Закатилася зорька за лес, словно канула,
Понадвинулся неба холодный сапфир.
Может быть, и просил брат пощады у Каина,
Только нам не менять офицерский мундир.
Затаилася речка под низкими тучами,
Зашептала тревожная черная гать,
Мне письма написать не представится случая,
Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.
А на той стороне комиссарский редут - только тронь, а ну! -
Разорвет тишину пулеметами смерть.
Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,
Чтоб в последней атаке себя не жалеть.
И присяга ясней, и молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком мое сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Растревожится зорька пальбою да стонами,
Запрокинется в траву вчерашний корнет.
На убитом шинель с золотыми погонами.
Дорогое сукно спрячет сабельный след.
Да простит меня все, что я кровью своею испачкаю,
И все те, обо мне чья память, крепка,
Как скатится слеза на мою фотокарточку
И закроет альбом дорогая рука.
Эту замечательную песню, исполненную Валерием Агафоновым в кинофильме "Личной безопасности не гарантирую", написал забытый поэт-бард 60-х годов Юрий Аркадьевич Борисов, продолживший линию белых поэтов русской эмиграции. Он родился за год до гибели Арсения Несмелова в 1944-м году в Уссурийске Приморского края. Мать работала кассиршей, кондуктором трамвая, отец был молотобойцем. По окончании войны семья перебралась в Ленинград, где Борисов воспитывался, в основном, в детдоме Ждановского района на Каменном острове.
После школы с 14 лет он учился на токаря-револьверщика в ремесленном училище, где познакомился с Валерием Борисовичем Агафоновым, бывшем на 3 года старше его и пережившим блокаду. Не имея никакого музыкального образования, Агафонов виртуозно играл на гитаре, а пел так, что после него очень трудно было слушать кого-либо еще. После окончания ремесленного училища судьбы товарищей сложились по-разному. Агафонов работал шлифовальщиком, рабочим сцены, электриком, радистом, участвовал в художественной самодеятельности… А Юрий Борисов ещё во время учебы получил срок за мелкое хулиганство, около 3-х лет был в подростковой колонии в Липецкой области. Позже еще раз попал в колонию за кражу. Освободившись, лет в 18-19 поступил в школу парикмахерского мастерства. По специальностям почти не работал — берег руки для игры на гитаре. На 7-струнной гитаре и аккордеоне играла его мать, и Юрий в подростковом возрасте начал играть на гитаре, и впоследствии даже преподавал игру на этом инструменте. Позже Юрий Аркадьевич получил ещё немало специальностей, но так нигде и не работал, а потому регулярно получал строки за «тунеядство».
Судьба свела Борисова и Агафонова вновь. Валерий Борисович, знавший о своём смертельном заболевании (порок сердца), активно работал. По рекомендации В.В. Меркурьева посещал курсы Ленинградского института театра, музыки и кино, участвовал в сборных эстрадных концертах. Работал в Алтайской филармонии и Русском театре Вильнюса, пел в ресторане "Астория" в Ленинграде, под псевдонимом Ковач выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен, снялся в двух кинофильмах - "Личной безопасности не гарантирую" и "Путина". Стоило ему взять в руки гитару, как вокруг собиралась толпа. В подъезде его дома собирались почитатели таланта певца и слушали импровизированные концерты. Кто слышал его хотя бы раз, уже никогда не мог забыть этот чарующий, уносящий в прошлое, дивный голос. Везде собирались десятки людей, чтобы услышать изумительного исполнителя русских романсов. При этом попасть в официальную систему не было никакой возможности. Агафонов не вписывался в неё. Как не вписывался и поэт Юрий Борисов, который начал писать стихи ещё в детстве, посылал некоторые в газету "Ленинские искры", но их не печатали. Альянс этих двух талантливейших людей был неизбежен. Его плодом стал цикл белогвардейских романсов, каждое слово, каждый аккорд которых врезается в память и заставляет учащённо биться сердце.
Ностальгическая
Заунывные песни летели
В край березовой русской тоски,
Где-то детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.
Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше "Ура!"
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?
В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели
И махала рука из окна?
Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшимся в ряд,
Что застыли в серебрянных росах
За Отечество и за царя.
Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки - и вот,
Не меня ли в ЧеКа разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?
Когда Юрия Борисова спросили, почему он пишет о Белом Движении, он ответил «я был там». Конечно, физически он не мог воевать в Белой Армии, но сердцем, душой поэт сумел преодолеть временное расстояние, вжиться в то время, принять, понять и выразить всю её трагедию, всю боль.
Кроме поэтического таланта, Борисов обладал ещё даром композиторским и хорошими вокальными способностями. Татьяна Агафонова вспоминает: «У Юры исполнение особое было, был такой глубокий бас. Он вообще был очень музыкальный. Но Юру почему-то все время затирали. Обидно! Потому что все выходят петь, кому не лень, а Борисова никуда даже не включают. Мне хочется, чтобы Юру Борисова знали. Последние годы безумно хотелось, чтобы у него был концерт, и все увидели, насколько это прекрасный музыкант. Больше всего мне было обидно за его гитару. Но ничего не получилось. Человек просто не привык к эстраде. Да и больной он уже был очень. Чахотка... Он ведь был человеком, который не мог работать. Есть такие люди. Ну, не в силах он был подниматься в шесть часов утра и ехать на кирпичный, допустим, завод. Он мог только сочинять стихи и музыку, писать свои песни. Другая душа совсем. Кроме того, эта болезнь...
