Ужасный сон отяготел над нами,

Ужасный, безобразный сон:

В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон.

Осьмой уж месяц длятся эти битвы,

Геройский пыл, предательство и ложь,

Притон разбойничий в дому молитвы,

В одной руке распятие и нож.

И целый мир, как опьяненный ложью,

Все виды зла, все ухищренья зла!..

Нет, никогда так дерзко правду Божью

Людская кривда к бою не звала!..

И этот клич сочувствия слепого,

Всемирный клич к неистовой борьбе,

Разврат умов и искаженье слова –

Всё поднялось и всё грозит тебе,

О край Родной! такого ополченья

Мир не видал с первоначальных дней...

Велико, знать, о Русь, твое значенье!

Мужайся, стой, крепись и одолей!

Эти стихи Фёдора Ивановича Тютчева в наши дни зазвучали с новой силой, однако, даже в юбилейный год его наследие остается вне должного внимания. Со школьной скамьи мы привыкли к Тютчеву-лирику с грозой в начале мая и чародейкою Зимою, да ещё затвердили четверостишие о России, в которую можно только верить. Некрасов некогда отнес Фёдора Ивановича к второстепенным поэтам, ничуть, понятное дело, не сомневаясь, в первостепенности собственной…

Между тем Тютчев – вне всякого сомнения поэт первостепенный. Он и художник слова, наследующий Пушкину, и пронзительный лирик, и тонкий философ, и суровый обличитель недругов своего Отечества. Все эти ипостаси соединялись как в поэзии Тютчева, так и в его жизни… «Тютчевские стихи и особенно изошли из его жизни и судьбы, - отмечал Борис Зайцев. - Может быть, сама жизнь эта есть некое художественное произведение? Ее начало озарено почти волшебно: роскошный дом имения Овстуг (Брянского уезда, Орловской губернии). Изящный, ласковый мальчик, очень одаренный, баловень матери. В доме смесь духа православного с французскими влияниями. — Так и всегда было в барстве русском. Говорили: в семье по-французски, а у себя в комнате Екатерина Львовна, мать поэта (урожденная графиня Толстая), читала церковно-славянские часословы, молитвенники, псалтыри».

Тютчев появился на свет 5 декабря 1803 года в родовой усадьбе Овстуг. Природные способности отрока в сочетании с хорошим домашним образованием явили уже в юные годы впечатляющие результаты: в 12 лет Фёдор уже переводил оды Горация, а в 14 - был избран членом Общества любителей российской словесности. В 18 лет юноша окончил университет и вступает на стезю дипломатической службы, получив место внештатного атташе Российской дипломатической миссии в Мюнхене. В общей сложности заграницей Тютчев прослужил свыше 20 лет. За это время у него сложились определенные взгляды на отношения России и Европы, на революционные течения, на миссию России в мире. С разрешения императора Николая Павловича в 40-е годы дипломат стал выступать в печати с публицистическими статьями. Одна из первых его крупных работ, «Россия и Германия», произвела на Государя большое впечатление. Он «нашёл в ней все свои мысли». Каковы же были эти мысли?

«Я русский, русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле, в мире со своим правительством и совершенно независимый по своему положению, - писал Фёдор Иванович. - Стало быть, мнение, которое я попытаюсь здесь высказать, - мнение русское, но свободное от всяких расчетов. И не опасайтесь, чтобы в качестве Русского я ввязался, в свою очередь, в жалкую полемику, вызванную недавно одним жалким памфлетом… Книга г. Кюстина служит новым документом того умного бесстыдства и духовного растления (отличительные черты нашего времени, особенно во Франции – прим. авт.), благодаря которым дозволяют себе относится к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком, дерзают судить весь мир менее серьезно, чем бывало относились к критическому разбору водевиля. Что же касается до противников г. Кюстина, до так называемых защитников России, то они, конечно, искреннее его, но они уж слишком просты… Они представляются мне людьми, которые, в избытке усердия, в состоянии поспешно поднять свой зонтик, чтоб предохранить от дневного зноя вершину Монблана!.. Нет, милостивый государь, мое письмо не будет заключать в себе апологии России. Апология России… Боже мой! Эту задачу принял на Себя Мастер, Который выше нас всех и Который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. ИСТИННЫЙ ЗАЩИТНИК РОССИИ – ЭТО ИСТОРИЯ; ею в течении трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу…»

