Когда в проклятом 1917 году пришедшие к ней с обыском представители «новой власти» предложили ей подписать протокол «Бывшая императрица России», она отказалась и поставила другую подпись: «Вдова Императора Александра III». Она никогда не была «бывшей», навсегда оставшись Императрицей России, а, будучи вдовой своего «незабвенного Саши», свято хранила память о нем…
Государыня Мария Федоровна, при рождении нареченная Дагмар, была 4-м ребенком датского короля Христиана IX. «Моя умная дочь», - так называл ее отец. В мужья юной принцессе был предназначен завидный жених - наследник русского престола, старший сын Царя Александра Второго Николай, блестяще образованный, изящный молодой человек. Жених и невеста, что далеко не всегда бывает при династических браках, полюбили друг друга, но злой рок разрушил их счастье. Николай тяжело заболел и умер в Ницце. Дагмар до последнего была рядом, ухаживая за Цесаревичем. По преданию на смертном одре последний соединил руки невесты и своего любимого брата Александра, который также находился при нем безотлучно и всецело разделил горе принцессы.
Предсмертное желание усопшего Наследника всецело совпало с желанием Августейшей семье. К Дагмар уже успели привыкнуть и смотрели на нее, как на «свою». Отвечая на прямой вопрос Государя, принцесса писала: «Мне очень приятно слышать, что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас. Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою не преданность. С другой стороны, я хотела бы это услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это, скорее всего, также не сделало бы счастливой. Я надеюсь, дорогой Папа, что Вы понимаете, что я этим хочу сказать. Но я смотрю на вещи так и считаю, что должна об этом Вам честно сказать».
Будущий Александр Третий не сразу решился сделать предложение невесте брата. Прежде он был серьезно увлечен фрейлиной своей матери, но потеря Николая, с которым он был очень близок, новые, неожиданно легший на его богатырские плечи обязанности Наследника, многое изменили. И продолжительное время, проведенное при одре брата рядом с Дагмар, общее горе, в котором они поддерживали и утешали друг друга, весьма расположило его сердце к принцессе. «Посылаю Вам обещанный портрет нашего любимого усопшего, прошу Вас сохранить ко мне Ваши дружеские чувства. Пусть воспоминания о нем хотя бы иногда станут нас объединять. Ваша любящая сестра и подруга Дагмар», - такое письмо получил Цесаревич от нее и записал в дневнике: «Я чувствую, что могу и даже очень полюбить милую Минни (так в семье Романовых звали Дагмару), тем более что она так нам дорога. Даст Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я усердно молюсь Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
Наконец, Александр решился объясниться с Дагмар. «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем, - сообщал он отцу. - Когда мы рассматривали фотографический альбом вдвоем, мои мысли были совсем не на картинках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбою. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел. Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Нике много молится за нас и, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы с меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она мне отвечала, что никого, кроме его брата, и снова мы крепко обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришла королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».
Мать принцессы Дагмар королева Луиза писала в те дни императрице Марии Александровне: «Я полагаюсь на Бога, который сделал так, что Минни ожидает счастливое будущее. Мне кажется, Бог благословляет этот союз, заключенный перед Любимым Образом, и его дух благословляет их. Я не могу найти слов, чтобы описать, как невыразимо нежно и чутко он себя вел, как мягкая деликатность и чуткость проявлялись все время в его поступках, как нам понравился его прямодушный, открытый характер. Вообще всех нас друг с другом объединило несчастье, и память о нем скрепила эту связь. Это является самым лучшим благословением для юной супружеской пары».
Собираясь на новую родину, будущая Императрица писала жениху: «Я прошу Господа, чтобы он всегда был рядом при исполнении моих обязанностей перед моей новой Родиной, которую я уже нежно люблю». Она ничуть не лукавила в этих словах, что доказала всей последующей жизнью, став неотъемлемой частью русского народа, истинной русской Императрицей. Своему второму сыну, Георгию, она писала годы спустя: «Можно более чем гордиться от сознания, что принадлежишь к такому великому и прекрасному народу».
«Ее (давно ждал, чаял и знал народ, потому что ей предшествовала поэтическая легенда, соединенная с памятью усопшего цесаревича, и день ее въезда был точно поэма, перепетая и воспетая всем народом», - свидетельствовал один из педагогов наследной четы К.П. Победоносцев.
