Человек рождается в боли и ужасе: он не хочет покидать теплую и мягкую утробу, в которой столь безмятежно провел свои первые месяцы. Но иначе нельзя. Иначе жизнь зайдет в тупик – в самом ее истоке.
За исключением героев архаичных мифов, никто не провел в материнском чреве и года. Или являйся, или погибай!
Кричит и мать, распираемая изнутри выношенным плодом. Страхов у нее предостаточно: родился бы живой, без серьезных изъянов; самой бы выжить и не подхватить родовую горячку… А когда ребенок все же появился на белый свет и выяснилось, что он – здоров, материнские страхи только усугубляются: не простудился бы на сквозняке, не запутался бы в пеленках и не задохнулся, не проглотил бы какую-нибудь колючку или иголку.
Так обстояли дела во все времена. Но, кроме страхов, у родителей и других близких родственников, все ярче и все чаще вспыхивают мгновения восторга или неподдельного любования новой жизнью: «Какой славный!» или «Какая милая!», – не устают восклицать они. Любовь к своему детищу прибывает как прилив. Любовь понуждает родителей к действиям, чтобы огородить малыша от опасностей, заставляет жить изо всех сил, преисполняя каждый накатывающийся день тяжестью неотложных забот. Страхи же изводят и опустошают. Вытягивают силы даже у того, кто пребывает в бездействии. Любовь и страхи, как день и ночь, сменяют друг друга. А в тех местах, где ночь не кончается или день способен длиться месяцами, люди не селятся.
Редкие матери относятся к своим детям жестоко. Если же такое все-таки случается, то это проистекает из-за рокового стечения обстоятельств. Жестокое обращение матери с новорожденным – исключение из правила. Ведь ребенок приходит в этот мир через кровь и слезы матери, и обычно ценится то, за что дорого заплачено. Природа – мудра. Чем труднее испытание, тем драгоценнее выношенный плод.
А тем временем малыш, накричавшись вволю и до полного изнеможения, уже требует материнского молока. Веер первоначальных желаний начинает медленно разворачиваться в младенческом тельце. Если же ребенок к груди не тянется или не щиплет своими деснами материнский сосок – значит, малец - не жилец. А вот, если опять орет-надрывается после того, как отняли от груди – выходит, недокормили, и потому требует своего: тогда всем становится понятно, что вырастет крепышом.
Лишенный материнского тепла, крохотный человечек оказывается в положении бедняги, обделенного всеми благами мира. Порой всей последующей, весьма долгой жизни, не достает сироте, чтобы хоть в малой толике восполнить первоначальную пустоту возле себя. Неразумное дитя, скорее зверушка, чем человек, постоянно озабочено требованиями своего желудка, не умеет ни ходить, ни говорить: мочится, где попало и когда вздумается, охотно кусается и царапается. Отнюдь не случайно, младенцы, оказавшись волею судеб в дремучем лесу одни, приживаются среди волков или обезьян. А человеку в такой компании делать нечего.
Ритуал второго рождения как раз нацелен на то, чтобы отсечь ребенка от стихии первобытной жизни, к которой он изначально приспособлен, и придать его дальнейшему существованию иное направление. Все инициации связанные со вторым рождением настаивают на том, что человеку следует идти к нравственному идеалу стезей добродетели.
Корни христианского крещения не видны даже дотошным историкам. Еще за две тысячи лет до появления Христа, новорожденных тщательно обмывали в водах Евфрата. Ведь человек рождается в грязи. И поэтому древние ассирийцы, погружая трепещущий комочек плоти в проточную воду, выражали тем самым надежду, что младенец предназначен для чистой жизни независимо от того, в какие одежды будет облачен. А после омовения в теплых водах Евфрата, давали ребенку имя, рассчитывая тем самым на покровительство бога или бессмертного героя.
