которые могли эффективно осуществляться только в условиях следования большинством сообщества определённым принципам и социальным нормам.
Кубанская станица начала 21 века: упадок коллективов выживания.
Что же происходит, если коллективы выживания слабеют, разрушаются их объединения разного уровня?
Иногда это состояние общества называют аморальный фамилизм – стремление добиться краткосрочной материальной выгоды для своей малой семьи, равнодушие к интересам других людей, общественным интересам. Вероятная причина аморального фамилизма – культурная травма (революция, война, резкое изменение условий жизни). Можно, конечно, пользоваться разными терминами, отражающими специфику социальной действительности посткрестьян – сельских жителей, живущих вне традиционного уклада, традиционной самоорганизации. Но сути дела терминология не меняет [72].
Для описания становления и функционирования посткрестьянского общества на Кубани мы использовали различные источники: статистические данные, материалы прессы, рассказы очевидцев, краеведческую литературу [73].
Переломным этапом, предопределившим появление в регионе такого уклада стал период 1960—1970-х гг. Хотя среднемесячная оплата труда колхозников только в 1966–1967 гг. сравнялась с уровнем ее в совхозах, когда в 1966 г. на них распространили гарантированную оплату труда вместо трудодней. Повышению заработной платы способствовала и кредитная политика в отношении колхозов. Помимо повышения заработной платы использовались другие способы материальной заинтересованности колхозников [74].
В 1960-х – начале 1970-х гг. в целом быстро растёт уровень жизни, степень комфорта быта станичников. В жизни колхозников всё большее значение приобретает денежная плата на труд, что сопровождалось быстрыми структурными изменениями в бюджете колхозной семьи. Денежные доходы колхозников от общественного хозяйства выросли во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. более чем на 40 %. Так, в 1968 г. в Усть-Лабинском районе было 29 889 чел. трудоспособного населения. Из них 23 523 было занято в общественном производстве. Рабочих и служащих – 76 56 чел., колхозников – 15 867 чел. Пусть и далеко не все числившиеся колхозниками реально работали в колхозах. В 1987 г. на заработную плату колхоз им. Ильича (Ленинградский район) потратил около 2 млн руб. Фактически некоторые колхозники занимались предпринимательством, но в ограниченных масштабах [75].
Быстро развивалась инфраструктура. Так, с 1967 по 1970 г. в крае было построено 42 комбината бытового обслуживания, 51 павильон, 38 цехов-мастерских, 37 специализированных предприятий по ремонту радиотелевизионной аппаратуры, 20 парикмахерских, 393 киоска и приёмных пункта. К 1970 г. было газифицировано хуторов и станиц – 41, поселков городского типа – 19 [76].
Казалось бы, что здесь плохого? Люди стали жить гораздо лучше, всё необходимое для жизни стало гораздо более доступным. Но тотальное «подсаживание» селян на зарплату делало неактуальными прочные и разветвлённые социальные связи, взаимодействие и взаимопомощь. Человеку теперь фактически был нужен лишь работодатель в лице государства. В это же время специализированные организации разного уровня заменили усилия территориальной общины по поддержанию и развитию местной инфраструктуры.
Сильный удар получили соседские, родственные и дружеские связи. В частности, очень большую роль в их поддержании имела взаимопомощь при традиционном строительстве домов, особенно при работе с глиной. Она была одной из социальных основ, формировавших сети коллективов выживания. «А на строительство дома соседей приглашали? Мазать? – Помогали ходили. Кто строит, замесят замес. Помажут, а потом борщи сварят. Покормют и пойдут домой. Помогали хорошо! Где работаешь в брыгаде – приходит группа. Двадцать человек прыдут, помажут» [77].
