Весной 1938 г. на стол всесильного наркома Ежова легло прошение от «заключенного Иванова». Узник, уже несколько лет скрываемый под чужим именем в одиночке на Лубянке, просил разрешения в связи с Великим Постом отговеть в одной из московских церквей (по выбору чекистов), для чего посещать там ежедневно обедню, а затем побывать на исповеди и, наконец, причаститься. Свою просьбу он аргументировал цитатами из Ленина о свободе вероисповедания, которые извлек из прочитанных в тюремной библиотеке первых двух томов сочинений вождя большевиков: «Ввиду этого я предполагаю, что заветы В.И. Ленина чтятся и соблюдаются его учениками и преемниками, нынешними распорядителями судеб русского народа, в полной власти которых я сейчас нахожусь». Это обращение, разумеется, осталось без ответа.
Кем же был тайный узник Лубянки? Кого советские каратели скрыли под неприметным именем «Петра Иванова»? В роли «железной маски» оказался председатель РОВСа, генерал Евгений Карлович Миллер, похищенный чекистами в Париже.
Оказавшись в каменном мешке без надежды вновь обрести свободу, он более всего переживал за жену, с коей прожили они вместе 41 год, и которая подвержена была нервным расстройствам. Может показаться наивным, но генерал пытался взывать к человеческим чувствам своих палачей: «Убедительно прошу Вас в данном случае посмотреть на мою просьбу с точки зрения человечности и прекратить те нравственные мучения мои, которые с каждым днем становятся невыносимее: 10 месяцев я живу под гнетом мысли, что я может быть стал невольным убийцей моей жены, вызвав ее физическую или духовную смерть и лишив наших детей не только отца, но и матери, вследствие неосторожной доверчивости к гнусному предателю - когда-то герою гражданской войны в рядах Добровольческой Армии… …Никогда, ни в какие эпохи самой жестокой реакции и гнета самодержавия, ни Радищев, ни Герцен, ни Ленин, с историей которых я ознакомился по их сочинениям, изданным Институтом Ленина и Академией, не бывали лишены сношений со своими родными. Неужели же Советская власть, обещающая установить режим свободы и неприкосновенности личности, с воспрещением кого бы то ни было сажать в тюрьму или высылать без суда, захочет сделать из меня средневекового шалтонского узника или второе издание «Железной маски» времен Людовика XIV, ради сохранения моего инкогнито?.. …Я вполне понимаю, что усердие не по разуму Ваших агентов, решившихся похитить меня с нарушением всех международных законов и поставивших Вас перед свершившимся фактом, поставило Вас и Все Советское Правительство в затруднительное положение и в необходимость впредь до нахождения приличного выхода из создавшейся обстановки скрывать мое нахождение в СССР, но все же я не могу не обращаться к Вашему чувству человечности: за что вы заставляете так жестоко страдать совершенно невинных людей - моя жена и дети никогда никакого участия в политике не принимали», - так писал семидесятиоднолетний генерал всесильному наркому Ежову…
Ежов ничего не ответил… Да и всесильным оставалось ему быть уже совсем недолго. Парадокс: наркома, отправлявшего на смерть сотни тысяч невинных, и безымянного пленника Лубянки молох настиг с разницей в один год…
Генерал Миллер был расстрелян 11 мая 1939 г. Нарком внутренних дел Берия отдал распоряжение начальнику Внутренней тюрьмы НКВД Миронову о выдаче арестованного «П.В. Иванова», содержащегося под № 110, коменданту НКВД Блохину – сталинскому палачу-рекордсмену, покоящемуся ныне на Новодевичьем кладбище. В отличие от Блохина Миллеру не суждено было обрести последнего пристанища на нашей грешной земле. Тело его было сожжено тотчас после расстрела.
В тот год исполнилось 10 лет с момента возглавления Миллера РОВСоюза. В отличие от своих предшественников он не имел популярности в войсках, будучи штабистом, и не обладая харизмой генералов Врангеля и Кутепова. Это прекрасно сознавал и сам Евгений Карлович. «Я был далеко от главного ядра - от Добровольческой армии, для которой я - человек чужой, - напишет он несколько лет спустя. - Той волевой силы, активной, которая нужна сейчас и которая так определенно и ярко выявлялась у П.Н.Вр. (Петра Николаевича Врангеля – прим. ред.) и в достаточной мере имелась у А.П. (Александра Павловича Кутепова – прим. ред.), и которой не было достаточно у Вел. Князя, у меня ее тоже недостаточно. И это может отразиться пагубно на всем нашем деле, если наступят события, дозволяющие принять широкое участие в борьбе… …Есть люди, которые могут быть только на первых ролях, и тогда они блестящи, а на вторых ролях они или невыносимы, или просто малоудовлетворительны - таким был П.Н. Bp.; есть, наоборот, люди, которые на вторых ролях могут быть хороши и даже очень - и без лишней скромности скажу, что причисляю себя именно к хорошим, но для первых ролей мне не хватает воли и вкуса к власти, личного честолюбия, и потому и умения изображать из себя важную фигуру и т.п.
…Конечно, я сделал большую ошибку, что, зная себе цену, я вообще 27 Января 1930 года согласился на основании какого-то эфемерного указания А.П-ча о том, что я являюсь товарищем председателя РОВС, стать во главе РОВС; но не судите меня строго за это - в ту минуту отказаться, помимо некоторого смятения, которое это могло вызвать на несколько дней, ведь это было бы всеми понято, как трусость».
Генерал Миллер подчинился долгу, приняв на себя руководство Союзом, как тяжкий крест. Крест этот ему предстояло нести семь лет и заплатить за это мученичеством –похищением, заключением и гибелью в советских застенках…
Он родился 25 сентября 1867 г. в городе Двинске в старинной дворянской немецкой семье лютеранского вероисповедания. Его предки многие годы служили в России, и Евгений-Людвиг пошел по их стопам. Он окончил Николаевский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище. За отличные успехи в учебе его имя было увековечено на мраморной доске училища, а сам он, произведенный в корнеты, был направлен в Лейб-гвардии гусарский Его Величества полк, которым командовал Великий Князь Николай Николаевич.
