|
Часть 1.
Начнём, пожалуй, с самого начала – с конкисты. Существует ложное представление, «чёрная легенда» о какой-то запредельной необыкновенной жестокости испанских конкистадоров по отношению к индейцам, большей чем у любых других завоевателей, создающих великие империи, большей чем у персов, македонцев, карфагенян, римлян, арабов, большей чем у португальцев в Африке и Индии, у голландцев в Индонезии, у британских колонизаторов по всему миру, у американских ковбоев на Диком Западе. Также существует представление о какой-то необыкновенной жестокости испанского правления после конкисты.
Всё это на самом деле не имеет под собой почвы. Подобные представления возникли из-за того, что большинство художественных и исторических книжек на данную тему вышло из-под пера протестантских авторов, врагов Испании - англичан, голландцев и их потомков американцев. А писали они так по одной единственной причине – из зависти. Ну никак не могли они простить конкистадорам, что Мексика и Южная Америка достались Испании, а не Голландии или Англии. Поэтому они всегда очень любили склонять «имя мерзостное Кортец». А если судить справедливо, то в чём мерзостность Кортеца? Чем именно он мерзостнее Александра Македонского, Юлия Цезаря, императора Траяна, завоевавшего Дакию, предводителя викингов Рожера, завоевавшего Сицилию и основавшего там королевство, предводителей Крестовых походов, русских воевод, завоевавших Казань и Астрахань, атамана Ермака, завоевавшего для России Западную Сибирь, английских колонизаторов Клайва в Индии и Сесила Родса в Африке, американских генералов Шермана и Шеридана? Двух последних Кортес точно лучше, потому что Шерман и Шеридан – военные преступники, а Кортес – нет. В том ли его «мерзостность», что он заразился сифилисом, а Александр Македонский и Юлий Цезарь не заразились по той причине, что сифилиса в Европе в античные времена ещё не было? Это скорее его беда, от которой вообще-то не застрахован никто, и какое это имеет отношение к его действиям как полководца. Ленина мы ненавидим вовсе не за то, что он предположительно болел сифилисом, а по другим причинам. «Мерзостность» же Кортеца заключается на самом деле в том, что он опередил Англию и Голландию. Вот не проклинал никто из испанских поэтов «имя мерзостное Клайв» или «имя мерзостное Родс», поэтому эти два английских деятеля как-то не так известны, как Кортец. И если англичане в этом случае станут оправдываться, что они не просто эксплуатировали и грабили Индию, а выполняли там попутно ещё и благородную цивилизаторскую миссию белого человека – прекратили практику самосожжения вдов, истребили секту дорожных душителей, принесли с собой образование, построили железные дороги, то об испанцах в Южной Америке и Мексике это можно сказать в гораздо большей степени – они прекратили человеческие жертвоприношения, просветили индейцев светом христианской веры, построили города, привезли с собой лошадей, овец, коз, коров, колесо и всю современную общечеловеческую цивилизацию.
На самом деле, рассматривая испанскую конкисту, любой человек, способный видеть, слышать, понимать, должен отметить два непреложных факта:
1) Те индейские государства, которые существовали до прихода конкистадоров, совсем не стоят того, чтобы о них плакать. Про кровожадное ацтекское государство с его десятками тысяч человеческих жертвоприношений в год все знают. Империя инков была создана лишь незадолго до конкисты и тоже путём завоевания других индейских племен инками, так что большинству индейцев Перу было всё равно каким завоевателям подчиняться – инкским или испанским, а некоторые прямо предпочитали испанскую власть инкской. В Новой Гранаде (современной Колумбии) простой индеец, обращаясь к вождю, должен был подползать к нему на коленях задом наперёд, уткнувшись лицом в землю и не поднимая головы под страхом смерти. Не удивительно, что когда пришедшие конкистадоры начали резать вождей, то индейцы их не стали защищать, рассудив, что испанская власть будет более лучшим или во всяком случае ничем не худшим вариантом.
2) Куда бы ни пришли испанские конкистадоры, они мгновенно обрастали огромным количеством местных индейских союзников, которых было численно больше, чем самих конкистадоров. Именно местной поддержкой объясняются все успехи конкисты. Войско Кортеса, осаждавшее Теночтитлан, было преимущественно индейским, оно состояло из горстки испанских смельчаков и огромного числа индейских антиацтекских повстанцев. В ходе Перуанской Конкисты с самого её начала и до самого её конца испанцы пользовались поддержкой разных местных индейских сил, и даже в ходе вспыхнувшей междоусобицы среди самих конкистадоров у каждой из враждующих сторон были свои собственные индейские союзники. В Новой Гранаде войско де Кесады также было смешанного испано-индейского состава – стоило Кесаде и его отряду лишь прийти, индейские союзники нашлись тотчас. Мнение, насаждаемое английскими писателями, о том, что испанцы не умели ладить с индейцами и всех их считали скотами, а не людьми, опровергается уже этим. Если бы так было, они бы не получили такой местной поддержки.
Таким образом, конкиста совершилась преимущественно силами самих индейцев – это, казалось бы, парадоксально, но это факт, ибо и в Мексике, и в Новой Гранаде, и в Перу войско испанских конкистадоров всегда состояло из меньшей части испанцев и большей части местных индейцев. В Мексике (Новой Испании) Кортес завоевал лишь ацтеков, прочие индейские племена он не завоевал, а освободил.