Но во второй половине 1960-х гг. резко усиливаются темпы жилищного строительства. Ведущим из них являлось государственное жилищное строительство. Государственные подрядные организации
участвовали в осуществлении ведомственного, кооперативного, колхозного и индивидуального видов жилищного строительства. В сельской местности действительно происходило активное
внедрение городских стандартов жилья и благоустройства. в 1969 г. было выполнено строительных работ на сумму в 2908,9 тыс. руб. вместо 2896,5 тыс. руб., сдано в эксплуатацию 83 жилых дома при плане 81. Кроме того, руководство колхозов помогало индивидуальным застройщикам. Так, по плану на 1969 г. в колхозах края было построено 823 дома, жилой площадью 33765 кв. м"'. В 1970-е гг. местные строительные организации активно участвовали в возведении домов усадебного типа [78]. «В семидесятые годы край, когда из саманА (самодельных глиняных кирпичей – И.В.) дома строили!» [79].
Зажиточность, материальное благополучие, разумеется, не является злом. Оно может существенно укрепить жизнеспособность местных сообществ, коллективы выживания и основанную на них социальную структуру. Но для этого человек должен обеспечивать по крайней мере существенную часть своих потребностей личными усилиями (а не покупкой / бесплатным получением услуг) и / или иметь своё дело. А также в большей степени полагаться на помощь родных и земляков, общины, а не государства. Но в данном случае советское государство в разных своих проявлениях во многом заменила для человека самого себя в качестве основы жизнеобеспечения. Что привело падению трудовой этики, росту эгоизма и иждивенчества, стремлению ко всё более сытой жизни при минимуме усилий.
(Подобные процессы наблюдались и наблюдаются и в капиталистических странах. Там воздействие государства дополняет политика крупного бизнеса разного уровня. Всё это - характерная черта индустриального и постиндустриального периодов в истории различных стран).
Поэтому неудивительно, что, начиная с середины – конца 1970-х гг. становятся заметными негативные тенденции в развитии хозяйства и инфраструктуры. Рост производства сельхозпродукции и в 1970 г. чаще достигался путем распашки новых площадей, а не внедрения научных методов. Медленно шла интенсификация сельского хозяйства, всё больше расходов требовал ремонт техники.
Одновременно на селе быстро росло количество разного рода руководящих работников.
Во второй половине 1970-х гг. на Кубани стала развиваться политика «ликвидации неперспективных деревень», одновременно стал постепенно снижаться рост сельскохозяйственного производства.
Инфраструктура в отдалённых малых населённых пунктах переставала работать должным образом из-за наплевательского отношения к ее поддержанию. На хуторе Коваленко Братского сельсовета Усть - Лабинского района не было света в течение дня по причине отключения трансформатора, который не могли изолировать от хулиганящих подростков. В западной части Усть - Лабинска наблюдались летние перебои в водоснабжения из-за полива и недоделанной, неразветвлённой системы водоснабжения. А в окрестностях Горячего Ключа в тот же период начались исчезновение и упадок многих населённых пунктов, преимущественно хуторов. В 1975–1976 гг. исчезла с карт станица Абхазская [80].
Стагнация развития, падение численности населения в 1970-х гг. охватывали уже целые территории. Так, с 1970 по 1979 г. численность населения Отрадненского района упала 79 017 до 67 547 чел. [81]. В 1974 г. в Отрадненском районе имело место невыполнение планов по сдаче государству продуктов животноводства, наиболее значимой для района отрасли сельского хозяйства. Эта проблема к концу 1980-х гг. только обострилась. Так, в колхозе «Россия» к концу 1980-х гг. план по сдаче молока был выполнен только на 51 % [82].
Примат интересов власти над интересами населения иногда выражался и в превращении колхозов в совхозы. «Хорошее хозяйство было, хорошее! И виноградарство, и животноводство, и овцы, и коровы. Колхоз богатый был! А потом из колхоза сделала партия совхоз. Потому что в колхозе уже стали люди жить зажиточно, машины стали покупать. И партия прикинула, что люди стали жить сильно жирно, решила сделать совхоз… Где-то восьмидесятые. Где-то вначале, до Горбачева. Сделали из колхоза совхоз…» [83].