После выхода этой статьи Фёдор Иванович вернулся в Россию и вскоре получил в родном ведомстве должность старшего цензора. Мировоззрение Тютчева было родственно славянофильскому. И недаром его любимая дочь, Анна, ставшая фрейлиной Императрицы и воспитательницей детей Александра Второго, выйдет замуж за идеолога славянофилов Ивана Аксакова.

«...Таково роковое стечение обстоятельств, вот уже несколько поколений отягощающих наши умы, что вместо сохранения у нашей мысли относительно Европы естественно данной ей точки опоры, мы ее волей-неволей привязали, так сказать, к хвосту Запада. Я говорю мы — но не Россия, поскольку — нельзя не признать — умы в России в течение 60 лет не переставали двигаться в противоположном ее судьбам направлении. Нашим собственным умственным будущим служил Запад», - констатировал поэт в одной из своих работ.   

Будучи православным христианином, Фёдор Иванович отвергал возможность объединения церквей, нарождающиеся процессы, который позднее обретут название экуменизма. После объявления папой Пием IX решения созвать в Ватикане Вселенский собор для принятия догмата о «непогрешимости» понтифика Тютчев Аксакову:

«Засим можно было бы заявить впервые от лица всего православного мира, — о роковом значении предстоящего в Риме мнимо-вселенского собора, о возлагаемой на нас, Россию, в совокупности со всем православным Востоком, неизбежной, настоятельной обязанности протеста и противодействия, а засим — трезво и умеренно предъявить о вероятной необходимости созвания в Киеве, в отпор Риму, православного Вселенского собора.

 Не следует смущаться, на первых порах, тупоумным равнодушием окружающей нас среды… Они, пожалуй, не захотят даже понять нашего слова. Но скоро, очень скоро обстоятельства заставят их понять. Главное, чтобы слово, сознательное слово было сказано. — Рим, в своей борьбе с неверием, явится с подложною доверенностию от имени Вселенской церкви. Наше право, наша обязанность — протестовать противу подлога и т.д.»

В 1849 году, после потрясших Европу революционных беспорядков, Тютчев пишет один из основополагающих своих трудов - «Россия и революция». В ней поэт указывал:

«Для уяснения сущности огромного потрясения, охватившего ныне Европу, вот что следовало бы себе сказать. Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия. Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. От исхода борьбы между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на века вся политическая и религиозная будущность человечества.

Факт такого противостояния всем сейчас бросается в глаза, однако отсутствие ума в нашем веке, отупевшем от рассудочных силлогизмов, таково, что нынешнее поколение, живя бок о бок со столь значительным фактом, весьма далеко от понимания его истинного характера и подлинных причин.

До сих пор объяснения ему искали в области сугубо политических идей; пытались определить различия в принципах чисто человеческого порядка. Нет, конечно, распря, разделяющая Революцию и Россию, совершенно иначе связана с более глубокими причинами, которые можно обобщить в двух словах.

Прежде всего Россия — христианская держава, а русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря чему-то еще более задушевному. Он является таковым благодаря той способности к самоотречению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы. Революция же прежде всего — враг христианства. Антихристианский дух есть душа Революции, ее сущностное, отличительное свойство. Ее последовательно обновляемые формы и лозунги, даже насилия и преступления — все это частности и случайные подробности. А оживляет ее именно антихристианское начало, дающее ей также (нельзя не признать) столь грозную власть над миром. Кто этого не понимает, тот уже в течение шестидесяти лет присутствует на разыгрывающемся в мире спектакле в качестве слепого зрителя.