Это про конкисту. Теперь о правлении после конкисты. В ходе войны по отношению к непокорной и враждебной части индейцев испанцы могли быть очень жестоки, как в своё время римляне. Но после покорения уже действовал принцип, что покорную голову меч не сечёт. Индейские вожди (касики) получили дворянство и титул «дон», индейские общины сохранили свой традиционный деревенский уклад жизни, свои земельные наделы и превратились просто в крестьян, рабами они не были. Рабами были только негры. Представители индейских касикских родов получали испанское образование, поступали в ряды испанского католического духовенства. Известно много указов испанских королей о запрете привлекать индейцев к слишком тяжелым работам, о защите земельной собственности индейских общин, вообще об улучшении их положения. Приведу опять сравнение с римлянами. Римлян можно осудить за разрушение Карфагена и Коринфа, за жестокое покорение этрусков, лукан и прочих племён Италии, но когда Римская Империя уже сложилась, то это было в общем вполне нормальное благоустроенное государство, имеющее право на жизнь и дальнейшее развитие. Так и с Испанской Америкой. К началу 19 века это была великая держава, раскинувшаяся от Флориды до Чили, от Буэнос-Айреса до Сан-Франциско и от острова Пуэрто-Рико до острова Пасхи. Населяли эту империю, во-первых, чистокровные испанцы, во-вторых, чистокровные индейцы, давно уже принявшие католическую веру, испанский язык и испанские имена, в-третьих, испано-индейские метисы. Все они любили своих королей и жили на принципах католической веры и преданности королю. Империя эта управлялась из Мадрида, из-за океана. И это был единственно возможный вариант управления. Если португальская Бразилия собрана в кучу, и столицу Португалии действительно лучше бы было перенести из Лиссабона в Рио-де-Жанейро, а европейской частью Португалии управлять из Бразилии, а не наоборот, как это и хотел сделать король Жоау VII, то с Испанской Америкой всё по-другому. Она не собрана в кучу, а наоборот растянута на большое расстояние, её провинции отделены друг от друга горными хребтами, полноводными реками и густыми лесами. Расстояние от Буэнос-Айреса до Мехико не многим меньше, чем от каждого из них до Мадрида. Перенос столицы Испании из Мадрида в Новый Свет ничего не дал бы в плане удобства управления, а наоборот, дезорганизовал бы управление самой европейской Испанией. Она ведь не такая маленькая как Португалия, и если центр тяжести Португальской Империи – Бразилия, то центр тяжести испанского мира всё же европейская пиренейская Испания. И потом, а куда конкретно переносить столицу? В Мехико или в Лиму, или в Каракас, или в Боготу, или в Буэнос-Айрес? Каждый из этих вариантов вызвал бы соперничество и ревность со стороны других испаноамериканских областей: почему король предпочёл их, а не нас, почему столичный регион они, а не мы. А если всеми вместе управляют из Старой Испании, из Мадрида, то вроде никому и не обидно, и соперничать не из-за чего.
Испанская Америка на начало 19 века как и все другие страны мира не была идеальным государством, имела кучу проблем и недостатков (как во все времена у всех народов). Нуждалась эта великая империя отнюдь не в разрушении на полтора десятка осколков, а только в реформах. Карлос III их начал, но не закончил. Одной из его крупных ошибок было изгнание ордена иезуитов из Парагвая. В данном случае он пошёл на поводу у либеральной моды, согласно которой к иезуитам следовало относиться плохо. У нас, русских православных людей, и действительно нет причины относится к ним хорошо, учитывая их роль в гонениях на Православие в польско-литовской Ржечи Посполитой, в малорусских и белорусских землях, находившихся в 17 веке под польской властью. Но если смотреть с точки зрения национально-испанской и католической, то ничего плохого в Парагвае иезуиты не делали, напротив, поддерживали в индейцах-гуарани католическое благочестие, а в смутные революционные времена могли бы стать опорой королевской власти.
Сын Карлоса III Карлос IV не был таким идиотом, каким в испанской историографии его принято считать. Да, он излишне доверял своему министру Годою, тщеславному и глубоко не умному человеку. Гением Карлоса IV точно назвать нельзя, но и полным дураком тоже. Он понимал значение Испанской Америки. Был ли его ошибкой и глупостью вынужденный союз с Наполеоном? Вопрос сложный. Смотреть на него нужно не с нашей русской, а с испанской точки зрения. Карлос IV боялся французов, вполне обоснованно, хотел избавить Испанию от французского нападения и бедствий сухопутной франко-испанской войны, и думал, что это можно сделать, полностью следуя в русле французской политики и тем самым умилостивить Наполеона. Для этого он подчинялся Франции как младший союзник и даже формально объявлял войну своему родному брату, сицилийскому и неаполитанскому королю Фердинанду, впрочем, чисто на бумаге, не посылая против него ни войск, ни флота. Кроме того, Англия была и оставалась реальным врагом Испании, и Карлос IV ещё и надеялся при помощи союза с Наполеоном прищучить Англию. Это ему не удалось – Трафальгарская битва была испанским и французским флотами проиграна. Умилостивить Наполеона тоже удалось лишь на время, оттянув французское вторжение, но не предотвратив его. Сбылось то, что писал Макиавелли, что большим заблуждением государей является мнение о том, что уступчивостью можно избежать войны. Войны нельзя избежать, её можно лишь отсрочить к выгоде противника. Так что такая профранцузская политика в итоге оказалась бесполезной и не спасла от наполеоновского вторжения. Но мог ли Карлос IV предвидеть это? Ведь он считал Наполеона здравомыслящим человеком. Мог ли он знать, что Наполеон окажется таким безумцем, что начнёт завоевание не вражеских, а союзных стран, причём таких, которые никогда и ни при каких условиях не могут составлять одного целого с Францией? Ведь с точки зрения нормальной логики, зачем Наполеону вторгаться в страну, которая и так союзна? Зачем заменять на испанском троне законного испанского короля на свою марионетку-брата Жозефа Бонапарта, если законный испанский король и так союзник Франции? Представить себе, что в отношениях с Испанией Наполеон будет исходить не из государственных интересов Франции, а из клановых интересов семьи Бонапартов, было Карлосу IV тяжело, ибо сам он, принадлежа к испанской ветви дома Бурбонов, всегда исходил из национально-испанских интересов так, как их понимал, а не династическо-бурбонских. Ведь он поддерживал союзные отношения с узурпатором французского трона, врагом французских Бурбонов. Так или иначе такая политика прогиба под французов оказалась бесполезной и не спасла от их вторжения. Но почему я так уверенно говорю, что Карлос IV не был идиотом? А это я вывожу из того, что он стал делать, когда французские войска вошли в Испанию и стало ясно для чего они – не для «помощи против англичан», а для оккупации и захвата испанского трона семьёй Бонапартов. Тогда Карлос IV пытался с семьей и двором «бросить Мадрид на произвол судьбы и позорно бежать в Испанскую Америку». Ничего позорного в этом не было – в данной ситуации это было единственное правильное решение. Если бы это удалось, то скорее всего Испанская Империя избежала бы развала. Что вышло, когда это не удалось? Испанская королевская семья попала во французский плен, в Мадриде обосновался Жозеф Бонапарт, против него поднялась патриотическая Центральная Хунта и её партизаны. Испанская Америка же осталась без единой авторитетной власти. Французы враги, это ясно. Старый король Карлос IV в плену. Новый король, его сын Фердинанд VII, тоже в плену. В свободной части Испании рулит какая-то Центральная Хунта. Кто такие? На каком основании они нам через океан что-то приказывают? У них своя хунта, а мы здесь у себя в Буэнос-Айресе, в Чили, в Каракасе и т.д. создадим свою хунту. И началось. Дезинтеграция пошла – как тело без головы, как стадо без пастыря.