При этом постсоветский период в станицах подчас оценивается местными жителями уже как всеобщий упадок и развал, к которому они оказались совершенно не готовы. В целом ситуацию, сложившуюся с начала 1990-х гг., бывшие колхозники оценивают, как крушение нормального мира и воцарение хаоса.
Это неудивительно, поскольку начало 1990-х гг. ознаменовано для сельхозпредприятий серьёзными макроэкономическими трудностями, связанными с прекращением стабильных государственных закупок продукции, распадом хозяйственных связей, ростом цен на промышленные товары и пр. Развал колхоза обычно начинался с акционирования, после которого члены правления акционерного общества распоряжались его ресурсами в своих собственных интересах. Часть рядовых сотрудников также участвовала в разграблении, хотя и в меньших масштабах. Такое положение к началу 2000-х гг. иногда сменялось жёстким единоначалием и слиянием нескольких хозяйств в один холдинг. Иногда хозяйство распадалось на несколько мелких [84].
Об этих изменениях станичники рассказывали не раз. «На хуторе сейчас нема никакого своего хозяйства? – Нема. Хферма пустэ. Нема ж ниче. СТФ (свиноферма – И.В.) были в Малеванном, и МТФ (молочнотоварная ферма - И. В.). И гусэй держалы, и индюкив дэржали. Птицефермы были, утятники были. По три тыщи утей было и индюки. Нема нигде ниче. Техники было полно, як я робыл. Девять комбайнов. Два новых было. Две тыщи пятсот сил, як на пенсию уходыл» [85].
«Все было свое тогда. А потом стали все потихоньку ломать. Ломать, ломать, ломать. И сломали. У нас во второй бригаде было три звена только лишь бабских. И всем хватало работы. Четыре бригады было. 4 МТФ. 2 СТФ. ПТФ было (птицеферма – И.В.). А сейчас ничего. Ни даже фермы животноводческой. Ни одной фермы. Что-то держали, когда у нас было возрождение фермеров. Решили, что одну ферму оставим, закупим туда породистый скот. И так и не привезли. Говорят, пропали уже. Говорят, какой-то комбинат будут делать, чтобы птицу, яйцо выращивать. Но вряд ли они на нем выиграют. На молоке б больше выиграли. Было СТФ одно. Потом не стало рентабельно… У нас меняются главы-то: то один, то другой, то третий. Толку никто не даст. То было «Возрождение», то какой-то «Юг» сделали» [86]. «Рубин этот обанкротился. Этих белых коров завезли, пасуть. Не сеют. Поля позарастали все. Такие стоять доверху – не достанешь, кустарником позарастали. Все заросло. Не пахано скоко лет! Коров пасут, тоже ж не пашут. Кустарники уже повырастали. При демократии щас пьянка, хулиганство» [87].
