Немало бед пережил за свою многовековую историю русский город Великие Луки. Бесконечные набеги иноплеменников, войны, разорения. В ХХ веке он также испытал не менее сильные потрясения, особенно, в период Гражданской войны, в годы так называемого «военного коммунизма» (1918-1921 гг.), когда жителей города расстреливали по приговору ревтрибунала, возглавляемого неким Ботвиным.
К сожалению, одна из улиц Великих Лук, район бывшей «Веденщины» (там некогда был женский Введенский монастырь и кладбище), и сегодня продолжает носить имя этого палача кадровых офицеров, купцов, дворян, священников, родственников тех, кто сражался в рядах Белой Добровольческой Армии. Вся вина отправляемых в расход людей заключалась лишь в том, что они принадлежали к классовым врагам, не относились ни к «красному пролетариату», ни к «трудовому крестьянству», были «идейными» врагами советской власти.
Почетный гражданин Великих Лук Андрей Лопырев, автор книг «Город моего детства» и «Прогулки в прошлое. Очерки истории Великих Лук конца ХIХ-первой четверти ХХ века», проживавший в городе до революции и знавший многих его обитателей, на вопрос краеведов о том, где расстреливали неугодных большевицкой власти заложников, письменно свидетельствовал 22 мая 1999 года (Андрей Павлович к тому времени жил в Петербурге, где, собственно, и родился) следующее: «А расстреливали в 20-х годах (...) у ограды Казанского кладбища, у стены, которая шла вдоль реки. Расстреливать тогда называлось – поставить к стенке. И, действительно, осужденного ставили спиной к ограде Казанского кладбища и завязывали ему глаза.
Трудно сказать, для чего осужденному завязывали глаза. То ли для того, чтобы он перед смертью не упал в обморок от ужаса, глядя на нацеленные на него винтовки, то ли потому, что не всякий палач мог смотреть в бесстрашные глаза своей жертвы. А позже, для простоты, чтобы не тратить лишнего времени, начали ставить к стенке лицом. Напротив осужденного выстраивалось пять красноармейцев и по команде: «По врагу революции – огонь!» раздавался залп, и ... души убиенных отлетали к темнеющему вечернему небу».
В отношении карателей, представителей новой власти, обещавшей оккупированному ею народу только светлое, но беспросветное будущее, Андрей Павлович Лопырев уточнял: «... А ревтрибунал – это было три человека, которые одновременно проводили следствие, суд и выносили приговор: либо убить человека, либо отправить его в концлагерь, и которые руководствовались не законом, а своей революционной совестью. Никаких защитников или присяжных заседателей при этом не полагалось...».
Почетный гражданин Великих Лук, любитель городской старины в своем письме упоминал даже и о тех расстрелянных заложниках, кто политикой совершенно не занимался: «А заложники это были люди, никакого отношения к «контрреволюции» не имеющие. Это были или родственники, или друзья подозреваемого, или сослуживцы. Их арестовывали, брали в залог, и если подозреваемый не выполнял какого-то объявленного ему условия, например, явиться в ЧК, - то заложников, то есть совершенно невинных людей, расстреливали.
На полянке, между роковой стеной Казанского кладбища и рекой, было «кладбище казненных», десятки безымянных простых холмиков глинистой земли, без оград, крестов и надгробий. Изредка, на каком-нибудь холмике появлялся скромный букетик полевых цветов...»
Но расстрелы в Великих Луках продолжались и в 30-е годы ХХ века. Красный террор не утихал. Полнился список жертв политического сыска в стране «советов», в больших и малых ее городах, где репрессиям подвергались как люди среднего поколения, так и старики, подростки и даже дети. К примеру, те, кто принадлежали к семьям офицеров Гвардейских полков Императорской Армии. Такие еще оставались в Ленинграде-Санкт-Петербурге, и Сергей Волков доказательно излагает это в своей замечательной книге «Трагедия русского офицерства». А в городах провинциальных, таких, как Великие Луки, где родился последний Командующий Балтийским Императорским Флотом вице-адмирал Адриан Непенин, оставались еще дворяне, представители купеческого сословия, отставные офицеры, монашествующие, изгнанные из закрытых обителей, семьи священников, люди, которые хранили Великолукскую старину, которых периодически арестовывали и отправляли в концентрационные лагеря или в ссылку. Продолжались в Великих Луках и расстрелы... Тема неудобная для некоторых исследователей до сих пор. Впрочем, и с материалами по ней не густо.
«Где расстреливали в Великих Луках в 30-е годы, - писал Андрей Павлович Лопырев, чей отец был арестован еще в 1919-м и умер в тюремной больнице в Харькове, - я не знаю. Знаю, что тогда расстреливали в день уже не одного и не пять человек, а десятки, и вся прежняя церемония казни была рационализирована: осужденного выводили из камеры в коридор или на тюремный двор и выстрелом из пистолета в затылок пристреливали... Может, это делалось во дворе городской тюрьмы, что была в крепости (Великолукская земляная крепость построена по Указу Государя Петра Первого – прим. Л.С.), а, может быть, в подвалах здания ГПУ на Борисоглебской улице» (здесь находились и сейчас находятся подвалы Вознесенского женского монастыря – прим. Л.С.).