М.Н. Катков писал на страницах «Московских ведомостей»: «Есть что-то невыразимо симпатическое, что-то глубоко знаменательное в судьбе юной принцессы, которую узнал, полюбил и усвоил себе русский народ в то самое время, когда вместе с нею оплакивал безвременную кончину равно дорогой и для нее, и для него, едва расцветшей жизни. И в эту минуту, когда она казалась навсегда утраченной для России, Россия не хотела этому верить. Все были убеждены, что она будет возвращена тому предназначению, которое суждено ей Провидением. Она была наша, когда казалась утраченной для нас; она не могла отречься от нашей веры, которая уже открыла для нее свое лоно; она не могла отказаться от страны, которую уже признала своим вторым отечеством. Образ юноши на мгновенье, как бы в благодарном сновидении, представший ей возвестить предназначенную ей судьбу, останется навсегда святой поэзией ее жизни, как навсегда останется этот юный образ в воспоминаниях страны, для которой он также явился на мгновенье».
«Утром у обедни слышал гром пушечных салютов в честь приезда Дагмар. У нас три дня итальянское небо, итальянское солнце. Торжественное вступление на русскую почву словно благословляется небом. Светло, тепло, кротко и мирно на небе и на земле. Да будет это предзнаменованием и да исполнится предзнаменование. Много слез на Руси, много скорби и грусти. Да будет Дагмар им утешительницей и миротворительницей…» - такие надежды, совершенно исполнившиеся в дальнейшем выражал министр внутренних дел П. А. Валуев.
Россия встречала невесту Наследника с восторгом. «В Петергофе военная гавань, изящно убранная цветами и роскошными растениями, с множеством публики, разодетой по-праздничному, с букетами в руках, с расставленными шпалерами войсками, ожидала с нетерпением царского Семейства, - вспоминала писательница Мария Ростовская. - Когда пароход стал подходить, и можно было разглядеть Высоконареченную Невесту, стоящую на мостике между Государем Императором и Государем Наследником, крики ура приветствовали их, дружно и единодушно переливаясь из конца в конец, как перекатывались блестящие волны Петергофского залива, поднятые колесами парохода Августейшей путешественницы. Не успела Она ступить на русскую землю, и ей посыпалось под ноги со всех сторон несчетное множество роз. Кто не желает пламенно и чистосердечно, чтобы она шла счастливо и блаженно по предназначенному ей Богом пути, чтобы этот цветок, пересаженный на новую почву, расцвел пышно и великолепно, на славу нашего царского Дома и всей России?
…Принцесса Дагмара прекрасной наружности. Она не велика ростом, стройна и тонка; в ней видно еще что-то детское, чрезвычайно пленительное, симпатичное. Абрис головки маленький, глаза большие, черные, глубоко-полные ума и размышления, - улыбка и приемы живы и выразительны. Она с первой минуты появления своего перед публикой возбудила самое чистосердечное участие и восторг. Покуда коляска, в которой Она ехала с Государыней Императрицей от пристани в Летний дворец Их Императорских Величеств, тихо подвигалась между множеством народа, крики ура не умолкали ни на минуту, и юная Принцесса весело и приветливо раскланивалась на обе стороны.
Нельзя не заметить, что Принцессу Дагмару встречает Россия с редким восторгом! Про нее кто-то сказал: «Всеми желанная, всеми призываемая» - и какая это правда! Два года сряду он была предметом общего участия, благодарности и умиления. В ее поэтическом имени звучит что-то невыразимо пленительное; имя Dagmar, или как следует его писать Dagmaar, означает дева дня. Оно встречается в древнейших песнях северных народов, и означает красавица или прекрасная женщина. Это звучное имя было дано как прозвание королеве Датской Маргарите, жившей в XII столетии. Она была дочь короля Богемского Оттокара. Прибыв из Богемии, чтобы соединить свою судьбу с королем Датским Вольдемаром Победоносным, она венчалась с ним в Любеке в 1205 году. Если в исторических летописях мало подробностей о королеве Дагмаре, но в народных песнях, напротив, как в живых скрижалях давно минувшего, неизменно сохранилась память того глубокого чувства преданности, которым все жители страны были проникнуты к юной королеве. Что-то пророческое светится в этих подробностях и для России.
