Интервью директора ФСБ РФ Александра Бортникова, опубликованное в правительственной «Российской газете» (https://rg.ru/2017/12/19/aleksandr-bortnikov-fsb-rossii-svobodna-ot-politicheskogo-vliianiia.html ) в канун Дня работников безопасности, вызвало в российском обществе бурные споры и громкие заявления. Подчас с яркой эмоциональной окраской.
Большинство голосов раздавалось из двух лагерей – либерального (резко критические), и – назовем его так – окололубянского. Примером первого могут служить выступления многочисленной группы деятелей «болотного» толка (Шендерович, Улицкая, Пономарев, Акунин), примером второго – пассажи, прозвучавшие из уст ряда раскрученных специальных историков и журналистов вроде Е. Спицына или М. Шевченко. Они и заполнили собой основное информационное пространство. Едва ли не единственным, кто откликнулся на интервью А. Бортникова с позиций традиционно-русской общественности стал обозреватель радио «Радонеж» Сергей Худиев (http://radonezh.ru/monitoring/sergey-khudiev-fsb-po-svoim-zadacham-yavlyaetsya-protivopolozhnostyu-vchk-177583.html ).
Само интервью А. Бортникова можно разделить на две части: бесспорную и дискуссионную (я бы сказал – провокационную). Первую и основную часть диалога занял рассказ о деятельности органов ГБ по защите действительно государственных интересов (в войну, после войны), а также о задачах и реальных достижениях ФСБ в наше время: только с 2012 г. поймано 137 иностранных шпионов, задержано 25 000 нарушителей госграницы, предотвращено 23 теракта. Что тут сказать? Невозможно, оставаясь на почве здравого смысла, отрицать огромное значение специальных служб для всякого, в том числе и нашего, государства, его суверенитета, безопасности граждан. С этим никто и не спорит. Возражения, доходящие до резкого неприятия, вызвали экскурсы в историю, оценки организаций–предшественников ФСБ, сам подход к определению происхождения, корней, характера системы госбезопасности, а значит, и ее идеологии и границ дозволенного.
Как и следовало ожидать, история ФСБ выводилась А. Бортниковым исключительно из ВЧК, деятельность последней была признана оправданной и необходимой, а практиковавшиеся ею принципы и методы – обусловленными историческими условиями, «вызовами и угрозами, с которыми сталкивалось государство». Заметим: эта ссылка на интересы государства в описании истории органов ВЧК-ОГПУ-НКВД звучала в ответах руководителя ФСБ постоянно. И в ней, собственно, и заключалась главная уязвимость его позиции.
Ведь если исходить из защиты интересов общества, государства, а не какой-либо их группы, за точку отсчета истории отечественных спецслужб следовало бы принять возникновение какого угодно другого органа безопасности, только не ВЧК: Приказа тайных дел царя Алексея Михайловича, петровского Преображенского приказа, Третьего отделения времен Императора Николая I. Все они и на страже интересов России стояли, и существующими на те периоды законами ограничивались.
А что мы имеем в случае с ВЧК? Имеем структуру по защите узкоэгоистических интересов одной партии, причем, экстремистской. Ведь и сами большевики называли ВЧК «вооруженным отрядом партии». И не на охрану государственности и безопасности граждан были в первую очередь направлены ее усилия. То и другое для чекистов Дзержинского, в условиях, когда ради сохранения своей власти большевики вовсю торговали русскими землями и ресурсами, было делом второстепенным. Их главные усилия были направлены на удержание партийной власти, причем, любой ценой. Власть же была нужна большевикам не для укрепления закона и порядка (для этого не стоило и огород городить), а исключительно для осуществления своих партийных химер.
Оправдывая и идеализируя все это, А. Бортников между строк допускает, что содеянное большевиками можно повторить и в будущем. Мол, допустимо и агитацию за поражение своей страны и армии в военное время вести, и пользоваться услугами, врага, чтобы прорваться в отечество под лозунгом «превратим войну национальную в гражданскую», и получать от того врага деньги на такую же агитацию в воющей армии и тылу, и совершить вооруженный переворот, и – опять же ради удержания своей власти – залить страну кровью.
В этом контексте звучат неубедительно рассуждения о том, что ВЧК стояла на страже интересов государства. Большевики разваливали государство (в т.ч. и в период февральской революции), совершали государственную измену, объективно действуя в интересах Германского рейха, а окончательно развалив Армию и Флот, под диктовку того же врага торговали страной оптом и в розницу. И обеспечивала всю эту предательскую деятельность ВЧК, подавляя любое несогласие. Жестоко, кроваво, преступно.
Глава ФСБ считает деятельность ВЧК в период гражданской войны адекватной «угрозам и вызовам». А не перевертываются ли при этом цепь событий, вся логика их анализа с ног на голову? Ведь виновниками гражданской войны были сами большевики. Достаточно почитать Ленина, чтобы убедиться: цель его и его партии – гражданская война, без которой «не бывает революции». Гражданская война разжигается компартией сознательно и неуклонно, как еще недавно сознательно с целью развала Армии и Флота натравливались солдаты на офицеров. И главная роль в этой грязной войне отвели ВЧК.