Кроме того, Англия, вчерашний враг, а теперь союзник, проводила подлую двойную политику. Одной рукой она помогала испанцам на Пиренейском полуострове против французских захватчиков, а другой рукой сеяла революционную смуту в Испанской Америке, взяв курс на её разрушение, работая против союзника по антифранцузской коалиции. Из Англии с отрядом сторонников и деньгами в Венесуэлу приплыл на английском корабле изменник Миранда, захватил власть и провозгласил Венесуэльскую республику. В Буэнос-Айресе по подстрекательству англичан тоже провозгласили республику. Идеологией всех этих республик стал, как я бы его назвал, «революционный американизм», подражательство США, нелепая идея, что испанцы, живущие по эту сторону Атлантического океана, - не испанцы, а какие-то особые «американцы». В Новой Испании, как тогда называлась Мексика (Мексикой её назвали потом по имени столицы, города Мехико) такие революционные американисты для устройства революции против законной королевской власти использовали циничную ложь, как часто делают служители зла, потому что по Евангелию дьявол – «отец лжи». Главарь заговорщиков революционный священник Мигель Идальго, волк в овечьей шкуре, в назначенный день ударил в колокол в церкви своего прихода в городе Долорес и перед собравшимся народом, индейцами и метисами, произнес речь о том, что как совершенно точно известно, власти в Мехико собираются изменить королю Фердинанду VII и признать власть Жозефа Бонапарта. А посему он призывает всех вооружиться чем можно и идти на Мехико, постоять за короля. Лжепастырь, цинично усмехаясь в душе, отлично знал, что ни в Мехико, ни во всей Новой Испании, ни в Испанской Америке вообще нет ни одного человека, который был бы согласен признать своим королём Жозефа Бонапарта. Это была ложь, но негодяи всё правильно рассчитали. Они понимали, что если провозгласят сразу свою истинную цель, отделение от Испании и создание Мексиканской республики, то народ за ними не пойдёт, потому что и испанцы, и метисы, и индейцы все верны королю. Поэтому надо сначала использовать ложь, а затем, когда уже прольётся кровь, поднимется озлобление, тогда уже первоначальная причина гражданской войны забудется и станет не важна, тогда уже можно будет провозглашать и революционные цели. Так и случилось. Идальго, правда, не повезло – в развязанной им революционной войне он потерпел поражение, был взят в плен, лишен сана и расстрелян. Зато в Южной Америке аналогичные ему революционные демоны развернулись вовсю, там шла долгая гражданская война с переменным успехом между ними и монархистами, верными королю и испанскому национальному единству.
А если бы Карлос IV смог, как и хотел, сесть на корабль и достичь Испанской Америки? Это была бы совсем другая история, ситуация сразу поворачивалась на 180 градусов. В Испанской Америке появляется единый законный глава государства. Никакого разброда и шатания нет, никаких самопровозглашенных местных хунт нет, король крепко держит бразды правления. Ни у кого не возникает вопросов, почему он правит, и почему ему надо подчиняться – потому что он король. Мигель Идальго в Новой Испании никого не может обмануть и не пытается, потому что нет подходящих условий. Он ведь не вчера стал революционером по своим взглядам, но до этого много лет сидел тихо, потому что делать революцию не было возможностей. А так как их и не появилось, то продолжал бы сидеть тихо и дальше, и мы бы сейчас не знали этого имени. Англия тоже не может ловить рыбку в мутной воде, потому что нет мутной воды. А так как они теперь союзники, то открыто действовать против союзника нельзя, можно только завуалированно, как они и действовали в нашем варианте истории. А здесь и завуалированно тоже нельзя, потому что испанский король там, на месте, в Испанской Америке, он контролирует ситуацию и любые враждебные происки сразу увидит. Тут и до разрыва союза недалеко, а значит лучше воздержаться и своему прихвостню Миранде, живущему в Лондоне, приказать сидеть тихо и дальше, потому что теперь не время. А «время» для него так никогда и не наступит, как и для Боливара. И остаётся королю Карлосу IV, сидя в Испанской Америке и крепко держа там бразды правления, дистанционно рулить партизанской войной против французов на Пиренейском полуострове, наделив ограниченными местными полномочиями ту самую Центральную Хунту и высылая морем подкрепления и деньги. А дело Наполеона было так и так проиграно, как мы знаем, оставалось лишь ждать. Механизм власти в Испанском королевстве сохранялся не сломанным. Поэтому решение Карлоса IV «бросить Мадрид и позорно бежать в Испанскую Америку» было стратегически совершенно правильным. Но его мятежный сын Фердинанд VII со своими сторонниками не позволили это сделать. И да, попав в плен к французам, Карлос IV действительно полностью сломался и прогнулся, подписал отречение от престола в пользу Жозефа Бонапарта. Героем он не был. Фердинанд VII в данном случае должен был бы сам сделать то, что помешал отцу, - перенести свою ставку за океан, но он в данном случае оказался не столь умным. Ничего лучше отца он не сделал, единственно – во французском плену проявил гораздо большую твёрдость. Я не стану подробно расписывать ход боевых действий гражданской войны в Южной Америке. Всё это всем известно. Она длилась 16 лет с 1810-го по 1826 год и закончилась победой революционных американистов во всех испаноамериканских областях кроме Кубы и Пуэрто-Рико.