Конечно, каждое новое тысячелетие и каждая новая цивилизация привносили свои смысловые оттенки в столь простой и трогательный ритуал. Сакральное значение христианского крещения символизирует утопление маленького человечка в качестве тварного существа и его последующее воскрешение в качестве носителя души, бессмертной и божественной, принципиально отличной от всех природных субстанций. С точки зрения христианской этики, подлинное рождение человека происходит именно в ходе обряда крещения. И после того, как малыш, извлеченный из купели и осененный крестным знамением, получает имя апостола или мученика, он может рассчитывать на молитвенную поддержку всей общины, в которой рожден, а то и всей церкви Христовой. Тем самым крещение означает, что Божье слово проросло еще одной плотью или точнее еще одна плоть преисполнилась светом Божьего слова. И потому, убивая христианина, христианин убавляет присутствие божественного на земле, т.е. святотатствует и богохульствует – совершает тягчайшее преступление.
Крещение несет с собой и социальную нагрузку, в определенной степени уравнивая тех, кто родился сиротой, и тех, кто окружен всемерной родительской заботой. Это уравнивание происходит черед обретение младенцем духовного отца (крестного) и духовной матери (крестной). Именно новые родители и призваны стать пестунами и попечителями еще несмышленого человечка.
В первые века христианства многие выдающиеся личности, включая Отцов церкви, приходили к необходимости крещения уже в зрелом возрасте. Этот ритуал означал для них разрыв с языческим миром и был чем-то сродни постригу в монашество. Так, Василий Великий сначала учился в Платоновской академии, слыл многообещающим оратором и философом, но после крещения удалился в гористую и малолюдную Каппадокию. Равноапостольный Константин после крещения уже не надевал царских одежд, Августин Блаженный отказался от женитьбы и стал епископом в Северной Африке. Новообращенные христиане, посредством крещения как бы пересекали своеобразный Рубикон, и, ступив на другой берег, вели жизнь, принципиально отличную от той, которой придерживались в предыдущие годы. Такой человек ощущал себя носителем образа Божьего, учителем и просветителем, добродетельным правителем или мучеником. Позже уход от мира стал освящаться монашеским постригом, а крестили в основном младенцев: ведь они рождались уже в христианских семьях.
Поголовное крещение всех младенцев зиждилось на вере пастырей церкви в то, что человек, выхваченный таинством ритуала из хаоса природных стихий, обретает благодатные свойства, позволяющие ему служить религиозно-этическому идеалу, воплотившемуся во Христе. Новорожденный – это всего лишь дрожащая капля в густом растворе живой материи, но благодаря усилиям Церкви, капля эта полнится сиянием божественных истин. Механизм размножения присущ растениям, насекомым, животным и птицам. Но все тварное живет затем, чтобы размножаться и затем сливаться с Ничто. Человек, символически умерший и воскресший под сводами храма, живет затем, чтобы пронести в себе через горнило испытаний драгоценный образ Божий. Канун исхода земной жизни означает для того человека разъятие формы и содержания: тело предается земле, а душа воссоединяется с божественной сущностью, переселяется в град небесный. Второе пришествие Христа призвано упразднить это разъятие. Тела праведников, святых, угодников и всех добродетельных христиан воссоединятся со своими душами, произойдет чудо массового воскресения, и на земле восторжествует беспримесная любовь к ближнему; все дурные люди навсегда останутся в геенне огненной.
Однако многие крещенные становились стяжателями, разбойниками или ведьмами. Ромеи были вынуждены воевать с православными болгарами, а затем оказались свидетелями грандиозного погрома в Константинополе, учиненного крестоносцами. Французская голь перекатная также была поголовно крещена, что не помещало ей в революционные годы (1789–1792 гг.) устраивать оргии в католических храмах. Лидеры нацистской Германии тоже были крещенные, как, впрочем, и генсеки КПСС. Далеко не все люди, кого заблаговременно искупали в купели еще в нежном возрасте, становились кроткими агнцами или воителями Христовыми, а вырастали в богохульников, растлителей, палачей и отравителей.
Длинный перечень неприглядных человеческих типажей предстает обратной стороной универсальной религии. Анафемы еретикам и выродкам, сожжение ведьм, изгнания отступников и сектантов наглядно свидетельствуют о том, что стезя добродетели узка и недемократична. Сталкиваясь с бессчетными случаями, отрицающими преображение тварного существа в «раба Божьего», пастыри церкви были вынуждены объяснить эти прискорбные факты происками нечистой силы. Человек – слаб и легко поддается соблазнам лукавого.
