Человек взрослеет для общества отнюдь не потому, что прибавляет в весе или росте, или приобретает вторичные половые признаки, а благодаря усвоению своих прав и обязанностей. Он буквально до костей пропитывается чадом темных суеверий, оплетается народными преданиями, вбирает, как губка, заблуждения отцов и дедов, иллюзии своей эпохи и самообольщения своего поколения. Но взрослеют не все. Умственно отсталые бедолаги безуспешно борются со своей беспомощностью. Влюбленные идут по жизни, как дети, безразличные к общественным наградам и поощрениям. А среди повзрослевших немало разбойников или отшельников. Существует и «социальное дно» с толстым слоем ила. Есть и неугодные обществу люди. Они не приемлют существующих правил и мечтают утвердить свои.
Вектор взросления направлен на отделение, (а порой и на полный отрыв) от семейного мирка. Двигаясь в заданном направлении, юный человек осознает, что кроме отчего крова, есть немало мест удобных для проживания. И кроме родительской власти, существуют другие законы и другие правители. Но все ли выдерживают «выпускные экзамены», чтобы быть принятыми в сообщество соплеменников, в профессиональный союз или какую-то иную корпорацию? Нет, далеко не все. «Выпускной экзамен» – это трудное испытание. Кто-то непременно гибнет на своей первой охоте или в своем первом бою. Порой именно на этом трудном экзамене, испытуемый понимает, что у него совсем другое предназначение, чем это видится окружающим сородичам-соплеменникам.
Чтобы войти в море и плыть, нужно преодолеть волну прибоя. Высокая волна способна далеко отбросить назад на берег, но те, кто выдерживает ее натиск, вскоре ощущают, как набежавшая волна сама откатывается в море, легко подхватывает сзади и несет с собой пловца в открытое пространство. Вступительные экзамены необходимы, чтобы выбрать самых достойных и самых пригодных для определенного дела, столь необходимого сложившемуся сообществу людей.  
Жизнь почему-то вся соткана из неразрешимых противоречий. Общество в своей текущей деятельности ценит наиболее полезных людей, безукоризненно справляющихся со своими обязанностями. Но обычно быстро забывает о них, столь добросовестных, исполнительных, трудолюбивых и рачительных. Зато бережно хранит память о трагических судьбах влюбленных, о таинственной жизни отшельников, о кровавых деяниях тиранов, об изгнанниках–поэтах, о правосудии разбойников. Между тем, само общество состоит из людей, худо-бедно соблюдающих требования нравственного закона. Любое общество попросту бы рассыпалось, если бы не придерживалось соответствующих правил, регулирующих частную и публичную жизнь. Но повышенный интерес люди проявляют как раз к лицам, не следующим торной дорогой, и выбирающим некий свой, автономный путь. От неразменно единичного веет сладковатой жутью и неодолимой притягательностью: от безликого множества – только скукой и рутиной. Чем стабильнее общество, тем более интересна для его членов жизнь тех, кто ставит себя вне закона. Люди словно примериваются к тому, не окажется ли автономный путь впоследствии торной дорогой.
Общество устойчиво, когда его члены готовы умереть за исповедуемые ценности и определенный стиль жизни. Но чем устойчивее общество, тем сложнее человеку обособиться и сосредоточиться на личном, не опасаясь оказаться изгоем или преступником. Общественное спокойствие требует, чтобы личное приносилось в жертву, или чтобы индивидуальное растворялось во множественном. Монолитная глыба лишь тогда обнаруживает отдельные частицы, когда разрушается, измельчается и дробится. Выдающиеся личности зачастую возникают в пору социально-политических разломов, являются следствием народных бедствий. Такие личности выступают утверждающими фигурами среди всеобщего разброда и шатаний. Они отличают правильное от неправильного, а остальные люди им верят и спасаются, или не верят и гибнут. Но в подобные переломные эпохи появляется немало и шарлатанов, психопатов, подлецов-искусителей и вера в них означает продвижение в дурную бесконечность, а самоотверженное противостояние всеобщему безумию сродни подвигу. Потому и трагичны смутные времена и прочие переломные эпохи, когда людям трудно отличить ложь от правды.
Жизнь человеческая, безусловно, задумана всеблагим руководящим началом, а общество, видоизменяясь вместе с эпохами, стремится придать этому драгоценному явлению свою огранку и подыскать соответствующую оправу. Если личное, по сути, глубоко интимное, способно формироваться вне общества, то личность неразрывно связана с общественным. Матери обычно с плачем или нескрываемой тревогой провожают своих чад на первую охоту или на первое сражение. Общественное часто нуждается в жертвоприношениях.