В 1902 г. Евгений Карлович по первому разряду окончил Николаевскую военную академию и был произведен штабс-ротмистры гвардии.
Супругой молодого офицера стала фрейлина Императрицы, дочь генерал-адъютанта Шилова Наталья Николаевна, приходившаяся внучкой Наталье Николаевне Пушкиной-Ланской. В этом браке родились трое детей.
Около десяти лет Миллер был русским военным агентом в Брюсселе, Гааге и Риме. В 1907-1909 гг. он командовал 7-м гусарским Белорусским полком. Затем несколько месяцев исполнял обязанности командира 7-й кавалерийской дивизии и в том же 1909 г. был произведен в чин генерал-майора. В 1909-10 гг. Евгений Карлович занимал должность обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба и руководил, в частности, деятельностью всех военных агентов России за границей.
С 1910 по 1912 гг. Миллер был начальником Николаевского кавалерийского училища. Когда Евгений Карлович был назначен на должность начальника штаба Московского военного округа, начальника Главного управления военно-учебных заведений генерал-от-инфантерии Забелин с долей сожаления писал: «В лице уважаемого Евгения Карловича вверенное мне ведомство теряет и редкого по высоким качествам человека, и выдающегося начальника военно-учебного заведения.
За время начальствования генерал Миллер всегда проявлял высокий такт, твердую волю и полное умение руководить учебным и строевым делом вверенного ему училища, а также и хозяйственной его частью». Выражая сожаление по поводу перевода Миллеpa, генерал Забелин, вместе с тем, был убежден, что «новая ответственная должность даст случай развиться еще плодотворнее и шире его таланту на пользу дорогой нам всем Русской Армии».
С началом Великой войны Евгений Карлович был назначен начальником штаба 5-й армии, которой командовал генерал Плеве. Уже в сентябре войска 5-й армии перешли границу с Австро-Венгрией и нанесли тяжелое поражение австро-венгерской армии в Галицийском сражении. Специалисты отмечали, что ключевую роль в этом деле сыграл стратегический талант генерала Миллера. Этот талант Евгений Карлович неоднократно проявлял в тяжелых ситуациях на протяжении всей войны.
Революция застала его в должности командира 26-го армейского корпуса на Румынском фронте. 7 апреля в ходе стычки с солдатами генерал был ранен, арестован ими и под конвоем отправлен в Петроград. Военный министр Временного правительства А.И. Гучков отчислил Миллера в резерв чинов Петроградского военного округа, а осенью Евгений Карлович был направлен представителем Ставки при Итальянском Главном командовании. Здесь его настигла весть о приходе к власти большевиков, признавать которых генерал отказался.
В мае 1918 г. российский посол в Риме М.Н. Гирс обратился к Миллеру с просьбой «представить ему соображения о силе десанта, потребного для продвижения на Москву из Архангельска», а летом уже посол М.А. Маклаков вызвал Евгения Карловича в Париж для руководства переформированием русских войск, находящихся во Франции и Македонии. Миллер составил докладную записку о решении этой задачи, но не успел заняться ею, будучи призван уже на новое, куда более сложное дело.
Посол Франции в России Ж. Нуланс, находившийся в Архангельске вместе с дипломатическим корпусом стран Антанты, попросил направить Миллера туда. 2 ноября российскому послу в Италии М.Н. Гирсу пришла телеграмма от председателя Временного правительства Северной области Н.В. Чайковского: «Прошу передать генералу Миллеру: «Предлагаю Вам должность военного генерал-губернатора Северной области и командующего формируемыми русскими частями, для чего прошу немедленно прибыть в Архангельск. Вашим помощником полагаю назначить генерала Марушевского. О согласии телеграфируйте».
13 января 1919 г. Миллер прибыл в Архангельск и был назначен генерал-губернатором Северной области с предоставлением ему в отношении русских войск области прав командующего отдельной армии. Армию эту, получившую название Северной, де-факто и создал Евгений Карлович. 10 июня 1919 г. указом Верховного Правителя адмирала Колчака войска и флот Северной области были слиты в одно целое с сибирскими вооруженными силами, а генерал Миллер был назначен главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против большевиков на Северном фронте.
В руках генерал Миллера была сосредоточена вся власть в крае. В феврале 1920 г. он стал, оставаясь в прежних должностях, еще и заместителем председателя Временного правительства Северной области, а фактически его главой в отсутствие находящегося в Париже Н.В. Чайковского.
Увы, судьба Северной армии оказалась трагической. Евгению Карловичу удалось эвакуировать лишь малую часть войск и беженцев, прочие попали в руки большевиков. Сам же Миллер добрался до Норвегии, где учредил Временный комитет по делам беженцев в Норвегии и Финляндии. Вскоре, однако, он перебрался в Париж, где ожидала его семья, и был назначен главноуполномоченным генерала Врангеля и военным представителем в Париже.
В конце апреля 1922 г. Евгений Карлович прибыл в Сремски Карловцы и возглавил штаб Гавнокомандующего Русской Армией, но уже в мае вновь вернулся в Париж для решения вопросов реорганизации Армии в связи с объединением ее усилий и переходом под эгиду Великого Князя Николая Николаевича. В феврале 1924 г. Врангель поручил Миллеру представлять Армию в Парижском Политическом совещании в качестве помощника Главнокомандующего. 30 ноября рескриптом В.К. Николая Николаевича Евгений Карлович был назначен начальником финансовой части при Верховном Главнокомандующем. Те же обязанности продолжал он исполнять и при Кутепове.