Демонизируя силы природные, а также инстинкты, мы неизбежно демонизируем красоту. Красота зачастую столь сильно влечет человека, что он забывает обо всем на свете. Самозабвение отворачивает его от Бога и приковывает к предмету влечения, делает «рабом страсти». Но если бы все человечество сконцентрировалось на противоположном полюсе, где страсти отсутствуют, то люди бы, скорее всего, выродились. Братско-сестринская любовь (т.н. агапэ) отнюдь не приводит к деторождению.
Не проходит и полутора десятков лет после судьбоносного крещения младенца, как природа властно напоминает о себе месячными у девочек, поллюциями у мальчиков. Это – ключевое событие в каждой человеческой жизни, и оно разводит более-менее одинаковых детей в разные стороны тем, что сообщает им соответствующие мысли и определяет их дальнейшие поступки. Происходит и преображение – благодаря проступающим вторичным половым признакам. У Э.Мунка есть несколько великолепных картин, посвященных зависимости состояния человека от пола и возраста. На одной из них («Страх») изображена девочка в ночной рубашке; она впервые обнаружила у себя месячные. Художник убедительно передал тонкими и выразительными средствами испуг девочки от случившегося «кровавого события». Но этот испуг подводит девочку к пока еще смутному осознанию своего предназначения. На другой картине («Мадонна») изображена красивая женщина, обнаженная по пояс, с распущенными волосами; она вся – в стихии желаний своего пола. Она преодолела страх взросления и расцвела в любви.
Натиск вторичных половых признаков превращает мальчиков и девочек в любовников или в супругов. Взрослеющий человек самостоятельно, буквально на ощупь постигает задание, которая природа диктует каждому существу: «Живи и размножайся!»
В каждую эпоху пестрое человеческое общество по–разному преломляет в своем коллективном сознании это задание. Для подавляющего большинства людей предисловие к брачному союзу происходит весьма буднично. Огромное количество произведений искусства посвящено родительским сговорам, усилиям свах, политическим коллизиям: зачастую молодожены до дня свадьбы и не видели друг друга. Зато сами свадебные церемонии, особенно для отпрысков знати, приобрели размах обильных пиршеств, а позже - утонченную роскошь.
В наше время брачные союзы возникают при посредничестве друзей, подруг, коллег по работе или специализированных агентств. Будущие супруги иногда знакомятся и самостоятельно. Но лавина разводов настойчиво свидетельствует о том, что и самостоятельно сделанный выбор может быть ошибочным. Человек следует путем предначертанным природой. Он всего лишь выполняет полученное через вторичные половые признаки, задание. Но ведь природа не знает института семьи, равнодушна к собственности. Об институте семьи и частной собственности хлопочет человеческое сообщество, в лице законодателей, мудрецов, зиждителей иерархий: эти выдающиеся люди силятся противостоять хаосу беспорядочных сексуальных отношений и постулируют определенные правила поведения. Некоторые подданные царств-государств, все равно откликаются на зов природы, потому что суровые ограничения общественных институтов для них становится разновидностью каторги. Другие, наоборот, свято чтут данный общественный институт, но при этом зова природы не слышат. «Зов» и «повинность» обычно перемешиваются, одна власть (природы) несколько угашает или смягчает власть другую (общества) и наоборот, общественная мораль несколько обуздывает «движение плоти». Эти привходящие обстоятельства делают жизнь человеческую вполне сносной, порой даже интересной.