…Высоконареченная Невеста приплыла к нам из земель Скандинавских, из края, более близкого нам по происхождению, по климатическим условиям и северному небу, чем все другие западные государства. Россия, чувствуя это родство, простирает свои мощные руки с любовью нелицемерною к юной Принцессе, и готова нести ее на раменах своих, как обожаемое дитя, чтобы она была блаженно счастлива под благословением наших 70 миллионов, чтобы ее счастие счастливило вполне нашего юного Царевича, чья душа «хрустальная», как выразился об ней Его родной брат, в ангельском образе покойного Николая Александровича, чтобы счастье юной четы служило украшением семейной жизни наших обожаемых Государя и Императрицы, в которых вся Россия видит Царей-Благодетелей, доказывающих делами и действиями свою взаимную любовь к России».
«Москва вслед за Северной столицей возликовала при виде молодой четы, - писал граф С. Д. Шереметев. - Все сердца неслись к молодой цесаревне. Она появилась как солнечный луч, а с нею рядом, словно все еще в тени своего брата, добродушно, спокойно, но твердо выступил тот, о котором принято было говорить со слов умирающего брата, что у него «хрустальная душа»«.
А, вот, что вспоминала о знаменательном дне сама принцесса Дагмара: «Разные мысли пронеслись в моей голове и разные чувства овладели мною при виде приближающегося российского берега. Описание их заняло бы много места. Но когда я увидела императорское судно, приближающееся к «Шлезвигу», я заставила грустные мысли и думы покинуть меня.
Через мгновенье я была заключена в объятья дорогого Императора, который, как и я, не мог сдержать слез. Я была страшно счастлива увидеть вновь моего любимого Сашу и снова ощутить ту неописуемую радость, которую я испытывала, находясь рядом с ним. Владимир и Алексей также были там. Поприветствовав всех, я представила Императору главного гофмаршала, после чего попрощалась с моими дорогими датчанами, офицерами и матросами, которые стояли, выстроившись в ряд.
Когда я прощалась с ними, все они так участливо и печально смотрели на меня, что мне вдвойне было тяжело покидать мой дорогой «Шлезвиг». Я не могу описать, как тяжело было мне и как я пыталась скрыть те чувства, которые я испытывала, находясь на императорском судне и все дальше удаляясь от дорогого «Шлезвига»! Конечно, я была очень рада и счастлива вновь видеть всех! Через несколько минут мы поднимались уже на борт «Александрии», где меня очень трогательно встретила дражайшая Императрица! Я увидела и моего любимого дядю Георга, первый раз со времени встречи с ним в Ницце! Он так хорошо понимал мои мысли и все, что происходило в моем сердце! В такие минуты сразу ощущаешь сильное доверие к тем, кто разделяет твои чувства! После приветствия всех дам и господ, с которыми я была знакома с прошлого года, я села рядом с дорогой Императрицей и мы начали разговаривать, пока к нам не подошел Император и не предложил мне прогуляться на смотровую площадку, откуда открывался прекрасный вид. Пароход, наполненный людьми, подошел достаточно близко к нам, люди кричали «Ура!» в нашу честь, и я махала им в ответ, приветствуя и благодаря за такие дружеские и сердечные приветствия. Отсюда сверху все казалось таким спокойным.
Проплыв достаточное количество времени по реке, вид которой был совершенно бесподобен, мы наконец прибыли в Петергоф. Здесь на пристани нас встречала огромная толпа людей. Совершенно незабываемо, с какой сердечностью они встретили меня! В тот момент я чувствовала себя так, как будто я вовсе не была им чужая, и казалось, что и они испытали те же чувства по отношению ко мне, потому что они приняли меня как будто я была им своя! Я не могу описать то, что происходило у меня в душе, когда я впервые ступила на русскую землю. Я была так взволнована этим и более чем когда-либо думала о моем усопшем ангеле и очень отчетливо чувствовала, что он в тот момент был рядом со мною.
Итак, мы покинули корабль и, держась под руку с Императором, прошли сквозь колонны людей, стоявших справа и слева. Люди кланялись, глядя в сторону нашего экипажа, который повез нас к маленькой церкви, где был совершенно поразительный молебен и где в последний раз я была названа Дагмар. Сразу после этого мы направились в дорогой «Терем», где Фреди и я телеграфировали милым родителям о своем счастливом прибытии. Затем со всей семьей пообедали на балконе, и через некоторое время мы с Императрицей и большим эскортом направились в Царское Село. Мы ехали очень быстро в течение полутора часов - почти карьером через болотистую местность без единого дерева и прибыли наконец на железнодорожную станцию Царского Села почти одновременно с Императором и остальными. Здесь я была представлена всей семье и Евгении, знакомства с которой ждала с нетерпением.