Свое политической кредо новый Председатель РОВСа выразил в своей известной статье «Почему мы непримиримы»:
«Я не могу примириться с существующим положением в России потому, что в доме моих родителей с детских лет я был воспитан как верующий христианин, в правилах уважения к человеческой личности, безразлично, был ли человек в социальном отношении выше или ниже; чувство справедливости во взаимоотношениях с людьми, явное понимание различия между Добром и Злом, искренностью и обманом, правдой и ложью, человеколюбием и звериной жестокостью, — вот те основы, которые внушались мне с детства.
Кадетский корпус, Кавалерийское училище и полк, в котором я имел честь и счастье служить, заострили во мне чувство любви к Родине, чувство долга перед Россией и преданности ее Государю как носителю верховной державной власти, воплощающему в себе высший идеал служения России на благо русского народа.
Детство мое протекало под непосредственными отзвуками великих реформ Царя-Освободителя. Освобождение 40 миллионов крестьян от крепостной зависимости одним росчерком пера русского Самодержца, когда в то же самое время в просвещенных и демократических Североамериканских Соединенных Штатах освобождение негров от рабства потребовало четырехлетней кровопролитной гражданской войны. Суд скорый, правый, милостивый и независимый, подобного которому, как мы теперь увидали воочию, не знают культурнейшие страны Европы и Америки; Земская реформа, обновившая всесторонне жизнь в провинции на необъятных пространствах Российского государства и давшая такое самоуправление, которого тоже не знают цивилизованные критики русских порядков; и, наконец, жертвенный порыв, объединивший в одном стремлении сердце Государя, политику Правительства и настроение народных масс для освобождения единоверных братьев славян — сербов, болгар, черногорцев — от векового жестокого турецкого ига, — вот те крупнейшие события из государственной жизни России, которые, воспринятые в детском возрасте, оставили во мне след на всю жизнь.
Юношей и молодым человеком я видел Россию в царствование Императора Александра III, Царя-Миротворца, перед властным словом которого смолкали все интриги и враждебные выступления других правительств. Мир, нужный России и русскому народу для устроения своей жизни, для развития промышленности, путей сообщения, народного образования, для укрепления государственных финансов, для улучшения быта деревни, ни разу не нарушался в Его царствование.
Зрелым человеком я радовался исключительным успехам России во всех областях государственной и народной жизни в Царствование Императора Николая II, жестоко оклеветанного Русскими же людьми Царя-Мученика.
Устройство крестьянского земледелия, широко открывшее пути к быстрому росту благосостояния 120-миллионной крестьянской массы; колонизация Сибири и Средней Азии в никогда и нигде не виданных размерах; «американский» рост промышленности; внутренней и внешней торговли; переход ко всеобщему обязательному обучению с учреждением ежегодно по 10 тыс. новых народных школ и учреждение многочисленных и самых разнообразных школ для среднего, профессионального и высшего образования, достоинство которого мы особенно оценили, и не мы одни, в тяжкие годы изгнания; усиление военной мощи России и укрепление ее финансового положения; расцвет русских искусств и литературы, победивших весь мир, и, наконец, завершение реформ своего державного Деда привлечением представителей населения к законодательной деятельности — вот краткий перечень главнейших достижений за 20 лет царствования Императора Николая II, вызвавших в 1912 году два грозных предостережения со стороны германских наблюдателей роста России: «Если Россия будет невозбранно продолжать так развиваться дальше, то через 10 лет, благодаря своим неисчислимым и самым разнообразным естественным богатствам она станет экономически независимой от всего мира и потому будет в состоянии диктовать мировые цены»; другими словами — «завоюет себе мировую экономическую гегемонию». И другое, обращенное к германскому правительству: «ежели война с Россией входит в виды Германии, то ее нельзя откладывать дольше, чем на два года».
Война разразилась в 1914 году, и после тяжких испытаний русская армия к весне 1917 года стояла во всеоружии, готовая одним мощным ударом завершить войну блестящей победой над истомленным врагом.
Но вскормленные завистниками и традиционными врагами России революционеры и купленные Германией большевики не дали осуществиться блестящему апофеозу и сокрушили все, все повергли в прах, все, что веками создавалось усилиями лучших русских людей под руководством Российских Императоров, все ныне уничтожено. Не «одного из малых сих», а весь русский рабочий и деревенский люд большевики соблазнили громкими обманными словами «рабоче-крестьянская власть», во славу которой зверски убили Царя-Мученика и всю Его Семью; «Вся земля — крестьянам» и т. д., играя на самых низменных инстинктах человеческой природы; мало того, они делают все, чтобы вынуть душу из русского народа и, разорив его материально дотла, до голодной смерти и людоедства, довели его в моральном отношении до полного одичания, когда человек человеку стал волком. В России нельзя встретить улыбающегося лица, в России говорят только шепотом, в России вы не услышите смеха, — вот что говорят нам не подкупленные большевиками иностранцы-свидетели.
Православная вера, родина, семья — вот те три устоя, на которых русский народ строил свою жизнь, свое государство. И им советская власть, олицетворенная коммунистами, объявила беспощадную войну. В моей душе сейчас живут три чувства — безграничная ненависть к большевикам, правящим Россией, надежда, что мне придется участвовать в свержении их власти и вера в грядущее возрождение России.
Я не могу примириться с большевиками ни как с людьми, коммунистами, ни как с государственной властью в России, потому что нет ни одного вопроса морального, политического или экономического характера, как во взаимоотношениях людей между собой, так и в отношениях правительственной власти к населению и обратно, по которым взгляды, проводимые советской властью в жизнь, не стояли бы в полном противоречии с тем, чем жила Россия в течение веков и что привело ее к величию, славе и благосостоянию.
Вот почему я непримирим к советской власти. По этой же причине я считаю, что всякий русский эмигрант должен быть непримирим к ней. Если же он ищет компромисса с ней, приспособляется к ней, то он не может называть себя русским эмигрантом: это звание в самом себе таит молчаливый обет бороться с советской властью. В противном случае эмигрант обращается в беженца, убежавшего из России лишь для спасения своей жизни».
