Эдита Федоровна Мартенс родилась в 1886 году в Петербурге в семье русского юриста-международника Федора Федоровича Мартенса. Ее детство проходило в столице и прибалтийской усадьбе Мартенсов Вальдензее. В 1906 году Эдита Федоровна вышла замуж за графа Александра Соллогуба, внука известного писателя первой половины XIX века Владимира Соллогуба. В этом браке родилось трое детей – Владимир, Александр и Николай.

После революции граф Александр Михайлович Соллогуб присоединился к Белой Армии и погиб в 1918 году. Что касается Эдиты Федоровны, то она оказалась разлученной с сыновьями, так как те были отправлены в Эстонию, а графиня оставалась в Петрограде. Чтобы воссоединиться со своей семьей Эдита Федоровна воспользовалась советско-польской войной. Она записалась сестрой милосердия в красную армию, тем самым беспрепятственно проследовала к границе. Когда же поляки начали наступление, Эдита Федоровна быстро собралась и спряталась, в то время как ее подразделение отступило. Таким образом, она даже не переходила границу, а лишь подождала пока граница передвинулась. Оказавшись вне опасности, избавившись от большевистского гнета, графиня Соллогуб вскоре воссоединилась с сыновьями и впоследствии жила в Париже, а затем переехала в Великобританию.

Живя в эмиграции, Эдита Федоровна написала мемуары о своем детстве, родителях, дореволюционной жизни, войне, революции и побеге из Совдепии.

Эдита Федоровна умерла в 1965 году. Ее записи собрал ее сын и подготовил к публикации.

Предисловие

Я родилась в Павловске, недалеко от Санкт-Петербурга, 3 августа 1886 года. Мои родители были русскими с прибалтийскими корнями, и исповедовали лютеранство, что означало, что они не принадлежали к основной «государственной церкви». Мой отец был профессором международного права в Санкт-Петербургском университете, он преподавал в лицее и на юридическом факультете, а также был сотрудником Министерства иностранных дел. Его имя, Фридрих фон Мартенс (или Фредерик де Мартенс по-французски), пришлось русифицировать и изменить. Так он стал Федором Федоровичем Мартенсом, когда начал служить в министерстве. Его работа в Министерстве и частые дипломатические миссии за границей, а также широкий круг знакомых помогли нам, детям, с первых дней соприкоснуться с международной жизнью. Мы не считали иностранцев чужими, нас учили понимать их точку зрения, уважать обычаи и традиции разных народов. Наши первые уроки танцев, когда нам было 5-6 лет,  проходили с детьми из разных посольств, а ежедневные газеты, лежавшие на столе отца, были  не только на русском, но и на французском, английском, немецком, голландском и итальянском языках.

Мой брат Николай был на шесть лет старше меня, и еще у меня были две младшие сестры, Екатерина и Мария. Нашими первыми языками были русский, на котором мы разговаривали в детской с няней, и французский, на котором общались за столом с нашими родителями. Зимой мы жили  в Петербурге на улице Пантелеймоновской 12 (примечание: сейчас – улица Пестеля) , на углу Моховой.  Нашим царством была «Птичья комната». Так называлась наша просторная детская комната, в которой стояли две большие клетки, полные канареек.  Наша старенькая Няня сначала была няней моего брата и оставалась в нашем доме тридцать шесть лет (пока не умерла весной 1918 года). Она нянчила детей и ухаживала за канарейками, так как очень любила всех животных и птиц. «Птичья комната» была отдельным королевством, где под ласковым присмотром Няни мы могли делать все, что заблагорассудится, и в полной мере пользовались своими правами и привилегиями.

Моя мать Екатерина была дочерью русского сенатора Николая фон Тура. Поскольку ее хрупкое здоровье страдало от холодного климата северной России, она предпочитала проводить первые весенние недели за границей, в Германии, Италии или Швейцарии, и мы часто сопровождали ее в этих поездках. Путешествие для нас означало прекрасные отели, особенное меню для нас, детей, и возможность изучить манеру поведения за столом, тон общения и стили речи в тех странах, которые мы посещали.

Летом мы отправлялись в Вальдензее, имение, которое мой отец приобрел недалеко от Вольмара, в Ливонии, и которое играло важную роль в нашей детской жизни и в годы войны и революции. У меня остались воспоминания о долгих прогулках, поездках на «линейке» в далекие леса вдоль реки Аа, походах за грибами, играх в теннис и грандиозных приемах по случаю именин моих родителей. О русских губерниях вдали от Петербурга мы мало знали. Я помню, как завороженно слушала, когда писатель сэр Дональд Маккензи Уоллес пришел на ланч к отцу и рассказывал нам  о русской провинции - своего рода загадочной, окутанной тайной стране, в которую никто не ехал, потому что там не было ни отелей, ни «вод»  полезных для здоровья и никаких древних руин, которые можно посетить и полюбоваться. Только после замужества я узнала и полюбила русскую деревню, и эти знания пригодились мне, когда наступили трудные времена.

Все это введение в историю жизни пожилой дамы. Я прожила долгую жизнь, такую долгую, что она напоминает книгу, полную картинок, как ясных, так и расплывчатых, как полных света и ярких моментов, так и пробелов, где я так и не смогла вовремя увидеть или понять то, что я должна была увидеть. То, что я пережила, на самом деле еще не история, это всего лишь личный опыт. Но чем дальше я ухожу от прошлых событий, связанных с пережитым в России, тем больше эта первая часть моей жизни предстает в виде галереи картин, проходящих перед моими глазами. Возможно, настал момент оглянуться назад, чтобы подытожить увиденное и пережитое в более объективном свете. Картины эти не утратили своей яркости; напротив, они приобрели ясность, которой не было, когда личная реакция была еще острой, и когда любые воспоминания неизменно вызывали  приступ острой боли.

И вот передо мной стоит огромный вопросительный знак: с чего начать и что сказать? Я должна погрузиться в прошлое, которое смотрит на меня глазами стольких знакомых и дорогих лиц, это лица отца и матери, Няни и нашей дорогой гувернантки Мими, старых поваров,  кучеров, садовников, егерей и животных, которые сыграли огромную роль в жизни нашей усадьбы. Все они улыбаются мне и придают  уверенность. Но я все равно чувствую себя скованной, и, как и в детстве, сначала должна обратиться к отцу за вдохновением и поддержкой, которые он всегда давал мне.

Перевод Елизаветы Преображенской

Русская Стратегия