Мне пришлось надеть новую розовую шляпку, потому что дорогая Скариатине сказала мне, что я должна быть одета в дорожный костюм и круглую шляпу. После того как мне пришлось надевать шляпу при большом количестве людей, о чем я внутри себя досадовала, мы с Императрицей поднялись в свой экипаж. Император и сопровождающие его лица находились неподалеку от нас по дороге во дворец, когда мы двигались между двумя плотными шеренгами полков, стоявших по стойке смирно вдоль всего парка. Сразу по прибытии мы отправились в церковь, где старый священник встретил меня небольшой приветственной речью на немецком языке. Затем, после молитвы, Императрица провела меня через несколько залов в мои покои, в которых находилось много дам, которым она меня бегло представила, после чего вся семья разошлась, чтобы вновь встретиться за ужином. Следует заметить, что мой костюм не остался незамеченным и привлек всеобщее внимание. В спальне меня встретила госпожа Флотов, с которой я уже была знакома через Мама́ и которая теперь была назначена моей придворной дамой. С ней я могла говорить по-датски, и поэтому она не казалась мне чужой. Но там была еще одна русская дама, назначенная быть моей второй придворной дамой и хотевшая немедленно начать переодевание к ужину. Я поблагодарила ее, поинтересовавшись, не пришла ли Софи. И когда, наконец, часы пробили 5.30 вечера и я должна была отправляться к ужину, эта дама внезапно появилась. Я ужасно спешила, и меня сильно огорчило, что милая госпожа Флотов в очках, приспущенных на нос, все время стояла и пристально смотрела на меня в то время, пока я делала прическу и одевалась, но несимпатичная незнакомая дама должна была чувствовать, как неприятно мне было иметь рядом с собой совершенно незнакомых людей! Зачем они нужны были мне тогда, Бог знает! Ну, наконец, я собралась! На мне было новое платье, которое мне подарила Императрица.
В моей гостиной уже сидели Император, Саша и все его братья, которые ждали меня в течение некоторого времени. И вот мы отправились к ужину, который был накрыт в китайской гостиной, где уже собралась вся семья. Я сидела между Императором и моим дорогим Сашей. После трапезы мы еще немного поговорили, и затем Саша, Фреди, Владимир и Алексей проводили меня в мои покои. Саша пробыл у меня до восьми часов, после чего вся семья отправилась смотреть фейерверк. Мы с Сашей сидели впереди и поэтому могли, не стесняясь, разговаривать друг с другом. По возвращении домой мы выпили чаю и пожелали друг другу спокойной ночи…
Затем я легла в постель и поблагодарила Господа за столь хорошо осуществившееся путешествие, попросив Благословения на дальнейшее, и скоро погрузилась в сон».
Мария Федоровна обладала удивительным обаянием, легко и без каких-либо усилий располагая к себе людей: от высшей аристократии до простых солдат. «Она знала все и вся, ее постоянно видели, и она олицетворяла в совершенной степени ту обаятельность, то собирательное понятие «симпатичности», которое так трудно поддается анализу и которому научить невозможно», - свидетельствовала княгиня Лидия Васильчикова. «Мария-Дагмар - неразгаданная загадка, - отмечал Валуев. - Ее осанка и все приемы во время обряда были безукоризненными. Но вместе с тем мне казалось, что она вполне сознавала, что совершающееся только необходимый обряд. Не чувства, а мысль царила в ее чертах». Генерал-лейтенант В. И. Гурко вспоминал: «Императрица Мария Федоровна обладала чарующей приветливостью и умением сказать каждому ласковое слово… Во время приемов она знала, о чем говорить с представлявшимися ей; знала, что интересует каждого ее собеседника, положение и родство которого ей были неизменно известны. В результате получалось впечатление, что Императрица сама интересуется лицом, ей представлявшимся, или хотя бы его близкими». Очарованный Великий Князь Константин Константинович посвятил Цесаревне 6 стихотворений.
Все, что радостно, чисто, прекрасно,
Что живет в задушевных мечтах,
Все сказалось так просто и ясно
Мне в чарующих этих очах.
Не могли бы их тайного смысла
Никакие слова превозмочь…
Словно ночь надо мною нависла,
Светозарная, вешняя ночь!