Это неколебимое убеждение, огромное сознание своего долга и ответственности, глубочайшая порядочность, пунктуальность и исполнительность – таковы были качества нового руководителя РОВСоюза, столь мало известного рядовым его членам. Их доверие пожилому генералу предстояло завоевать, доказав, что он достоин занимать место своих легендарных предшественников. Дело – не слишком приятное и очень непростое. Т.б. в условиях нарастающих распрей, поединков личных амбиций и активной подрывной работы агентов ОГПУ. Все семь лет председательства Миллера будут отмечены указанными плачевными явлениями, и, кажется, только сама мученическая кончина его, наконец, заставит умолкнуть злопыхателей, обвинявших генерала в неспособности руководить Союзом, в бездеятельности, в несоответствии своему положению…
Став у руля, Евгений Карлович должен был сперва изучить положение дел, которое знал далеко неполно. Одним из первых его решений стало сворачивание «боевой работы», состояние которой было признано им неудовлетворительным. Миллер назвал мелкими булавочными уколами разного рода «бессистемные покушения, нападения на советские учреждения и поджоги складов». Понимая невозможность вести сколь-либо серьезную боевую работу против СССР и не желая напрасно терять людей, Евгений Карлович решил изменить стратегию борьбы, заменив работу боевую, диверсионную – разведывательной. Задачей новой структуры было направить основные усилия на создание тайных опорных пунктов на территории СССР и подпольных, хорошо законспирированных организаций, которые могли бы в нужный момент возглавить повстанческое движение, восстание с целью свержения советской власти.
Борясь с ненавистными большевиками, Евгений Карлович, однако, никогда не допускал сотрудничества в этой священной борьбе с элементами, враждебными России. В частности, генерал Миллер писал в специальном циркуляре конца 1933 г.:
«Среди эмиграции раздаются голоса, заявляющие, что «силой вещей», советская власть будто бы встала на защиту национальных интересов России. Эта власть, говорят нам, защищает Россию, которой грозит опасность внутреннего распадения от разных «сепаратизмов».
Исходя из этого положения, лица, даже говорящие о своей «непримиримости» по отношению к коммунизму, заявляют, что падение коммунистической власти грозило бы такими опасностями для России, что борьба против советской власти – непатриотична, русские люди, из любви к Отечеству, призываются оставить борьбу с коммунистической властью. Покамест голоса эти еще не призывают русский народ поддерживать советскую власть, а проповедуют только – отказ от борьбы против нее, но, в сущности, исходя из их утверждения, они логически должны были бы призвать всех русских людей и к поддержке этой власти, падение которой, по их мнению, было бы опасно для русских национальных интересов.
Вышеуказанная политическая позиция в корне противоречит позиции Русского Обще-Воинского Союза.
Коммунистическая власть, на самом деле, не только не защищает национальных интересов России, но, наоборот, является – врагом России.
«Советская власть защищает русские рубежи» – говорят нам.
Во-первых, история СССР отнюдь не показывает, что советская власть на деле защищала русские границы. Брест-Литовский мир, который не подписало бы ни одно национальное русское правительство, яркий образчик того, как относится к защите русских территорий и русских интересов власть III-го Интернационала. Власть эта, по существу, осталась той же и ныне. По-прежнему цель ее – не национальный расцвет России, а мировая коммунистическая революция. Разница только в том, что первые годы большевизма цель эта казалась его вожакам – скоро достижимой и Россия представлялась им лишь кратковременным этапом на их «мировом» пути. Неудача в немедленном осуществлении их конечных разрушительных целей привела коммунистов к мысли, прежде всего, получше укрепиться на уже захваченном ими плацдарме – в России – и организовать ее в своем духе. Поэтому они и занялись в ней «социалистическим строительством», которое не имеет ничего общего с национальными целями развития России, а, наоборот, по духу им противоречит.
Стоит лишь взглянуть на карту СССР, чтобы увидеть, как много русской территории уступила соседям советская власть. Территориальные уступки Турции (в Закавказьи) и уступки русских прав Китаю был сделаны коммунистической властью даже без принуждения, во имя «интернациональных» интересов. Что же заставляет нас думать, что теперь советская власть в корне изменила свои взгляды и методы действия?
Наконец, если даже эта власть, защищая не русские, а свои личные и «классовые» интересы мировой революции, и будет защищать рубежи СССР против внешнего посягательства, то, ведь, совершенно естественно, что всякий захватчик пытается отстоять свою добычу – это ему просто выгодно, и делает он это не из каких-то высших идей, а в интересах простого самосохранения.
Если бы Россия была завоевана каким-нибудь внешним врагом, последний также оборонял бы «бывшие русские границы» против других нападающих. Имеет ли такая «защита» что-либо общего с защитой русских национальных интересов?
РОВС, конечно, даже не может допустить мысли о приемлемости расчленения России, но для него существуют не только враги России в виде государств, возможно, желающих поживиться за ее счет, но и иной грозный враг – Коммунистический Интернационал, уже захвативший всю Россию.
Именно коммунистический режим, к «патриотическому» обереганию которого во имя защиты России от ее внешних врагов призываются люди, именно этот режим является наилучшим союзником внешних врагов России, содействуя им путем ее внутреннего разложения. Если бы в России не господствовал Коммунистический Интернационал, разговоры об опасности ее расчленения казались бы бредом.
В настоящее время растущая опасность возможного расчленения России или отрыва от нее территорий сама по себе служит доказательством того, что советская власть, убедившая некоторых, что она «защищает русские рубежи», на самом деле только увеличивает внешние опасности для российской территории.
Нельзя отрицать того, что момент падения советской власти рискует быть использован внешними врагами России, но, во-первых, это только «риск», а продление коммунистической власти не только «рискует» быть опасным, но именно губит Россию уже сейчас. Во-вторых, «риск» расчленения России будет только возрастать с каждым лишним годом существования антинациональной коммунистической власти.
Также обстоит дело и с опасностью от внутреннего распада России от различных «сепаратических» движений в момент падения советской власти.