Человеческое я, желающее зависеть лишь от самого себя, не признающее и не принимающее другого закона, кроме собственного волеизъявления, одним словом, человеческое я, заменяющее собой Бога, конечно же, не является чем-то новым среди людей; новым становится самовластие человеческого я, возведенное в политическое и общественное право и стремящееся с его помощью овладеть обществом. Это новшество и получило в 1789 году имя Французской революции.

С того времени Революция во всех своих метаморфозах сохранила верность собственной природе и, видимо, никогда еще не ощущала себя столь сокровенно антихристианской, как в настоящую минуту, присвоив христианский лозунг: братство. Тем самым можно даже предположить, что она приближается к своему апогею. В самом деле, не подумает ли каждый, кто услышит наивно богохульственные разглагольствования, ставшие как бы официальным языком нашей эпохи, что новая Французская республика явилась миру, дабы исполнить евангельский закон? Ведь именно подобное призвание торжественно приписали себе созданные ею силы, правда с одной поправкой, которую Революция приберегла для себя, — дух смирения и самоотвержения, составляющий основу христианства, она стремится заменить духом гордости и превозношения, свободное добровольное милосердие — принудительной благотворительностью, а взамен проповедуемого и принимаемого во имя Бога братства пытается установить братство, навязанное страхом перед господином народом. За исключением отмеченных различий, ее господство на самом деле обещает стать Царством Христа».

Позже, в годы либеральных реформ Александра Второго, проницательный поэт не мог не увидеть угрозы российскому государству уже в самих действиях государственной власти. Своей дочери Анне он писал: «Чувствуешь, что основа всего здания колеблется. Клика, находящаяся сейчас у власти, проявляет деятельность положительно антидинастическую. Если она продержится, то приведет господствующую власть не только к тому, что она станет непопулярной, но и антинациональной». Эту мысль развивает поэт и в письме графине Блудовой:  «Я говорю о самой власти во всей сокровенности ее убеждений, ее нравственного и религиозного кредо, одним словом – во всей сокровенности ее совести. Отвечает ли власть в России всем этим требованиям? Какую веру она исповедует и какому правилу следует? Только намеренно закрывая глаза на очевидность, можно не замечать того, что власть в России – такая, какую ее образовало ее собственное прошедшее своим полным разрывом со страной и ее историческим прошлым, что эта власть не признает и не допускает иного права, кроме своего, что это право – не в обиду будет сказано официальной формуле – исходит не от Бога, а от материальной силы самой власти, и что это сила узаконена в ее глазах уверенностью в превосходстве своей весьма спорной просвещенности… Одним словом, власть в России на деле безбожна, ибо неминуемо становишься безбожным, если не признаешь существование Живого Непреложного Закона, стоящего выше нашего мнимого права, которое по большей части есть не что иное, как скрытый произвол. В особенности грустно и безнадежно в настоящем положении то, что у нас все привилегированное и официальное общество, благодаря направлению, усвоенному им в течении нескольких поколений, не имеет и не может иметь другого катехизиса, кроме катехизиса самой власти… И тем не менее никто лучше меня не осознает того, что мы пройдем через эту фазу, - мы обязаны через нее пройти, чтобы понести в пути все наказания, столь нами заслуженные».

Несмотря на столь жесткие оценки, Фёдор Иванович оставался на службе, 15 лет возглавлял Комитет иностранной цензуры, был произведён в тайные советники и имел немало наград. Как и Грибоедов, Тютчев умел служить своей Родине и в качестве государственного мужа, и в качестве литератора.

Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует...

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит...

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры — но о ней не просит...

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит перед замкнутой дверью:

«Впусти меня! — Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!..»

Ключевую причину бед, потрясающих Россию, Тютчев видел в сфере духовной, в оскудении веры. «Человеческая природа, - указывал он, - вне известных верований, преданная на добычу внешней действительности, может быть только одним: судорогою бешенства, которой роковой исход - только разрушение. Это последнее слово Иуды, который, предавши Христа, основательно рассудил, что ему остается лишь одно: удавиться. Вот кризис, чрез который общество должно пройти, прежде чем доберется до кризиса возрождения… Между Христом и бешенством нет середины».