Что становится предельно ясно из обзора боевых действий – это то, что в победе революционеров не было никакой фатальной предопределённости. Максимальная численность революционной армии Сан-Мартина на её пике – 8000 человек, численность всех вооруженных сторонников Боливара никогда не превышала 15000 человек, часть из которых была мобилизована им насильно (как он сам в частных письмах откровенно признавался) и была склонна дезертировать и разбегаться при неудачах. Проблема в том, что и монархистов было не больше, а большая часть населения была вообще пассивна. Так всегда бывает в гражданских войнах. Война за независимость США была тоже в значительной степени гражданской войной между лоялистами-«тори» и сторонниками независимости, «вигами». Напротив, так называемая Гражданская война Севера и Юга на самом деле гражданской не была, или вернее была таковой только в промежуточных штатах Дэлавер, Мериленд, Западная Виргиния, Кентукки, Миссури и Канзас, а вот настоящими северянами и настоящими южанами воспринималась как внешняя. Поэтому в ходе войны за независимость США большая часть населения 13 колоний была пассивна, и победу над войсками короля Георга одержали на самом деле французы, а не сторонники Джорджа Вашингтона. В войне же Севера и Юга население южных штатов, напротив, проявило большой энтузиазм и активность, потому что восприняло ее как национально-оборонительную, внешнюю. Я знаю, что это режет слух, потому что в школьном учебнике так не написано. Но так было.
В испанской же гражданской войне в Южной Америке чаша весов очень долго колебалась, и сама война шла с переменным успехом. Ситуация была та, что лишняя соломинка ломает хребет верблюду. Если бы Александр I послал морем в Венесуэлу 5000 русских солдат! Всего лишь 5 тысяч! С задачей помочь королевским войскам очистить от революционных войск Боливара Венесуэлу, а потом Новую Гранаду. Эти 5 тысяч точно бы изменили ход истории, и чаша весов защитников испанского национального единства перевесила бы. Сделать это он должен был отнюдь не из альтруизма и даже не из интересов защиты монархического принципа, а из национальных стратегических интересов России. Испанская Империя была естественным природным союзником России против мирового господства англосаксов, британских и североамериканских, союзником и на Средиземном море, и в Новом Свете, и на Тихом океане. Также она была естественно-природным торговым партнёром русской Сибири, Камчатки, Аляски. Целью англичан было расчленить Испанскую Америку и превратить в рынок сбыта для Британской Империи. Целью США – захватить её северные земли: Флориду, Техас, Новую Мексику, Аризону, Калифорнию и обосноваться на Тихом океане в калифорнийских портах. Соответственно целью России должно было быть не допустить всего этого, а для этого спасти естественного союзника от его внутренних революционных изменников, английских марионеток. Испанская Империя была бы спасена, британцы остались с носом, США не получили ни Техаса, ни Новой Мексики с Аризоной, ни Калифорнии и не усилились бы на Тихом океане, Аляска осталась русской, а между Восточной Сибирью, Камчаткой, Аляской и Испанской Америкой открылась тихоокеанская торговля, в которой Россия имела бы монопольное преимущество на зависть всем иным странам. Однако, к сожалению надо это признать, Александр I не имел ни русского национального сознания, ни стратегического мышления. Тот Священный Союз, который он в Европе создал, был организацией чисто пустоболтунской, ничего существенного он не сделал. Глупость Александра I видна не только по его бездействию, когда погибал главный мировой союзник России. Она видна и в других делах: ненужное завоевание ненужной Финляндии, ненужное присоединение ненужной Польши на Венском конгрессе, которая была для России только обузой, создание независимой польской армии, с которой потом в 1830-м году придётся воевать, благоволение польским панам в Белоруссии и Правобережной Малороссии, упущенная возможность там же на Венском конгрессе присоединить к России русинскую Галицию, признав в обмен за Австрией всю Польшу, бездействие во время греческого восстания против турок, военные поселения, шагистика вместо боевой подготовки в армии, что так красочно описано Керсновским. Так что революционно-масонские изменники, расчленители испанской нации победили.
Одна из самых глупых тем – «Симон Боливар мечтал об объединении Испанской Америки». Единая Испанская Америка, великая империя от Флориды до Чили, от Буэнос-Айреса до Сан-Франциско и от острова Пуэрто-Рико до острова Пасхи существовала ДО Боливара. Именно Боливар её и разрушил, не один, а в компании с такими же бесноватыми революционерами Сантандером, Сукре, Сан-Мартином, О҆Хиггинсом, Лас Эрасом. Для объединения Испанской Америки, если уж он так этого объединения хотел, ему нужно было сделать очень мало – всего лишь в 1810-м году вставить пистолет себе в рот и нажать на спуск. Человек этот был по-своему талантлив, но лишь отрицательным талантом разрушения. Никакой великой державы основать он не мог, мог только разрушить. И всё, что он в своей жизни делал, всё, на что имел способности и талант, было направлено на разрушение. Одна общая черта роднит его с большевиками – любовь к перекраиванию исторической топонимики. Целую испаноамериканскую область Верхнее Перу он в честь самого себя переименовал в Боливию. Или, если уж быть совсем точными, не самолично переименовал, а благосклонно позволил холуям переименовать, что на самом деле одно и то же.
Кто выиграл от расчленения Испанской державы? Выиграли следующие субъекты:
1) Британская империя. Её исторический великий противник был сокрушён, разделён, почти уничтожен, а его бывшие области превратились в сырьевые придатки Англии и в великий рынок сбыта для английских товаров. Всякая местная промышленность была задушена на корню, в зародыше. Едва ли не истинными хозяевами новоиспеченных «независимых республик» стали британские послы (как сейчас американские).
2) Ещё больше выиграли США. Уже в ходе войны в Южной Америке они ввели свои войска на полуостров Флориду и оккупировали его, а Испании предъявили ультиматум – или продаете нам Флориду официально, или война. Испания была не в том положении, чтобы сопротивляться и вести ещё внешнюю войну. Флорида была американцам продана. Они её и заселили, изгнав тамошних индейцев-семинолов, бывших испанских подданных. На этом американцы не остановились, и после распадения Испанской державы отняли у самого северного её обломка, Мексики, половину её территории. Американцам достались Техас, Новая Мексика, Аризона, Калифорния с её тихоокеанскими портами. США стали великой тихоокеанской державой (которой до этого не были). По территории они увеличились более чем на треть и приобрели новые земли для заселения, ибо северная половина Мексики была малонаселенной. Ныне Калифорния, бывшая испанская земля, рядом с которой стоял и наш анклав форт Росс, - самый густонаселенный и самый развитый штат США.
3) Совсем незначительно чуть-чуть выиграла Бразилия, немножко округлив свои границы за счёт двух испаноамериканских «независимых республик», Парагвая на юге и Венесуэлы на севере. Кроме того, на фоне распавшейся на обломки Испанской Америки Бразилия теперь выглядела как настоящий бастион, она осталась единственной великой державой Южноамериканского материка.