Отчий кров, домашний очаг, «родовое гнездо» – все эти мирки со своими особенностями протекания жизни можно сравнить с «семейной утробой», в которой на протяжении полутора – двух десятков лет «вызревает» человек, чтобы затем стать мастером, воином, чиновником. По достижении зрелости влияние родителей, крестников и опекунов стремительно идет на убыль, но растет притягательность стимулов, блазнящих определенным общественным статусом. Человек стремится завоевать уважение других людей, не связанных с ним родственными узами. Положения в обществе добиваются многолетними упорными усилиями. Честь семьи требует этого. Материнский наказ спартанки: «Со щитом или на щите!» - означает следующее: «Или стань героем в бою, или мужественно прими смерть от вражеского меча». Любую другую участь для своего сына мать-спартанка просто отвергает.
Человек созревает, приобретает определенные навыки, идет на смерть, повинуясь чувству долга. Выдающиеся личности обычно взваливают на свои плечи долги тысяч своих соплеменников и выдерживают тяжесть взятых на себя обязательств. Скупые в личном, щедрые для общества, всегда готовые умереть в бою с врагами, или в тяжбе с роковыми обстоятельствами, выдающиеся личности приобретают право говорить от лица молчаливого большинства перед судом истории.
В личном человек может взойти на вершины любви, в общественном – взвалить на себя глыбы долга. Доминирующие в обществе ценности жизни, определяют состав и характер правящего слоя, а также правила отбора. Светоний, в кратких описаниях деяний римских цезарей обязательно упоминает, в каком возрасте будущий правитель империи впервые выступил с публичной речью на Форуме, когда участвовал в первом боевом походе и как вел себя в первом сражении. Также биограф не обходил вниманием еще одно судьбоносное событие – когда римский цезарь создал свое первое художественное произведение (поэму, трагедию или комедию), и сделал сей вдохновенный труд достоянием Рима. Будущий правитель всего Средиземноморья и прилегающих к этому обширному региону земель обязан был показать себя римским гражданином (речь на Форуме обычно посвящалась проблемам государственного устройства), мужественным воином и любимцем муз. На другом краю земли китайские чиновники сдавали многоэтапный экзамен, который выявлял уровень их грамотности: умение применять тысячи иероглифов требовало исключительной памяти и прививалось в ходе многолетних упражнений. Большое   внимание уделялось искусству каллиграфии. Кроме того, аттестация зрелости требовала знаний законов Поднебесной и ее долгой истории. Особое значение придавалось изучению классической китайской литературы. Чиновник рассматривался как добросовестный ретранслятор многовекового опыта накопленного китайским миром в важнейших сферах своей жизнедеятельности.
В соответствии с представлениями правящего слоя о том, какие ценности скрепляют общество и направляют изменения в нем, люди обретают нравственные опоры: они знают, зачем родились и ради чего готовы умереть. В любом обществе непреложным сохраняется лишь одно требование: возвышаться над                     людьми могут немногие, а все остальные образуют «стадо», «массу», «чернь», «толпу», «население». Немногие устанавливают правила, отдают приказы, выносят приговоры, распоряжаются богатствами страны, а большинство может выражать свое мнение только в редкие дни выборов или в еще более редкие дни и годы восстаний «низов».
Эпохи меняются тогда, когда правящий слой - наиболее последовательный, яркий выразитель доминирующих в обществе ценностей жизни, перестает выглядеть в глазах ведомого большинства образцом для подражания или объектом почитания. Представители правящего слоя утрачивают сакральное значение «приближенных к истине». Тогда начинаются брожения и смуты, вспыхивают другие ориентиры. Смыслоутрата выкашивает целые сословия. Право на интерпретацию текущих событий, всей предыдущей истории и предназначение человека переходит то к одной, то к другой, то к третьей группе лиц. Это длится до тех пор, пока одна из групп не утвердится в глазах ведомого большинства, в качестве выразителей утраченных и вновь обнаруженных истин. Происходит радостное обретение других основ человеческого существования. «Последние» стремятся стать «первыми». Или сильные признают свое поражение в борьбе со слабыми. Или просвещенные уступают место вершителей судеб варварам.
Во времена Достоевского старуха-процентщица считалась олицетворением социального зла. А теперь управляющие банками провозгласили себя «знаковыми фигурами» и числятся в рейтингах наиболее влиятельных людей. Стремясь представить Карамазова–старшего в неприглядном виде, писатель указывает, что персонаж романа сделал свое состояние на торговле водкой (на спаивании людей); к тому же водился с «жидятами», и «жидищами». В наше время многие известные в России люди сделали состояние на производстве и торговле зельем, и не гнушаются общаться как с «жидятами», так и с «жидищами». Все течет, и социальные отношения не могут не меняться.
Смена эпох деформирует мир семьи, рвет родственные узы, разводит сестер и братьев, отцов и детей в разные стороны, а порой и во враждебные станы. Победы достаются лишь ценой невосстановимых разрушений и невосполнимых утрат.