Тютчеву, несмотря на отпущенный ему сравнительно с другими поэтами долгий век (он умер на 70-м году жизни) и успешную карьеру, суждено было остаться одним из многочисленных не услышанных пророков. Публика охотно слушала дивные романсы на его стихи, но отнюдь не внимала ни его публицистическим прорицаниям, ни набатным строфам:

Теперь тебе не до стихов,

О слово русское, родное!

Созрела жатва, жнец готов,

Настало время неземное…

Ложь воплотилася в булат;

Каким-то божьим попущеньем

Не целый мир, но целый ад

Тебе грозит ниспроверженьем…

Все богохульные умы,

Все богомерзкие народы

Со дна воздвиглись царства тьмы

Во имя света и свободы!

Тебе они готовят плен,

Тебе пророчат посрамленье,-

Ты — лучших, будущих времен

Глагол, и жизнь, и просвещенье!

О, в этом испытаньи строгом,

В последней, в роковой борьбе,

Не измени же ты себе

И оправдайся перед Богом…

Тем более не услышала публика пророчеств сына Фёдора Ивановича – Фёдора Тютчева-младшего. Его имя и вовсе оказалось вычеркнуто из русской словесности, и по сей день лишь единицы слышали о нём. Между тем, сын великого поэта являлся весьма крупным писателем, оставившим потомкам несколько романов – в том числе, о Кавказской войне. «Беда» этих книг была, однако, в их сугубой нетолерантности, которая была не ко двору уже в те времена. В романе «Злая сила», написанном по впечатлениям собственной службы в пограничной страже на окраинах Империи, чувствует влияние Крестовского и Достоевского. В этой книге Тютчев вывел своих «бесов», вложив в уста главному из них следующую программу:

«Вот ты всё упрекаешь меня за мою революционную деятельность, - с новым порывом заговорил Самуил, стремительно поднявшись с дивана и остановившись перед сестрой с разгоравшимся лицом и сверкающим взглядом, - но что нам делать, лучшим представителям народа, как не бороться с его вековечными угнетателями? Пойми, Сара, мы, евреи, всегда, во все времена являлись революционерами, это наше провиденциальное назначение... Сперва против римской тирании, затем, в средние века, против инквизиции, наконец, в новейшие - против государственного строя тех стран, где мы живём... Год за годом, десятилетие за десятилетием, век за веком, с терпеливым упорством титанов, устилая своими трупами землю, обильно поливая её своей кровью, уносясь в зловонном дыме костров к враждебным нам небесам христианского Бога, мы постепенно завоёвывали себе право, сначала только пользоваться землёй, водой и воздухом в самом тесном смысле этого слова, право всякого животного, каждой гадины, а затем мало-помалу и права граждан... О, как трудна была эта борьба, Сара, и не обладай наш народ гениальностью, нечеловеческой мудростью и живучестью, - он наверно бы давно погиб... Подумай только, Сара, обо всех этих потоках еврейской крови, пролитой за несколько тысячелетий... И вот мало-помалу, ценой невероятных усилий, сломивших бы совокупную мощь десятка народов, мы победили и из рабов становимся господами... В Англии еврей Дизраэли управляет судьбами государства, во Франции -- Ротшильды делаются владыками международных бирж, в Австрии венские банкиры украшают свои головы, поверх ермолки, графскими и баронскими коронами, презрительно нося гербы и титулы, перед которыми наши предки лежали во прахе, моля, как о величайшей милости, о дозволении дышать воздухом и греться на солнце... В Германии вся промышленность в наших руках, и немецкий бюргер очутился в положении свиньи, которую фермер откармливает на убой... Сидя в своём закутке и милостиво принимая подносимое ей пойло, она думает, будто она госпожа своего фермера, а не понимает того, что если тот захочет, он по своему капризу может уморить её с голоду... Но фермер умный человек, он этого не сделает, напротив, он раскормит свинью, чтобы она была ещё жирнее, и когда она нальётся салом, как бочка, заколет её, и с лихвой вернёт затраченное на её прокорм... Пусть свинья до последнего издыхания воображает себя госпожой, - в последний момент под ножом она узнает правду... В торжествующих глазах своего слуги-господина она с ужасом прочтёт страшный приговор за все те беспокойства, хлопоты, а подчас и толчки, которые он переносил по её милости... И это будет скоро, уверяю тебя, очень скоро и тем скорей, чем скорей мы победим и нам удастся, наконец, забить стропилами потолок здания нашего всемирного владычества и оградить себя от непогод извне, мы со всем рвением, без помехи примемся за окончательную отделку. И наше здание, как дивный дворец, единственный достойный великого народа, народа-титана, народа-мудреца, засияет на земле, как второе солнце... Тогда мы примемся очищать вокруг него место и скоро свалим в одну мусорную кучу дворцы и замки прежних владельцев или обратим их в лакейскую для наших христианских слуг.