П.И. Чайковский положил их на музыку. В общей сложности великий композитор написал 12 романсов, посвященных Государыне - в том числе на стихи Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова. В благодарность Мария Федоровна подарила ему свой портрет с подписью. Отдельной вехой стало общение будущей Императрицы с Достоевским. Вот, что сообщает об этом биограф Марии Федоровны историк Юлия Кудрина: «Цесаревич стал почитателем Достоевского, почитательницей таланта великого писателя была и 32-летняя цесаревна Мария Федоровна. Ей трижды посчастливилось встретиться с Достоевским. Первая встреча произошла 29 апреля 1880 года в Санкт-Петербурге в доме графини Менгден на Дворцовой набережной, 34, на вечере в пользу Общины сестер милосердия Святого Георгия, покровительницей которого она являлась.
Согласно воспоминаниям жены Достоевского - А. Г. Достоевской, «в антракте Федор Михайлович был приглашен во внутренние комнаты, по желанию императрицы Марии Федоровны, которая благодарила за его участие в чтении и долго с ним беседовала».
Однако дочь писателя Л. Ф. Достоевская излагает эту встречу иначе:
«На одном из таких вечеров присутствовала Великая княгиня Мария Федоровна, будущая русская императрица. Она тоже когда-то потеряла маленького сына и не могла его забыть. Услышав чтение моего отца, цесаревна принялась горько плакать, вспомнив об умершем младенце. Когда Достоевский кончил читать, она обратилась к дамам, организовавшим вечер, и сказала, что хотела бы с ним поговорить. Дамы поспешили удовлетворить ее желание. Очевидно, они были не слишком умны; зная несколько недоверчивый характер Достоевского, они боялись, что он откажется выполнить просьбу цесаревны, и решили принудить его к этому хитростью. Они приблизились к моему отцу и сказали ему с таинственным выражением лица, что «одна очень интересная личность» хотела бы поговорить с ним о его чтении.
- Что за интересная личность? - спросил Достоевский удивленно.
- Вы сами увидите… Она очень интересная… Пойдемте скорее с нами! - ответили молодые женщины, завладели моим отцом и, смеясь, повлекли его за собой в маленькую гостиную. Они ввели его туда и закрыли за ним двери. Достоевский был очень удивлен этим таинственным поведением. Маленькая гостиная, в которой он находился, была слабо освещена лампой, затененной ширмой; молодая женщина скромно сидела у столика. В этот период жизни отец уже не заглядывался больше на молоденьких женщин. Он приветствовал незнакомку, как приветствуют даму, которую встречают в салоне своей знакомой, а так как он подумал, что две юные шалуньи позволили себе его мистифицировать, то вышел из комнаты через противоположную дверь. Достоевский, без сомнения, знал, что цесаревна присутствовала на вечере, но подумал, что она уже ушла, или, возможно, он уже забыл по своей обычной рассеянности о ее присутствии. Он вернулся в большую гостиную, был сразу же окружен своими почитателями, вступил в разговор, заинтересовавший его, и совершенно забыл о «мистификации». Четверть часа спустя молодые дамы, которые привели его к дверям маленькой гостиной, бросились к нему.
- Что она вам сказала? Что она вам сказала? - спрашивали они с любопытством.
- Кто она? - спросил отец удивленно.
- Как это кто? Цесаревна, конечно!
- Цесаревна? Но где же она? Я ее не видел…»
Цесаревна Мария Федоровна не была огорчена столь неудачной попыткой познакомиться с великим писателем. По свидетельству дочери Достоевского, зная о дружбе между ее отцом и великим князем Константином Константиновичем Романовым - знаменитым поэтом, цесаревна обратилась к последнему с просьбой познакомить ее с Достоевским.
4 мая 1880 года великий князь направил Федору Михайловичу письмо: «…В прошлое воскресенье на концерте в пользу Георгиевской общины Ваше чтение особенно понравилось государыне цесаревне, и ей захотелось поближе с Вами познакомиться. Она будет у меня в четверг 8 мая; если Вы не откажетесь прочесть что-нибудь из Ваших сочинений, разумеется, по собственному Вашему выбору, мы будем Вам крайне благодарны».
Дочь писателя свидетельствует: «Отец был несколько смущен тем, что не узнал цесаревну, фотографии которой висели тогда во всех витринах; он принял приглашение».