4) Диктаторы, воцарившиеся на обломках бывшей великой державы. Они теперь могли сами жить в президентских дворцах, принимать иностранных послов, развесить в государственных учреждениях свои портреты вместо портретов короля, казнить и миловать, воровать и набивать карманы, драться друг с другом за пограничные клочки территории, изображая из себя великих деятелей, и упиваться своей властью. В каждой из испаноамериканских республик установился некий цикл, простой и надёжный. Правит диктатор, против него поднимается революционный вождь. Он свергает диктатора, садится на его место и сам становится таким же диктатором. Через некоторое время против него поднимается новый революционный вождь, он свергает уже его и сам тоже становится диктатором, как и предшественник. И так до бесконечности, 200 лет по кругу. Народ же не выиграл ничего.
Ещё о чем хочу сказать, о нелепости термина «Латинская Америка». Этот термин придуман и вброшен в оборот американскими масонскими кругами для того, чтобы заставить южноамериканских испанцев забыть свою истинную национальность, свои корни, деформировать национальное сознание. Дескать, они не испанцы, а некие «латиносы». На самом же деле никто из них не говорит на латыни, все на испанском языке.
На этом мы поставим точку в обзоре истории Испанской Америки вообще, и перейдем к истории самого северного её обломка – Мексики.
(Продолжение следует)….
Часть II
Напомню краткую канву событий. После пленения и расстрела Мигеля Идальго его заместил другой революционер, Морелос, сын индейца и негритянки. Защитниками прав Фердинанда VII революционеры больше не притворялись, провозгласили Мексиканскую республику. После того, как Морелос в свою очередь был разбит, взят в плен и расстрелян, остатки его сторонников распались на примерно с десяток формирований, действовавших в разных районах Мексики (тогда Новой Испании). Можно назвать их бандами или партизанскими отрядами, или незаконными вооруженными формированиями, или бандформированиями – это зависит от точки зрения. Провести грань здесь трудно. В их добивании выдающуюся роль сыграл полковник Аугусто Итурбиде, тогда верно служивший королевской стороне. Как показали дальнейшие события, никаких искренних убеждений у него не было, только карьеризм. До определенного момента ему казалось, что королевская сторона берёт верх и выгоднее служить королю, чем революционерам. И он служил очень хорошо, со вверенными ему войсками настигая и уничтожая одну банду за другой вместе с их главарями. Так в короткое время он истребил их почти все. Остался лишь один революционный отряд Висенте Гереро, метиса, действующий в горной местности. В это время в Южной Америке ход боевых действий складывался не в пользу монархистов и хуже того, смута началась в самой европейской Испании. Вернувшийся на трон после разгрома Наполеона Фердинанд VII сосредоточил в порту Кадис 20-тысячную армию для отправки морем в Южную Америку против Боливара. Если бы она отплыла и доплыла, и соединилась с венесуэльскими монархическими войсками, то Боливару точно бы пришел каюк. И здесь испанские либералы в погонах, аналог наших декабристов и, кстати говоря, их кумиры, нанесли своей стране сокрушающий предательский удар. Они взбунтовали эту армию под предлогом установления в Испании конституционного либерального правления. Зачем плыть через Атлантический океан, преодолевая морскую болезнь, а затем воевать с Боливаром в Южной Америке? Не проще ли прогуляться до Мадрида, ограничить власть короля, посадить на верху своё правительство, а самим встать в положение преторианцев, которым на фронт уже идти не надо? Этот дезертирский мятеж напоминал и наш заговор декабристов, и наш февраль 1917 года в одном флаконе.
Только в отличие от февраля там не было убийства офицеров, а наоборот, офицеры-революционеры руководили этим дезертирским мятежом. Мятежники вошли в Мадрид. Короля Фердинанда VII оставили в качестве формального главы государства, но практически лишили власти. Главарь заговора Риега получил чин генерала. Было создано леволиберальное правительство, а предавшие и бросившие южноамериканских монархистов без помощи мятежники получили официальный статус «армии наблюдения». Эта преторианская гвардия теперь должна была наблюдать, чтобы в государстве никто не посягал на либеральное правление. У короля Фердинанда VII ещё оставалась своя гвардия, хотя и небольшая. Между гвардейцами короля и «армией наблюдения» не замедлила вспыхнуть острая ненависть, которая закончилась тем, что озверевшая «армия наблюдения», превосходившая числом, устроила бойню, переубивав королевских гвардейцев. В провинциях против «армии наблюдения» поднялась «армия веры» - крестьяне-партизаны, руководимые священниками, типа шуанов Вандеи. Большого труда и нескольких лет времени потребовалось Фердинанду VII, чтобы наконец разогнать эту «армию наблюдения», отправить на заслуженную виселицу её главаря Риегу, помножить на ноль либералов и восстановить нормальный порядок в самой европейской Испании. По этой-то причине защитники испанского национального единства в Южной Америке не получали помощи из метрополии.
В разгар всех этих событий полковник Итурбиде решил, что королевская сторона падает, и задумал сыграть в свою игру. Он договорился с Висенте Гереро, тем самым, которого не успел разгромить и уничтожить как всех остальных таких же, о совместном походе на Мехико. В городке Игуала полковник издал манифест «Обращение к жителям Новой Испании», более известный как «план Игуала». Краткая суть его такова. Новая Испания становится независимым от старой Испании государством, но монархическим – Мексиканской Империей.
В состав этой Мексиканской империи кроме собственно Новой Испании должны войти ещё провинции генерал-капитанства Гватемалы (Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа, Коста-Рика). На престоле Мексиканской империи должна быть та же династия – Испанский королевский Бурбонский Дом, только другой её представитель, нежели король Испании. Или даже тот же король Фердинанд VII, но с тем, чтобы после себя он назначил Испании и Мексике разных наследников. Уроженцы старой европейской Испании, занимающие в Мексике административные посты, остаются на своих местах и остаются навсегда жить в Мексике, становятся мексиканцами. Пока новый император не прибыл или пока им остаётся Фердинанд VII, в Мексике создается Регентский Совет, высший орган управления, куда должен в обязательном порядке входить сам Итурбиде. Он рассчитывал играть там главную роль.
