В свое время Черчилль попытался выдать демократии индульгенцию, изрекая остроту, что «демократия наихудшая форма правления, если не считать все прочие». Другими словами, демократия лучшая среди всех несовершенных форм власти. Само по себе использование подобного рода аргументации – «лучшая из худших» выдаёт слабость позиций апологетов демократии. В действительности, лучшей политической системы на все времена нет, и не может быть. Поскольку по ходу локального культурогенеза, то есть жизни данной локальной цивилизации люди, их мировоззрение, нравы, формы отношений меняются и в каждый период имеют свою специфику. Подробнее я говорю об этом в трактате «Законы истории и локальный культурогенез». Разным типам общества присущи разные и вполне определенные типы социальных связей, которые в исторических культурах оформляли те или иные политические формы и институции. Эти политические формы имели свои недостатки и преимущества, но их главное достоинство - соответствие реальному раскладу сил в обществе, доминирующим характерам, состоянию умов, уровню этносистемной пассионарности. Устойчивость их была связана с тем обстоятельством, что в снование своей легитимности они стремились заложить некий «вечный» и неизменный принцип, именно религиозного характера, который одновременно являлся основополагающим и для культуры как таковой.
Западного же толка демократия – позитивистская доктрина, она не ищет опоры в религиозных категориях, не приемлет никаких абсолютов, являясь политическим выражением принципа релятивизма и, тем самым, она отрицает и собственную устойчивость. Этот фундаментальный дефект западной демократии едва ли делает её худшей среди прочих политических форм власти, но, определённо, этот дефект делает демократию наименее устойчивой среди прочих несовершенных политических форм. В России, например, в начале 90-х она не продержалась и двух лет - после антиконституционного путча 1993 г. порожние демократические формы стали постепенно заполняться наивульгарнейшим олигархическим и автократическим содержанием. И это ещё одна причина интереса к демократия со стороны антисистем.
Если считать критерием истины практику, то когда бы с демократией всё было так, как утверждал в своей сентенции Черчилль, те страны, которые практиковали данную форму политического устройства, были бы наиболее в политическом отношении стабильны. Но, история, как известно, свидетельствует об ином. Античные греческие полисные демократии после относительно недолгого процветания раздирали политические межпартийные усобицы, они не смогли объединить не только средиземноморскую ойкумену, но даже маленькую Элладу, не выдержали конкуренции с соседями, были подчинены македонянами, а затем римлянами, лишены политического суверенитета и включены в македонскую, а затем римскую империи. Не случайно, живший в начале заката Афин и всей античной Греции Платон весьма скептически отзывался о демократии как форме государственной власти. Он был сторонником интеллектуальной и духовной аристократии. Демократия же в тех её формах, какие выработала западноевропейская цивилизация и вовсе имеет весьма подмоченную историческую репутацию. Взять хотя бы тот факт, что Европа уже в демократическую эпоху своей истории развязала и стала ареной двух невиданных по своей разрушительности и кровавости Мировых войн.
