Проснувшись утром 18 июля, мы решили пойти посмотреть конюшни. Мы отправились в очень веселой компании. При входе в конюшню нас поразило какое-то замешательство. Неизвестные офицеры разговаривали с старшим кучером Василием, который выкроил минутку, чтобы сообщить нам, что эти офицеры прибыли по причине мобилизации. Эти слова были зловещими. Мы не сразу поняли их смысл, но домой возвращались уже в совершенно другом настроении. Каждый из нас, должно быть, чувствовал, что в нашей жизни грядут большие перемены. Когда мама услышала эту новость, она сказала: «Мой брат писал мне, что война неизбежна». Но я не могла в это поверить. Обедать сели в растерянности, но все же  не думаю, что кто-то осознал, что жизнь никогда больше не будет нормальной. Прошлое закончилось, счастливые дни беззаботной юности завершились для всех молодых людей в Европе. Стали приходить телеграммы, одна из них вызывала в Петербург кузена, который учился в последнем классе Военно-морского училища. Приходили и другие, сообщавшие о немедленном отъезде родственников в полки. Все начали разъезжаться. Мы все отправились в город провожать нашего кузена в Петербург. Маленький городок был переполнен. Молчаливые группы родственников стояли, наблюдая за формированием отряда будущих солдат. Мы видели, как они уезжали, и слышали плач оставшихся женщин и детей. Это была душераздирающая сцена, которая внезапно открыла нам всю реальность того ужаса, что ждал нас впереди. Война. Это слово было слышно постоянно и все заставляло думать о нем. Утром 29-го пришли проститься два молодых кучера. Мы все старались что-то дать им, в основном – деньги и иконы. Ники Оболенский решил уезжать на своей машине из Могилева. За день до его отъезда в газетах появилось объявление, призывающее молодых девушек записываться на курсы сестер милосердия. Кажется, 19 июля, когда мы поехали в провинциальный городок провожать нашего двоюродного брата, город был неузнаваем. Обычно он казался полусонным, но в тот солнечный июльский день улицы были полны людей, которые стояли группами и смотрели, как их сыновья и мужья выстраиваются на площади. Мы видели, как началось построение. Из толпы донесся громкий стон и крики, а вновь сформированная рота двинулась по дороге. Чем дальше они продвигались, тем громче кричали женщины, словно надеясь остановить марширующих. Несколько женщин бежали вместе с детьми рядом с ними. По спине пробежала дрожь, и я вдруг осознала всю серьезность ситуации и ее последствия. Однако мало кто понимал, что это был конец мирной жизни на долгие годы и конец жизни, которую мы вели прежде.

Расставание с кузеном было грустным, но все мы старались быть веселыми и сохранять бодрость духа. Вернулись молча, хотя были полны впечатлений. Время от времени кто-нибудь говорил что-то вроде: «Вы видели, как молодая женщина с младенцем на руках прильнула к своему мужу?» Невозможно описать сцены разлуки — причитания и особенно выражения лиц. Вот они, посреди уборки урожая, забросили свои поля, на которых так тяжело трудились и от которых зависели в течение года до следующего урожая. Каждый старался до последнего поддерживать связь с дорогим человеком, которого провожал, и с которым возможно уже не увидится. Эта мысль отражалась на каждом лице, и именно это производило такое незабываемое впечатление на зрителей и тяготило наши сердца. Через два дня приехал мой старший сводный брат Костя. Мы все поехали в тот же маленький городок. Он настоял на том, чтобы мы уехали раньше него. Наш кучер Василий, который его очень любил, пришел проститься с ним. Василий и брат крепко обнялись. Оба улыбались, но в глазах стояли слезы. Потом мы все присели на прощание, как это принято в России. Это был один из тех моментов, которые навсегда остаются в памяти и все же всегда кажутся бессмысленными, и трудно подобрать слова, так как ты слишком подавлен печалью, и все, что ты можешь сделать, это держать свою отчаянную печаль при себе.

Перевод Елизаветы Преображенской

Русская Стратегия