«Я − русский композитор, и моя Родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды. Моя музыка − это плод моего характера, и поэтому русская музыка: единственное, что я стараюсь делать, когда сочиняю, − это заставить еѐ прямо и просто выражать то, что у меня на сердце», - так говорил о себе величайший русский композитор Сергей Васильевич Рахманинов.
Его часто называют самым русским композитором, и это оправдано, ибо в его произведениях звучит всё необъятное русское многоголосье – от грозных раскатов Второго концерта до пронзительного, надрывающего душу Вокализа, от исполненных нежности романсов до Всенощного бдения, признанного вершиной русской духовной музыки. Он был подлинным русским гением, причём гением признанным при жизни, талантливым организатором, щедрым благотворителем, помощь от которого получала «пол-Москвы», но при этом до конца дней оставался скромным, глубоко ранимым человеком, склонным к депрессиям и не уверенным в себе, даже в собственном таланте, всегда им принижаемом. «Я никогда не мог разобраться, в чем же состоит мое истинное призвание, кто я — композитор, пианист или дирижер… - признавался он на склоне лет. - Временами мне кажется, что я прежде всего композитор; иногда думаю, что способен только к игре на фортепиано. Когда большая часть моей жизни уже позади, я постоянно терзаюсь подозрениями, что, выступая на многих поприщах, может быть, прожил жизнь не лучшим образом. Согласно русской пословице, я «погнался за тремя зайцами».
Сергей Рахманинов родился в дворянской семье в усадьбе Семёново Старорусского уезда Новгородской губернии. По семейному преданию род Рахманиновых восходил к «внуку молдавского господаря Стефана Великого». Мать композитора, Любовь Петровна, была единственной дочерью генерал-майора П. И. Бутакова, преподавателя истории Аракчеевского кадетского корпуса. На музыкальное становление Сергея оказали влияние дед и бабушка. Дед по отцовской линии, Аркадий Александрович, был профессиональным пианистом и выступал с концертами в Москве и Петербурге. Кроме того, он сочинял романсы и фортепианные пьесы. Бабушка, Софья Александровна Бутакова, забирала внука к себе на каникулы в пору его учебы на младшем отделении Петербургской консерватории, куда мальчик поступил в 9 лет.
«За сильнейшие музыкальные впечатления я должен благодарить свою бабушку», — признавался сам Рахманинов. Софья Александровна была женщиной набожной, и, когда Сергей гостил у нее в Великом Новгороде, она неизменно водила его в церковь и возила в монастырь, славившийся прекрасным хором. Кроме того, бабушка знала старинные песни и канты и часто пела их внуку. А ещё был пастух, игравший на берестяной жалейке… И гусляр Рябинин, собиравший русские былины… И дивные колокольные звоны новгородских церквей. Подле дома Бутаковых был храм Феодора Стратилата, и Сергею дозволялось подниматься на его колокольню. Мальчик вскоре стал разбираться в звонах и легко отличал колокола по голосам. Много лет спустя композитор вспоминал о потрясшем его перезвоне Софийского собора: «Звонари были артистами, четыре ноты складывались во вновь и вновь повторяющуюся тему, четыре серебряные плачущие ноты, окруженные непрестанно меняющимся аккомпанементом... Несколько лет спустя я сочинил сюиту для двух фортепиано... — мне вновь запел колокол Софийского собора».
Эти новгородские звоны потом будут звучать и в знаменитой симфонии-поэме «Колокола», и в сонате №2. Великий Новгород может по праву считаться колыбелью самого русского композитора. В нём напитывался он и православием, и русскостью, которые потом будут звучать в его творениях.
Отсюда, из Новгорода, и трепетная любовь Сергея Васильевича к церковному пению. Его друг, композитор Александр Гедике свидетельствовал: «Он очень любил церковное пение и частенько, даже зимой, вставал в семь часов утра и уезжал в Андроников монастырь, где выстаивал в полутемной огромной церкви целую обедню, слушая старинные, суровые песнопения из Октоиха, исполняемые монахами параллельными квинтами. Это производило на него сильное впечатление».
Из этих отроческих впечатлений явятся со временем такие шедевры русской духовной музыки, как Литургия святого Иоанна Златоуста и уже упомянутое Всенощное бдение.
Но это будет позже, а пока юный музыкант не показывал примерных успехов, прогуливая уроки. В результате мальчика отправили в Москву, в частный пансион профессора Московской консерватории Н. С. Зверева, где была установлена строгая дисциплина. В этом заведении Сергей провел четыре года. Во время учебы в возрасте 13 лет он был представлен самому Чайковскому. Петр Ильич сразу отметил одаренного отрока и предрек: «Я предсказываю ему великое будущее!». Когда великого композитора не стало, Рахманинов посвятил его памяти «Элегическое трио».