8 мая 1880 года в Мраморном дворце великого князя Константина Константиновича состоялся вечер Федора Михайловича Достоевского. «Ф[едор]М[ихайлович] читал из «Карамазовых», - писал на следующий день Константин Константинович в своем дневнике. - Цесаревна всем разливала чай, слушала крайне внимательно и осталась в восхищении. Я упросил Ф[едора]Михайловича] прочесть исповедь старца Зосимы, одно из величайших произведений (по-моему). Потом он прочел «Мальчик у Христа на елке». Елена плакала, крупные слезы катились по ее щекам. У цесаревны глаза тоже подернулись влагой». На следующий день великий князь записал в своем дневнике: «Был у цесаревны - благодарит за вчерашний вечер».
Мария Федоровна, неузнанная Достоевским на вечере у графини Менгден и представленная писателю великим князем Константином Константиновичем, произвела явное впечатление на Федора Михайловича. В своем письме из Москвы жене А. Г. Достоевской от 27-28 мая 1880 года Достоевский сообщал: «Я рассказал Каткову о знакомстве моем с высокой особой у графини Менгден и потом у Константина Константиновича. Был приятно поражен, совсем лицо изменилось».
Жена Достоевского в своих воспоминаниях писала: «Теперь пришел его черед восхищаться цесаревной. Будущая русская императрица была изумительной личностью, простой и доброй, с присущим ей даром нравиться людям».
А, вот, мнение, казалось бы, антипода Достоевского, известного своими либерально-западными воззрениями И.С. Тургенева: «Я действительно познакомился с цесаревичем у Орлова… и, к великой моей радости, нашел в нем человека открытого, честного и доброго. Цесаревна тоже очень мила… …Я гораздо лучшего мнения о наших правителях и об их уме и чувстве справедливости». Интересно, что Иван Сергеевич высоко ценил Государя-Миротворца: «И. С. Тургенев писал, что Александр III «обладает многими из тех существенных качеств, которые создают если не великих, то, по крайней мере, хороших и настоящих государей. Всякий человек родится с особыми способностями к той или другой профессии: этот государь кажется рожденным с несомненными способностями к власти… Он в расцвете сил, здоров телом и духом, у него величественные манеры, царственный вид… Ум его глубок и просвещен…
…Все, что о нем можно сказать, это то, что он русский и только русский. Он представляет даже замечательный пример влияния среды согласно теории Дарвина: в его жилах течет едва несколько капель русской крови, и, однако, он до того слился с этим народом, что все в нем - язык, привычки, манеры, даже самая физиономия отмечены отличительными чертами расы. Где б его ни увидели, везде бы назвали его родину…
…Что касается нигилистов, которые предполагают, что император из страха может пойти на весьма большие уступки, даже на конституцию, то они жестоко ошибаются, совершенно не учитывая его характер и энергию. Их попытки запугать могут только остановить его на том пути к либерализму, куда ведет его природная склонность; если он сделает несколько шагов в этом направлении, это будет вовсе не потому, что они его запугивают, а несмотря на то, что они угрожают ему…»
«…Они образовали супружество примерное и удивительное по согласию и постоянству привязанности», - констатировал Тургенев, говоря о наследной чете.
Многие русские художники писали портреты Императрицы. Она и сама была хорошей рисовальщицей, как и ее венценосный супруг. В детские годы она брала уроки у известных художников Дании И.Л. Йенсена и И. Бунтзена, а приехав в Россию, стала ученицей русского А.П. Боголюбова, преподававшего живопись Наследнику. Цесаревна рисовала сепией, акварелью, масляными красками. Как пишет Ю. Кудрина, «в Кушелевской галерее в Академии художеств в Санкт-Петербурге долгое время находились две копии, сделанные цесаревной с работ французского художника Ж. Л. Э. Мэйсонье. Первая - с его картины «Мушкетер», написанная маслом, носила название «Воин XVII в.». Вторая - с картины «Курильщик» под названием «Мужчина с трубкой». Картина была также исполнена маслом. Долгое время полотна украшали стены музея Аничкова дворца. По оценке Боголюбова, обе работы были выполнены с удивительным терпением и их «почти нельзя отличить от подлинников».
