«Вижу я себя на Волге... Начинается непогода. Далеко прогремел гром, облака сгустились, нависли над рекой. Солнце спряталось. По Волге забегали "барашки". Темнеет, еще удары. По холмам справа зашумел сосновый бор. Быстро надвигалась черная туча. Сверкнула молния. Где-то по Заволжью прокатился гром. Дождь полил. У самого ближнего берега Волги справа вижу деревянную часовню с куполком. К часовне с берега перекинуты сходни, такие, как бывают от берега к пароходным "конторкам". На берегу у часовни стоит столик, на нем огромный старого письма "Спас". Перед Ним теплится множество свечей. Пламя, дым от них относит в сторону ветром. Однако, несмотря ни на дождь, ни на ураган, свечи горят ярким пламенем. Тут же слева от часовни стоит старая-старая белая лошадь, запряженная в телегу, а головы у лошади нет. Она отрублена по самые плечи, по оглобли с хомутом и дугой. С шеи на землю капает густая темная кровь: кап-кап, кап-кап. Целая лужа крови. Земля стала красная, темно-красная. А Волга все шумит, гром грохочет», - этот ночной кошмар, отраженный в картине «Страшный сон», привиделся художнику Михаилу Нестерову в роковом для России 1914 году. Три года спустя кошмар сделается нескончаемой явью…
В тот год, 1917-й, Нестеров завершил работу над одной из главным своих картин – «На Руси. Душа народа», на создание которой ушло 10 лет жизни художника. Символично, что картина, отражающая многовековой путь русского народа к Богу, был закончена в тот самый год, когда народ наш отступил от Бога, и Русь Святая начала свое восхождение на небеса. В ту пору на Руси было восстановлено патриаршество. В этом акте Михаил Васильевич видел единственную надежду в сгущавшихся сумерках. «Если я и вижу некоторую надежду на лучшее будущее - то это пока лишь в области жизни религиозной, церковной, в установлении Патриаршества. В удачном выборе Патриарха - Тихона... Быть может, благодаря его мудрости суждено России увидеть лучшие дни. Дай-то Бог!», - писал он в декабре 1917 года. А весной года следующего, когда православный народ предпочел крестный ход безбожному первомаю, отмечал: «В народном, в массовом сознании произошел под различными условиями и главным образом голодом - крутой надлом... "Очарование" проходит... Недавний (второй) крестный ход был тому лучшим подтверждением... Сколь малолюдно и "подневольно" было празднество 1-го мая, столь многолюдно, единодушно и величественно-радостно было торжество на той же Красной площади в Николин день... Личность Святейш[его] Патриарха Тихона всё более и более становится ценной, отвечающей самой идее Патриаршества. Ничего суетного, нашего мирского. Все значительно, просто - величаво. Все - без фраз, все дело, и дело достойное, значительное, разумное, все веско и истинно...».
Михаил Васильевич Нестеров с младенчества воспитывался в религиозном, церковном духе. Он родился в купеческой семье, с величайшим смирением принимавшей удары судьбы: из 12 детей Нестеровых выжило лишь двое, Миша и его сестра. Миша также не единожды был при смерти и однажды даже перестал дышать, но молитвенное заступничество чтимого в семье святого Тихона Задонского восставило отрока от смертного одра.
Уже с детства было очевидно, что продолжать отцовское дело он не будет. И будет и инженером, как мечталось отцу. Миша учился посредственно, принося хорошие отметки лишь по Закону Божию, чистописанию и рисованию, к которому обнаруживал охоту и способности. Делать нечего, в 15 лет юноша был отправлен учиться живописи в столицу. Однако, поперву и в этом любезном сердцу деле не обнаружил он крупного дарования. Работы его были подражательны, он метался из Москвы в Петербург и никак не мог найти себя, заслужив репутацию «вечного студента». Делу, как это случается, помогла любовь. Приехав погостить у родителей, Михаил встретил на улице девушку Машу и… влюбился с первого взгляда. Родители были против скороспелого брака, но Нестерова это не становило. Вернувшись к учебе, он неожиданно вырвался в число первых учеников, буквально преобразившись в своем творчестве.
Свадьбу сыграли вскорости, зажили скромно. Юный художник рисовал портреты на заказ, жена вела хозяйство и готовилась к счастливому событию – рождению первенца. Увы, это событие станет величайшим горем для Нестерова. Его любимая Маша скончалась на третий день после родов, оставив безутешному супругу дочь Ольгу, слабого, болезненного ребенка. Это горе, его переживание довершило преображение художника, сделав его тем Нестеровым, которого узнал весь мир. «Любовь к Маше и потеря ее, – признавался Михаил Васильевич, – сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу – словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве».