Уничтожение населения по социальному (сословие, класс, род занятий) признаку укрепляло не государство как таковое, а диктатуру партии, задумавшей совершить невозможное: построить светлое будущее на принципах равенства и справедливости, но методами дискриминации, угнетения и террора. То есть по лекалам марксизма-ленинизма, на основах, одновременно, совершенно утопических и преступных. От большинства демагогических лозунгов (Мир-народам, Земля – крестьянам, Фабрики – рабочим) скоро не останется и следа, а вот преступные методы укоренятся всероез и надолго. И гибель многомиллионных масс людей от террора, войны и голода окажется напрасной и бессмысленной. И эта гибель – на совести в том числе и чекистов и ВЧК.
Не досадные перегибы, допускавшиеся пробравшимися в ЧК «красными бандитами», привели к гибели сотен тысяч и миллионов. А идеология и практика коммунистической партии и ее вооруженного отряда. Декларация выдающегося чекиста Лациса о том, что для расстрела контрреволюционеров не нужны улики, а достаточно выяснения его происхождения или профессии – не перегиб, а общее место в мировоззрении большевиков и актива ВЧК. «Мы уничтожаем буржуазию как класс» – тезис партии, а не экстремистская выходка отдельно взятого маньяка. Так ВЧК действовала на протяжении нескольких лет, пока страна не обратилась в кладбище и надобность в красном терроре в таких ужасающих размерах отпала.
А. Бортников называет число расстрелянных с 1921 по 1953 гг. – примерно 600 тыс. чел. Никто не знает, с помощью какой методики и исходных данных выводилась подобная цифирь. А вот с какими целями – ясно. Осевшие в архивах, подобные справки подаются теперь как истина в последней инстанции, некое откровение. Однако такая статистика никогда не была достоверной. В ней упражнялся еще тот же Лацис, придумывая совершенно фантастические данные о расстрелах ЧК. В его статистику не вошла, например, 1000 расстрелянных в 1918 г. жителей Курмышского уезда, как не вошло множество других массовых жертвоприношений, совершенных во имя коммунистической революции, а отнюдь не в интересах государства.
Так неужели все это достойно того, чтобы служить образцом для современной российской спецслужбы? Эталоном для ее сотрудников, ведущих сегодня столь необходимую, порой жертвенную, борьбу за интересы государства?
Можно в оправдание марксистов-ленинцев говорить о построенных под их начальством Днепрогэсе и Магнитке, миллионах тонн чугуна, запущенных в космос ракетах. Можно также рассказать про борьбу чекистов с беспризорностью (которую они сами же своими расстрелами и плодили). Все это, к слову, делалось и в Царской России, и в других странах в XX веке, но без чудовищных жертвоприношений. Вопрос о цене чугуна и ракет представляется самым важным, как и вопрос об истинных целях и методах ВЧК-НКВД.
Православный журналист Сергей Худиев в этой связи пишет: «ДАИШ (запрещенная в России террористическая организация) на контролируемых ей территориях занималась не только и исключительно резанием голов, но и определенной государственной деятельностью – обеспечивала монополию на насилие, собирала налоги, оказывала определенную социальную помощь нуждающимся элементам населения, так что те, кто захотят помянуть ее добрым словом, чего-нибудь найдут».
Сравнение уместное, позволяющее выразить суть. Преступления не имеют ни оправданий, ни срока давности. И тем более, не могут служить эталоном, не смотря на «смягчающие обстоятельства». С помощью софистики можно вводить в заблуждение часть народа и какое-то время. Но нельзя – всех и всегда. Идеологемы и картинки, нарисованные руководителем ФСБ, представляются именно такой софистикой. А. Бортников посвятил немалую часть своего интервью вопросу о доверии к ФСБ граждан России. Однако вряд ли прозвучавшие из его уст дефиниции и оценки укрепят это доверие. А заодно и доверие к России мирового сообщества. Ведь никто не может поручиться, что не сегодня-завтра страна вновь не столкнется с какими-то чрезвычайными вызовами и угрозами. И уверенности в том, что госбезопасность извлечет из своего арсенала те, уже опробованные в 1918, 1930 и 1937 гг. методы, после рассуждения А. Бортникова не прибавилось. Ведь методы не объявлены преступными и недопустимыми, а признаны лишь соответствующими историческим условиям.
Кто-то из публицистов назвал выступление А. Бортникова «программным» и системообразующим», добавив, что оно, скорее всего, является и выражением кредо Президента страны. Не хотелось бы в это верить. Политик думает о выборах, а государственный деятель – о государстве. Крупный, претендующий на то, чтобы пережить свое время, деятель думает также и о будущем страны. Будущее же, как представляется, можно строить только на прочном фундаменте исторической правды и человеческой нравственности.
Станислав Смирнов для «Русской стратегии»
http://rys-strategia.ru/ |