Но во все эпохи появляются пары, которые посещает чувство долгой и счастливой любви. И в этих случаях мы сталкиваемся не с велениями беспокойной плоти, не с требованиями общества жить по определенным правилам, а с явлением духовного порядка. Церковь может и не освятить этот удивительный союз, а он, тем не менее, будет существовать, одаривая влюбленных полнотой бытия. Если крещение следует за рождением, то любовь приходит вслед за половым созреванием. Однако крестят всех родившихся в христианских семьях, а любовью пропитываются до последней клеточки своего тела всего лишь единицы. Человеческий разум слишком слаб, чтобы объяснить таинство отбора. Юноша и девушка как бы растворяются друг в друге, становятся нерасторжимыми половинками целого, не утрачивая своей индивидуальности. Угождая друг другу, они выделяются из безликой толпы своими светящимися лицами. И годы не отускляют их глаз, не остужают их сердец. Им завидуют, восхищаются, но мало кто догадывается о тех потрясениях, которыми сопровождается нарождающаяся любовь
Для любви порой достаточно всего лишь одного встречного взгляда… И тотчас могучая сила выхватывает двоих из потока будней и возносит на утес, высящийся над временем. И на этом своеобразном пьедестале он и она первоначально не видят ничего. Они стоят совсем рядом, спиной друг к другу, но не ведают и этого. Их охватывает холод вселенского одиночества: этот холод липнет к коже, проникает в кровь, сжимает сердце. Мглистый туман обступает со всех сторон, затмевает солнце и заглушает все звуки. Разделенные неизвестностью, они буквально замерзают без тепла и света. Привычный мир неудержимо превращается в хаос. И каждый старается найти выход их этого хаоса, каждый растерянно озирается по сторонам, смутно представляя себе, как же тот выход выглядит? И вот их глаза снова встречаются. Дрожащие от озноба, они постигают ответ. Но, даже зная ответ, не могут, не смеют преодолеть разделяющее их пространство. Ведь в образе, который видят из глаза, сосредоточилась вся притягательность дальнейшей жизни. Легче упасть с утеса и попытаться выплыть в грохочущей стремнине, чем протянуть руку и соединиться с другой рукой. Или окоченевай в своем одиночестве, или делай шаг навстречу! Иного не дано.
Женственное проходит сквозь мужское тело, как теплая волна, мужественное пронзает женскую плоть, как луч света. Выход и вход замыкаются в кольцо: швы срастаются, и уже не поймешь, где начало и где завершение волшебной истории любви. Хаос не проникает в образовавшееся замкнутое пространство, но и привычный с детства мир не возвращается для влюбленных. Отсекновение от пуповины, отнятие от груди полной молока, первые самостоятельные шаги и пробежки по дождевым лужам, первые страхи от толчков плоти – все это остается в далеком прошлом, воспринимается как ступени, приближающие к чему-то важному. И вот это важное наконец-то обнаружилось в своей сакраментальной многозначительности.
Влюбленные начинают жить в преобразившемся мире, вернее, в очень тесном мирке. Здесь всегда светит солнце, и поют птицы, благоухают цветы: здесь одна радость сменяет другую, здесь жизнь вольготна и привольна. За границами кольца-круга по-прежнему правит хаос. Там мглистый туман усугубляет бездорожье и беспутство, там совершенно нечего делать влюбленным. Там трудно дарить, и потому обездоленные люди вынуждены дерзать и отнимать друг у друга все ценное. Там нелегко найти ответы даже на простые вопросы: Для чего родился? Зачем живешь?
Преодолению дистанции, отделяющей от любимой, посвящены многие шедевры искусства. Это чувство столь могущественно, что ломает все средостения. Ланселот, обласканный милостями короля Артура, причислен к кругу благороднейших рыцарей. Но, завидев королеву, понимает, что не может дальше жить без нее. Узнав, что его чувства не безответны, бежит вместе с Джиневрой куда глаза глядят, навстречу бедствиям, позору и будущим легендам.
Юные веронские любовники обретают друг друга вопреки непримиримой конфронтации двух влиятельных родов, к которым принадлежат от рождения. Их взаимное влечение преодолевает все преграды, возведенные неприязнью между давно сгинувшими бузотерами из кланов Монтекки и Капулетти. Они любят, вопреки вражде, и погибают из-за своей любви.
Сколько трогательных историй возникло между русскими и немками в ходе Второй мировой войны! А ведь схватка между народами была не на жизнь, а на смерть. Вместо того чтобы убить дочь или сестру жестокого врага, казалось бы, озверевший от многолетней бойни русский солдат обнаруживал для себя личное божество, с которым толком и объясниться не мог. Одно дело – насильник, как мститель за все надругательства, учиненные немцами на Русской земле, а другое дело – пылкий, растерянный ухажер. Компетентные органы на изнасилования немок смотрели сквозь пальцы, а вот за вспышками любви внимательно следили. И провинившихся офицеров разжаловали в рядовые, а неосмотрительных солдат отправляли в далекую Сибирь. Между тем существует немало историй о том, что любовь, даже разлученная, сохранялась в двух сердцах на долгую жизнь.