По сути, демократия западного толка есть ни что иное, как оформленные в процедурах, закреплённые в формальных законах и неписаных правилах правила борьбы олигархических групп за власть в эгалитарную эпоху. Ставкой в этой игре в народовластие является реальная власть и связанная с нею собственность. Особенность же олигархических усобиц в эгалитарный век состоит в том, что конкурирующие олигархические группы, испытывающие, приходя к власти, дефицит легитимности и, прежде всего легитимности морального плана, стремятся заручиться в период выборов поддержкой неискушённого населения, наделяя его внешне почётным, но лишённым реального содержания именем «избиратель». В действительности, «титул» избирателя в условиях демократии западного толка даёт ёго обладателю столько же прав участвовать в управлении, сколько титул «милостивый государь» даёт прав его обладателю сесть на трон. Избирателю лицемерно внушается мысль, что власть избрана им и действует в его интересах, при этом в реальности олигархические группы преследуют свои групповые корыстные интересы, и лишь стараются пройти по лезвию ножа, не доводя до открытого бунта масс. С подлинным народовластием, отражающим общенациональные идеалы и интересы, подобного рода демократия имеет мало общего. По этому поводу европейские интеллектуалы отпустили не мало острот, я здесь вспомню только одну – Оскара Уайльда: «Демократия есть одурачивание народа при помощи народа ради блага народа»
Говоря о западного толка демократии, стоит вспомнить понятие, которое использовал в своё время английский философ и государственный деятель Френсис Бэкон – idola fori - «идолы площади». Так Бэкон назвал используемые в публичной политике слова-абстракции, не нагруженные конкретным и вполне четким и определенным смыслом, которыми оперировали, в частности, революционные вожди в Англии во время революции 17-го века. Так вот, все эти словечки, наполняющие современный политический дискурс: «демократия», «свобода», «свободный мир», «рынок», «общечеловеческие ценности», равно «коммунизм», «социализм», «интернационализм» и т.п. вполне походят под это определение. Роль idola fori в истории – быть ложным знаменем и дымовой завесой для реальных процессов, инспирируемых антисистемной этнофобией, преследующей вполне корыстные цели - уничтожение органически складывающихся национально-государственных укладов и приобретение власти и собственности. И если под таким ложным знаменем пролито море крови, или проведена какая-либо более мирная, но грандиозная афера, значит, оно найдено удачно.
Например, в современной России под сурдинку болтовни про демократию, свободный рынок и честную конкуренцию узкая группа так называемых олигархов, преимущественно представителей «избранного племени» присвоила, легализовала, вывела из под российской юрисдикции и перерегистрировала в оффшорах все основные активы. Если сегодня на Россию просыплется манна небесная, можно не сомневаться, что за час до этого собственность «на весь объём крупы» через залоговый аукцион по официальному соглашению с правительством и приватной договорённости с Кремлём уже оформили Абрамович с Дерипаской.
Учитывая сказанное, а также то обстоятельство, что античная демократия и современная западная демократия это феномены принципиально различные, для того, что бы все же придать слову «демократия» более конкретное значение я буду использовать здесь термин «демократия западного типа» или «парламентская демократия». Данному феномену и посвящено нижесказанное.
«Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основания в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции. Хотя
ложь ее с каждым днем изобличается все явственнее перед целым миром. В чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, изъявляет непосредственно свою волю и проводит ее в действие. Это идеальное представление. Прямое осуществление его невозможно: народ должен переносить свое право властительства на некоторое число выборных людей. Эти выборные люди, в свою очередь не могут править непосредственно, но принуждены выбирать еще меньшее число доверенных лиц - министров. И этот механизм мог бы успешно действовать, когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа, когда бы министры явились тоже безразличными механическими исполнителями воли большинства, когда бы избираемы были всегда лица, способные исполнять добросовестно данную им, математически точно выраженную программу действий. Вот при таких условиях действительно закон выражал бы волю народа, управление действительно исходило от парламента.
Такова теория. Но посмотрим на практику. В самых классических странах парламентаризма он не удовлетворяет ни одному из выше показанных условий. Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчетом. Министры в действительности самовластны, и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами нации по-своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа – и, притом, не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Злоупотребления, произвольные действия ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли мы слышим о серьезной ответственности министра?
Величайшее зло конституционного порядка состоит в образовании министерства на парламентских или партийных началах.
Сторонники министерской партии подают голос всегда за правительство потому, что это правительство само держит членов своей партии во власти и во всех сопряженных со властью преимуществах, выгодах и прибылях. Вообще - существенный мотив каждой партии - стоять за своих во чтобы то ни стало, или из-за взаимного интереса. И это называется идеалом парламентского правления.
Если бы потребовалось истинное определение парламента, надлежало бы сказать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей. На фронтоне этого здания красуется надпись: «Все для общественного блага». Но это не что иное, как самая лживая формула, парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я.
