 2. Идея Третьего Рима в старообрядческом расколе
В XVII веке идея Москвы, то есть Русского государства, как Третьего Рима была одной из причин старообрядческого раскола, что негативно сказалось на ее дальнейшем восприятии в России. Выступив против книжной справы и обрядовых реформ, староверы настаивали на том, что именно русские особенности богослужения ‒ истинные и свидетельствуют об избранности Руси как последнего Третьего Рима, поэтому их недопустимо исправлять в угоду грекам. Не Русь, а греки исказили Православие под влиянием католиков, потому и пало их царство. Признать реформу патриарха Никона ‒ значит, предать удерживающую миссию Третьего Рима, приблизить пришествие антихриста. Этим старообрядцы, будучи самой стойкой к апостасии частью русского народа, к сожалению, совершили фальстарт, объявив официальную Церковь предателями Православия, а себя его последними носителями и фанатичными его защитниками до смерти.
По причине узости своего исторического кругозора они не увидели, что Патриарх Никон был именно сторонником идеи русского Третьего Рима как единственного в то время независимого православного Царства. При этом он «понимал это как задание для осуществления, а не как уже нечто исполненное», поэтому он хотел привести русское богослужение в соответствие с другими Поместными церквами. В частности, он поместил в Кормчей "Известие об учреждении Патриаршества в России", где мысль о Третьем Риме «выражена совершенно явственно в устах Константинопольского Патриарха Иеремии, говорящего [это] царю Феодору Иоанновичу». Так в его защиту писал историк Церкви М.В. Зызыкин (Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи. Варшава, 1931‒1938, Ч. II, с. 48-49, 135, 160-161; Ч. III, с. 204, 360).
И поскольку тогдашняя боярская аристократия не симпатизировала Никону, желавшему ограничить ее стремление к шляхетским вольностям (она и поссорила его с Царем), так получилось, что идея Третьего Рима оказалась прочно связана со старообрядцами и тем самым приобрела в дальнейшем в высшем обществе маргинальный как бы "сектантский" характер...
3. Провозглашение Империи, в которой «Великая Россия заслонила собою Святую Русь»
В 1721 году Северная война со Швецией завершилась важной русской победой, Россия присоединила Прибалтику и тем самым вернула себе выход в Балтийское море, "прорубив окно в Европу". Окончание войны отмечалось чередой празднеств, и Сенат в согласии со Святейшим Синодом решил, что и Царь заслуживает должной почести: единогласно решили наградить его титулом "Отца Отечества, Императора и Петра Великого". Так Московская Русь стала Российской Империей (подробнее: https://rusidea.org/25110405).
Б.-К. Растрелли. Конная статуя Императора Петра I, 1744 г.
К сожалению, западнический склад ума Петра в его представлении ставил Россию ниже Запада не только в техническом отношении (вполне правильным было его стремление укрепить оборону), но и в культурном, и в религиозно-историософском статусе. Цари Московской Руси понимали и ценили духовную преемственность Третьего Рима от православного Второго Рима, нисколько не страдая от высокомерия и претензий Европы на "римское наследие", отвергая порою предлагавшиеся королевские титулы, – тогда как Петр принял европейскую иерархию ценностей и именно в ней стремился застолбить для России почетное место как "европейской страны". Из этого комплекса неполноценности происходили все его западнические реформы в администрации, культуре, языке, даже в быту (мода и обычаи). И к сожалению, в церковной организации: прежняя симфония властей была заменена подчинением Церкви государству наподобие религиозного министерства (названного Святейшим Синодом), как у европейских протестантов.
Для Петра важно было именно политическое признание России в Европе, чему должен был служить и императорский титул. Однако Европа сама претендовала на роль империи, преемственную от первого Рима, провозгласив "Священную римскую империю", поэтому Европа не сразу признала и Великую Россию империей, тем более что европейские претензии на римскую премственность поддерживала Западная церковь с центром в первом Риме, епископ которого (папа Римский) гордо претендовал на первенство во Вселенской Церкви, а затем, после откола от Православия (1054 г.), и на земную политическую власть.
А ведь русский титул "Царь" происходил от слова "Цезарь" (имя римского полководца и правителя Цезаря, ставшее впоследствии титулом римских и византийских Императоров). Так что титул "Император" (в переводе с лат.: повелитель) означал то же самое, что Царь, но в западном латинском варианте, который был в эту эпоху менее лигитимен, поскольку Русский Царь был законным преемником Императоров первого и второго Рима.