Когда сын перенимает опыт и мастерство у своего отца и со временем заменяет последнего у плуга, в мастерской или на троне, то подобная преемственность свидетельствует о стабильности в обществе. Жизнь в таком обществе из поколения в поколение становится содержательнее и богаче. В семьях складываются традиции, почитаются предания старины. Но, в свою очередь, каждому новому поколению все труднее соответствовать высотам исторического бытия, заданным достославными предками. Достижения предшественников восхищают молодежь и в то же время очерчивают пределы усилий человеческих. В итоге, люди сгибаются под тяжестью накопленного культурного наследия: тень, отбрасываемая величественным зданием государственности, кажется им, то ямой, то истоком мирового зла. Наступает время, когда отцы ничему не могут научить своих детей. А дети начинают свою жизнь как бы с чистого листа.
В России в течение минувшего века дважды происходило изменение ценностей жизни, повлекшее за собой миллионы жертв; дважды прерывалась «связь времен». Теперь разрозненные фрагменты жизни пытаются сложиться в новую мозаику, но рисунок слишком абстрактен, и пока лишен четких контуров. Превалирует бесформенное, бесцельное, беспомощное. Второе рождение, связанное со статусным признанием человека в качестве дееспособного члена общества в ХХ веке приобрело довольно мрачные тона. Оно срослось с личным, а точнее, полностью вытеснило сферу личного. На смену традиционному крещению, пришел новый обряд умирания – воскрешения. Строитель коммунизма «умирал» для своей семьи; отрекался от родителей, относимых советской властью к классово чуждым элементам, или терял родителей в ходе бесконечных социальных катаклизмов – преобразований, или бежал из дома в более хлебные места, или уезжал по комсомольским путевкам на край света, или оказывался в местах заключения, или трудился на сверхсекретных объектах. Но быстро «воскресал» в качестве комсомольца-активиста или партийного работника, или в качестве служивого, подпирающего собой здание тоталитаризма.  
Вхождение в рынок также сопряжено с огромными жертвами. Зачастую начинающий предприниматель гибнет в первом же сражении с конкурентами. Накопление стартового капитала обычно связано с предательствами, обманами и даже с клятвопреступлениями.
При социальном строительстве никто, даже потенциальный тиран и душегуб, не говорит о предстоящих гнусностях, поджидающих людей впереди. Наоборот, начало всяких перемен сопряжено с обещаниями хлопобудов приструнить теперешних лихоимцев, и с гарантиями создания справедливого общества. Ад и рай вовсе не выдумка религиозных фанатиков или фантастов. Ад – вечен, перестраиваясь с каждой эпохой или преображаясь синхронно с осуществлением каждой новой мечты о справедливом и гармоничном обществе. Ад не стремится к публичности, хотя и не исключает показательные порки, казни и прочие экзекуции. Наборы пыточных приспособлений прошлых эпох демонстрируются в музеях. Новые пытки имеют гриф «секретных технологий».
В адских сферах над людьми изощренно измываются, смешивают с грязью, превращают в пыль. Обыватели обычно ни о чем не догадываются, а может, избегают думать о столь неприглядных сторонах жизни. Они просто с интересом слушают сплетни или новости СМИ, что такой-то человек пропал, и его не могут найти. Если власти отказываются от казней, пыток, то центр тяжести насилия просто смещается в другие, более широкие социальные слои. Матери продают своих детей в качестве доноров органов, отцы насилуют своих дочерей, бывшие друзья режут друг друга ножами из-за смазливой девчонки или пакета акций успешной компании. Адское – рядом. Его всполохи не обжигают только праведников.
Рай тоже существует -  как обещание о справедливом обществе, где люди ни в чем не будут терпеть нужду, где будут созданы все условия для раскрытия индивидуальных способностей и талантов. Именно мечта о рае подвигает людей держаться с достоинством и отказываться от пира во время чумы. Именно очертания рая тщатся увидеть в туманном будущем правители. Но обычно сталкиваются лишь с неодолимыми преградами на пути к той жизни прекрасной.
Психологи настаивают на том, что человек наделен не только сознанием, но и подсознанием, а также способен восходить в сферу сверхсознания. Будничная, размеренная жизнь, даже при отсутствии социальных бурь, может сотрясаться судорогами хаоса, который несет в себе человек, движимый страстями. Тогда он делает то, чего не хочет, но и никакие моральные запреты не способны его остановить. Подсознательное и адское находятся в тесной связи. Сверхсознание по своей сути есть сфера любви. Влюбленные, как никто другой, достойны рая. Благодаря влюбленным, люди верят, что рай возможен и осуществим. Но дорога в рай почему-то неизменно мостится черепами, превращенными в черепки, человеческими костями вместо щебенки. И не видно той дорожной стройке завершения.
Периоды социального переустройства всегда вызваны ростом влияния личного и неопределенностью представлений людей о благополучии и счастье. Мечта о возможности спасения души благодаря индивидуальным нравственным усилиям, разрушила Римскую империю. Притязания греков – быть единственным народом-богоносцем, сгубили Византию. Социальные переустройства, начавшись, не приводят их инициаторов к благополучию и счастью, а наоборот, требуют умаления личного во имя торжества общего дела. Незадачливы в своей семейной жизни самые знаменитые русские цари-реформаторы. Иван Грозный теряет свою любимую жену и не может обрести счастья с последующими женами. Петр I заточает свою супругу в монастырь и находит иллюзорное утешение в объятиях легкомысленной немки-простолюдинки.