Любовь, вызволяющая из цепенящего страха, схожа с яркой вспышкой, затмевающей всех людей и все предметы. Поэтому она чревата конфликтами с обществом. Человеческие законы входят в противоречие с Божьей милостью и празднуют формальную победу. Взявшись за руки, влюбленные готовы идти против своих родителей и многочисленных родственников, против своих правителей и своей церкви. Так, вел. кн. Кирилл Владимирович Романов женился на своей двоюродной сестре, вопреки всем табу о кровосмесительных браках и запретам государя Николая II, конечно, был отлучен от императорского дома. Но почему-то то, что так возмущает современников, потомки зачастую вспоминают с восхищением.
Влюбленный не мучается вопросами: свободен ли он или пленник? Он испивает чашу своего влечения до дна, чтобы назавтра вновь прильнуть к полной чаше. Он стремится восхищать, но восхищение со стороны других людей его интересует мало. Она живет, чтобы привлекать к себе внимание. Но проявления повышенного внимания посторонними для нее утомительны или оскорбительны. Если же потребуется отдать всю кровь ради любимой, то это будет сделано без промедления. И примеров тому предостаточно.
Влюбленные нередко гибнут, упорствуя в своих чувствах и привязанностях. Но погибая, оказываются истоками красивейших преданий и легенд. Непрожитая жизнь влюбленных продлевается сменяющимися поколениями. Современники влюбленных давно умерли, о них никто и не вспоминает. А история любви пересказывается вновь и вновь, всякий раз на новый лад.
Однако преодоление дистанции, разделяющей влюбленных, зачастую сопряжено с последующими разочарованиями. Одно дело созерцать красоту издали (как Данте любовался Беатриче), а другое дело – красотой владеть и распоряжаться. Вернее, самому соответствовать этой красоте. Это испытание обычно оказывается более трудным, чем все драматичные препятствия, которые приходится преодолевать влюбленным, чтобы все-таки соединиться.
Миф об изгнании Адама и Евы настоян на печальном опыте влюбленных, которые обрекли себя на страдания, лишения и невзгоды после того, как познали друг друга. Праздник возможен, но всего лишь на короткий период. Любовь слишком быстро оказывается неудобной ношей. Дороги ссор, постыдных измен, унижений и оскорблений поджидают подавляющее число пылко влюбленных. Дороги, усыпанные лепестками роз, почти и не заметны, так редко проходят по ним счастливые пары. Идущим же путями гнева и ярости, зачастую мерещится, что впереди их ждет подарок судьбы, что вслед за обрушившимися разочарованиями и неурядицами они получат наконец-таки драгоценный приз. Несбыточные надежды проистекают из воспоминаний об утраченном рае. В плену этих упований и проходит вся оставщаяся жизнь, скупая на радости и щедрая на невзгоды.
Любовь, как луч, чертит путь в беспредельность. Но беспредельность сама по себе всегда пугает. И потому «луч» обыкновенно обламывается обстоятельствами, потаенными страхами или системой воспитания и становится радиусом. Совместными усилиями родителей, родственников и общественных институтов радиус этот трансформируется в часовую стрелку, а жизненное пространство конкретного человека – в циферблат. И стрелка своим ритмичным движением сначала отмеряет полдень, затем вечер и, наконец, полночь. Начало переходит в свою противоположность, а любовь – в смерть. Обществу так понятнее и привычнее. Но любовь в границах кольца-круга не имеет начала и конца, градаций и достижений. С позиций общества содержанием кольца является пустота. Ведь все нематериальное давно объявлено обманом и иллюзией.
В современную эпоху – время торжества равенства, свободы и братства, тема любви непопулярна. Если секс демократичен, доступен даже бродячим собакам, то любовь – удел немногих. А среди немногих иногда появляются избранные натуры, которые живут в любви долго и счастливо. Окружающий хаос пытается обжать их мирок, превратить в исчезающую малую точку. Кольцо-круг гнется, деформируется, но не разрывается и не сплющивается.
Представления о роскоши меняются со временем. Любовь же всегда предстает аналогом роскоши. В любом обществе нет подходящих условий для любви. Но все же, она неизменно пробивается, как пламя через корку льда, как росток сквозь асфальт. И при всем, притом, нет деликатнее и нежнее цветка.