«Цесаревич, - пишет в своих воспоминаниях А. П. Боголюбов, - часто заходил в рабочую нашу комнату в Аничковом дворце… Наследник цесаревич следил за успехами Ее Высочества. Работы цесаревны были весьма разнообразны: один раз она рисовала сепией, в другой раз акварелью, а также писала и масляными красками. Достойны удивления две капитальные копии Ее Высочества с Мэйсонье… Над первой цесаревна провела с удивительным терпением год и два месяца, а над второю - семь месяцев, причем я должен сказать, что надо быть очень тонким знатоком, чтобы, бросив на них взгляд, не признать за оригиналы, - так они близки, по краскам и по тонкости исполнения, к настоящему Мэйсонье. Вскоре альбом Ее Высочества стал наполняться всевозможными рисунками и чертежами».
Цесаревной был также написан прекрасный пейзаж под названием «Вид Коттеджа в Петергофе», который в течение долгого времени висел в Аничковом дворце в кабинете Александра III.
Большой интерес у современников вызвал исполненный цесаревной в 1870 году портрет Ивана Любушкина. Называлась картина «Этюд мужской головы». Много лет спустя эта картина была включена в состав экспозиции Русского музея. Кисти Марии Федоровны принадлежат и другие живописные полотна, дошедшие до нашего времени. Среди них три картины, находящиеся в настоящее время в Государственном музее изобразительных искусств Республики Карелия. Это два великолепных натюрморта, написанных Марией Федоровной вскоре после приезда ее в Россию. Картины исполнены в стиле старой голландской живописи. Любопытен тот факт, что на одной из них среди предметов, составляющих натюрморт, зритель обнаруживает православную пасху. Третья картина, которая, пожалуй, вызывает наибольший интерес, носит название «Скряга» и была выполнена Марией Федоровной в 1890 году. Хотя картина называется «Скряга», старик, изображенный автором полотна, не производит отталкивающего впечатления. Не алчность, а скорее прозорливость и мудрость отмечены на его лице.
В коллекцию Русского музея попала и картина Марии Федоровны «Портрет кучера Григория», написанная ею в 1870 году, которая свидетельствует о том, что цесаревна хорошо владела техникой масляной живописи. Полотно сделано очень тщательно, в стиле школы старинной европейской портретной живописи. Как свидетельствуют современники, императрица работала над каждым своим произведением долго, добиваясь высокого технического совершенства».
Родительские способности впоследствии могучим даром развились в их младшей дочери - Великой княгине Ольге Александровне. Сын последней, Тихон Куликовский, так рассказывал о своей бабушке: «Живой и жизнерадостный нрав моей бабушки приобрел ей друзей и обожателей на всю жизнь. Она любила красоту, роскошь, наряды и танцы и, после бедной Дании, наслаждалась пышностью русской придворной жизни, которой она и впоследствии придавала блеск и веселье при дворе своего мужа, ставшего Императором Александром III.
Они прекрасно дополняли друг друга. Он был всецело и принципиально человеком долга, человеком прямолинейным, любившим порядок, простоту и скромность. Но никогда он не был тяжелым «истуканом», каким его любят изображать современные горе-«историки».
Следует отметить, что он был очень весел и хорош с детьми. У него было прекрасно развито тонкое чувство юмора. Как пример приведу следующий случай. Мой дед не очень любил балы, а бабушка могла бы танцевать всю ночь! И, конечно, пока Императрица танцует, бал не может окончиться… Тогда Государь прибегал, иногда, к такой «тактике»-шутке: он подходил, как бы невзначай, к оркестру и потихоньку отсылал прочь по одиночке музыкантов, пока не оставался последний, который дул на трубе во все щеки «ум-па-па, ум- па-па». Танцы волей-неволей но прекращались».
Неверно было бы думать, однако, что Императрица занималась лишь балами и прочими увеселениями. Важнейшей сферой ее деятельности была благотворительность. Мария Федоровна возглавляла Российский Красный Крест и со времен Балканской войны, на которой доблестно командовал Рущукским полком ее муж, занималась отправкой на фронт снаряжения и обмундирования. «...Вчера в 11 часов утра получил посланные тобой вещи для офицеров и солдат, - сообщал ей Александр Александрович. - Первый транспорт уже роздан во все части, где в каждом полку устроена была лотерея и доставила большое удовольствие людям, и этим путем никто не был обижен, а иначе не знаешь, как раздавать вещи. Тюк с 20 пудами табаку, который по ошибке остался в Систове, я на днях получил и послал в части...»