К тому времени, как сообщал Андрей Павлович, «кладбища казненных», что находилось у западной стены церковного, Казанского кладбища, уже не было: на этом месте построили сооружения городской водонапорной станции. Там и сегодня находится городское предприятие «Водоканал». Как написал Лопырев, построили, и «концы в воду!».
А вот, черепа с пулевыми отверстиями, обнаруженные в 90-е годы, во время восстановления Свято-Вознесенского собора, непосредственно в подвале под самим храмом, могут вполне быть останками жертв «красного террора» конца 30-х годов. Ведь со стороны Борисоглебского придела этот собор окаймляет упоминаемая Лопыревым Борисоглебская улица, носившая позже имя палача Урицкого, а теперь как-то сама по себе исчезнувшая из обихода горожан. Черепа же, найденные в подвале храма, были аккуратно сложены по указанию тогдашнего благочинного Великолукского церковного округа архимандрита Сергия (Стурова) в небольшой ящик и переданы в руки спецслужб. Но тайна их до сих пор остается не раскрытой. Ответ на вопрос, откуда взялись в подвале останки людей с признаками насильственной смерти, органы службы безопасности дать не удосужились. Хотя одно известно: во время 2-й Мировой войны постройки закрытого в 1925 году монастыря не использовались гитлеровцами как опорный пункт сопротивления при штурме Великих Лук советскими войсками, в отличие, скажем, от более древнего мужского Троице-Сергиева монастыря. А это значит, что и черепа с пулевыми отверстиями принадлежат исторической хронике других десятилетий.
Мы часто любим повторять: «Никто не забыт, ничто не забыто». Но так ли это на самом деле? Не избирательна ли порой наша память?
30 октября потомки жертв политических репрессий будут вспоминать своих близких, погибших в ГУЛАГе или расстрелянных по приговору тех, кто проводил тотальный геноцид русского народа, уничтожая его цвет, подвергая сомнению само понятие правды и права. Божественной правды и Божественного права, данных человеку от века. Забыть об этом – значит, свернуть на прежние кровавые пути.
И еще. Несколько слов хочется сказать об Андрее Павловиче Лопыреве, посвятившему жизнь авиационному приборостроению, как понимаю теперь, не случайно спросившего меня в одном из писем: «Откуда у Вас такая почти материнская любовь к Белому Движению?»
В годы Гражданской войны судьба его семьи раскололась на две неравные части. Старшие братья Андрея Павловича – Иван, Александр и Павел стали Белыми воинами, других – Владимира и Алексея, мобилизовали в Красную армию. Судьбы «белых» братьев очень интересны. Так, Иван, участник Великой войны, до 1919-го сражался в рядах Белой Армии и погиб; Александр встретил 1917 год на Румынском фронте, где вступил в отряд Добровольцев под командованием Генерального Штаба полковника М.Г.Дроздовского и проделал весь знаменитый поход «Яссы-Дон» со своим командиром. Воевал в составе Добровольческой Армии, еще в августе 1920 года подпоручик Александр Лопырев состоял в пулеметной команде 2-го батальона 1-го стрелкового полка генерала Дроздовского в Крыму, но далее его следы теряются...
Более удачливой, что ли, стала судьба Павла Лопырева. Отказавшись служить гетману Скоропадскому, вместе с офицерами Ингерманландского гусарского полка, захватив в полковом храме Чугуева старинную боевую святыню – Петровский штандарт 1712 года, Павел отправился на Дон. В августе 1918-го вступил в 1-ю Кавалерийскую дивизию генерала П.Н.Врангеля, а после создания разведывательного эскадрона при штабе дивизии, ставшего потом Ингерманландским гусарским дивизионом, вошел в его состав. С Врангелем поручик Павел Лопырев эвакуировался из Крыма в ноябре 1920 года на пароходе «Рашид-паша». Константинополь, Дубровник, Белград... Таков путь этого русского офицера-изгнанника, члена Общества Галлиполийцев, достойно окончившего свои дни в 1971 году в югославской столице, сумевшего посетить город юности, Петербург, в дни так называемой «оттепели» и встретиться там с братом Андреем, не только конструктора, работавшего на нужды обороны, но большого краеведа, на книги которого сегодня так любят ссылаться исследователи и архивисты Великих Лук.
А вот сведения о Белых воинах Лопыревых мне удалось почерпнуть в замечательном очерке еще одного великолучанина, заместителя начальника Российского Архивного Агентства Андрея Викторовича Юрасова, - «Андрей Павлович Лопырев: «... а по склонности я – историк», или Возвращение в прошлое». Низкий ему за это поклон.
Людмила Скатова
Русская Стратегия |