Перемены затевают неудачники в любви. Эти же неудачники наиболее успешно командуют армиями, завораживая своих подчиненных решительностью и неукротимой волей. Как тут не вспомнить про непобедимых в сражениях Наполеоне и Суворове, которые терпели унизительные и постыдные измены своих ветреных супружниц. В истекшем веке два правителя в наибольшей степени привлекают внимание историков и обывателей: Сталин и Гитлер. Обоих тиранов трудно назвать состоявшимися мужьями или чадолюбивыми отцами. Даже у харизматичного красавца Ф. Кастро не сложилось нормальной семьи. И наоборот, социальные системы, приблизившись в краю обрыва, демонстрируют нам плеяду высоконравственных правителей. Таков последний великий император Рима – Марк Аврелий. Или император-патриарх Византии, блистательный Кантакузен. Прекрасными отцами и мужьями являлись Николай II и Столыпин. Идущие стезей добродетели, правители могущественных государств, тем не менее, оказываются заложниками рокового стечения обстоятельств.
Увы, путь завоевания популярности в обществе чреват умалением личного. Гетеры и гладиаторы ставят популярность превыше всего. Бывают времена, когда добытчики скоморошьего успеха или побед на цирковой арене олицетворяют собой все общество. На фоне их сияния скромно держатся в тени правители, работающие по найму, патриархи опустевших церквей и бравые военачальники. Последние только бряцают оружием, не зная толком, как его применять.
Гетеры, комедианты и гладиаторы существуют с античных времен. Блистая наготой или смелостью и ловкостью, они пожинают восхищение темной толпы, привнося в бесцветную обывательскую жизнь впечатления яркого праздника. Так порхают нежнокрылые бабочки над овальными придорожными лужами; так горделиво вышагивают петухи в тесных палисадниках, и перья на их хвостах выглядят изящно изогнутыми саблями. Любимцы публики настолько растворены в потоке бессчетных представлений, что лишены узкого круга родных и близких. Их личная жизнь скудна и безотрадна. У них практически не бывает праздников, а вместо праздников случаются только загулы, «срывы», юбилеи и скандалы. Порами своей кожи они жадно впитывают внимание к себе публики, пьянеющей от зрелищ. Они живут и умирают на арене. Соответственно и свое сценическое рождение приурочивают к своему первому триумфу. Это может быть первый гол в ответственном матче, победный кулачный бой, главная роль в нашумевшем фильме или спектакле, незатейливая песенка, запомнившаяся зрителям и слушателям.
Став гетерой, обворожительная девушка, даже окруженная плотным кольцом поклонников и вздыхателей, постоянно намекает окружающим, что она – «свободна». И действительно, она легко меняет одного «друга» или «покровителя» на другого, а затем на третьего, пробуждая смелые надежды у остальных мужчин. Наличие постоянного партнера умаляет привлекательность гетеры и свидетельствует о том, что для нее пришла пора подумать об обеспеченной старости. Скоморох или гладиатор также обычно лишен друзей и родных, потому что живет совсем в ином ритме. Он не столь боится смерти, как того, что может быть осмеян и освистан на арене. Наличие же друзей и родных предполагает определенные жертвы, но жертвуя чем-то дорогим для себя, актер становится неконкурентоспособным по сравнению с другими актерами, и тем самым ставит крест на своей популярности.
Измельчание и оскудение семейных отношений тесно связано со стремлением людей получить признание в обществе – быть «звездой», объектом поклонения. В первой половине ХХ в. мы знаем немало примеров того, когда ослепительная красавица, став «мисс мира» или прославившись в качестве кинодивы, выходила замуж и отвергала все выгодные контракты, предусматривающие ее участие в заманчивых шоу-акциях. Тем самым женщина стремилась не давать мужу поводов для ревности, хотела быть рядом со своими детьми. Во второй половине ХХ в. такие примеры стали удручающе редки. Нет такой родительской власти, такой пылкой любви, таких мужей, которые могли бы противостоять многомиллионным гонорарам, перспективе оказаться в рейтинге самых сексапильных и покрасоваться на обложках глянцевых журналов.