Перед выборами кандидат в своей программе твердит все о благе общественном, он - ни что иное, как слуга народа, он о себе не думает и забудет себя и свои интересы ради интереса общественного. И все это - слова, слова, одни слова, временные ступеньки лестницы, которую он строит, чтобы взойти куда нужно. Избиратели являются для него стадом для сбора голосов, и владельцы этих стад уподобляются богатым кочевникам, для коих стадо составляет капитал, основание могущества в обществе.
Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобресть популярность. Он не может и не должен быть скромен, ибо при скромности его не заметят, не станут говорить о нем. Он должен раздавать обещания, зная, что потом не выполнит их, должен подлаживаться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы, для того чтобы иметь большинство за себя. Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изобразите ее в романе: читателю противно станет, но тот же читатель отдаст свои голоса на выборах живому артисту в той же самой роли.
Так развивается, совершенствуясь, целое искусство играть инстинктами и страстями массы для того, чтобы достигнуть личных целей честолюбия и власти. Затем уже эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор, пока понадобится снова на нее действовать, тогда снова пускаются в ход льстивые и лживые фразы, одним в угоду, в угрозу другим - длинная нескончаемая цепь однородных маневров, образующая механику парламентаризма.
Выборы - дело искусства, имеющего, подобно военному искусству, свою стратегию и тактику. Организуются собрания, произносятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает известность. Фраза, и ни что иное господствует на этих собраниях. В день окончательного выбора лишь немногие подают голоса свои сознательно, большинство, т.е. масса избирателей дает свои голоса стадным обычаем, за одного из кандидатов. То имя, которое всего громче звенело в ушах у всех в последнее время. Никто почти не знает человека, не дает себе отчета ни о характере его, ни о способностях, ни о направлении: выбирают потому, что много наслышаны о его имени. По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинства, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организованную силу, тогда как большинство, как песок, ничем не связано и потому бессильно перед партией.
И такая-то комедия выборов продолжает до сих пор обманывать человечество и считаться учреждением, венчающим государственное здание. Обманывают того, кто хочет быть обманутым.
Так нарождается народный представитель, так приобретается его полномочие. Как он употребляет его и как им пользуется? Если натура у него энергичная, он захочет действовать и принимается образовывать партию. Для предводителя партии требуется прежде всего сильная воля. Это свойство органическое, подобно физической силе, и потому не предполагает непременно нравственные качества. При крайней ограниченности ума, при безграничном развитии эгоизма и самой злобы, при низости и бесчеловечности побуждений, человек с сильной волей может стать предводителем партии. Вот такова по свойству своему бывает руководящая сила в парламенте.
Когда предводитель партии с сильной волей соединяет ещё и дар красноречия, - он выступает в своей первой роли на открытую сцену перед целым светом. Если же у него нет этого дара, стоит, подобно режиссеру, за кулисами и направляет оттуда весь хор парламентского представления, распределяя роли, выпуская ораторов, которые говорят за него. Большая, значительная в парламенте партия образуется лишь под влиянием личного честолюбия, группируясь около одного господствующего лица. Люди подчиняются охотно, с радостью складывая в чужие руки нравственную ответственность. Они как бы инстинктивно «ищут вождя» и становятся послушными его орудиями, сохраняя уверенность, что он ведет их к победе - и нередко к добыче. Публичные заседания суть не что иное, как представления для публики. Произносятся речи для того, чтобы поддержать фикцию парламентаризма. Речи служат к прославлению ораторов, к возвышению популярности, к составлению карьеры, но в редких случаях решают подбор голосов. Каково должно быть большинство - это решается обыкновенно вне заседания.
Таким образом, дело законодательства и общего направления политики, самое важное для государства, - превращается в игру, состоящую из условных формальностей, сделок и фикций.
Таков сложный механизм парламентского лицедейства, таков образ политической лжи, господствующей в наше время.
Вот каково в сущности это учреждение, выставляемое целью и венцом государственного устройства. Еще славит его либеральная интеллигенция, но народ стонет под гнетом этой машины и распознает скрытую в ней ложь.