…Совсем иное дело будет, если нам удаётся замутить умы, натравить одно сословие на другое, разжечь взаимную между ними ненависть, породить междоусобие. Тогда мы сразу станем господами положения и примкнём к той стороне, которая победит, и, пользуясь утомлением враждующих сторон, захватим власть в свои руки... Я не думаю, чтобы это было так уж невозможно... Печать почти уже вся в наших руках, мы сильно влияем на молодёжь и во многих случаях она, сама того не замечая, верой и правдой служит нашим интересам... Но этого мало, мы искусно разжигаем националистические вопросы... Надо будет, мы воздвигнем столько вопросов, сколько народностей входит в состав империи. Это тем легче, что, как я говорил, печать в наших руках и при помощи её мы поднимем такой гвалт, что даже самые умные и честные люди потеряют головы... Всех тех из местных талантливых людей, которые сознательно или бессознательно будут подрывать авторитет церкви и государства, мы превознесём до небес, прославим гениями, их сочинения мы будем распространять в сотнях тысяч экземплярах, мы окружим их туманом лести и создадим им такой успех, который иссушит завистью сердца менее даровитых и заставит и их пойти потом тем же путём, в чаянии такой же прибыли и почёта... Вот наша программа и ей мы должны следовать, каждый по своему разумению...»

Будучи рожден в незаконной связи отца с Еленой Денисьевой, Фёдор Фёдорович, унаследовав его имя, был однако, приписан к мещанском сословию. Тем не менее он получил достойное образование в лицее цесаревича Николая, в Лейпциге и Праге, а затем посвятил себя служению Отечеству в рядах русской армии. Младший Тютчев окончил Тверское кавалерийское юнкерское училище, служил в Отдельном корпусе пограничной стражи, став одним из организаторов Пограничных войск. Параллельно занимался литературной и публицистической деятельностью. Молодой офицер сотрудничал со многими русскими журналами и газетами («Новое Время», «Русский вестник», «Военный сборник», «Исторический вестник», «Разведчик» и другие).

Боевое крещение Фёдор Фёдорович принял в Русско-Японскую войну. Командуя казачьей сотней, он участвовал в конных рейдах отрядов генералов Ренненкампфа и Мищенко. В боях у сёл Циэрлгоу-Тани и Иншаугоу храбрый офицер во главе 1-го Читинского казачьего полка под огнём вывез группу раненых с позиции.

В годы Великой войны Тютчев также неоднократно отличился в боях, заслужив Георгиевское оружие за храбрость. В бою 8—9 декабря 1914 года у м. Брожстек, командуя батальоном, он лично повел его в атаку на укрепленную позицию значительно превосходящего числом противника и, ворвавшись в окопы под сильным артиллерийским и ружейным огнем, штыками выбил неприятеля из окопов и обратил в бегство. В мае 1915 в бою у местечка Бергомет Фёдор Фёдорович был контужен снарядом, но остался в строю. 9 февраля 1916 года полковник Тютчев умер от старых ран во 2-м Кауфманском полевом госпитале в Бердичеве, не увидев к своему счастью победы революции над Россией и исполнения собственных и отцовских прозрений.

Русская Стратегия