Через любовь и страдание Нестеров обрёл свой неповторимый путь в искусстве, сумев представить на своих полотнах подлинный образ Святой Руси, той России, что по слову Рильке, граничит с Богом. «В его душе, - отмечал Сергей Дурылин, - всегда жила неутолимая тоска по внутреннему миру, по светлой тишине, которую он никогда не видел для себя в принудительном молчании кельи, а всегда видел, искал и находил в любящем соединении с природой, в ее радостном безмолвии». Сам же художник писал о своих работах: «В художестве, в темах моих произведений, в их настроенное, в ландшафтах и образах беспокойный человек находил тихую заводь, где отдыхал сам и, быть может, давал отдых тем, кто его искал. Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью. И в портретах моих, написанных в последние годы, влекли меня к себе те люди, путь которых был отражением мыслей, чувств, деяний их».
От картин и образов, созданных Нестеровым, действительно, исходит удивительный покой, покой вечернего благовеста, душевного умиротворения и тихой отрады. Покой врачующий, в который хочется уйти безоглядно и безвозвратно.
Портреты нестеровские при безусловном реализме их несут на себе отпечаток некой иконности. Михаил Васильевич, безусловно, видел и знал пороки жизни и людей, но полагал, что «…в нашей литературе, искусстве было совершенно достаточно выведено людей, позорящих себя, свою родину». Свою задачу художник видел в обратном – явить образы людей, которыми держится Русь, которыми в конечном итоге стоит весь мир – праведников. «Мне досталось писать тех русских людей, которые жили согласно с честью и умерли с чистой совестью перед родиной», - говорил Нестеров.
Всё в то же 1917 году он создает два портрета: «Философы» (Павел Флоренский и Сергей Булгаков) и портрет архиепископа Антония (Храповицкого).
Революцию Михаил Васильевич не принял. Уже 2 апреля 1917 года он писал: «Я лично пережил события весьма сложно и трудно... Я был бы счастлив, если бы верил... в благо переворота. Увы! Этой веры во мне нет... Итак, долг и разум говорят одно, а совесть и сердце влекут властно к тому хорошему, былому. А хорошее, конечно, было, иначе Россия не была бы тем великим государством, каким она все же до сих пор признаётся».
И ещё одно свидетельство художника той поры: «День и ночь мы жили под выстрелами... На людей охотились, как на зайцев, это мы наблюдали из окон».
Большевистский же переворот был встречен им, как окончательная катастрофа: «Вся жизнь, думы, чувства, надежды, мечты как бы зачеркнуты, попраны, осквернены. Не стало великой, дорогой нам, родной и понятной России. Она подменена в несколько месяцев. От ее умного, даровитого, гордого народа - осталось что-то фантастическое, варварское, грязное и низкое... Всё провалилось в тартарары. Не стало Пушкиных, нет больше Достоевских и Толстых - одна черная дыра, и из нее валят смрадные испарения "товарищей" - солдат, рабочих и всяческих душегубов и грабителей... День и ночь мы жили под выстрелами... На людей охотились, как на зайцев, это мы наблюдали из окон. Но так или иначе, но нас пока Бог миловал. Но мы "буржуи" все же и по сей день под угрозой, и как "сознательные" телята - ждем своего часа».
В ту пору художнику исполнилось 55 лет. Спасаясь от голода и разрухи, он вместе со своей второй женой и детьми переехал в Армавир, где тяжело заболел и долгое время не мог работать. По окончании гражданской войны семья вернулась в Москву. Вернулась, как говорится, к разбитому корыту… «Подъезжая к новой своей квартире, в воротах Щербатовского дома встретился мне священник, - вспоминал Нестеров. - Грешный человек, подумал: быть беде. Так и вышло. Спустя три года я потерял на Новинском все мое имущество. В 1919 году моя квартира была разорена. Спасти из нее не удалось ничего. Моими рисунками, эскизами, по словам очевидцев, как снегом, покрыт был Щербатовский двор». О своем положении Михаил Васильевич писал, что теперь «гол как сокол! Так, как был лет 35 тому назад. Только тогда была молодость и надежды... Такова была воля Божия!»