Торжествует либеральная демократия, водворяя беспорядок и насилие в обществе, вместе с началами безверия, провозглашая свободу, равенство и братство - там, где нет уже места ни свободе, ни равенству».
Не правда ли, сказанное выше звучит весьма актуально? А ведь заключенные в кавычки слова написаны ещё в позапрошлом веке. Здесь процитированы выдержки из статьи «Великая ложь нашего времени» выдающегося русского государственного деятеля сенатора и крупного юриста Константина Петровича Победоносцева, написанной в 1896 году, за 10 лет до того, как парламентская демократия пустила корни в России. Кстати, в отставку Победоносцев подал, среди прочего, в связи с манифестом 17 октября, в котором Николай 11 по настоянию С.Ю. Витте и других влиятельных российских либералов той эпохи объявлял о введении в России институций западной демократии - построенной по партийному принципу Думы и т.д. Что потом из затей этого манифеста вышло, известно. Православная монархия - традиционная русская политическая форма подтачивалась стараниями думских масонов и появившихся во множестве прогрессивных, то бишь русофобских газет, издаваемых на деньги американского банкирского кагала. Эти же газеты подорвали и всякий авторитет правительства, редко какая из них выходила без карикатуры на правительство, включая самого Витте и его кабинет. Западного же толка парламентаризм в лице Думы моральный авторитет у русских так и не смог завоевать. В результате, спровоцированный этнохимерной этнофобией в феврале 1917-го кризис власти привел к крушению тысячелетней русской государственности.
Собственно, никаких принципиальных открытий Победоносцев в своей статье не сделал. В подобном ключе критику демократии дал ещё Платон две с половиной тысячи лет назад в знаменитом трактате «Государство». А через два года после выхода статьи Победоносцева в России была издана книга Лебона «Психология толпы». В ней в разделе «Классификация и описание толпы различных категорий» есть глава «Парламентские собрания», в которой Лебон высказывает схожие мысли, дает аналогичные оценки и характеристики, отмечая, что демократический парламент часто является именно особым типом толпы. В частности, он, пишет: «Парламентская толпа очень легко поддается внушению, и как во всякой толпе, внушение исходит от вожаков... Потребность в таких вожаках очевидна уже потому, что под именем предводителей групп они встречаются в собраниях всех стран и являются настоящими властелинами этих собраний. Люди в толпе не могут обойтись без господина, и потому-то голосование какого-нибудь собрания обыкновенно служит выражением мнения лишь очень небольшого меньшинства».
В упомянутой статье Победоносцев имел в виду опыт современных ему западноевропейских парламентов, прежде всего английского и австрийского. Однако, не трудно, думаю, узнать в его зарисовках и наши сегодняшние предвыборные кампании, наши парламенты, правительства, и даже конкретные типажи российского политического истеблишмента. Так что, когда мы наблюдаем по телевизору беспардонно лгущих парламентских демагогов, надувающих щеки партийных бонз, юлящих и норовящих выдать черное за белое министров, надо понимать - дело отнюдь не в отсутствии в России зрелой политической культуры. Дело в том, что сама демократия по западному образцу востребует именно эти типажи. И все прочие, отмеченные Победоносцевым пороки демократии вовсе не акциденции, но именно инварианты демократии – то есть описанные Победоносцевым отношения остаются неизменными независимо от места, времени и конкретных модификаций западного толка демократии как таковой.
В начале века имя Победоносцева было одинаково ненавистно и интернационалистам-социалистам и космополитам-либералам. Его ненавидели не только убежденный враги русской государственности и русскости как таковой, но и вся интеллигенция не понимала его и выставляла вульгарным реакционером и ретроградом. Равно как и Льва Тихомирова - авторитетного русского общественного деятеля и социального мыслителя конца 19-го – начала 20-го веков, советника Столыпина по идеологии, имя которого властвующая в России с начала 20-го века этнохимерная этнофобия упорно пыталась предать забвению. Тихомиров посвятил западного типа демократии большой труд «Критика демократии», в котором подробно анализирует данный феномен. Но после крушения исторической русской православной России в начале 20-го века многие наиболее глубокие и здравые русские умы вынуждены были вставать на позиции Победоносцева и Тихомирова, в частности, и по вопросу западного типа демократии.