Могучее движение «низов» к сытой и безопасной жизни в истекшем веке непредвиденно породило длинную череду истребительных войн и разрушительных революций. Стремление масс построить справедливое государство обернулось примитивной эгоцентрической установкой – стать значительнее (влиятельнее) в обществе одинаковых людей. Личное неудержимо скукожилось до размера медальона на груди, до фотографии в потаенном кармане. Масса одиночек, связанных друг с другом лишь функционированием систем жизнеобеспечения (водопровод, канализация, энергоснабжение), не может не стремиться оказаться в гуще толпы. Жизнь концентрируется в перенаселенном пространстве промышленного предприятия или административного учреждения, или в партийной организации, или в ватаге фанатов. Задержка в продвижении по служебной лестнице порождает у человека чувство неполноценности. Тысячи майоров буквально засохли от невыносимой тоски, потому что не стали подполковниками. Тысячи жен методично грызли своих мужей, которые до седин проходили в старших клерках или мастерах производственных участков. А ведь как высоко могли подняться! Стать начальниками цехов или управляющими универмагов. Многие жены и не подозревают, какие опасности их поджидали в случае стремительного карьерного роста мужей. Ведь потребительская культура диктует свои поведенческие стандарты.  И достигнув определенного положения в соответствующем коллективе, а то и в местном сообществе, успешный руководитель просто обязан соответствовать уровню своего успеха. Он избегает носить галстуки прошлогодней расцветки или ездить на авто устаревшей модели, или появляться на торжественных мероприятиях с рано отцветшей супругой.
Вернемся к патриархальному укладу. Сын землепашца, вырастая, женился, получал от отца часть семейного надела и обрабатывал свой клин также, как это делали предыдущие поколения. Но прежде, чем обрести самостоятельность, паренек ходил в подпасках, выполнял многоразличные подсобные работы (помогал сеять или пропалывать, подтаскивал бревна при ремонте баньки, рыл ямы для угловых столбов двора). Сын сапожника обычно становился сапожником. Учился разбираться в кожах, делать крепкие подметки и подбивать каблуки, шить голенища, укреплять пряжки на туфлях. Ценились, в первую очередь, мастерство, приобретаемое годами прилежного ученичества, и природная смекалка. Поэтому у одного сапожника обувь ценилась как надежная и удобная, а у другого получалась похуже.
В эпоху распространения полуавтоматов индивидуальное мастерство неизбежно вырождается. Для продвижения по служебной лестнице оно и не требуется. Зато ценится умение ладить с начальством и выжимать пот у своих подчиненных. Табели о рангах, с возмущением отвергнутые восставшими массами, быстро возродились в карикатурных формах. Даже среди художественной богемы появились бессчетные градации. Перемещения из рабочего поселка в областной центр, а затем и в столицу, или продвижение от ассистента до заведующего кафедрой провинциального института сопровождаются интригами, предательствами, горькими разлуками, разводами, фиктивными брачными и творческими союзами. Динамизм социальных перемен предполагает наличие «входных платежей», о некоторых из которых просто неприлично говорить.
Людьми, отдалившимися от родительского опыта и семейных традиций, не обретшими друзей и потерявшими любимых, но преуспевшими в статусном продвижении, движут страсти. Пленники миражей, эти несчастные постоянно переходят из одного служебного кабинета в другой, переезжают из одной квартиры в другую, перебираются от одной быстро надоевшей женщины к следующей – порой утешая себя тем, что ведут бурную, насыщенную событиями и важными переменами жизнь. Им мерещится, что они приближаются к некоей заветной, смутно брезжащей впереди цели. Все рекламные фантазмы зиждутся на уверенности их зачинщиков в том, что в свободном (от родовых преданий и нравственных ограничений, семейных уз и бескорыстной дружбы) человеке можно разжечь любые желания и внушить ему любые потребности. А «разожженный» и «внушенный» уже ни перед чем не остановится, лишь бы заполучить возжажданное.
Внутренние установки: «Стань значительнее!» или «Ты достоин большего!» позволяют манипулировать сознанием миллионов без грубого насилия, к которому обычно прибегают тираны и диктаторы. В ареале потребительской культуры отнюдь не страх неизбежного наказания направляет и понуждает людей гнуться, кувыркаться или вертеться юлой, а разбуженные желания и самообольщения. В такой ситуации поборники нравственного идеала, выстраданного христианским миром, оказываются на положении маргиналов или чудаков. А многие легко переступают через моральные запреты, отрицают наличие любви, дружбы, совести, но признают безоговорочный диктат материального интереса. Им не стыдно лгать ближним и своим землякам, обманывать коллег, сотрудников или партнеров по бизнесу. Стыдно иное – быть бедным, и тем самым не иметь возможности ублажать свои раздувшиеся потребности.
Христианство отнесло тщеславие, корыстолюбие, лживость, прелюбодеяние к греховным помыслам и поступкам, противопоставив им отшельнический идеал. Святые и праведники отошли в тень, когда на авансцену истории вышли герои и гении, покрытые неувядающей славой. Заповеди Божьи были потеснены кодексами чести, требующими благородных поступков и возвышенно-дерзновенных помыслов. Но с ростом численности населения, усложнением социально-экономических систем, возникновением крупных городов и агломераций, духовидцы и аристократы стали уделом прошлого. В секуляризированном обществе, измельченном до осколочных семей и неприкаянных одиночек – стремление получить общественное признание в равной мере давит в спину всем людям как мощный поршень. Вся красота мира, все тепло добросердечных отношений, все проявления истины – все это сворачивается в одну точку, язвящую сердце человеческое, как острие иглы. Соискатель общественного признания буквально глух, слеп, черств для всего того, что отвлекает его от многотрудного продвижения по служебной лестнице. Или ему мнится, что скопив определенную сумму денег, он наконец-то сможет жить по-настоящему. Подобные продвижения или накопления стали основным содержанием бытия горожан, распростившихся с патриархальным укладом жизни.