Нельзя не отметить, что раз уже Испанская держава распадалась, то «план Игуала» в его первоначальном варианте был из всех плохих вариантов наименее плохим, почти хорошим, намного лучше, чем Мексиканская республика. И судя по тому, что Итурбиде, взяв власть, действительно послал послов в Испанию договариваться о том, кто из королевской семьи будет мексиканским императором, он сначала не планировал поиграть в Бонапарта и становится императором самому. Но аппетит приходит во время еды. Провозгласив «план Игуала» он не пошёл на Мехико сразу же, ждал подхода Висенте Гереро, а тот медлил, сомневаясь, подозревая ловушку. В этот период из полка Итурбиде начали дезертировать солдаты. Дезертировало до трети. У королевских властей в Мехико были все возможности не только для сопротивления, а для победы. Королевских войск было больше. Солдаты Итурбиде не были мотивированы воевать против своих в союзе с недобитыми революционерами, потому и дезертировали, оставшиеся не стали бы драться. Будь в Мехико решительный военачальник типа Михельсона или Обернибесова – мятеж был бы быстро ликвидирован. Рейд на Игуалу и Вера-Крус, солдаты Итурбиде сразу сдаются и оправдываются, что они ни при чём, Итурбиде арестован, остается только делать облаву на отряд Гереро, включив в состав облавщиков и бывших подчиненных Итурбиде. Но такой решительной фигуры в Мехико не было. Единственной такой фигурой был сам Итурбиде, только не имел верности. Дождавшись, наконец, отряд Гереро, он двинулся на Мехико и бескровно вошёл в него, взяв власть. Королевские власти и войска не оказали сопротивления. Так как Итурбиде выступал под монархическими лозунгами и был вроде как «свой» ещё совсем недавно, то его не считали таким же врагом как Идальго и Морелоса. Была провозглашена Мексиканская Империя. Гватемальцы тоже сразу к ней присоединились. Это было в 1821 году. В Испании как раз правила «армия наблюдения». В Венесуэле, аудиенции Кито (будущем Эквадоре) и Перу (включая Верхнее Перу, еще не ставшее Боливией) монархисты еще продолжали сопротивление. В этой ситуации королю Фердинанду VII нужно было подавить в себе чувство гнева и помыслить рационально. Есть ли возможность доставить во все испаноамериканские области сразу достаточное количество войск, готовых выполнять свой долг и не бунтовать самим, на достаточном количестве кораблей, всех подавить, всех смутьянов перевешать и восстановить во всей Испанской Америке старый порядок? Если такая возможность есть, то надо это сделать. Если же такой возможности нет, а её не было, тогда нужно было попытаться расслоить своих врагов, пойдя на уступки умеренным из них, сделав их из врагов друзьями, и заключить союз с умеренными против крайних. Возможность такая была. На севере Испанской Америки это был Итурбиде, а на юге в Аргентине – дон Пуэйреддон, возглавлявший самостийное правительство в Буэнос-Айресе. Он тоже склонялся к монархии, к Аргентинскому королевству, а самое главное, к этому же склонялись депутаты, собравшиеся на конгресс в городе Тукуман. Они приняли резолюцию о желательности для Аргентины монархического устройства. У Фердинанда VII было два родных брата, ещё родственники Пармские Бурбоны, ещё одна ветвь династии, живущая в Испании, и ещё дядя Фердинанд, король Неаполя и Сицилии, а у него два сына. Короче, было кого отправить на Мексиканский и на Аргентинский престолы. Да, надо было в той ситуации признать независимость Мексиканской империи и Аргентинского королевства с тем условием, что они выберут себе монархов из Испанского Бурбонского Дома. Тем более, что мексиканские послы именно этого и просили. Тогда произошел бы испанский аналог мирного семейного монархического раздела Португалии и Бразилии. Отправив одного из своих близких родственников императором в Мексику, Фердинанд VII должен был поставить ему условием, что он с мексиканской армией ударит на Боливара с севера и тем поможет перуанским защитникам испанского единства, которые всё ещё воюют с ним с юга. Это было бы нужно и самой Мексиканской империи, ведь Боливар контролировал Панаму, которая является частью Североамериканского материка, а не Южноамериканского, следовательно, должна входить в состав Мексиканской Империи как Гватемала. Да, Мексика и Аргентина не были бы уже одним государством с Испанией, но были по-прежнему под властью испанской королевской династии и под испанским влиянием, они все трое составляли бы некое подобие семейного союза, и сами Мексика и Аргентина были бы консервативными католическими монархическими государствами, а не леволиберальными республиками.
Но Фердинанд VII упёрся. Его родные братья, глядя на старшего брата, тоже отказались самовольно отправиться в Мексику и занять там трон. Мексиканским послам следовало бы ехать дальше в Неаполь и предложить корону принцу Леопольду, младшему сыну неаполитанского короля Фердинанда, то есть двоюродному брату Фердинанда VII. Но тем временем, пока они и Фердинанд VII тянули кота за хвост, в Мексике изменилась ситуация. Итурбиде, уже не полковник, а генерал, подумал, что раз Фердинанд VII и его братья так несговорчивы, то не занять ли трон ему самому? А что? Был же Бонапарт императором Франции. Чем он, Итурбиде, хуже Бонапарта? Разве он не такой же великий полководец? Своё воцарение он обставил так же, как Борис Годунов, не так юридически изящно, но примерно по той же схеме. Собрал в Мехико толпу, толпа начала умолять его возложить корону на себя, Итурбиде для вида поломался, а затем «дал себя уговорить». Теперь он был не генерал Аугусто Итурбиде, а император Мексики Агустин I.
Теперь представьте себе, что сразу подумали все остальные мексиканские генералы и полковники. «А что, так можно? А почему тогда он, а не я?» Если для того, чтобы стать императором Мексики, совсем не обязательно принадлежать к законному королевскому роду, если им мог стать удачливый генерал, совершивший военный переворот, то почему им не может стать любой другой удачливый генерал? Именно так думал генерал Санта-Анна, ещё один безыдейный карьерист, в своё время верно служивший королю под началом Итурбиде, затем участвовавший в походе Итурбиде на Мехико. Сначала он захотел стать родственником Итурбиде и наследником престола, для чего задумал жениться на его сестре бальзаковского возраста. Та, однако, его ухаживания отвергла. Тогда, раз не получилось стать наследником престола, он решил, а не стать ли ему президентом республики? Он, начальствуя в Вера-Крусе, сговорился с тем же Висенте Гереро, и они вместе подняли мятеж против императора. Момент оказался как нельзя более удачным. Итурбиде никто не любил. Монархисты, согласившиеся на «план Игуала», были в шоке от его беззаконного воцарения, революционерам никакой император был не нужен вообще, ни законный, ни самозванный, безыдейные карьеристы ему завидовали.
