С конца сороковых годов жизнь Александры Осиповны становится всё тяжелее. Вновь будут трудные роды, уже последние, болезни, нервная усталость, долгое лечение. Круг друзей молодости, их поколения, крайне сузился. После ухода Хомякова и Гоголя оставались ещё Жуковский, Вяземский, Самарин, Соллогуб, Тютчев. Но связь с ними, с обществом, светом слабеет. В литературе – смена поколений, царство «натуральной школы», содержательное измельчание, эстетический упадок. Её воспитанному в «золотой век» художественному вкусу не претил в те времена едва ли не единственный Тургенев. У Ивана Сергеевича, которого благословил в литературе сам Гоголь, она даже гостила в Спасском-Лутовинове.

Со славянофилами она расходится всё дальше. А «демократизации» вкусов и нравов в литературе, её среде, не приемлет. Характерную для нового поколения оценку Александры Осиповны оставил поэт Яков Полонский:

«Я застал Смирнову далеко уже не первой молодости… Мне казалась она больной, нервной, беспрестанно собирающейся умереть и чем-то глубоко разочарованной… Иногда при гостях она вдруг как бы оживала. Самым добродушным тоном говорила колкости, - она же умела говорить, - но так, что сердиться на неё никто не мог… Я уважал её за ум, но, по правде сказать, не очень любил её… Из-под маски простоты и демократизма просвечивался аристократизм самого утончённого и вонючего свойства».

Стоит обратить внимание на это словечко - «вонючего»: какое впечатляющее развитие «изящной словесности» от времени Пушкина через «достижения натуральной школы» к разгулу «демократизма и народничества»! Тогда считалось «священной» обязанностью пинать, лягать всё, в чём увидится или просто представится аристократизм. Впрочем, у Тургенева в образе Базарова это сполна описано. Но всё же «демократы», не понимающие шуток и острот оттого, что озабочены были вселенскими революционными идеями, хотя бы в уме Смирновой не отказывали. А вот граф Лев Толстой так и в нём ей отказал. Да ещё в таких выражениях, какие демократам и на язык-то не шли! Он увидел в ней одно «кривлянье» и пустую болтовню… Впрочем, граф тоже был по жизни весьма серьёзным человеком и тоже решал вопросы вселенские.

Вот в такой среде Александре Осиповне пришлось находиться какое-то время. Она с печалью наблюдала, как окончательно коснеет в самодурстве, безответственности и стяжательстве огромная чиновничья и крепостническая машина страны – то, против чего столько было написано её друзьями, то, от чего они предостерегали, то, что обличали и расплачивались своими жизнями. Притом, в обществе понятиями чести и достоинства руководились всё меньше. Им взамен приходили капиталы.

Смирнова-Россет, договорившись с мужем жить дальше раздельно – благо, дети выросли – уезжает за границу: Англия, Франция, Швейцария. Иногда ненадолго возвращается в Россию и вновь отбывает. Тогда же принимается работать над своей книгой воспоминаний. С нею – старшая дочь Ольга. Характер у той тяжёлый, отношения ухудшаются.

Дочь всюду оговаривает мать, пытается освидетельствовать её у врачей как сумасшедшую, оформить над ней опеку. Но этого не удалось – медики не подтвердили её показаний. Потом Ольга из корысти и больного снобизма фальсифицирует воспоминания матери так, что изрядно и надолго подорвёт репутацию той.

Из-за всего этого здоровье Александры Осиповны, конечно, ухудшилось значительно: длительные нервные расстройства, депрессия, лечение. И – ностальгия по ушедшей России, времени, людям. Вот её строки от тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года:

«Всё-то я, бедная старуха, таскаюсь по гостиницам. И как скучно и пусто за границей, и как бы хотелось опять в спокойную, отжившую Москву, отжившую для тех, которые не понимают, что это сердце России».

Она скончалась в Париже в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, прожив семьдесят три года. Тело её, как она и хотела, привезли в Москву и похоронили в некрополе Донского монастыря, неподалёку от могил родителей и сестры Пушкина.

Так завершилась земная жизнь женщины, которую можно образно и с полным правом назвать «музой русской литературы». Не последнее значение в этом сыграло то время, которому принадлежали её воспитание и взросление, как и юность, молодость всех её ближайших друзей. Это было время общего национального подъёма после победы над Наполеоном в Отечественной войне, время ожидания благих перемен в стране - к свободе, самостоянию народа и каждой личности и с жаждой деятельности ради приближения этих перемен.

Эта эпоха получила историческое название «декабристской». Её главным содержанием почему-то до сих пор считают заговор с целью свержения Царя и принятия конституции. Но это не так. Идеи насилия кружка Павла Пестеля с революционно-буржуазными претензиями управлять массами разделяли единицы. Тем и обусловлен их замешенный на безжалостном, постыдном обмане своих же солдат провал на Сенатской площади.

Дело в том, что термину «декабризм» приписано общее содержание эпохи и все лучшие устремления того поколения. Но в какое-то одно узкое русло, термин-обозначение они не сводятся. Огромное большинство образованных людей того времени революционно-конституционалистские идеи декабристов не принимало. Эта разность и оживляла ту жизнь, порождала полемики, созидала общественное мнение, оппонирующее бюрократической машине, говорящее о необходимости реформ, избавлении от недостатков и пороков.

Главные же качества того деятельного поколения были общими, что и явило блистательную плеяду личностей. Эти качества сформулировала предыдущая эпоха философии европейского Просвещения. А в жизнь их вводили у нас и руководились ими как раз первые поколения века уже девятнадцатого. Вот принципы, на которых они стояли. В государственной жизни: Разум, Добродетель, Законность во главе с Просвещённым Монархом. В личном поведении: благородство, верность убеждениям, подлинная порядочность, правдивое слово, высокое чувство чести, истинный демократизм, внутренняя свобода. Цель – созидание личности, как главной ценности бытия. Лучшие достигали этого и оставили нам свой свет.

P.S. В двадцатом веке, уже в советские достаточно поздние времена, внук Александры Осиповны собрал часть оставшихся от неё раритетных вещей и перевёз их к себе на квартиру в Тбилиси. Он добился на этой основе открытия литературного мемориала Смирновых, где работало затем общество русско-грузинских литературных связей. Среди обстановки там находились два живописных больших портрета Смирновой-Россет, её чудесный мраморный бюст, исполненный в античной эллинской традиции скульптором Вичманом, и бюро, за которым работал Гоголь. Как рассказали автору этого очерка, во время переворота, устроенного в девяностых годах Шеварднадзе при помощи российских танков, в центре Тбилиси, в том самом квартале проходили бои, обстрелы. Здание пострадало. Мемориал был или уничтожен, или разворован.