Как пишет исследователь этой темы О.Г. Агеева (хотя и не со всеми ее оправдательными замечаниями можно согласиться):
«...При составлении церемонии в петербургском Троицком соборе были использованы реминисценции раннего светского римского коронования и современный западный текст возглашения. При этом... подданным русского монарха не сообщалось об упразднении не имевших западного аналога царских инсигний "византийского" происхождения: св. креста, венца – шапки Мономаха и барм (диадемы), представлявших собой оплечье с образами... Отмена византийско-русских знаков власти означало обесценивание идеи византийского наследия и косвенно принижало царское достоинство предшествующих веков...».
Так что принятие императорского титула Петром I с одной стороны отражало усиление мощи России и ее влияния в европейских делах, с другой стороны – свидетельствовало о духовном снижении самосознания Империи как удерживающего Третьего Рима в самой России. В представлении Петра Россия перестала быть единственным истинным христианским Царством, удерживающим мiровое зло. "Истинными" в представлении Петра были европейские государства с развитой наукой и утонченным светским искусством, куртуазным этикетом, мощными флотами, колониальными владениями, фабричной промышленностью и глобальной торговлей. В этот "истинный" центр мiра Петр кнутом стал загонять русский народ, усугубляя церковный раскол и создавая новый раскол – культурно-социальный.
4. Почему XIX век не стал возрождением государственной историософской идеи Третьего Рима
Неудивительно, что в петербургский период идея Третьего Рима почти угасла и если упоминалась, то на уровне ее политических трактовок. Например, Карамзин отмечал, что упоминание Третьего Рима в XVI веке имело целью поддержать создание Русского патриархата ‒ и только.
Победа над Наполеоном сделала Россию самой влиятельной державой в Европе. Выражением этого стало создание "Священного союза" монархов против революции (1815 г.), затем помощь Астро-Венгерской монархии против революции в 1948 году. Удерживающую миссию России тогда точно выразил Тютчев в работе "Россия и революция". Также и Маркс в своих известных русофобских статьях видел в России колосса, препятствующего мiровой революции. России в этой борьбе неизбежно предстояло принять вызов Запада, ибо ей была уготована всемирная удерживающая роль, но образ Третьего Рима в этих верных оценках отсутствовал.
Славянофилы, в споре с западниками писавшие об особой миссии России, о возрождении самосознания Третьего Рима тоже не упоминали: это понятие для них оставалось в допетровской Руси, хотя по смыслу у них речь шла именно об этом ‒ о всемiрной миссии России. Славянофилы (да и Достоевский) видели эту миссию в будущем, но весьма оптимистично и прекраснодушно вне координат православной эсхатологии: сказать "новое слово мiру", "снять все противоречия европейской цивилизации", спасти ее и т.п. Хотя европейская цивилизация вследствие антимонархических "буржуазных" революций уже была под контролем мiровой антихристианской силы иудейского "Финансового Интернационала"...
Крымская война укрепила русское национальное самосознание как отдельной от Запада и не совместимой с ним православной цивилизации. Именно в последующие годы происходит первая публикация писем старца Филофея. В 1861 г. в журнале "Православный собеседник" было опубликовано послание к дьяку М.Г. Мунехину «на звездочетцев и латинян». Через два года (в 1863 г.) в том же журнале ‒ послание к Великому князю Василию Ивановичу.
Но ни Данилевский в книге "Россия и Европа" (1869), ни авторы-почвенники, размышлявшие об особенности России, не использовали эсхатологические координаты и соответственно образ Третьего Рима. Они утверждали только культурно-историческую самобытность российской (славянской) цивилизации. В конце ХIХ века многие в России еще острее почувствовали пагубность ширившегося либерально-эгалитарного прогресса (Катков, Леонтьев, Победоносцев), видели спасение России в укреплении монархии, но скорее в утилитарно-политическом плане, например, Леонтьев находил удерживающее от "прогресса" начало и в мусульманских деспотиях, и во властном католицизме.
Наиболее известный наш философ B.C. Соловьев не любил Империю Второго Рима ("Византию", как тогда уже привилось это западное ее название), понятие Третьего Рима трактовал как национальную гордыню (хотя отчасти был в этом прав на фоне тогдашнего политического приземления этой идеи) и выводил отсюда необходимость воссоединения с католиками, в чем и видел вселенское призвание России. ("Византизм и Россия", 1896)
Крупнейшие российские историки XIX века (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский) в своих фундаментальных трудах вообще осмысляют русскую историю и свою эпоху не с духовной точки зрения Третьего Рима, а скорее с западнической.