Снабжение в ту пору было ахиллесовой пятой русской армии. Отданное на откуп головоруким гешефтмахерам из черты оседлости, он буквально обрекало русских солдат на голод. «Опять хлеба и сухарей не присылают и войска съедают свой восьмидневный запас, а некоторые полки уже съели, - возмущался Александр Александрович. - Вообще интендантская часть отвратительная и ничего не делают, чтобы поправить ее. Воровство и мошенничество страшное и казну обкрадывают и в огромных размерах. Что ни пишешь, что ни говоришь, ничего не помогает, и никакого распоряжения нет».
Отправляясь на театр военных действий, будущий Император просил жену: «Скажи от меня Ники и Георгию, чтобы они молились за меня, молитва детей всегда приносит счастье родителям и Господь услышит, и пример ее, как Христос никогда не отталкивал от себя детей, а напротив того, ласкал их и говорил с ними и запретил прогонять от себя».
Переписка наследной четы времен войны представляет особый интерес. Именно из этого конфликта во многом вырос Царь-Миротворец, на фронте стяжавший убеждение в необходимости мира для России. «Начало войны было столь блестяще, а теперь от одного несчастного дела под Плевной все так изменилось и положительно ничего мы не можем сделать, - сетовал Цесаревич в одном из писем. - Но я твердо уверен, что Господь поможет нам и не допустит неправде и лжи восторжествовать над правым и честным делом, за которое взялся государь и с ним вся Россия. Это был бы слишком тяжелый удар по православному христианству и на долгое время, если не совсем уничтожили весь славянский мир».
Цесаревич тяжело переживал русские жертвы, бывшие неоправданно великими: «...невыносимо грустно и тяжело это, то, что мы опять потеряли такую массу людей, дорогой русской крови пролилось снова на этой ужасной турецкой земле!..» В том, что кампания велась столь плачевно Александр Александрович винил своего дядю - главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича. Именно ему принадлежала идя штурма Плевны к именинам Государя, обернувшаяся для русской армии неудачей и тяжелыми потерями. «Мы все уверены, что эта кровавая драма 30 августа была результатом того, что хотели непременно покончить с Плевной с эффектом и поднести государю подарок в день его именин, ну и поднесли! - в ярости писал Цесаревич жене. - Нечего сказать?! Непростительно и преступно со стороны главнокомандующего подробные необдуманные действия и нет сомнения, что он должен будет ответить перед всей Россией и отдать отчет Господу Богу за эту отвратительнейшую драму». Позже, незадолго до заключения мира, Александр Александрович констатировал: «Никакие забалканские победы и успехи не изгладят в армии того впечатления, которое оно вынесло из этой восьмимесячной кампании; не Главнокомандующему Россия обязана своими успехами, а молодецким, геройским и чудным, нравственным духом, русским войскам и частным начальникам».
Во время Балканской кампании Цесаревич имел попечение не только о своих солдатах, но и о православной Церкви. В частности, по его просьбе и на его средства Мария Федоровна заказала шесть колоколов для болгарских церквей, в которых их не было вовсе. «Колоколы должны быть все шесть одинаковой величины, не очень большие, немного более колоколов, которые обыкновенно висят на гауптвахтах, но с хорошим звоном. Если возможно купить готовые, было бы лучше и скорее прислать их ко мне», - указывал Александр Александрович.
Под эгидой Марии Федоровны Красным крестом были организованы санитарные поезда, оснащенные передвижными операционными, открыт «Центральный склад Ее Императорского Высочества Государыни Цесаревны», куда поступали вещи от благотворителей, переправлявшиеся на фронт. Кроме вопросов снабжения, Красный Крест занимался подготовкой медицинского персонала. Все это было востребовано и в мирное время. Во время неурожая 1891 г. КК организовал 3400 учреждений помощи голодающим по всем охваченным бедствиям регионам.
Деятельность по помощи фронту активизировалась сперва в Русско-японскую, а затем в Первую мировую войну. Под эгидой Красного креста были созданы склады продовольствия, теплых вещей, медикаментов в Чите, Благовещенске, Хабаровске, Владивостоке, Порт-Артуре, открыты 12 лазаретов. Излеченные и демобилизованные солдаты за счет КК отправлялись домой, а в зимнее время получали теплую одежду. В архиве сохранилось множество благодарственных писем от простых солдат Государыне.
 

Елена Семенова
Русская Стратегия