Я не представляю Юру в бархатном халате за чашечкой кофе. Этот человек ни за что бы не изменил стиль жизни. Он сам себе сотворил такую жизнь. Это уже судьба. Но ни о нем, ни о Валере я не могу сказать, что жили они несчастливо и ужасно. Жизнь их была счастливой, трудной, но счастливой. Даже у Юры Борисова, даже у Юры!.. Трагичной? Да. Но опять-таки когда человек ничего не переживает, откуда он чего возьмет? что сможет создать? А у них у обоих такая чуткость, такая восприимчивость ко всему была! Они могли понять все. Главное, что они - Юра, Валера – состоялись».
Романсы Юрия Аркадьевича стали известны за рубежом, но на Родине, разумеется, не могли быть в почёте. Валерий Агафонов так и не увидел своих пластинок. Незадолго до смерти в 1980-м году он, наконец, стал артистом Ленконцерта. Его выступления в ВУЗах сопровождались лекциями о поэзии и истории романса и всегда проходили при переполненных залах. Всего в репертуаре певца насчитывалось около тысячи песен и романсов, к некоторым из которых он сам сочинил музыку. Через четыре года Валерий Агафонов скончался в возрасте 43-х лет. А вскоре после смерти в России стали выходить его пластинки, и зазвучали белогвардейские романсы на стихи Борисова…
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не хватало ни дней, ни ночей
На сумбур мировой заварухи.
Как садились юнцы на коней
Да усердно молились старухи!..
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...
И не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...
Юрий Борисов в разное время работал грузчиком в магазине и на киностудии "Ленфильме", дворником, жил за неимением прописки в подвалах и на чердаках. В 1978-1979, отбывая очередной срок «за тунеядство» в колонии в Средней Азии, он заболел туберкулёзом. С этой тяжёлой болезнью поэт прожил более 10 лет и скончался в 1990-м году в больнице на Поклонной горе. «Своей судьбой и своими песнями русский поэт Юрий Борисов свидетельствует не только о трагичности бытия, но и возможности возвышенного человеческого существования в нечеловеческих условиях», - сказал о нём петербургский писатель Сергей Шишков.
По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я живу за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Моя щедрость - на зависть царям
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой у сонной дороги.
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.
Моя жизнь, словно краски холста, -
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
Песни Юрия Борисова и Валерия Агафонова вскоре зазвенели над Россией в исполнении «соловушки» Максима Трошина… Его называли «юным голосом, очаровавшим Россию», а он говорил, что таких, как он в России тысячи. Мальчик, кумиром которого был Игорь Тальков, с ранних лет писал музыку и стихи, наполненные горячей любовью к Родине. "Если бы меня позвали на "Утреннюю звезду", - сказал как-то Максим Трошин, - я не пошел бы. Они вытравливают все русское, все национальное. Я не пошел бы к ним потому, что они воспитывают для себя новое поколение дергунчиков. Людей, лишенных совести, мужества, стойкости, готовности защитить величие родных просторов, живущей в душе каждого славянина». Максим служил звонарём храма Тихвинской иконы Божией Матери. Семь лет он выступал с концертами в родном Брянске, Москве, Санкт-Петербурге, Волгограде... В пятнадцать лет его уже знала и любила вся Россия. Максим Трошин утонул в Десне, в тот день, когда вечером отходил поезд в Москву, чтобы везти его на вечер памяти Александра Невского летом 1995-го года. Ему не было ещё 17 лет. Записи его песен и ныне звучат в Союзе Русского Народа и Русском Национальном Соборе, у воинов "Альфы" и "Вымпела", в рядах ветеранов Афганистана и казаков, в Управлении внутренних дел и в студенческих аудиториях, в православных братствах и в семьях русских людей… И среди этих песен особое место занимают белогвардейские романсы Борисова, среди которых гимном звучит «Белая песня»:
Все теперь против нас, будто мы креста не носили
Будто аспиды мы бусурманской крови
Даже места нам нет в ошалевшей от боли России
И Господь нас не слышит, зови-не зови
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиды
Ждем холопскую пулю пониже петлиц
Вот уж год как Тобольск отзвонил по Царю панихиды
И предали анафеме души убийц
Им не Бог и не Царь, им не Суд и не совесть
Все им "Тюрьмы долой" да "Пожар до небес"
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей и невест
И глядят они долго нам вслед в молчаливом укоре
Как покинутый дом на дорогу из тьмы
Отступать дальше некуда - дальше Японское море
Здесь кончается наша Россия и мы
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга
Белый иней на стенах московских церквей
В черном небе ни радости нет, ни испуга
Только скорбь Божьей Матери по России моей.
Исполняя эту песню, сам автор говорил: «Эту песню я никому не посвящаю. Эта песня предназначена всем. Это наша история». Русскую историю Борисов хорошо знал и любил. И любил последнего русского Царя, чью резиденцию, Царское село, часто посещал, погружаясь в ставшую ему родной эпоху, в свой мир… «Я одно могу сказать, чем больше я слушаю Борисова, тем больше мне нравится, как он поет и играет, - говорил о нём певец Валерий Кругликов. - Он не врет нигде. Ни в словах, ни в музыке, ни в голосе... Русский человек, вообще, не врет - ему это незачем. Ни в каком смысле. Врет - значит нерусский...»
Е. Федорова
Русская Стратегия
| 