Человек рожден для любви, но подвержен многим страстям. Человеку свойственно бояться за свое благополучие, но самоуважение помогает ему преодолевать насилие страха. Однако когда в любви он усматривает лишь иллюзию, а любое преступление хочет оправдать в рамках действующего правового поля, тогда человек чувствует себя свободным от всех обязательств перед родными и близкими, а также перед страной, в которой родился и вырос. Жизнь не поддается жестким конструкциям. На извилистых и довольно неприглядных путях к обретению свобод, индивидуумы вынуждены создавать многомиллионные агломерации, существовать в вопиющей тесноте, слыть зачинщиками галдежа и балдежа. В эгалитарном обществе, где постулируется уважение к правам каждого, стремление людей выделиться из толпы превращается в массовый психоз. Нет любви, как нет и самоуважения, но есть горделивое «я», неусыпно требующее удовлетворения своих воспаленных амбиций. Но эти амбиции удовлетворяются лишь тогда, когда человек сумеет порождать и усиливать в других людях вожделения, или  когда способен одарить скопище одиночек хлебом и зрелищами.
Один известный французский кинорежиссер (кстати, избегающий показывать в своих фильмах откровенные эротические сцены) на протяжении многих лет проводил весьма неприличные эксперименты. При отборе молоденьких актрис на главные роли в своих кинодрамах, он заставлял девушек раздеваться перед ним, заниматься онанизмом, демонстрировать лесбийскую любовь, воплощаться в похотливых самок... И практически никто не отвергал его гнусные предложения. Все старлетки добровольно и старательно исполняли пожелания мэтра – лишь бы попасть в киногероини и заполучить известность. И роли доставались лишь тем, кто действительно мог возбуждать и соблазнять взыскательного режиссера.
Если праведники и святые всей своей жизнью вызывали у современников или потомков чувство благоговения, а герои и гении – восхищение, то гетеры и гладиаторы пользуются популярностью, выступая в роли живых идолов. Возбуждая толпу, они заставляют ее оплачивать все свои сумасбродства и капризы. Зрители, собираясь в многотысячные аудитории, под магией действа, происходящего на арене (сцене, киноэкране), из разрозненных одиночек превращаются в плотную массу, живущую единым впечатлением.
Но вот что примечательно. Спустя десятилетия после пройденных испытаний, некоторые актрисы, достигшие всемирной известности, подали иск в суд на того одиозного кинорежиссера. С одной стороны, гетеры нуждаются в подобного рода скандалах. С другой, что-то заставляет их требовать моральной сатисфакции. Это   «что-то» резонно назвать рудиментом нравственного закона,  который присутствует внутри нас. Его можно расценивать в качестве остаточного и размытого пятна образа Божьего, носителем которого потенциально является каждый христианин. Когда рост популярности у гетеры замедляется, почему-то у нее возникает потребность в восприятии себя в качестве личности, а не в качестве цирковой зверушки, старательно выполняющей курбеты под присмотром опытного дрессировщика. «Что-то» – труднообъяснимое, таинственное продолжает присутствовать в современном человеке, хотя «его» не обнаруживают всевидящие томографы. Порой человек живет и радуется, шагая от успеха к успеху, но вдруг начинает явственно ощущать власть пустоты... И та затягивает его, как пылесос соринку, предвещая мрак и кладбищенскую тишину. Почему-то публичные мужчины и женщины неудержимо тяготеют к алкоголю, наркотикам, скоростным авто или к мрачным эзотерическим учениям. Глубокая депрессия для них естественна, как и для проигравшегося в пух и прах карточного игрока. А там и до суицида недалеко.
В чеховской «Чайке» показан маститый литератор, производящий на многочисленных поклонниц завораживающее впечатление одним только своим появлением:  в конце пьесы этот персонаж сводит счеты с жизнью. С точки зрения христианской этики, решается на непростительный шаг. Этот шаг непонятен и обществу, в котором мэтр пользуется заслуженным уважением. Чеховские диагнозы безупречны и неизменно актуальны. Они говорят о недугах, от которых нет снадобий и лекарств.
Тема общественного признания личности, претендующей быть «лицом времени», «голосом эпохи» является центральной темой в греко-христианском мире на протяжении последних двух веков. Незаурядные люди, способные преображать рисунок жизни целого поколения, а то и нескольких поколений, обычно сталкиваются с непониманием, пристрастно судимы толпой или властями. Достаточно вспомнить судьбу Ван Гога или Константина  Леонтьева в ХIХ  в. В веке минувшем стена отчуждения постоянно вздымалась перед А.Д. Синявским или перед А.А. Тарковским.