Никто и ничто не работает так на пользу «сепаратистов», как именно коммунистическая власть.
Относительно самого крупного – украинского – сепаратизма это публично признавал даже проф. Милюков (публичный доклад в Париже, 21. XII. 1933 г.), заявивший, что украинский сепаратизм насаждается именно советской политикой. К сожалению, однако, П.Н.Милюков не сделал напрашивающихся выводов из этого признания.
РОВС, неизменно стоя на принципе Российской государственности, естественно, является врагом всяких «сепаратических» движений на русской территории, но он не может стать на точку зрения тех, которые из боязни «риска» сепаратизма призывают прекратить борьбу против коммунистической власти. В самом деле, если «сепаратизм» некоторых национальных элементов является сейчас опасностью для России – то это именно плоды советской власти.
Хотя в момент падения советской власти в России и могут иметь место попытки «сепаратистов» использовать его в своих интересах, это никоим образом не должно останавливать русских людей в их стремлении свергнуть коммунистический режим – главный источник всяких сепаратизмов.
Кроме того, как и в отношении внешних опасностей для России, чем дольше продолжится существование советской власти, тем риск «сепаратизмов» будет усиливаться.
Те, кто из боязни расчленения и распадения России призывают не бороться с коммунистическим режимом, на самом деле ведут лишь к увеличению той и другой опасности.
Возможные внешние враги России и «сепаратисты» – естественные враги русского народа и РОВСа, как его части, но никакие «будущие» и «возможные» опасности не заставят РОВС закрыть глаза на настоящую и действительную опасность для России – продолжение существования антинациональной власти».
30-е годы – смутное время для русской эмиграции. Рухнули надежды на скорое возвращение на Родину, на то, что большевики долго не продержатся. Нарастали, как снежный ком, разочарованность и усталость, неверие прежним вождям, и в этих условиях множились все новые и новые организации разного толка – в т.ч. просоветские, руководимые агентурой ОГПУ.
Хуже нападок прессы были только нестроения внутри самого РОВ-Союза, который горячие и амбициозные головы, полагавшие, что знают лучше, как вести борьбу, готовы были разорвать на части, создавая вместо единой силы дюжину мелких организаций. Покидающим Союз офицерам дал блистательный ответ профессор Даватц:
«…Армия, которую мы любим, стала идеей: но не безжизненной и абстрактной. Она стала идеей, которая всегда может претвориться в жизнь. И с этой великой и дорогой нам идеей – тесно связан тот материальный остов, который воплотился сейчас в Русский Обще-Воинский Союз.
РОВС есть отражение этой Армии. Слабое, несовершенное, – но все же отражение; эмбрион, который должен вырасти; кристалл, который должен обрасти кристаллами. На этом остове мы должны упражнять свою готовность к подчинению, укреплять свою любовь к боевому товариществу, выращивать свою волю к жертвам. РОВС не есть цель, но есть единственный путь.
Пусть не все нравится нам в этой организации. Во имя светлого прошлого и еще более светлого будущего – как радостно подавить свое недовольство. Но если оно растет, если пути РОВС кажутся нам неправильными – как легко и просто разорвать те путы, которые нам стали тяжелы и уйти в «свободную жизнь», предаться «свободному политическому творчеству»: ведь никто нас не держит! В РОВСе нет принудительной удерживающей силы. Даже больше: уход из РОВСа никем не рассматривается, как поступок позорный и несовместимый с офицерской честью, подобно тому, как не позорно уйти в другую часть или выйти в отставку.
Но позорно взрывать собственную организацию. Позорно уйти из нее, вылив ушаты грязи на недавних соратников. Позорно выйти из кабинета начальника, хлопнуть безнаказанно дверью и также безнаказанно обругать его непечатными словами.
К счастью, такие случаи редки: для этого необходимо обладать исключительной дозой хамства.
Но и просто «уход» – за который никто не будет осужден – не так прост; в решительный момент что-то хватает за сердце, что-то сжимает горло. Кажется, уже забыто давно, что РОВС существует. Жили свободно, без стеснений. Ходили, куда хотели, думали, как хотели, смеялись, над кем хотели.
Но вот пришел момент, когда чья-то подпись освобождает от тех обязательств, от которых давно уже освободились.
– Вы хотите «предрешать»? Пожалуйста. Вы увлеклись «советскими достижениями» и политической пропагандой? Ваше дело. Вы хотите смеяться над «игрой в солдатики»? Смейтесь на здоровье. Только одно: мы не считаем вас своими.
И вот это «одно» вдруг приобретает значение. В этой подписи человека, который совершенно бессилен заставить вас не только идти в атаку, но придти к нему для объяснения – вдруг чувствуется какая-то тяжелая обида, какое-то глубокое оскорбление.
– Разве мы не вмести пережили столько в прошлом?
Что же делать, пеняйте сами на себя, государи мои.
Но если это так, если и для тех, кто давно порвал с нами, уходить от нас не так-то легко, не значит ли это, что организация наша не миф и не красивая легенда?..»
Внутренним раздорам способствовало и тяжелейшее материальное положение Союза, не позволявшее вести всей той работы, которая желалась бы наиболее активным офицерам. Все эти конфликты тяжело сказывались на здоровье и моральном состоянии Председателя. Он уже сам сожалел о своем согласии возглавить РОВС. А еще больше о том, что не созвал через шесть месяцев после исчезновения Кутепова съезд Старших начальников для обсуждения вопроса преемства. Последнее генерал считал не просто ошибкой, но своим большим грехом «перед нашим большим Русским Делом». «Повторяю, сваливать меня незачем, - писал Евгений Карлович генералу Абрамову, - об этом могут говорить только люди или злоумышленные, или совершенно не знающие ни меня, ни П.Н-ча (П.Н. Шатилова – прим. ред.), но от сознания того, что я не удовлетворяю тем требованиям, даже скромно сформулированным, которые обстоятельства требуют от Председателя РОВС, до настойчиво преследующей меня мысли о необходимости передать бразды правления более молодому и энергичному, более предприимчивому, немножко авантюристическому человеку всего один шаг».