Лето 1886 года пансионеры Зверева провели в усадьбе Олеиз купца-мецената И. Ф. Токмакова в Кореизе. Здесь 13-летний Сергей сочинил свой первый ноктюрн.
После четырех лет учения Рахманинов поссорился со своим наставником и ушёл из пасиона. Он поселился у родственников, Сатиных, в семье которых росла юная пианистка Наташа. Впоследствии она станет женой Сергея.
Музыкальное образование он закончил в Московской консерватории с большой золотой медалью. Уже в студенческие годы им были созданы Первый фортепианный концерт, многочисленные фортепианные пьесы и романсы. Дипломной же его работой стала опера «Алеко» по мотивам пушкинских «Цыган». Этот дебют высоко оценил Чайковский, и с его подачи опера была поставлена в Большом театре.
Совсем иначе сложилась судьба Первого концерта. Композитор А.К. Глазунов, решивший сыграть его в Петербурге, оказался скверным дирижёром. Премьера обернулась провалом. Сочинения Рахманинова в пух и прах разругали все, включая маститых Кюи и Римского-Корсакова. Это сильно подкосило молодого композитора. «Я был подобен человеку, которого хватил удар и у которого на долгое время отнялись и голова, и руки…», — вспоминал он. На протяжении четырех лет Рахманинов ничего не сочинял, почти не покидал дома, отлучаясь лишь давать частные уроки для заработка. Лишь с помощью врача-гипнотизёра доктора Н.В. Даля ему удалось справиться с тяжелейшей депрессией.
Помимо уроков для заработка Сергей Васильевич преподавателем в московских Мариинском, Елизаветинском и Екатерининском женских институтах. Когда же композитор преодолел душевный кризис, Савва Мамонтова пригласил его на должность второго дирижёра Московской русской частной оперы. Здесь Рахманинов проработал лишь год, но год этот подарил ему продлившуюся всю жизнь дружбу с Ф.И. Шаляпиным.
В то время Сергей Васильевич был более славен, как пианист, нежели композитор. Он обладал уникальными руками с удивительно длинными пальцами, которыми он мог охватить сразу все 12 белых клавиш. Эти руки, которые много лет спустя американские журналисты оценят в миллион долларов, были прекрасны, отличаясь ровностью и изяществом.
Руки были не единственным уникальным достоинством композитора. Не менее уникальна была его память. Ему достаточно было один раз услышать произведение, чтобы повторить его от начала до конца без единой погрешности.
Преодоление кризиса было ознаменовано созданием великого Второго фортепианного концерта. А следом Сергей Васильевич становится дирижёром в Большом театре, где ставит русские оперы. Через два года композитор оставил эту должность и отправился в путешествие по Европе. В Италии и Дрездене он много работал, а затем совершил концертное турне по США и Канаде в качестве пианиста. В России он отсутствовал три года. За это время среди прочего был создан Третий фортепианный концерт.
Однако, посмотрев мир, самый русский композитор поспешил домой, уже слыша в душе колокольные звоны и песнопения своего детства. В Россию он вернулся в 1909 году, а спустя год Синодальный хор впервые исполнил «Литургию Иоанна Златоуста». Следом состоялась премьера в Мариинском театре, где за дирижерским пультом был сам Рахманинов. «...Всѐ было необычно в концерте, - вспоминал один из слушателей. – В парадном бальном зале Дворянского собрания звучала православная церковная музыка, присутствовало духовенство. Концерт начался в два часа дня, а не вечером, как обычно проходили все концерты. Рахманинов вышел на эстраду в длиннополом чѐрном сюртуке, вместо обязательного для концертов фрака. Высокая, стройная, со строгими чертами лица его фигура на дирижѐрском возвышении была выразительна, импозантна и красива, отвечая стилю концерта и сосредоточенному настроению зала. Торжественная тишина, глубокое внимание, одухотворѐнное выражение на лицах слушателей свидетельствовали, что музыка Рахманинова нашла путь, к их сердцам».