В один миг на одном гектаре с «императором Агустином I» не осталось никого, никто не стал его защищать. Все его одинаково ненавидели и считали выскочкой, хотя и с разных позиций. Ситуация с походом Итурбиде на Мехико повторилась один в один. Санта-Анна и Гереро беспрепятственно и бескровно вошли в столицу, никто не оказал им сопротивления. Итурбиде был низложен и выслан из Мексики. Провозглашена республика. Санту-Анну в этот раз президентом не избрали, изберут потом. К власти пришли революционные либералы. О том, что было у них в голове, кому они поклонялись и чьими моральными лакеями были, красноречиво говорит название, которое они дали своему государству. Соединенные Мексиканские Штаты. Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа и Коста-Рика отпали, провозгласив себя независимыми республиками. Заслуженному революционеру товарищу Гереро не повезло, его прикончили свои. Либеральное правительство обвинило его в подготовке очередного мятежа и приговорило к расстрелу.
Что же касается Итурбиде, то он не смирился с утратой. Только что же был императором Мексики! Как так?
Навербовав шайку наёмников, он высадился на побережье Мексики, чтобы поднимать восстание своих сторонников и возвращать себе престол. Неизвестно, на каких именно сторонников он рассчитывал. Их не было. Возможно, его вдохновлял пример Наполеона, бежавшего с острова Эльба и на короткое время вернувшегося на французский трон, то повторить наполеоновские 100 дней ему не удалось. Никто в его пользу не восстал, никто к нему не присоединился, а высланный на побережье военный патруль либерального правительства, дав несколько выстрелов, разогнал его шайку и взял самого Итурбиде в плен. Его сразу расстреляли без долгих проволочек. Так и кончился мексиканский бонапартик, не имевший принципов, убеждений и верности своему законному королю.
Нет необходимости подробно описывать ту чехарду диктатур и переворотов, которая происходила в Мексике в последующие десятилетия. В среднем военный переворот происходил каждые 3-4 года плюс-минус год. Тот же Санта-Анна много раз захватывал власть, его свергали, он набирал вооруженных сторонников и снова захватывал, его опять свергали и т.д. Идеология всех этих диктатур была революционно-либеральная, вот что важно.
Словосочетание «либеральная диктатура» многим будет резать слух, потому что современная либеральная пропаганда такова, что вот есть диктаторы, враги демократии, а есть либералы, которые за свободу слова и прочие свободы. Это заблуждение. Любые революционеры, любые либералы всегда понимали свободу слова исключительно как свободу своего слова и как наступление сапогом на горло всем, кто не согласен с ними. Тот же революционный генерал Сан-Мартин в Южной Америке говорил: «Берегитесь, чтобы потомки не научились говорить о рабстве без негодования и о свободе без восторга». Очень беспокоился человек, как бы потомки не стали думать независимо, не так, как хочется ему, Сан-Мартину. «Рабством», понятное дело, он называл власть законного короля, а «свободой» власть какого-нибудь диктатора из революционеров.
В Германии в тот же период студент-либерал Карл Занд заколол кинжалом реакционного писателя Отто Коцебу. Его вина состояла в том, что он писал не то, что либералам хотелось бы читать. В «февралистской» России 1917 года при Керенском никакой всеобщей свободы слова не было. Газета «Русское Знамя» была разгромлена и закрыта, «Союз Русского Народа» и «Союз Михаила Архангела» запрещены. Свобода слова была только для революционеров – большевиков, меньшевиков, правых эсеров, левых эсеров, анархистов, «кадетов» (конституционных демократов). Вот они могли сколько угодно агитировать, собирать митинги и съезды, яростно спорить друг с другом совершенно свободно. Но всякий контрреволюционер, монархист, консервативный русский националист должен был заткнуться и молчать, никакой агитации вести ему было нельзя, никаких съездов собирать тоже, к выборам в Учредительное Собрание монархисты допущены не были. Человеком и гражданином, имеющим право говорить и участвовать в политической жизни, решать судьбу своей страны считался только революционер, на всякого заговорившего контрреволюционера смотрели с удивлением и недоумением, как на заговорившую валаамову ослицу. Продолжаем примеры либеральной «свободы». Кровавый 1993-й год, надеюсь, помнят все. Блокировку Трампа в Твиттере тоже. Когда Дмитрий Дёмушкин говорит: «Лучше свободно спорить с либералами в телестудиях, чем сидеть в путинской тюрьме», он прав во второй части этого тезиса, но не прав в первой. Действительно, нет ничего хорошего в том, чтобы сидеть в путинской тюрьме по пресловутой 282-й статье, то есть за инакомыслие, но вот победившие либералы ни в какие телестудии спорить его не позовут. Его объявят фашиком, нациком, отбросом общества, с которым приличному политику неуместно опускаться до дискуссии. Ни к какой телестудии его не подпустят даже близко, и хорошо ещё, если не посадят так же как путинская власть. Предполагать в либералах терпимость и любовь к плюрализму мнений есть ошибка. И в частности, в Мексике 20-х -30-х годов 19 века сменяющие друг друга диктаторы отнюдь не были пацифистами – они свергали друг друга вооруженной рукой без всяких демократических процедур, а расстрелять политического противника для них было то же самое, что убить муху. Но вот их идеология была либеральная. Это проявлялось в двух вещах. Во-первых, начали прижимать Церковь. Земли монастырей конфисковали, священников ограничивали в избирательных правах, запрещали ходить в сутане вне церкви. Называлось это «борьба с клерикализмом». Что такое «клерикализм», и кто такой «клерикал» ни один либерал внятно объяснить не мог, под этим словом просто понимали любого христианина. Во-вторых, либерализм махровым цветом расцвел в национальном вопросе. Северные земли Мексики были слабо заселены, пожалуй, даже слабее, чем Дальний Восток России сейчас. По прериям Техаса и Новой Мексики кочевали не признающие ничью власть апачи, команчи и навахо. Испанского и метисного населения было очень мало, особенно в Техасе. На эти земли жадно смотрели соседи, кумиры мексиканских революционеров, - США. Между тем, недостатка людей в Мексике не было. В более южных её областях жило много безземельных и малоземельных метисов. Так исторически сложилось, что у индейских общин земля была, они были защищены ещё указами испанских королей. У чистокровных испанцев, называемых «креолы», земля была тоже. Самым же непристроенным сословием людей оказались метисы. Они