Порой информанты прямо возлагают вину за постсоветский развал станичной жизни на некоторых рядовых станичников. На их вороватость, безответственность, инфантилизм, отсутствие инициативы. «И люди в развале виноваты. Такие садики были построены, люди растаскали: и окна повытаскивали, и двери повытаскивали, полы / потолки посрывали. Все люди... Хоздвор был..., и фермы. Детская площадка была (карусели, качели...), разобрали, все растащили. Та ны Мамай, а хужэ – сами люды. Мэнэ удывля, шо сами жытили» [88]. «Последнее время это был Соломатов Вадим Александрович. Он последний. Он самый молодой был – и все. Он молодой был. Мы так дружно работали! Могли б и дальше жить. И работать. Если б токо – его не придавили. Самое интересное, я после уже передачи слушал по телевизору. Когда Ткачев пришел к власти. И он был в Павловском районе. В каком-то колхозе, передавали. Все разваливалось. А он уговаривал людей: «Садитесь на трактора. Идите, пашите землю». Она ж кормила всю жизнь нас и всех остальных. И потом председатель бывший выступил. Мол, у колхоза долгов набралось шестьдесят миллионов. «Вы идите работайте! А за долги мы потом посмотрим». А у нас долгу всего было пять миллионов восемьсот тысяч. Долг тоже был. И вот за этот долг мы банкроты стали! Паи обдурили нас. За них «Рубин» заплатил по пять тысяч. По четыре гектара было. И все побегли старики, все пенсионеры. Кинулися! Все, можете и так, можете и сяк! Не знаю, за Кубанью я ездил. У меня там двоюродные сестры. Там все за свои паи получают. Они отдали кто там хозяинам в аренду. И они получают! Зерно, масло, сахар! Все им дают за ихни паи. А у нас нигде ничего! А нам сунули!» – «Пять тысяч за четыре гектара земли?» – «Да. Пять тысяч. Все написали заявление и все». – «А почему никто не возмутился?» – «Никто. Некому было поддержать. Подтолкуть. Я с директором Вадимом Александровичем в хороших отношениях. Он уже сидит, последнее заседание. А он член правления. «Вадим Александрович, что делать! Что делать?» – «Что делать! Пенсионеры все сгорили! За пять тысяч!» Ну те ждали, ждали. Думали, хоть мы удержим. Руководство все. Все равно пришлось. А куда деться! А теперь горячеключевской колхоз. Они крутили свои, крутили. А теперь на аукцион! Продають! Выкупляют у них землю. Они заработали, они за свой труд. А мы – ничего! Это по пять тысяч. За четыре гектара! – «А в девяностые годы еще совхоз работал? – «Да, да. Мы еще держалися. У нас было много скота. У нас было дойного стада тысячу голов! А вообще крупного рогатого до трех тысяч было. Когда у нас «Рубин» скуплял, за бесценок у нас. Всю эту скотину. А потом как начали продавать! Начали они резать. А потом наши пожаловались. Хтось написал. Ткачеву в Краснодар. Приехали, как дали им! И коровник хоть один остался. Есть дойное стадо. Вот это, это. А то свои коровы. Двести ли, триста голов их. Дойного щас стада есть и все. Доярки написали. Куда им? Одна единственная ферма – и то хотели вырезать». – «С вами в двухтысячном году устроили преднамеренное банкротство?» – «Да. Так получилось» [89].
Начало 1990-х годов ознаменовалось развалом и непрофессионализмом управленцев, резким снижением производительности труда. «Ставят сейчас человека такого, в колхозе председателем был – развалил его к чертовой матери. […] Не хозяин, пришелец…» [90]. Если брать статистические показатели, то, например, с 1988 по 2000 гг. поголовье овец в Отрадненском районе сократилось с 320 тыс. голов до 23 650 [91].
Приусадебные хозяйства как-то могли компенсировать жителям перебои с зарплатой, однако не могли её полностью заменить [92]. «Миллионер был колхоз и совхоз. ...За три года ничего не осталося! Всэ накрылось, и фермы накрылысь!.. У нас в станице был хороший роддом! Лежали уже в нем! А щас нема больницы, а станица больша, семь километров. В Темрюк, а в Темрюку своих людэй хватает! Если довезут! Скорой колысь менэ повезли… Одно мучение! [93]. «В Азовском развалили (совхоз – И. В.). ... Так на фермах даже окна повытаскивали, стоят строения одни, шифер посымали. Кому надо – лезет, сымает. И никто ни за что не отвечает» [94].
Уже в начале 2000-х гг. многие хозяйства страдали от значительных долгов и налогового прессинга, высоких цен на энергоносители [95].
В результате акционирования колхозов и совхозов резко усилилась власть руководителей хозяйств. Многие рядовые сотрудники при акционировании предприятий проявили инфантильность, пассивность, отсутствие знания своих прав как владельцев паёв. Паи нередко скупались у них руководителями хозяйств.