Идея Третьего Рима отчасти воскрешается во второй половине XIX века в связи с русско-турецкой войной (1877‒1878 гг.) из-за порабощенных турками христиан с вполне реальной возможностью взятия Константинополя, ‒ но только как геополитическая идея, именно так обосновывавшая всемiрно-историческую задачу Русского государства. В сущности, в этом не было ничего плохого, завоевательно-"империалистического", в чем любят упрекать Россию наши недруги на Западе, пытаясь этим компенсировать свои намного худшие подобные агрессивные цели расово-эксплуататарской колонизации мiра. Но эта идеология в сущности ограничивалась только региональным геополитическим уровнем понимания миссии России. Соответственно публицистами если и обсуждается миссия Третьего Рима по отношению ко Второму, ‒ то лишь в политическом аспекте: «Константинополь должен быть наш!».
Некоторые современные авторы почему-то утверждают, что в те годы историк В.С. Иконников в своей докторской диссертации "Опыт исследования о культурном значении Византии в русской истории" (Киев, 1869 г.) впервые (?) дал наиболее обоснованное изложение идеи Третьего Рима как русской преемственной идеи в духе эсхатологии старца Филофея. Но в его книге этому посвящено всего лишь несколько строк с упоминанием послания Филофея в сноске (на стр. 364) как факта без всякой идеологии и тем более эсхатологии, сама книга у него посвящена "византийскому" влиянию на образование в Русском государстве, что подробнейше рассматривается.
Можно было бы ожидать восстановление духовного самосознания Третьего Рима от Церкви. Но и этого не было. Даже в редких богословских работах Третий Рим упоминали неохотно, возможно, чтобы это не выглядело одобрением старообрядческого раскола. Так, профессор Московской духовной академии А.Д. Беляев в своем эсхатологическом двухтомнике "О безбожии и антихристе" (Сергиев Посад, 1898), писал: «В старину иные русские Москву и Россию называли третьим Римом; но это название не привилось. В настоящее время никто из ученых не употребляет этого названия, а народу оно даже совсем неизвестно. Да и действительно, что общего у православной России с Римом?..» (с. 508). И такая равнодушная позиция богословов того времени и церковных властей, заботившихся в основном о личном благочестии паствы, конечно, не могла остановить скольжение русского общества в апостасийное западное русло... Можно сказать, что революция началась уже тогда ‒ в умах ведущего слоя российского общества.
Удерживающее эсхатологическое значение Третьего (и последнего) Рима оставалось не осмысленным даже в эту эпоху назревающей Мiровой войны объединенных антихристианских сил против России, препятствующей их геополитическим планам мiрового господства.
Так, в ХХ веке в годы начавшейся революции эсхатологическая идея Третьего Рима, насколько я помню (читал давно), не упоминается даже в глубокой монографии "Монархическая государственность" (1905) Тихомирова, хотя удерживающее значение монархической власти им проанализировано очень подробно... Впрочем, и этот его труд остался практически не замеченным в "образованном обществе"... Об удерживающей роли русского Царя (опять-таки без упоминания Третьего Рима) говорили немногие духовные лица: такие, как свт. Феофан Затворник и св. прав. Иоанн Кронштадтский, но они оставались гласом вопиющего в увеличивавшейся пустыне...
Сегодня мы отмечаем в последнюю предреволюционную эпоху как примечательные для этой проблемы книги: В.Н. Малинина "Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания" (1901 г.) и старообрядца И.А. Кириллова "Третий Рим: Очерк исторического развития идеи русского мессианизма". М., 1914) с подробнейшим обоснованием истории идеи Третьего Рима как "вечного мессианского царства". Но старообрядчество считалось в "образованном обществе" маргинальным проявлением фанатизма и невежества. И эти книги, разумеется, не отражали настроения, преобладавшие в самосознании ведущего слоя. Даже в годы начавшейся судьбоносной Мiровой войны по установлению Нового мiрового порядка патриоты в ведущем слое Российской империи не простирали свое видение смысла исторической эпохи далее присоединения к России даже не Константинополя как столицы Второго Рима, а просто стратегически важных Проливов... И потому, видимо, Господь лишил Россию этой, казалось уже близкой победы в 1917 году...
По известному выражению архимандрита Константина (Зайцева), в петербургский период русской истории идеал Святой Руси оказался заслонен идеалом Великой России (Чудо русской истории. Джорданвиль, 1970. С. 68), которая в своем верхнем общественном слое все больше уподоблялась апостасийному Западу. Это не могло не привести к новой, самой страшной, утрате Россией оправдания своего существования перед Богом и, несмотря на противодействие здоровой части низового церковного народа и общества, такой упадок самосознания закончился сокрушением православной Империи в 1917 году.
https://rusidea.org/250970555 |