Одновременно Сергей Васильевич возглавил художественный совет Российского музыкального издательства, явив на этом посту незаурядные организаторские способности. Хозяйственная жилка вообще была присуща Рахманинову, несмотря на интеллигентность и ранимость. Свидетельством этому служит тамбовское имение Ивановка, принадлежавшее теще композитора и ставшее для него истинным домом, куда он всегда стремился. Все средства, получаемые от концертной деятельности и издания своих произведений, Рахманинов вкладывал в Ивановку: строил коровники и амбары, закупал и завозил технику и новые породы скота, основал земскую школу и всегда помогал крестьянам в случае нужды. Когда в 1913 году тяжело заболевшие дочери композитора чудом выздоровели, Сергей Васильевич в благодарность Богу подарил мужикам 209 десятин земли.
С началом Великой войны композитор постоянно давал благотворительные концерты, глубоко переживая происходящее на фронте. Его молитвой о русском воинстве и горячо любимом Отечестве стало созданное в 1915 году «Всенощное бдение». Это произведение Рахманинов написал за две недели. Вся выручка от его исполнения пошла на помощь раненым. «Новое сочинение С.В. Рахманинова является крупнейшим вкладом в сокровищницу нашей духовно-музыкальной литературы, особенно по тем приѐмам, которые автор прилагает к обыкновенному четырехголосному составу хора», - писал о «Всенощной» журнал «Музыка». Успех этого произведения был изумительным. Критик Владимир Держановский отмечал: «Быть может, никогда еще Рахманинов не подходил так близко к народу, его стилю, его душе, как в этом сочинении. А может быть, именно это сочинение говорит о расширении его творческого полета, о захвате им новых областей духа и, следовательно, о подлинной эволюции его сильного таланта».
Революция 1917 года не вызвала в Рахманинове восторга. Сперва он ещё надеялся на возможность какого-то обновления, но вскоре лишь негодовал бессилию «временщиков» и нарастающему из-за этого хаосу. Большим ударом для композитора стало поведение крестьян любимой Ивановки. Весной 1917 года среди мужиков начались шатания. В деревне появились дезертиры. Началось воровство и погромная агитация. Посевная оказалась сорвана.
Однажды к барину пришла делегация крестьян, долго расспрашивали о правительстве, о том, что будет с землей, и т.д. Рахманинова обстоятельно отвечал, и мужики как будто бы мирно разошлись. Но вскоре несколько стариков возвратились и посоветовали Сергею Васильевичу в имении не задерживаться, поскольку понаехали сюда разные сомнительные элементы и балуют, и спаивают, мутят людей. «Уезжай, барин, от греха!» - таков был приговор.
Больше Рахманинов в родное имение не приезжал. Октябрьский переворот застал его уже в Москве. «Я начал переделывать свой первый фортепьянный концерт, который собирался снова играть, погрузился в работу и не замечал, что творится вокруг. В результате жизнь во время анархистского переворота, несущего гибель всем людям непролетарского происхождения, оказалась для меня сравнительно легкой. Я просиживал дни напролет за письменным столом или за роялем, не обращая внимания на грохот выстрелов из пистолетов и винтовок. По вечерам, однако, мне напоминали о моих обязанностях «гражданина», и по очереди с другими квартирантами я должен был вести добросовестную охрану дома, а также принимать участие в собраниях домового «комитета», организованного немедленно после большевистского мятежа.
Как только я ближе столкнулся с теми людьми, которые взяли в свои руки судьбу нашего народа и всей нашей страны, я с ужасающей ясностью увидел, что это начало конца — конца, который наполнит действительность ужасами. Анархия, царившая вокруг, безжалостное выкорчевывание всех основ искусства, бессмысленное уничтожение всех возможностей его восстановления не оставляло надежды на нормальную жизнь в России. Напрасно я пытался найти для себя и своей семьи лазейку в этом «шабаше ведьм».
Нам на помощь пришел совершенно неожиданный случай, который я могу отнести только к проявлению воли провидения, — во всяком случае, это был счастливый знак расположения судьбы. Три или четыре дня спустя после того, как в Москве началась стрельба, я получил телеграмму с предложением совершить турне по Скандинавии с десятью концертами. Денежная сторона этого предложения была более чем скромная — в былые времена я бы даже не принял его во внимание. Но теперь я без колебаний ответил, что условия меня устраивают и я их принимаю».
Россию композитор покинул с женой и дочерями, но без средств к существованию. Жизнь за границей нужно было начинать практически с нуля. Сергей Васильевич стал активно гастролировать и вскоре расплатился с долгами. В 1918 году он перебрался в Нью-Йорк. В США его слава, как пианиста, была грандиозной. Он давал десятки концертов за сезон. Это доставляло возможность не только обеспечивать семью, но и помогать нуждающимся соотечественникам. Вот, только музыка больше не стучала в сердце композитора. «Уехав из России, я потерял желание сочинять, - признавался Сергей Васильевич. - Лишившись Родины, я потерял самого себя. У изгнанника, который лишился музыкальных корней, традиций и родной почвы, не остается желания творить...»