Вместе с семьей он поселился в Сивцевом Вражке у дочери Ольги и её мужа. Здесь у него не было ни места для работы («...Пишу около печки на расстоянии 2-3 аршин»), ни средств для нормального существования. У Ольги уже был маленький ребенок. Тем не менее она изо всех слабых сил пыталась материально поддерживать семью отца, но ее жалованье в Румянцевской библиотеке было ничтожным - 2,5 советских червонца. Несмотря на такую стесненность, дом оставался открытым для всех друзей, гостеприимным и даже хлебосольным.
Заграницей о тяжёлой доле великого художника печаловался митрополит Антоний. «На сих днях я получил печальную весть о том, будто наши гениальные живописцы - Васнецов и Нестеров чуть ли не умирают с голоду, - писал он в статье «Берегите народные сокровища!». - Неужели ко многим причинам позора русского народа суждено присоединиться еще одной причине тяжкого позора, если действительно окажется, что эти оба светила благороднейшего искусства умерли от голода! Да не будет этого!
Русская живопись, по общему признанию, - первая в современном мире, а названные два мастера - первые среди русских талантов. Оба они - восстановители православного, т.е. византийско-русского, стиля живописи. Ими совершен поворот от итальянско-немецкого искусства, чувственного и горделивого, к православному, одухотворенному и смиренному.
Это громадная, вековая, многовековая заслуга пред искусством, пред православным христианством, пред Россией, пред человечеством, пред Богом, a Киевско-Владимирский собор, как главная сокровищница их вдохновений, должно призвать восьмым чудом в свете. Прибавим к сказанному, что наши живописцы не только восстановили, но и усовершенствовали византийско-русский стиль. Они несколько разнятся и друг от друга и от прежних, тоже истинно православных, иконописцев. Разумею, конечно, не только технику живописи, которая у последних была совершенно патриархальной, но и художественные идеи, вложенные нашими гениями в изображения Спасителя, Богоматери, ангелов и святых.
(…)
Нестеров - чисто русский, с самым скромным мнением о себе философ и художник. В захолустной, родной ему, Уфе, я всматривался в его иконы, которые сияли, как светлая радуга, в скромной церкви учительской школы села Благовещенского, в 25 верстах от города. В последнее время он пришел к убеждению, что он не призванный иконописец, ибо на этой специальности художник должен не столько творить, сколько воспоминать и переносить на полотно опыты и переживание не свое, a общецерковное. Его более притягивает та область религиозного искусства, где он может творить и воспроизводить преимущественно новые переживания людей, конечно, в области религиозной. Его картина «Святая Русь» облетела в копиях и гравюрах весь мир. Другая - «На пути ко Христу» воспроизводит ту же идею, как и первая: стоит Христос Спаситель посреди русского пейзажа, а к нему идут, спотыкаясь и отклоняясь подчас от прямого пути, не только восторженные праведники, не только кающиеся, как на первой картине, но и колеблющиеся, и даже сошедший в сторону от спасительной тропинки Лев Толстой. Художнику более всего удаются типы русских благостных старцев-отшельников и смиренных богомолок, примиренных с жизнью и со своими страданиями и лишениями. За последние 10 лет Нестеров стал писать портреты современных писателей, выразителей русских идей.
(…)
Не умею я организовывать сборы пожертвований; сам, конечно, дам, сколько могу, и более того, ибо я сам полунищий; но я призываю общество, то есть всех русских эмигрантов, образовать во всех центрах комитеты и собирать суммы; 1) для поддержки их физической жизни и 2) для обеспечения обоим выезда заграницу или, если они не пожелают, то для устройства им благоприятных условий для продолжения их гениального труда».
Из советской России художники не уехали, и материальная помощь из-за рубежа их не достигла. Михаилу Васильевичу суждено было испить всю чашу страданий, что пил в те окаянные годы русский народ. В 1920-х годах дважды арестовывали его духовного отца, священника Владимира Воробьева, настоятеля храма Николы Чудотворца в Плотниках, прихожанами которого были Нестеровы. Несмотря на собственную нищету и риск, художник отправлял о. Владимиру посылки в лагерь. Из заключения батюшке не суждено было вернуться, он погиб в лагерях в 40-е годы. Церковь же святого Николая была уничтожена, как и многие другие в начале 30-х.
