Уже не припомню, через сколько дней в газетах появился призыв к сестрам-добровольцам. Я тотчас же решила присоединиться, и через два дня жених Нелли и мы, две старшие сестры, уехали в Могилев на его машине. За день до отъезда Ники Оболенского в ​​газетах появилось еще одно объявление, призывающее молодых девушек записываться на курсы сестер милосердия. Сестра Марина и я сразу решили записаться. Я собрала вещи и уехала на следующий день. Утром я ходила по усадьбе и задавалась вопросом, когда и при каких обстоятельствах я вернусь. Вопрос продолжал крутиться в моих мыслях. Я даже не догадывалась, что вижу Горки в расцвете лета в последний раз. Отчетливо помню, как мы сели в машину, припарковались под навесом, как помахали на прощание и уехали с чувством, что впереди нас ждет что-то новое, но без предчувствия, что прошлое ушло навсегда. Мы чувствовали, что жизнь в маленьких городках, которые мы проезжали, изменилась. Повсюду были рекруты. Сельская местность, однако, выглядела мирно и спокойно. Но Могилев был полон солдат, офицеров и люди в форме были повсюду. Время от времени играли военные оркестры, а на вокзале было самое большое оживление. Солдаты танцевали и пели с большим энтузиазмом и кажущимся весельем. Семьи остались позади, и каждый солдат пытался покрасоваться или показать, что не падает духом. Они скрывали, что было у каждого на душе. Восторженность и патриотизм вызвало известие о том, что император вышел на балкон Зимнего дворца в Петербурге, а толпа на площади встала на колени и запела русский гимн. Вместе с энтузиазмом возрастали очень серьезные антинемецкие настроения. Страна находилась в состоянии войны. Несколько часов пыльных дорог, окутали нас невообразимым по нынешним временам облаком пыли, добравшись до Могилева, мы переночевали там, а на следующее утро выехали в Петербург. Повсюду царила напряженная обстановка, по улицам маршировали солдаты, а на вокзалах отходили полки, солдаты распевали старые известные песни, временами пританцовывали и одобрительно хлопали в ладоши. Повсюду слышался стук штыков, солдаты и офицеры  становились по стойке смирно, когда мимо проходили генералы.

По прибытии мы сразу записались на курсы сестер милосердия, но первый курс уже начался. Я поступила во второй в известной Кауфманской Общине. Сотни молодых девушек, большинство из которых, как и я, никогда сами не заправляли постели, утром ходили на занятия, а днем ​​работали в больницах. Никогда не забуду первое впечатление от большой Обуховской больницы, куда я была направлена для ухода за хроническими больными, в основном – пожилыми женщинами, большинство из которых были прикованы к постели и находились в безнадежном состоянии. Поначалу меня переполняло желание развернуться и уйти. Было очень тяжело столкнуться с реальностью неожиданных уродливых страданий. Никогда прежде я не бывала в больнице, а это было такое мрачное огромное старое здание. Воздух казался невыносимым. Когда я вспоминаю нашу практику, мне кажется, что нам специально создали максимально жесткие условия с самого начала, чтобы посмотреть, кто выдержит, и не  тратить время на тех, кто не сможет. Моя сестра сдалась очень быстро, как и более половины девочек, которые пошли на первый курс. Мы изучали в основном хирургическую помощь, а также некоторые виды ухода за больными с заразными заболеваниями. Утром у нас были лекции, а после обеда практические занятия. Курс длился около трех месяцев, так как был довольно тщательным. Чем больше мы учились, тем сложнее становилось. По окончании курса в ноябре я хотела отправиться сразу на фронт, но вместо этого меня направили в первый Сибирский резервный госпиталь. В ту ночь, когда мы выехали из Санкт-Петербурга, в поезде ехало, должно быть, пятьдесят или больше сестер милосердия. На вокзал приехали родственники и друзья, чтобы проводить нас. Всех нас вдохновляло общее желание помочь раненым и приблизить победу в войне. В то время патриотизм был очень силен. Никто не сомневался, что победа впереди, хотя мы знали о печальных событиях на северном фронте, где погибли и были ранены многие друзья и родственники. Трагедия коснулась всех нас. Наша больница открылась на пятом этаже крупного каучукового завода. Наши покои находились в бывшем правлении. Они были маленькие, четыре крошечные спальни и довольно большая столовая. Трем младшим сестрам, включая меня, отвели то, что когда-то было прихожей, узкую комнату, в которую едва помещались три наши раскладные койки. Мы были в восторге, потому что искали лишений и хотели чувствовать себя как на войне и жить в «военных условиях». Как бы то ни было, мы были очень разочарованы тем, что нас не отправили на фронт.

На пятом этаже спешно обустроили больницу. Две огромные палаты с четырьмя рядами по семьдесят пять коек в каждой могли вместить 600 пациентов. Части крыши и стен были стеклянными, поэтому большую часть времени они были залиты солнечным светом. Старшая сестра отвечала за питание. У нас была одна хирургическая сестра и шесть палатных, каждая из которых ухаживала за сотней пациентов. В день прибытия первых раненых мы работали тридцать шесть часов с короткими перерывами для еды. Мы завершили работу только когда была наложена последняя повязка. Все были измотаны, но мы были в восторге от того, что наконец действительно оказали какую-то помощь. После этого началась рутина. Перевязки длились все утро. Перед этим каждого больного осматривал врач, выписывал необходимые лекарства и так далее. Обход делали врач, сестра и фельдшер. Нашими помощниками были фельдшеры. Также были санитары, которые тоже принимали участие в уходе за больными, но в основном содержали палаты в безупречной чистоте. Наш главный врач Белинский был прекрасным, очень добрым человеком, он создал в больнице спокойную непринужденную атмосферу. Большая часть личного состава прибыла из Сибири. Тогда не было выходных, в том числе и по воскресеньям. Все работали изо дня в день. В воскресенье разрешалось только посетить церковную службу. Питание было простым. Утром чай и большой кусок хлеба со свиным салом. На обед и ужин очень хорошие щи с большим куском мяса.

Перевод Елизаветы Преображенской

Русская Стратегия