Пушкин с молодой женой поселились в Царском Селе, сняв дачу в доме Китаева. Это было их «медовое» лето. Жуковский жил поблизости в Александровском дворце при наследнике. Россет – в Большом дворце, высоко под крышей, где находились «кельи» фрейлин. И все они в те месяцы буквально не расставались.

Вот воспоминания о том Александры Осиповны:

«Тут они оба (Жуковский и Пушкин) взяли привычку приходить ко мне по вечерам, т.е. перед собранием у Императрицы… Если случалось, что меня дома нет, я их заставала в комфортабельной беседе с моими девушками (горничными). «Марья Савельевна у вас аристократка, а Саша, друг мой, из Архангельска, чистая демократка. Никого в грош не ставит» (слова Пушкина). Они заливались смехом, когда она (горничная Саша) Пушкину говорила: «Да что же мне, что вы стихи пишете – дело самое пустое! Вот Василий Андреевич гораздо почётнее вас»… В это время оба, Жуковский и Пушкин, предполагали издание сочинений Жуковского с виньетками. Пушкин рисовал карандашом на клочках бумаги, и у меня сохранился один рисунок».

Также, оба поэта устроили состязание – взялись писать сказки. Именно тем летом были созданы «Сказка о царе Берендее» и «Поп – толоконный лоб и служитель его Балда».

К Пушкину чуть не ежедневно приезжал из Павловска молодой литератор Гоголь. Именно в доме Китаева Александра Осиповна познакомилась со своим будущим самым задушевным другом. Но после напрочь забыла о месте и времени их знакомства, отчего Николай Васильевич будет посмеиваться над ней. Но тем летом Гоголь ещё не входил в их близкий круг.

Россет быстро сошлась с Натальей Николаевной и часто сама навещала молодых супругов. Вот как она вспоминает о том:

«Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгою внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас нас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе, перед диваном, находились бумаги и тетради, часто несшитые, простая чернильница и перья… Волоса его обыкновенно были ещё мокры после утренней ванны и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простой комнате, без гардин, была невыносимая жара, но он это любил, сидел в сюртуке, без галстука… Иногда читал нам отрывки своих сказок и очень серьёзно спрашивал нашего мнения (Гончаровой не исполнилось тогда и девятнадцати лет, Россет было двадцать два года, а Пушкину шёл тридцать третий). Он говорил часто:

- Ваша критика, мои милые, лучше всех; вы просто говорите: этот стих нехорош, мне не нравится…

Однажды я говорю Пушкину:

- Мне очень нравятся ваши стихи «Подъезжая под Ижоры».

- Отчего они вам нравятся?

- Да так, - они как будто подбоченились, будто плясать хотят.

Пушкин очень смеялся:

- Ведь вот, подите, отчего бы это не сказать в книге печатно – «подбоченились» - а как это верно. Говорите же после этого, что книги лучше разговора...

Наговорившись с ним, я спрашивала его:

- Что же мы теперь будем делать?

- А вот что! Не возьмёте ли вы меня прокатиться в придворных дрогах?

- Поедемте.

Бывало и поедем. Я сяду с его женой, а он на перекладинке, впереди нас, и всякий раз, бывало, поёт во время таких прогулок:

«Уж на Руси

Мундир он носит узкий,

Ай да Царь, ай да Царь,

Православный Государь»!

Смирнова-Россет приводит здесь известнейшие стихи казнённого декабриста Рылеева, но с переделанной первой строчкой: «Царь наш – немец русский». И всё равно остаётся удивление той весёлой отвагой компании, разъезжающей по дорожкам Царского с песней личного врага Императора!

Теперь необходимо сказать несколько слов об отношениях Гончаровой и Россет. В литературоведении давно сложилось и до сих пор встречается мнение, что Наталья Николаевна, мол, гений мужа не понимала, стихов не любила и не ценила, завидовала Россет и прочее. Но из вышеприведённых отрывков видно, что это не так. Подобные мнения почерпнуты из давних сплетен, клеветы, которыми опутали жену Пушкина намеренно. Известны его слова перед смертью: «Бедная. Её заедят». Эта клевета была важнейшей частью широкой многоходовой интриги, буквально загонявшей Пушкина на дуэль в защиту чести жены. «Жёлтая» беллетристика и псевдо-наука постоянно воспроизводят комбинации тех давних сплетен, имеют с того свой гешефт. Их мощно подпитывали сфальсифицированные дочерью Смирновой, Ольгой, мемуары матери. Та вписала резкие характеристики Пушкиной-Гончаровой, исказила характер отношений с Пушкиным, и Пушкина с ними. Но наука давненько очистила текст от лжи, восстановила подлинник. И выявила причину случившегося – непомерное честолюбие, претензии тяжелой и снобской по характеру Ольги Смирновой на особое место их фамилии в истории общества с повышением собственного реноме. Хотя личные отношения Натальи Николаевны и Александры Осиповны, в самом деле, не были такими уж благостными.