С житейской точки зрения, еще можно объяснить добровольный уход из жизни кинозвезды М.Монро, певицы Далиды или последней жены П.Пикассо. Внимание публики и СМИ стало остывать к ним, а именно это внимание и служило милым дамам питательной средой и защитной оболочкой от скуки. Специально упоминаю женщин, которые, как известно, крепче цепляются за жизнь, нежели мужчины. Но как объяснить самоубийство Э. Хэмингуэя, пребывавшего на вершине писательской славы?
Искусствоведы и биографы, искренне любящие героев своих описаний, обычно стараются обходить молчанием угасание таланта, или надрывно винят в том угасании неблагоприятную внешнюю среду. Но ведь мэтра из чеховской « Чайки» (Тригорина) никто не травил и не преследовал.
Еще совсем недавно мы были окружены целой галереей фигур, которые советская пропаганда возносила буквально до небес. Солидные гонорары, почетные премии, ордена, высокие должности, служебные автомобили, уютные дачи, просторные квартиры – все это находилось в их распоряжении. Но почему-то многие из тех, кем столь гордилась советская власть, страдали запоями (М.Шолохов), кончали жизнь самоубийством (А.Фадеев), или тихо иссыхали от творческого бессилия (К.Паустовский). И дело здесь вовсе не в том, что они страдали из-за жестокостей политического строя. Тот же Хемингуэй ушел из жизни вовсе не потому, что не мог пережить отделения Кубы (там у него находилось уютное «гнездышко») от США.
Напротив, многие русские эмигранты, за редким исключением, жившие в бедности и безвестности, до последних своих дней сохраняли творческий пыл и удивляют нас своей работоспособностью. Бердяев умер за рабочим столом. Вышеславцев, несмотря на груз лет, от книги к книге восходил на новые уровни, приближающие его к прозрению великих истин.
С одной стороны, мы наблюдаем факты шумного общественного почитания людей, выказавших способности к творческой деятельности. Имя М. Горького было растиражировано не только на миллионах книжных обложек, но и на тысячах улиц, площадей. Даже древний город переименовали в его честь. Защищая Севастополь от фашистов, геройски сражались и погибали храбрые артиллеристы на батареях «М.Горький-1» и «М.Горький-2». Но написав о «дне» общества, Алексей Пешков явно сорвал голос, и с тех пор только самоповторялся. Рост общественного признания отнюдь не сопровождался у вчерашнего босяка духовным ростом. Дурно вели себя и плохо кончили Есенин, Маяковский. Яркое начало стремительно оборачивалось исчерпанностью творческих потенций. Восторги публики звенели все громче, а тишина быстро разрасталась внутри поэта, выедала его душу, превращала в пустотелое существо.
Менее талантливые (и менее требовательные к себе) благополучно доживали до глубоких седин, представляя собой занятный социальный феномен. Не упоминая конкретных имен, нарисую обобщающий образ подобного социального феномена.
Молодой человек, бывший красноармеец или детдомовец, кое-как одетый, голодный, но с горящим взором в глазах, выходит на публику и поражает аудиторию своим ярким Словом. Буря аплодисментов завершает его речь. Затем он удаляется за кулисы, а после некоторой паузы выходит на сцену уже в добротном костюме, с хризантемой в петлице. И пересказывает другими словами содержание своего первоначального выступления. Публика, естественно, радуется всему тому, что исходит от ее кумира. После перерыва он выходит уже с орденами и медалями на груди и с лавровым венком на голове, заметно пополневший (или побронзовевший), и всего лишь открывает и закрывает рот: вместо него звучит фонограмма. Публика буквально млеет от восторга. Спустя некоторое время, кумир уже вовсе не появляется на людях (захворал иди впал в маразм, спился или покончил с собой), а на сцену выносят его портрет или бюст; его речь пересказывают поставленными голосами артисты. Постаревшая и погрузневшая публика снова гомонит от переизбытка чувств. Но приходят новые поколения и отказываются понимать: Что же так занимало и восхищало их отцов?
Публичный стиль жизни, органично присущий гетерам и гладиаторам, губительно сказался на самочувствии творческих личностей минувшего века. Среди них мы наблюдаем большое число пьяниц, дебоширов, скандалистов, развратников, самоубийц. Незаурядная личность в ХХ в. скорее тяготеет к социальному выпадению, нежели к роли водителя общества. Работая на публику (многочисленные интервью в СМИ, заседания в президиумах на съездах и конгрессах, встречи с представителями власти и с трудовыми коллективами, юбилеи важных персон и последующие похороны этих персон, прочие торжественные и траурные мероприятия) гибнущий талант начинает тихо ненавидеть себя. Он буквально выгорает изнутри от раздражения. Он чувствует, что находясь постоянно «на виду», подрастерял и никак не может восполнить нечто драгоценное, чем обладал раньше.