Общество может придерживаться аскетических установок. А любовь – это наслаждение и упоение ароматом распустившейся жизни.
Общество может быть гедонистичным. Но любовь предопределяет множество добровольных ограничений и запретов.
Общество может быть прагматичным. А любовь созерцательна и беспечна.
Любовь отъединяет человека от общества, которое обычно состоит из аскетов, гедонистов или стяжателей. Среди влюбленных немало поэтов, разбойников, изгнанников и предателей «общего дела». Умирающих от любви – единицы. Обычно люди гибнут за правителей, за металл, за землю, истлевают от пороков или просто от старости.
Интересы влюбленных и общества, в котором они живут, никогда не совпадают. Конфликт возобновляется с каждой эпохой и с каждым поколением людей. В эгалитарном обществе любовь настаивает на своей избранности, в иерархическом – стремится разрушить сословные барьеры. В итоге, это редкостное чувство гасится, затаптывается или выпалывается. Однако каждое новое поколение несет в себе новые вспышки любви.
Личное имеет свой первоисток в природном: в инстинктах самосохранения и размножения. Но, достигнув определенного накала чувств, природное переходит в метафизическую сферу. Интимное становится главным содержанием личности, причем масштаб личности не очевиден для общества. Сквозь сетку социального устройства, влюбленные могут рассматриваться как отклонение от нормы, как лица, подлежащие исправлению. Перечень неизбежных наказаний, а то и казней уходит в дурную бесконечность. Любовь возвышает, социальное – усредняет. Природное зовет к «низу», столь понятному и доступному всем социальным низам. Личное, угасающее в себе священный огонь любви, удобно и безопасно для общества. Личное, не изведавшее любви и не способное соответствовать общепринятым установкам, нередко сливается со скотским.
Интеграция юноши или девушки во взрослую жизнь – не простой процесс. Для этого выстраивается многоступенчатая система воспитания. Если вторичные половые признаки являются приметой того, что человек созрел для размножения, то социализация человека предусматривает ритуалы или канцелярские процедуры (т.н. инициации). В архаичных обществах отрок входил в корпорацию взрослых вместе с правом носить оружие, охотиться и сражаться с врагами. Для этого отроку требовалось самостоятельно убить зверя или даже раба. В более поздних обществах достижение зрелости подразумевало возможность участвовать в голосованиях, наследовать имущество или занимать определенные должности. Девушки проходили другие обряды, которые обычно связывались с началом сексуальной жизни и развившейся способностью к плодоношению. В некоторых племенах существовали обряды лишения невинности: некоторые народы направляли отроковиц заниматься храмовой проституцией; только затем им разрешалось выходить замуж. Просто боги требовали определенных жертв, и жрецы регулировали эти сакральные приношения ради благополучия всего племени.
Увы, в каждом обществе существовали и существуют обездоленные. По тем или иным причинам они не могут войти в общественную жизнь (социализироваться). Голь перекатная в любом возрасте не может создать семьи. Расслабленные не могут стать охотниками или воинами. Рабы и преступники не участвуют в выборах и сходах.
Формирование жреца, правителя, воина, гражданина, подданного определяется соответствующим культурным типом, но в любом случае огорожено частоколом запретов. В границах культурного типа существуют горы и холмы, к вершинам которых ведут сужающиеся тропы. Движение по этим тропам и составляет основное содержание жизни человека в обществе.
Юрий Покровский
Русская Стратегия
Приобрести книгу в нашем магазине:
Покровский Ю.Н. Русское. Книга II.
_____________________
ПОНРАВИЛСЯ МАТЕРИАЛ?
ПОДДЕРЖИ РУССКУЮ СТРАТЕГИЮ!
Карта ВТБ (НОВАЯ!): 4893 4704 9797 7733
Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689 (Елена Владимировна С.)
Яндекс-деньги: 41001639043436
ВЫ ТАКЖЕ ОЧЕНЬ ПОДДЕРЖИТЕ НАС, ПОДПИСАВШИСЬ НА НАШ КАНАЛ В БАСТИОНЕ!
https://bastyon.com/strategiabeloyrossii |