В 1929 году был арестован муж младшей дочери Нестерова, Натальи, литературовед-пушкинист, основатель музея-квартиры Пушкина на Мойке Михаил Дмитриевич Беляев. Ему грозил расстрел, но благодаря хлопотам Михаила Васильевича высшая мера была заменена заключением в лагерь. Это, впрочем, не спасло Беляева. Он погиб в заключении. Наталья же повторно вышла замуж за сына о. Сергия Булгакова.
В 1937 году был арестован муж дочери Ольги, юрист, профессор Московского университета Виктор Шрётер. Он был обвинен в шпионаже и через год расстрелян. Следом была арестована и сама Ольга. Немолодая, хворая женщина была сослана в Джамбул. Оттуда она вернулась в 1941 году полным инвалидом и до конца своих дней могла передвигаться только на костылях.
В 1938 году был арестован и сам Нестеров. Правда, в тюрьме 76-летнего художника продержали лишь две недели.
Сломать Михаила Васильевича не удалось. Он отказался писать портрет самого Сталина, отказался от юбилейной выставки, так как на ней нельзя было выставить его самые важные работы…
В 1933 году Нестеров создал картину «Страстная седмица». На ней изображена Страстная служба в лесу возле Распятия, вместе со священником в великопостном облачении - всего несколько человек: крестьяне, горожане, скорбный Достоевский, коленопреклоненный Гоголь со свечой в руках… Искусствовед Э.В. Хасанова отмечает: «...для Нестерова и народ, и интеллигенция являются вольными и невольными пособниками... "гибели великой Родины", и те, и другие - в глубоком покаянии перед Распятием, но с разной степенью вины: вина интеллигенции тяжелей, и поэтому она оказывается по правую сторону креста».
С началом войны жизнь семьи «врагов народа» стала ещё тяжелей. Скудные пайки, отсутствие тепла... Металлическая печка-буржуйка квартиру обогреть не могла. 80-летний художник лежал в постели в шапочке и перчатках. В 1941 году ему присудили Сталинскую премию за портрет академика Павлова, по случаю юбилея наградили орденом Трудового Красного Знамени и звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.
Михаил Васильевич продолжал работать до последних дней. «Работа, одна работа имеет еще силу отвлекать меня от совершившегося исторического преступления! От гибели России. – писал он. - Работа дает веру, что через крестный путь и свою Голгофу - Родина наша должна прийти к великому Воскресению».
Он скончался в 1942 году, успев обнять вернувшуюся из лагеря любимую страдалицу-дочь Ольгу… Некогда В.В. Розанов, с коим были они дружны, написал о нём так: «Михаил Васильевич Нестеров. Один из самых прекрасных, строго-прекрасных русских людей, встреченных мною за всю жизнь. ... не зная, особенно не видав и не слушав Нестерова, нельзя понять, откуда же вышла русская земля ... Он был очень скромен, неречист, почти застенчив, но все это прекрасно и гармонично, без преувеличения ... Он был непрерывно озабочен ... и «развалившись» я его не видал ... Говорят: «русские люди недеятельны», «пассивны», но вот Нестеров: в нем огня и энергии было побольше, чем в Штольце, и побольше даже, чем в Герцене ... Я думаю - он вполне исторический человек. Одухотворение, несущееся из его картин, никогда не забудется. Он создал «стиль Нестерова», и тот стиль никогда не повторится».
Сам Нестеров говорил о себе со свойственной ему скромностью: «Жить буду не я. Жить будет «Отрок Варфоломей». Вот если через тридцать, через пятьдесят лет после моей смерти он ещё будет что-то говорить людям — значит, он живой, значит, жив и я».
Прошло 80 лет после смерти гениального русского художника, и его «Отрок» продолжает свидетельствовать людям о Христе и Святой Руси. И вместе с ним продолжает жить Михаил Васильевич Нестеров. И его негасимая вера «в торжество русских идеалов».
Е. Фёдорова
Русская Стратегия
_____________________
ПОНРАВИЛСЯ МАТЕРИАЛ?
ПОДДЕРЖИ РУССКУЮ СТРАТЕГИЮ!
Карта ВТБ (НОВАЯ!): 4893 4704 9797 7733 (Елена Владимировна С.)
Яндекс-деньги: 41001639043436
Пайпэл: rys-arhipelag@yandex.ru
ВЫ ТАКЖЕ ОЧЕНЬ ПОДДЕРЖИТЕ НАС, ПОДПИСАВШИСЬ НА НАШ КАНАЛ В БАСТИОНЕ!
https://bastyon.com/strategiabeloyrossii |