В условиях слабых социальных связей немало трудностей испытывают фермеры. Малые крестьянские и фермерские хозяйства зачастую в условиях отсутствия налаженного сбыта, дороговизны техники, запчастей и ГСМ оказывались нерентабельными, хорошо развивались наиболее крупные агрохолдинги. В постсоветский период нарастал процесс укрупнения сельского производства. Например, в 1997 г. ООО «Гранит» (Красногвардейское сельское поселение Отрадненского района) вливается в СПК колхоз - племзавод «Казьминский» Ставропольского края Кочубеевского района и по настоящее время является местным отделением большого предприятия [96].
Основа современной станичной инфраструктуры и быта, сформировавшаяся ещё в советское время, продолжает испытывать кризис. Восстановление начала XXI века оказалось ограниченным по масштабам. Например, в станице Кирпильской почти нет работы. В сельском хозяйстве она чаще всего сезонная и зависит от размера урожая в фермерских хозяйствах. На хуторе Железном осталось последнее работающее звено сельхозпредприятия из 12 человек, трое в ближайшее время идут на пенсию [97]. Среднемесячная заработная плата работающего населения на территории Благодарненского сельского поселения Отрадненского района уже в середине 2000-х годов составляет 4145 рубля, что чуть выше прожиточного минимума по краю (4003 рубля), самая высокая заработная плата в электросетях – 9600 рублей, самая низкая – в культуре, детских садах, соцзащите, на почте (от 2100 до 3000 рублей) [98].В пределах Благодарненского сельсовета Отрадненского района на 1 января 2008 г. проживало 5036 чел., 1357 из которых составляли пенсионеры. Притоку или хотя бы сохранению местной молодёжи на прежнем месте жительства препятствуют маленькие зарплаты [99]. Активная социальная жизнь всё более концентрируется в районных центрах.
Но со временем менялись не только материальные условия. Изменения в укладе жизни, продолжавшие в течении XX в., не могли не повлечь за собой и изменения менталитета: «Для кубанского менталитета характерны индивидуализм, инструментализм, консерватизм и ограниченность.
Индивидуализм – ...кубанец последовательно осмысляет себя как центр мира...
Инструментализм – рассматривание всего и вся как инструментов для обеспечения собственных интересов и собственного мира. Опять-таки крайне характерно для всех людей. Однако у людей также нередко возникало желание пожертвовать многим ради чего-либо, во что бы то ни стало что-то уничтожить, от чего-то избавиться и отгородиться. Но такой радикализм нынешним кубанцам никогда не был свойственен...
Консерватизм – кубанец довольно легко принимает инструментальные изменения, которые можно как-то использовать, но болезненно реагирует на то, что может изменить его жизнь и его самого. Этим и вызвано неприятие советской власти эпохи её становления и неприятие её падения. Это опять- таки характерно для людей как таковых. Но для людей также нередко бывает характерна тяга к уничтожению старого мира, прежнего себя. Кубанцам это не свойственно.
Ограниченность – есть небольшой компактный мир, в котором кубанец желает быть свободным и независимым. Это даже не Кубань в целом, а его дом, близкие люди, селение...Но чужого кубанец опасается и предпочитает быть отделённым от него обширной нейтральной зоной…» [100].
Такой кубанский менталитет сложился уже во второй половине XX в., когда старожильческое, часто казачье, население и многочисленные послереволюционные приезжие заметно перемешались.
Старые, традиционные социальные институты (войско, станица, казачий полк, городские сообщества), связанные с предпринимательством, исчезли во многом благодаря целенаправленным действиям советской власти. Например, с Кубани в течение многих лет выдавливались и выманивались открывающимися возможностями наиболее инициативные (не только для себя) и принципиальные представители старожильческого населения, не говоря уже о массовом терроре в период Гражданской войны и во второй четверти XX в.