Есть и другие важные источники, с помощью которых можно точнее понять эти отношения. Из сопоставления подлинного текста Смирновой и записанных со слов Натальи Николаевны её старшей дочерью от второго брака Александрой Араповой-Ланской воспоминаний становится ясно: эти сложности исходили из обычной женской ревности, соперничества, но не переступали пределов разума. Хотя, от лица самой Араповой звучит в прибавлениях к рассказам матери резкое негодование и выпады против Смирновой и её мемуаров, унижающих достоинство Пушкиной-Ланской. Но в то время, когда писались ею эти обличения, ни Натальи Николаевны, ни Смирновой-Россет в живых уже не было, а фальсификация была доказана гораздо позже.

Итак, вот строки, записанные Александрой Араповой-Ланской:

«После удачливой работы он (Пушкин) выходил усталый, проголодавшийся, но окрылённый духом, и дома ему не сиделось. Кипучий ум жаждал обмена впечатлений…

С робкой мольбой просила его Наталья Николаевна остаться с ней, дать ей первой выслушать новое творение. Преклоняясь перед авторитетом Карамзина, Жуковского, Вяземского, она не пыталась удерживать Пушкина, когда знала, что он рвётся к ним за советом, но сердце невольно щемило, женское самолюбие вспыхивало, когда хватая шляпу, он со своим беззаботным звонким смехом объявлял по вечерам:

- А теперь пора к Александре Осиповне на суд! Что-то она скажет?..

- Отчего ты не хочешь мне прочесть? Разве я понять не могу? Разве тебе не дорого моё мнение? – и её нежный задумчивый взгляд с замиранием ждал ответа…

- Нет, Наташа! Ты не обижайся, но это дело не твоего ума, да и вообще не женского смысла.

- А разве Смирнова не женщина? Да, вдобавок, и красивая? – с живостью протестовала она.

- Для других – не спорю. Для меня – друг, товарищ, опытный оценщик, которому женский инстинкт пригоден, чтобы отыскать ошибку, ускользнувшую от моего внимания, или указать что-нибудь, ведущее к новому горизонту. А ты, Наташа, не тужи и не думай ревновать! Ты мне куда милее со своей неопытностью… Избави Бог от учёных женщин, а коли они ещё за сочинительство ухватятся, - тогда уж прямо нет спасения. Вот тебе мой зарок: если когда-нибудь нашей Маше придёт фантазия хоть один стих написать, первым делом – выпори её хорошенько, чтоб от этой дури и следа не осталось.

И нежно погладив её понурую головку, он с рукописью отправлялся к Смирновой, оставляя её одну до поздней ночи со своими невесёлыми ревнивыми думами.

Возвращаясь к отношениям Натальи Николаевны к Смирновой, я добавлю, что хотя они и продолжали часто видеться и были на короткой дружеской ноге, пока Смирнова жила в Петербурге, но искренней симпатии между ними не было».

Эти вполне понятные отношения женщин подтверждают письма Пушкина к жене, где он как бы между делом упоминает, что у Смирновых почти не появляется и тем снимает повод к ревности. Хотя, он, конечно же, не забывал Александру Осиповну и чрезвычайно ценил всегда. Её важнейшее качество, что притягивало великих писателей и поэтов, заключалось в умении понять, выявить главное – направление ума, замысла художника, направление литературного движения. То, что Пушкин охарактеризовал, как умение «указать что-нибудь, ведущее к новому горизонту». И это качество её было уникальным и бесценным. Вдобавок, для Александра Сергеевича Смирнова-Россет являлась важнейшим источником, корреспондентом. От неё он узнавал те веяния, те настроения и события при Дворе, а также всяческие истории, что помогали ему и в литературной работе, и в тактике издательско-журнального дела.

Ну, и ещё одно свидетельство правоты записей Александры Араповой об отношениях этих двух исключительных женщин можно привести. Позже, к сороковому году, вернувшаяся после двух лет жизни в имении Полотняный Завод Наталья Николаевна будет снова встречаться со Смирновой в ближайшем дружеском доме Карамзиных. И никаких противоречий между ними не возникло.

Но о тех вечерах у Карамзиных будет сказано более подробно ниже. А сейчас необходимо вернуться в тысяча восемьсот тридцать первый год.