увеличивались в числе за счёт естественного прироста, и некоторые люди уже тогда предполагали, что со временем они поглотят и чистокровных испанцев, и чистокровных индейцев. В общем так и случилось, ибо нынешняя Мексика – это страна метисов. Правильной государственной политикой и для Новой Испании (королевской) и для Мексиканской Империи, и для Мексиканской республики было бы массовое переселение всех малоземельных метисов в Техас. Там бы они превратились из проблемного лишнего населения в пограничный щит страны. Вопрос об американском захвате Техаса и прочих северных земель снялся бы с повестки дня сам собой. Но у мексиканских либералов мысли были другие. Хотят американские ковбои переселяться в Техас? Да пожалуйста! Пусть только примут мексиканское гражданство. Хотят ещё дальше в Калифорнийскую долину? Вообще отлично. У францисканских монастырей в Калифорнии конфисковали землю и раздали американским англосаксонским поселенцам. Нанесли удар по «клерикализму». Они не той национальности, не той крови, не той веры и говорят не на том языке? Ну и что, какая разница. Был бы человек хороший, а национальность, да причём здесь национальность. Если они не нарушают законов, платят налоги, то какая разница с кого налоги брать – с испанца или англосакса. Национальность теперь только одна – гражданин Мексиканской республики, а от кого он происходит, на каком языке говорит, к какому народу себя относит – чисто его личное дело. Умный порядочный человек никогда не сделает себе проблемы из людей другой национальности. Только дремучий тупой шовинист может увидеть здесь проблему. Это националистический предрассудок. И вообще, разве вы не знаете, что по масонскому мудрому учению все народы должны объединится в единое человечество, а все государства – в единую Всемирную республику, Соединенные Штаты Мира. И заселение Техаса и Калифорнии (Новой Мексики и Аризоны в меньшей степени) американскими ковбоями, принявшими мексиканское гражданство, пошло ударными темпами. Дело, однако, в том, что существуют железные законы этногенеза, законы жизни. Их нельзя отменить никаким указом, декретом, декларацией. Они существуют независимо от всех либеральных масонских теорий. Они не теряют силу из-за того, что какой-то либерал не хочет их видеть. Они могут казаться либералу нетолерантными и неполиткорректными, но им всё равно. Нетолерантным, например, является закон всемирного тяготения, согласно которому, если человек упадёт на землю с большой высоты, то покалечится или убьётся, но закон не перестаёт действовать из-за этого. Так и с государствами. Массовое заселение пограничных земель одного народа представителями соседнего народа всегда в итоге ведёт к сдвигу государственной границы. Это закон. Никак иначе быть не может. Нам это известно по более свежему примеру сербского Косово, где расплодившиеся албанские мигранты, переселившиеся на эту сербскую землю из соседней Албании, стали резать и выгонять коренное сербское население и при поддержке американцев создали свою республику – очаг бандитизма, наркоторговли и даже торговли человеческими органами. За полтора века до Косово тот же процесс происходил в северной половине бывшей Новой Испании, только без такого бандитизма, как албанский. В один прекрасный день англосаксонские ковбои, увидев, что их в Техасе теперь 90% населения, сказали: «А здесь больше не Мексика. Теперь Техас – штат США. Мы, местные жители, так решили». Мексика рыпнулась было, послала войска. Только ковбои были лучшими воинами – и на лошадях скакали лучше, и стреляли быстрее. Это мы хорошо представляем даже по фильмам-вестернам.
Мексиканскую армию расколошматили. Техас был принят в состав США. Этого американцам показалось мало. В 1848 году произошло два мировых события, одно мелкое и малозначительное, а второе действительно важное. Мелкое и малозначительное – во Франции произошла очередная революция, был свергнут король Луи-Филипп Орлеан, а вместо него на престоле оказался император Наполеон III, племянник первого Наполеона. Действительно важное – произошла американо-мексиканская война. Американцы вторглись в Мексику, разгромили её довольно быстро (ведь за её спиной больше не стояли ни европейская Испания, ни южноамериканские испанские области) и отняли всю северную половину её территории. Один из великих американцев, если не подводит память Фенимор Купер, тогда сказал: «Только теперь наша страна стала по-настоящему великой». Так и есть, достаточно взглянуть на карту. Что же до современной Мексики, то это уполовиненная Мексика – южная половина того, что было. Любой мексиканский историк-патриот, желающий понять, как так случилось, что его страна лишилась половины своей исторической территории, должен, идя по цепочке причинно-следственных связей, найти виновных – Итурбиде, предавшего свой собственный «план Игуала» и тем лишившего Мексику стабильной консервативной монархической власти, и революционеров-либералов, пришедших вслед за Итурбиде и пригласивших врагов-ковбоев на земли своей страны. Именно для них любой мексиканский патриот должен построить у себя в уме мысленную виселицу. Если бы «план Игуала» был реализован в его первоначальном виде – консервативная католическая Мексиканская Империя с законным императором из Испанского Королевского Бурбонского Дома, то не было бы ни отпадения гватемальских провинций, ни внутреннего бардака и хаоса, ни либерально-изменнической политики в национальном вопросе на северных землях. Земли Техаса были бы розданы не американским ковбоям, а своим испано-мексиканцам, уж это Бурбоны понимали очень хорошо. Мексиканцы того времени может быть и не понимали этого так чеканно, потому что за три десятка лет революционного правления была вбита в головы антииспанская и антибурбонская свидомость, в обязательном порядке включающая в себя ненависть к прежней Новой Испании, культ Идальго и Морелоса и теорию о том, что они не испанцы, а «мексиканская нация». Но всё же некоторые умные люди о чём-то таком догадывались, потому что после потери половины территории возникает монархическое движение, ратующее за создание Второй Мексиканской Империи. И они даже поняли и приняли за аксиому, что мексиканским императором не может быть никакой мексиканский генерал или полковник, а только представитель какой-либо настоящей старой династии, приглашенный со стороны в качестве верховного арбитра, стоящего над всеми. Но вот именно «какой-либо династии со стороны» без привязки к Испанскому Бурбонскому Дому. Таким монархистом стал даже сын Морелоса. |