Поэтому на Кубани большую значимость приобрели небольшие, до 10 человек, родственные и дружеские коллективы, которые по-настоящему важны для кубанцев. Их основная направленность – решение материальных вопросов и совместный досуг. Политизация их была целенаправленно сведена почти к нулю в эпоху застоя на основе «общественного договора» с властью: «Вы тут себе делайте что хотите. Но туда не суйтесь!». Хотя даже такие коллективы есть далеко не у всех …
Помимо укорочения и разрыва социальных связей, отделения идентичностей от реальной самоорганизации в качестве отличия от дореволюционного (довоенного) периода можно отметить резкое снижение религиозной составляющей ментальности [101], которая в дореволюционный период весьма способствовала укреплению взаимопонимания и взаимопомощи внутри станичной общины, семьи, между различными возрастными группами.
При этом старожилы настаивают на существенных различиях менталитета кубанцев третьей четверти XX в. и современного его состояния. В 1950-х – в первой половине 1970-х гг. социальные связи кубанцев были ещё намного разветвлённее, крепче и легче завязывались, что объяснялось тем, что люди, успевшие сформироваться при традиционном укладе жизни, ещё были живы и активно влияли на окружающих.
При этом социальные связи кубанцев по сравнению со «старым порядком» радикально ослабли. Региональная, городская, станичная идентичность хоть и сохранилась, но перестала опираться на реально функционирующие социальные институты.
Надо иметь в виду, что современный населённый пункт, особенно в ситуации активного перемещения населения, для многих людей является «неместом» – территорией, нужной им для реализации определённых моментов жизненной стратегии и не более того [102]. В таких условиях места общего пользования и производственные помещения теряют ценностную значимость и подверглись разграблению. В новый 1993 г. в станице Фонталовской на местном Братском кладбище было спилено три куста можжевельника в качестве новогодних ёлок. «В Азовском развалили. […] Растащили и СТФ, и МТФ. Я как-то ездил туда, рыбу достать, рыбаки там. А так на фермах даже окна повытаскивали, стоят строения одни, шифер посымали. Кому надо – лезет – сымает. И никто ни за что не отвечает» [103]. Равнодушие к своей малой родине ставит под сомнение перспективы даже самых благополучных населённых пунктов: «Северская (станица – И.В.) гламурная, как Швейцария! Особняк на особняке! А инфраструктура сыпется. Электричество постоянно отключают, газопровод на ладан дышит, с водой перебои. В больнице одни пенсионеры работают. Интернет еле работает – на диване ловит, за столом – нет. Чтоб онлайн оплатить, надо из дома на воздух выйти. Айтишнику тут вообще делать нечего! Производство закрылось почти всё. И торговлишка ужимается. Из других регионов богатые приезжают, в тепле на пенсии пожить. А как они перемрут – будет райцентр – призрак. - Есть же общественники, отстояли, например, постройку нового здания для 43-й школы. - Три калеки. Чтоб инфру (инфраструктуру – И.В.) поднять – в сто раз больше надо, чтоб люди с возможностями тоже участвовали. А так у всех и хаты, и дворцы с краю». Среди основных вызовов, стоявших перед также небедным Ленинградским районом в конце 2000-х гг. назывались проблемы с водоснабжением, снабжением электроэнергией и теплом, утилизацию мусора. Многие многоквартирные дома стали ветхими, как и муниципальный автопарк [104].
В таких условиях передача ряда функций государственных структур по поддержанию местной инфраструктуры частным компаниям дополнительно усугубляет кризис коммунальной сферы населённых пунктов. В 2016 г. в станице Каневской убрали стационарные контейнеры для мусора, и жителям приходилось либо ждать приезда мусоровоза, либо выбрасывать его прямо на улицу [105].
Одновременно люди активно присутствуют вне черты населенных пунктов, возводят там массу строений и пр. Когда как многие территории в формальных границах населённых пунктов перестают соответствовать критериям заселённой и освоенной территории. Они чаще всего просто забрасываются. Пространство поселения размывается и фрагментируется, перестаёт быть сплошным и плотным [106].