Профессор Алексинский, наблюдавший Миллера, диагностировал у него сильное переутомление. «Да когда же ты, наконец, поймешь, что тебе пора на покой», - таков был вердикт врача.
Следуя этому совету и собственному нарастающему желанию, Евгений Карлович решил сперва уйти в отпуск, оставив вместо себя заместителем Абрамова, а затем, не возвращаясь из отпуска, официально передать последнему руководство РОВСом.
Однако, уже сам отпуск главы Обще-Воинского Союза спровоцировал целый шквал толков и пересудов о ситуации в организации, о том, как скажется на ней возможная смена руководителя. Обеспокоенный этим шумом, Миллер пошел напопятную, решив ограничиться отпуском, но не оставлять поста. Долг снова взял в пожилом генерале верх над немощами и сомнениями.
Нарастающий кризис в РОВСе совпал с чредой грозных и печальных событий в мире, которые также не замедлили сказаться на положении Союза. Ключевым событием 1934 г. стало принятие СССР в Лигу Наций, что окончательно лигитимизировало положение людоедской системы в «свободном» мире. Людоед становился равноправным партнером, а его противники – нежелательными элементами, мешающими выгодному, как казалось, партнерству. «Настоящий год является особенно позорным для всего цивилизованного мiра: темные силы свободно вершат свое каиново дело, - говорил в своем радиообращении генерал Г.А. Вержбицкий. - Пал от рук убийц великодушнейший из монархов и верный друг России Король-Рыцарь Александр I-й. Грани между добром и злом все более стираются, и Лига Наций, созданная для мира всего мiра, для охраны права, правды и справедливости среди народов, выявила, наконец, свое настоящее лицо: перед мiром во всем блеске предстала вавилонская блудница, променявшая липкие объятия второго интернационала, на грязные лапы интернационала третьего.
Тяжелые времена проживало человечество, но подлее – никогда.
Растлители России, палачи русского народа, обратившие его в рабство и поработившие его душу, создавшие в России плацдарм для насаждения такого же «рая» во всем мiре, заседают в высоком ареопаге, и полномочные представители государств с упоением слушают усыпляющие мелодии большевиков под аккомпанемент мучительных стонов настрадавшегося русского народа.
«Дщи Вавилония, окаянная, Блажен, иже имеет и разбиет младенцы твоя о камень» – суровая песнь Ветхого Завета.
«Боже, прости им, не ведят бо, что творят» – молит Своего Небесного Отца Сын Божий, Богочеловек, распятый на кресте.
Не остановимся и мы на песне Завета Ветхого, но и прощении их молить не в силах, ибо они-то видят, что творят, так как страдания нашего народа совершаются на глазах всего мира, и его мучительные стоны способны слышать и камни, но не хочет слышать просвещенная, слишком просвещенная Европа, которая своим существованием обязана великодушному русскому народу; «не слышат» этих стонов и спасенные нами от разгрома наши союзники, ставшие ныне друзьями наших злейших врагов.
Во всяком случае, свершившееся является суровым уроком для прекраснодушнейших наших соотечественников, проявляющих свою «деятельность» – в блаженном ожидании помощи со стороны, и пусть этот урок послужит острасткой для всех больших и малых, но одинаково лукавых, Милюковых, специализировавшихся в словоблудии и одурманивании русского народа.
«Мы одиноки» – холодея от ужаса, скажут слабодушные.
«И наши предки на всем протяжении многовековой истории Государства Российского, были одиноки» – отвечает Русский Обще-Воинский Союз, – но это не мешало им создать цветущую и величайшую Империю в мiре».
Как и встарь, наша надежда только на Господа Бога, и расчет на тех, в ком жива еще мужественная душа, которые умеют не только страдать страданиями Родины, но и готовы действительно направлять свои силы к освобождению Ее».
Налаживание отношений европейских правительств с СССР обернулось тяжелым ударом для 1-го отдела РОВСа. 15 июня 1934 г. глава этого отдела генерал Шатилов и замещающий Миллера генерал Абрамов были вызваны в префектуру полиции Парижа, где им предложили добровольно и немедленно покинуть пределы Франции, предупредив, что в ином случае они будут насильственно высланы. Официально это мотивировалось «изменением новым руководством направления деятельности» РОВСа.
По сведениям П.Н. Шатилова, большевиков взволновал отъезд генерала Миллера и приход на его место Абрамова, которого советский посол в Париже Довгалевский характеризовал на встрече в МИД Франции, как второго Кутепова, от которого должно ожидать активизации антисоветской деятельности. Сам нарком иностранных дел М.М. Литвинов на встрече в Женеве со своим французским коллегой ставил перед Парижем вопрос о необходимости принятия мер против Русского Обще-Воинского Союза.
Подтверждает версию Шатилова и генерал Кусонский, отмечавший, что изменения в руководстве РОВСа вызвали у французских властей подозрения в усилении прогерманской ориентации в его руководстве и деятельности. Сама же антиРОВСовская кампания была умело организована Иностранным отделом ОГПУ, считавшим генералов Абрамова и Шатилова более опасными противниками, нежели престарелый Миллер. Аналогичные объяснения приводились и в эмигрантской прессе.
Создавшееся положение вынудило Евгения Карловича срочно вернуться в Париж и остаться на посту Председателя РОВСа. В 1937 г. он должен был отметить 70-летний юбилей. Обстановка в мире продолжала осложняться, в подъяремной России нарастал террор, эмиграция погрязала в склоках и расколах… А в РОВСе тем временем продолжалось обсуждение необходимости замены Миллера, подбора подходящего преемника ему. «Вопрос заместительства повис в воздухе и не дай Бог, что случится - в Париже во главе станет Кедров, что едва ли кого-либо устроит?» - рассуждал в письме фон Лампе генерал Кусонский, прогнозируя, что Абрамов непременно отречется от должности. Фон Лампе соглашался с опасениями и констатировал: «Нужен настоящий заместитель, который может и хочет принять должность и ее тяготы».