Обычно отлучение от этого таинственного «нечто» совершается где-то возле «возраста Христа». Происходит казнь, неочевидная для окружающих. Казнь может быть быстрой, но иногда длится долгие десятилетия. Миф о Прометее как бы постоянно возрождается  в обновленном варианте. Современный герой древнего мифа добровольно приковывает себя к скале, и затем негодует, завидев подлетающих птиц. Врачи при обследовании больного будут обнаруживать язву желудка или двенадцатиперстной кишки, цирроз печени или рак гортани, ранний инфаркт или инсульт... То следы терзающих незримых птиц. Еще недавно незаурядный человек чувствовал, что ему все подвластно и нет такой творческой задачи, которую бы он не осилил. И вдруг он обнаруживает, что разрозненные мысли, фрагменты впечатлений, нити ассоциаций никак не собираются в единое и цельное, а представляют собой сущий ералаш. И сам он теряет куски своей плоти, не в силах преодолеть язвящее плоть раздражение. Жестокие птицы клюют его печень, рвут сердце, терзают желудок, долбят голову. Кричи не кричи, колотись не колотись – никто тебе не поможет...
Не следует думать, что отлучение от «нечто» является следствием (или наказанием) за сотрудничество с преступным политическим режимом. Гоголь, Балакирев, Битов (список легко продолжить) после «возраста Христа» не создали ничего выдающегося. В 25 лет они ощущали себя гениями, которым все под силу, а десятилетие спустя обнаруживали невосстановимое размыкание с силой, дающей вдохновение. Дух-покровитель как бы оставляет своего избранника и возносится в астральные выси. Человек остается в обществе себе подобных, которые славословят «опустевшему футляру». Когда поэт пишет: «Голова моя – потухший фонарь с перебитыми стеклами», – общество полагает, что слышит не горькое признание оставленного и покинутого высшими силами человека, а всего лишь удачную метафору мучительных и без вдохновенных исканий.
С другой стороны, мы наблюдаем галерею творческих личностей, которые, пребывая на вершинах славы с молодости, продолжали вдохновенно творить до глубокой старости (Гете, Гюго, Толстой, Рерих). Они не страдали губительными пороками, отличались отменным здоровьем, и пользовались уважением со стороны своих детей. Немало выдающихся личностей прожило долгую жизнь в безвестности и бедности, что не мешало им вдохновенно творить. Последний яркий тому пример – плеяда поэтов и мыслителей русской эмиграции. Что-то их неизменно поддерживало и ободряло, что-то такое, чем не располагает власть, чего не дают восторги многотысячной аудитории.
Рождение поэта, мудреца, или национального героя не связано с усилиями пастырской церкви, которая крестит всех новорожденных. Подобное рождение не может быть санкционировано властями, громыхающими указами-приказами. Семейный круг также не является питомником для гениев. В скольких благополучных и «правильных» семьях выросло множество никудышных детей! Как правило, почему-то в несчастных семьях (Тарковские, Лермонтовы) вырастают настоящие творцы!
Движение из личного мирка к общественному признанию обычно воспринимают как восхождение состоявшейся индивидуальности. Был корнетом, а через двадцать лет стал бравым полковником. В юные лета поступил в музыкальную школу, а через несколько десятилетий вырос в Народного артиста СССР. Студентом торговал из-под полы альбомами с репродукциями картин известных художников, а затем сколотил миллиардное состояние в ходе дележа госсобственности... Общественное порой радикально противостоит личному или полностью подавляет последнее. Иногда личное всю жизнь остается настолько притягательным, что общественное признание, требующее многолетних усилий, не выглядит в глазах человека чем-то привлекательным. Тому причиной могут быть и политические реалии (тоталитарный режим, пестующий преступников). Общественное признание выносит на гребень волны множество опереточных персонажей, или старательных исполнителей, которые каждое десятилетие, или даже чаще, сменяют друг друга, затмевая блеском мишуры предыдущие шеренги. Но гребень волны (успеха, популярности) отнюдь не означает восхождения, а является всего лишь следствием благоприятного для соискателя успеха стечения обстоятельств или результатом деятельности команд промоутеров, имиджмейкеров и прочих зазывал, способных на некоторое время любого кретина представить публике в виде харизматичного правителя или сделать его кумиром толпы. Увы, движение от личного к общественному – это всего лишь движение по горизонтали. Человек, ставший митрополитом, отнюдь не оказывается ближе к Богу, нежели безвестный и сирый отшельник, прозябающий в тесной землянке.

Юрий Покровский

Русская Стратегия

Приобрести книгу в нашем магазине:

Покровский Ю.Н. Русское. Книга II.

_____________________

ПОНРАВИЛСЯ МАТЕРИАЛ?

ПОДДЕРЖИ РУССКУЮ СТРАТЕГИЮ!

Карта ВТБ (НОВАЯ!): 4893 4704 9797 7733

Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689 (Елена Владимировна С.)
Яндекс-деньги: 41001639043436
 

ВЫ ТАКЖЕ ОЧЕНЬ ПОДДЕРЖИТЕ НАС, ПОДПИСАВШИСЬ НА НАШ КАНАЛ В БАСТИОНЕ!

https://bastyon.com/strategiabeloyrossii