Даже Н.А. Бердяев, мыслитель и человек совсем другого сорта и другого политического лагеря, интеллигент по мирочувствованию, и во многом европеец по культуре, в своем знаменитом труде «Философия неравенства» вынужден согласиться и, по сути, повторяет мысли монархистов - традиционалистов Тихомирова и Победоносцева о лживости западного типа демократии. Вот его рассуждения: «Демократия не может быть выражением духа народа, ибо дух народа выразим лишь в организме, демократия же есть механизм. Демократия берет человека, как арифметическую единицу, математически равную всякой другой. Для нее народ, как органическое целое, распадается на атомы и потом собирается, как механический коллектив. Народ не состоит из арифметических единиц и атомов. Народ есть иерархический организм, и в нем каждый человек есть разностное существо неповторимое в своей качественности. Потому-то и воля народа невыразима в сумме человеческой, в мнении большинства. Всеобщее голосование - негодный способ выражения качеств в жизни народной...
Уже одно то, что ваше царство демократии раздирается борьбой партий, и что партиям отданы в нем судьбы государств, свидетельствует против вас и не позволяет верить, что народ находит в нём свое выражение. Демократическое правление есть, в конце концов, фикция. Я говорил уже, что в действительности возможны лишь аристократия и охлократия. Тирания партий редко бывает аристократией. Там не происходит подбора лучших и способнейших. В народном суверенитете погибает народ, он тонет в механическом количестве и не находит выражения для своего органического духа, целостного и неделимого.
В самом зарождении демократии допускается ложь. Демократия зарождается через демагогию, через низкую лесть интересам и инстинктам масс. Из этого нечистого источника не может родиться никакая общественная правда... Демократия сделалась орудием человеческих интересов и человеческих страстей, ареной борьбы за власть и господство. Демократия сулила греховную похоть жизни. Демократия понимает власть как право, а не как обязанность. И всякая высшая идея в демократических обществах умирает. Господство демократии означает господство интересов разных общественных групп и их борьбу за власть. И это источник вырождения демократии. Какой-то червь внутренне подтачивает демократические общества. В основе их лежит духовная ложь».
Между прочим, отмеченная Бердяевым механистичность и неорганичность – глубинное свойств негативных систем, есть одна из причин, почему демократия западного типа глубоко противна христианству, и всякой позитивной культуробразующей религии. Эту глубинную оппозицию видел еще Руссо, которого можно считать одним из основоположников западного типа демократии – его социальная философия «общественного договора» образует доктринальную основу таковой. Христианство, утверждал Руссо, проповедует рабство и зависимость, а истинные христиане созданы, чтобы быть рабами. И это высказывание Руссо вполне справедливо. Христианство, действительно, стремится покорить личность, точнее, индивидуальность. Демократия, действительно, призвана освободить её. Остается пояснить, чему покорить и от чего освободить. И здесь вся история западной демократии дает ясный и очевидный ответ – освободить от нравственного закона, которому христианство императивно покоряет эгоистическую природу и профанное бытие человека. И не случайно именно после Французской революции христианская культура на Западе стала стремительно угасать. А такие распространенные в западной политической лексике вербальные формулы как «христианские демократы» являются в этой связи совершенной бессмыслицей.
В критике западного типа демократии Бердяеву вторит Ильин. Не сомневаясь, что именно демократию западного типа, которую он называл «формальной демократий», станут внедрять в России её враги после крушения коммунизма, Ильин отмечает, что такая демократия: «сводит все государственное устройство к форме всеобщего и равного голосования, отвлекаясь от качества человека и от внутреннего достоинства его намерений и целей, примиряясь со свободою злоумышления и предательства, сводя всё дело к видимости бюллетеня и к арифметике голосов...»