Дискуссии продолжались, а дело оставалось все на той же мертвой точке. А, между тем, ОГПУ уже подготовило очередной удар, который по расчету чекистов должен был привести к уничтожению РОВСа.
Семь лет назад, после исчезновения Кутепова некоторые группы и воинские части выступили с предложением отчислять периодически средства для охраны генерала Миллера. С целью обеспечения его безопасности была приобретена автомашина «Сизер Фрер», деньги на которую по подписке собирали чины Союза. При Председателе отныне должен был постоянно находиться адъютант или дежурный офицер, выполнявший и функции телохранителя. Эту должность занял в 1930 г. ротмистр Изюмов. Кроме того, устанавливалось по особой инструкции постоянное дежурство офицеров частей, групп и ячеек Союза в Париже. Служба дежурств просуществовала до 1934 г.
Постепенно ввиду сокращения средств меры безопасности ослабевали. Дежурные стали опаздывать, и Миллер, не желая затруднять офицеров, упразднил этот институт. После упразднение дежурных пришла пора и адъютанта. Платить ему Председателю РОВСа было нечем. Нечем было платить и за автомобиль, и пожилой генерал, как простой смертный, пользовался общественным транспортом.
Многие полагали, что стареющий и «бездеятельный» генерал никому не нужен. И, кажется, почти никто уже не вспоминал, что первое покушение Евгений Карлович пережил еще в первый год своего председательства. 2 августа 1930 г. он вместе с дочерью и адъютантом Изюмовым возвращался из Эпине в Париж. Их автомобиль столкнулся со встречным грузовиком. Машина генерала была смята и не подлежала восстановлению, дочь и адъютант были ранены и доставлены в госпиталь. Сам Миллер остался невредим. К французским властям он обращаться не стал, полагая, что расследование ни к чему не приведет.
В том же году Евгений Карлович перевел штаб-квартиру РОВСа на улицу Колизе, 29, в дом, принадлежавший семье некогда крупного российского предпринимателя, министра колчаковского правительства С.Н. Третьякова. Этот переезд оказался роковым, т.к. Третьяков к тому времени уже был завербован ОГПУ. В его доме чекисты разместили специальную технику и на протяжении нескольких лет прослушивали все разговоры руководства РОВСа. Лишь в годы Второй мировой Третьяков будет разоблачен немцами, арестован гестапо в августе 1942 г. и казнен 16 апреля 1944 г. в концлагере Ораниенбурга. Но в 37-м году никто не питал никаких подозрений в отношении Сергея Николаевича…
Для ОГПУ РОВС, несмотря на свою рыцарскую бедность и сниженную активность, оставался самым опасным врагом. Тем более, в условиях надвигающейся войны. Нужно было заблаговременно уничтожить или хотя бы нейтрализовать оплот «белогвардейщины». Ключевая роль в этом деле отводилась генералу Н.В. Скоблину.
Если Кутепов мешал чекистам своей активной деятельностью, то похищение Миллера должно было стать лишь звеном многоходовой комбинации. Само время, казалось, должно было выдвинуть вперед молодых генералов – таких как Туркул и Скоблин. С исчезновением Миллера, бразды правления формально перешли бы к Абрамову, но тот не желал быть главой РОВСа да и не мог обосноваться в Париже после высылки в 1934 г. Другие же военачальники – Кедров, Драгомиров, Барбович – не имели должной поддержки. Советские агенты могли на таком фоне легко спровоцировать в Союзе бунт, натравив молодых генералов на прежних руководителей, и провести в руководство РОВСа – Скоблина. В этом случае Союз ожидал бы весьма скорый развал…
В последнее время перед похищением Скоблин особенно старался подчеркнуть свою близость к Миллеру и заслужить его расположение. Однако, что-то все-таки насторожило старого разведчика…
22 сентября 1937 г. в начале первого часа дня Евгений Карлович вызвал к себе начальника канцелярии РОВСа Кусонского и сообщил, что уходит на свидание и затем после завтрака вернется в управление. «Не считайте меня сумасшедшим, но я оставляю Вам на всякий случай записку в конверте, которую прошу сейчас не вскрывать», - добавил Председатель перед уходом.
Кусонский покинул управление около трех часов дня, не справившись, вернулся ли Миллер. Хватились генерала лишь в восемь часов вечера… И лишь еще три часа спустя вскрыли оставленную записку…
В ней Евгений Карлович сообщал о предстоящем свидании со Скоблиным и с двумя немецкими офицерами. Генерала-предателя ночью вызвали в управление РОВСа. Тот отрицал свою встречу с Миллером, а затем, когда решено было обратиться в полицию, исчез.
Французская полиция приняла энергичные меры по поиску похищенного Председателя РОВСа, но время было безнадежно упущено. В это время связанный, усыпленный хлороформом и «упакованный» в деревянный ящик Миллер был погружен на борт советского теплохода «Мария Ульянова», который немедленно покинул порт Гавр и устремился к берегам СССР.
Оставленная Евгением Карловичем записка, с которой столь небрежно обошлись его соратники, оказалась единственным ключом к раскрытию тайны его исчезновения и разоблачению Скоблина. Последнего, впрочем, так и не найдут. Его судьба и поныне остается окутанной туманом. Жена же генерала-предателя, певица Н.В. Плевицкая, о которой тот, подаваясь в бега, не счел нужным позаботиться, была признана соучастницей преступной деятельности мужа и приговорена французским судом к 20 годам каторжных работ.
Судьбу же генерал Миллера бушевавшие в Париже страсти уже ни на йоту не могли изменить. Ему было отпущено еще два года жизни, которые он провел в качестве секретного узника Лубянки под номером 110.