Что касается отношений между людьми, то они также серьёзно деградировали: «А щас рэжут,… (друг друга – И. В.)! Пришло время такое, что смотри в оба» [107]. Со страниц газеты «Сельская новь» (Усть-Лабинский район) исчезают новости из станиц, сообщения о работе сельскохозяйственных и промышленных производств, но разрастается криминальная хроника. Так, перед новым 1993 г. в Усть-Лабинске совершались кражи и ограбления ресторанов, кафе, магазинов. В обществе растёт тревожность, например, страх перед криминалом, болезнями [108]. В следствии чего, например, в начале XXI в. всё большее распространение в сельской местности получают системы видеонаблюдения [109].
Тесное взаимодействие между людьми, не связанными друг с другом в рамках сетей коллективов выживания и общинного единства, вообще порождает агрессию и взаимные опасения: «У нас на хуторе все друг друга знают. - Помогаете своим? - Если только родным, близким друзьям. А так если у кого что случилось, ещё и добить постараются. Не все, но некоторые точно» [110]. «Бывшая свекровь была громкая, общительная. Было друзей у неё много, знакомых. А как бывшего захотели посадить, все показания дали. Как он врезку делал (в газовую магистраль – И.В.). Даже те, кто на другом конце станицы живут!» [111].
В условиях распада горизонтальных социальных связей и самоорганизации вырождаются и деградируют наиболее фундаментальные обычаи и традиции. «Выпьют немножко, оставят, опять разговор. А щас! Ладно мужики! А женщины распущенные стали!» [112]. «А сейчас там обедают (на кладбище – И. В.), один так родителей поминет, что, извини за выражение, и на крест пописеет» [113].
Ослабление коллективов выживания кубанских селян исследователи отмечали уже в советское время. Уже 1920-е — 1930-е гг. увеличивается число семейных разделов. А в условиях роста благосостояния колхозников, увеличения доли денежных выплат в семейном бюджете семьи становились всё более малолюдными. Увеличение возможностей для молодой семьи построить собственный дом также способствовало семейным разделам. По данным переписи 1959 г. средний размер семьи в сельской местности Краснодарского края определялся в 3,6 чел меньше, чем в среднем по РСФСР. К средине 1960- е гг. резко выросло число повторных и незарегистрированных браков. При этом в 1950-е — 1960-е гг. ещё продолжали существовать традиционные многопоколенные семьи [114].
Исчезновение традиций, норм, правил и психологических установок, необходимых для поддержания жизнеспособных коллективов выживания наглядно проявилось в динамике разводов. После 1987 г. в Краснодарском крае достаточно быстро растёт число разводов (14 649 в 1987-м и 23 732 в 1988-м). Количество зарегистрированных на Кубани браков в январе – апреле 2018 г. сократилось в сравнении с аналогичным периодом 2017 на 594 пары, или на 5,5 %. Число официально оформленных разводов выросло за год на 106 пар, или на 1,3 %. В целом по краю на 1000 зарегистрированных пар пришлось 802 распавшейся (в январе – апреле 2017-го – 747) [115].
Таким образом, в течении XX столетия кубанские станичники превратились в посткрестьян, лишенных полноценной территориальной самоорганизации. Их ослабленные коллективы выживания (по преимуществу родственные) не связанны друг с другом.
Сильнейший удар по коллективам выживания нанесли расказачивание и коллективизация. В дальнейшем превращение заработной платы из государственного и колхозного бюджета в основной источник дохода, жилищное строительство, развитие инфраструктуры силами государственных организаций, колхозных стройбригад, общее ослабление потребности во взаимопомощи «добили» остатки самоорганизации и местной солидарности, ослабили отдельные коллективы выживания. Из-за чего в постсоветский период населённые пункт превратились в аморфные образования, жители которых мало что могут самостоятельно сделать для поддержания их жизнеспособности. Что ставит под сомнение благополучие многих населённых пунктов региона. Особенно – в ближайшем будущем.
Примечания
Игорь Васильев
Русская Стратегия |