«Оно видит в человеке прежде всего инстинктивную особь, имеющую свои «желания» и «потребности»: каждый желает меньше работать, больше наслаждаться и развлекаться, плодиться и наживать, иметь свои безответственные мнения, и беспрепятственно высказывать их... Каждый «гражданин» как таковой заранее считается разумным, просвещенным, благонамеренным и лояльным, неподкупным и «почтенным», каждому дается возможность обнаружить все свои «доблести» и прикрыть словами о публичном благе все свои замыслы и затеи. Пока не пойман он не вор, пока не взят с поличным - он требует к себе всеобщего уважения. Кто еще не попался на месте преступления (напр. предательства, иностранного шпионажа, вражеской агентуры, подготовки заговора, взятки, растраты, подлога, шулерства, торговли девушками, выделки фальшивых документов или монет) - тот считается политическим джентльменом не зависимо от своей профессии и полноправным гражданином (про его художества все знают, да не докажешь). Главное «свобода», «равенство» и «счет голосов». Государство есть механическое равновесие частных (личных и партийных) вожделений, государство строится как компромисс центробежных сил, как лицедейство политических актеров. И политика должна двигаться по «равнодействующей» (по параллелограмму сил!) взаимного недоверия и состязающихся интриг...»
И ведь это, пожалуй, более точное описание нынешней российской действительности – «новой демократической России» на протяжении всех 20 лет перманентной либерально-олигархической русофобской революции, чем то, что предлагают нам современные СМИ, ведущие «репортаж» непосредственно «с места события». Откровенные жулики и проходимцы, мошенники и аферисты, нередко прямые агенты зарубежных финансовых институтов, про «художества» которых всем известно, не просто признаются полноправными гражданами, но становятся олигархами, депутатами, губернаторами, министрами, премьерами, кем угодно. Те, кто должен по роду службы пресекать их преступную активность, повязаны с ними и ими же приставлены к начальственным должностям. Такая демократия, предупреждал задолго до современных российских реформ Ильин: «...Ни от чего не обеспечивает: ни от всеобщей продажности, ни от предательских заговоров, ни от эксплуатации плутами слабых, добрых, темных и глупых, ни от анархии, ни от тирании, ни от тоталитаризма».
Не это ли мы видим сегодня в России, когда формальная демократия и либерализм внутри господствующего слоя - либерализм для «элиты» благополучно соединились с автократией, квазитоталитарными практиками, порой, с тиранией, используя которые правящие компрадоры охраняют свою власть и привилегии, пресекают протестные инициативы населения, любую его независимую, не контролируемую властью политическую активность.
Можно возразить, что упомянутые выше дефекты и пороки демократии - всего лишь акциденции, они не заложены в её существе, демократию де извратили те, кто неудачно на практике пытался применить идеи Руссо и иже с ним. Однако вульгаризация и профанация – удел любой теории, которая только решится выйти из головы мыслителя и поступить на употребление масс. А стремление противопоставить реальности некий умозрительный идеал, конституционное свойство любых ересей. Речь, конечно, не идет о том, что человек, вообще, не должен стремиться воплотить в своей земной жизни некий идеал, но лишь о том, что атрибутом такового должна быть органичность, которая доктринам антисистемников, изначально чужда. И чем дальше отстоит неорганичный измысленный умозрительный идеал земного общества и земного человека от реальности, тем больше будет пролито человеческой крови и человеческих слез при насильственной попытке их сблизить. Демократическая республика, о которой мечтал Руссо, к примеру, отстояла от реальности ровно настолько, чтобы в жертву ей были принесено миллион жизней французов, преимущественно, простых крестьян Вандеи, чтобы 600 тысяч голов скатились с гильотины под улюлюканье обезумевшей от крови толпы. То же можно сказать и о «русской революции» начала 20-го века.