В ходе первой встречи со следователем Евгений Карлович вручил ему письма своей жене и генералу Кусонскому с просьбой передать их адресатам. В.И. Голдин, изучавший дело Миллера, сообщает: «В письме жене, которую он ласково и по-домашнему именует «Тата» (напомним, что ее звали Наталья Николаевна) генерал пишет, что не может ей сообщить, где он, но подчеркивает, что «после довольно продолжительного путешествия, закончившегося сегодня утром», он жив и здоров, физически чувствует себя хорошо. Впрочем, содержащаяся в письме фраза, что он «проездом видел знакомые места», не оставляет сомнений, что он таким образом ясно дал понять, что находится в СССР.
Миллер пишет, что обращаются с ним «очень хорошо, кормят отлично». Сообщая, что вышел из Управления (РОВСа) в Париже без пальто, предполагая черед полтора часа вернуться, генерал добавляет, что здесь ему «дали новое пальто, новую фуфайку, кальсоны и шерстяные носки». Он шлет приветы детям и внукам, высказывает надежду, что сможет указать адрес, по которому жена может писать ему. Все письмо пронизано беспокойством за жену и семью и надеждой, что когда-либо им все-таки удастся встретиться. Трудно сказать, надеялся ли генерал Миллер на это на самом деле или только хотел таким образом успокоить жену и семью. Но, очевидно, что он все-таки предполагал, что ему удастся каким-то образом поддерживать письменную связь с родными.
29-30 сентября датируется письмо Миллера, адресованное генералу Кусонскому, но, видимо, оно писалось чуть раньше, ибо автор отмечает, что прошла почти неделя после их прощания, а произошло это 22 сентября. Вторая часть письма посвящена разного рода вопросам частного и личного характера, связанным главным образом с денежными вопросами и обещаниями. Наиболее интересна для нас первая часть письма, где генерал Миллер описывает личные ощущения накануне своего похищения в Париже: «Было у меня какое-то подсознательное предчувствие, что Н.В.С. (Николай Васильевич Скоблин - В.Г.) увлечет может быть на что-то опасное. Но, конечно, ничего подобного происшедшему я не ожидал и в мыслях не имел». «Писать Вам о том, что и как произошло тогда во вторник, как и где я нахожусь сейчас, я не могу, ибо такого содержания письмо, несомненно, не было бы Вам послано», - продолжает председатель РОВСа. «Я выбыл из строя», - резюмирует он, но все-таки завершает письмо фразой: «Будущее в руках Божьих. Может быть когда-нибудь и увидимся еще».
Трудно сказать, надеялся ли генерал Миллер, что это его письмо дойдет до адресата. Автор был хорошо знаком с разведывательным делом, и много лет им профессионально занимался. Может быть основной частью письма с вопросами частного и личного характера, удовлетворением денежных просьб он надеялся закамуфлировать его первый абзац. Но возможно, что для него все-таки главным было удовлетворение перечисленных просьб и разрешение денежных расчетов. Для читающих же этот документ сегодня, очевидно, что письмо, в котором был указан главный виновник и участник его похищения - генерал Скоблин, никогда не могло быть отправлено адресату».
Надо заметить, что ценный узник немало разочаровал чекистов. Его допросы не принесли никаких значимых результатов. Старый генерал умело уходил от острых вопросов, избегая любой конкретики и не называя имен. Заставить его сделать какие-нибудь выгодные Советам заявления оказалось также невозможным. Не добившись от своего пленника нужной информации, чекисты как будто забыли о нем на какое-то время. Впрочем, отчасти могли и впрямь забыть – в те месяцы в ОГПУ шли чистки, которые не минут и похитителей Миллера…
В течение двух лет секретному узнику так и не нашли применения. Его собственные обращения к чекистским начальникам, включая самого Ежова, и митрополиту Сергию (Страгородскому) остались без удовлетворения. От чекистов генерал добивался возможности передать весточку семье, разрешения пользоваться библиотекой и писать мемуары, главу советской «церкви» просил прислать ему Библию.
Ежов однажды наведался к пленнику лично. В ту пору в СССР шли массовые аресты участников «белогвардейского заговора РОВСа», за мнимое участие в котором свободой и жизнь поплатились десятки тысяч человек, признанных агентурой «белогвардейцев-фашистов»... Евгений Карлович ничего об этом не знал, и чекисты поняли, что использовать его не удастся и в этом громком деле.
В эмиграции Евгения Карловича похоронили за два месяца до настоящей смерти. В номере «Часового», посвященном памяти Председателя РОВСа, редактор журнала В.В. Орехов, столь часто критиковавший его прежде, писал теперь о Миллере, как о Человеке - «добром, благородном, верном старой России, ее традициям и ее хорошему барству, лучшим представителем которого являлся Миллер». Как это часто бывает, цену человеку понимают у нас лишь тогда, когда его уже нет, и никакие посмертные воздаяния не могут искупить и загладить тех незаслуженных критик и прямых клевет, что сопровождали его при жизни…
На одном из допросов Евгений Карлович заявил: «Я врать не буду. Так как большевики, троцкисты и сталинисты ненавистны мне в одинаковой степени, я, как царский генерал, не позволю себе играть на руку одной из этих банд убийц… Я не покончу самоубийством прежде всего потому, что мне это запрещает моя религия. Я докажу всему миру и моим солдатам, что есть честь и доблесть в русской груди. Смерть будет моей последней службой Родине и Царю. Подло я не умру».
Свое слово генерал Е.К. Миллер, скромный рыцарь Долга, сдержал и своею мученической смертью заставил умолкнуть всех своих обличителей, всех тех, кто до срока списал его со счета и не верил в реальность угрозы ему, всех тех, кто склоки и личные амбиции ставил выше ежедневного незаметного, непочетного, но верного и бескомпромиссного исполнения Долга, самоотреченного труда, лишенного эффекта, но оказавшегося подлинным служением Отечеству и Богу.

Русская Стратегия