Стремясь сохранить связи с Родиной, Рахманинов окружал себя русскими, лишь в обществе соотечественников ему становилось легче. Друзей среди иностранцев он так и не завел, приглашений на приёмы чуждался.
Сергей Васильевич развернул широкую благотворительную деятельность, помогая как эмигрантам, там и оставшимся друзьям в подъяремной России. На помощь ближним уходило у него примерно треть гонораров.
Он регулярно отправлял продовольственные посылки в Москву, оплачивал учебу личных стипендиатов, помогал заказами художникам и скульпторам, оказывал адресную помощь и перечислял выручку от концертов на помощь бедствующим русским музыкантам. Помог Сергей Васильевич расправить крыла и знаменитому авиаконструктору Игорю Сикорскому. В ту пору последний буквально бедствовал. Америка переживал кризис, и спонсоров на проекты новых самолётов не находилось. После очередного концерта в Карнеги-холле Рахманинов, к которому Сикорский пришёл за кулисы с просьбой о поддержке, просто отдал авиаконструктору весь свой гонорар: «Я верю в вас и в ваш самолет и хочу помочь! Вернете, когда сможете!»
Лишь без малого 10 лет после оставления Родины композитор вновь смог творить, однако, создано им в эмиграции было немного: Четвертый концерт, три русские песни, Симфонические танцы, ставшие его последним произведением…
Рахманинов уже при жизни был признан величайшим пианистом и дирижером эпохи. У него было всё. Роскошный дом, автомобили, слава… Но он жил практически затворником, избегал журналистов, не посещал светских мероприятий, был пунктуален и интеллигентен вплоть до того, что в гостиницах всегда бронировал самый дальний угловой номер, чтобы не мешать соседям своей музыкой. Он не изменял своих привычек, не заботился о своем гардеробе, одеваясь весьма скромно. Для него существовали лишь его семья, круг русских друзей и шире – нуждающиеся в помощи русские люди, и Родина, о которой он с болью думал всегда.
Когда в 1931 году приехавший из СССР в Штаты Рабиндранат Тагор стал восхвалять человеконенавистнический режим, Сергей Васильевич в числе других русских эмигрантов подписал протестное письмо. В СССР отреагировать не замедлили. Газеты запестрели проклятиями в адрес великого композитора, заклейменного, как «белоэмигрант-фашист» и «матерый враг советской власти». После многочисленных коллективных заявлений, осуждающих собраний, статей последовал запрет исполнять и издавать произведения «певца русских купцов-оптовиков и буржуев». Все консерватории советской страны призвали бойкотировать музыку «белогвардейца Рахманинова». Лишь дирижер Большого театра Николай Голованов имел смелость по-прежнему исполнять произведения опального композитора.
Несмотря на категорическое неприятие большевизма, Сергей Васильевич всегда отделял преступный режим от Родины, народа. Поэтому в 1941 году выбор, с кем быть, для него не стоял. С русскими людьми, сражающимися с врагом, напавшим на русскую – пусть и подъяремную – землю. «Независимо от отношения к большевизму и Сталину, истинные патриоты России должны помогать своей Отчизне одолеть агрессоров», - с таким призывом обратился композитор к русским эмигрантам. Сам он подал первый пример такой помощи. Отныне треть выручки от его концертов шла на медикаменты для русских солдат и другие нужды сражающейся армии. «Это единственный путь, каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев», - с такими словами «фашист-белогвардеец» вручил первый чек советскому консулу. Другое пожертвование он сопроводил словами: «От одного из русских — посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу».
Последние три года Рахманинов неустанно гастролировал по США и Канаде, перечисляя десятки
тысяч долларов в Американский фонд помощи Советскому Союзу. Однако, до победы ему не суждено было дожить. Великий русский композитор умер от рака 28 марта 1943 года – за три дня до своего 70-летия. Похоронили Сергея Васильевича на кладбище Кенсико близ Нью-Йорка.
Творческое наследие Рахманинова покорило весь мир. Покорило не только в плане искусства, но и в духовном. Сочинения композитора обращают слушателей – к России, ко Христу, к Православию. Ярким примером этого служит японский пианист Садакацу Цучида, крестившийся в Православную веру. «Рахманинов — огромное богатство, - говорит он. - В его творчестве есть дух Православия, есть сила Воскресения, Россия, доброта, милостивый взгляд на мир, память о вечности».
Русская Стратегия |
