В ноябре 2011г. в Чернигове состоялась конференция «Церковное подполье в СССР». Данное событие можно по праву назвать историческим, ибо такого рода мероприятий прежде не проводилось никогда. Тема церковного подполья, Катакомбной Церкви до сих пор остаётся под негласным запретом, до сих пор эти страницы нашей истории мало известны. Тем выше значимость прошедшей конференции, т.к. именно для обсуждения этой темы на ней собрались российские и зарубежные учёные, много лет посвятившие изучению церковного подполья, и клирики различных юрисдикций. Трудами этих людей открываются и возвращаются нам сокрытые под спудом в течение долгих лет страницы истории Русской Церкви, без знания и понимания которой невозможно подлинное духовное возрождение нашей страны. Журнал «Голос Эпохи» начинает публикацию докладов, прозвучавших на Черниговской конференции.
Прежде чем рассказать о крайне редком явлении в жизни Истинно-Православной Церкви (ИПЦ) советского периода, о нелегальной деятельности смешанного монастыря на протяжении 16 лет (с 1936 по 1952 гг.), необходимо уделить внимание биографии основателя – тайного епископа Сергия.
До недавнего времени ему были посвящены лишь скупые строки в нескольких изданиях[1]. С 2009 г. на сайте: www. histor-ipt-kt.org размещены не только обвинительное заключение по его последнему следственному делу и биографическая справка, но и редкие фотографии владыки.
Согласно показаниям святителя на следствии в 1952-1953 гг., в миру Иван Платонович Кудрявцев, он родился в 1892 г. в селе Чунаки Петровского уезда Саратовской губернии[2]. После 4-х лет обучения в церковно-приходской школе в 1905 г. «окончил один класс духовной школы в Пензе. Затем, по рекомендации протоиерея Пензенской епархии Беляева, поступил послушником к епископу Пензенского монастыря Григорию <Соколову>[3] и находился при нем до 1909 года»[4]. После этого выехал на родину. В 1911 г. женился на односельчанке (брак был расторгнут в 1919 г.). «Имел собственную избу, усадьбу, корней 14 фруктовых деревьев. Из домашних животных – одну корову». С 1914 г. «находился при Пензенском Воскресенском монастыре. В начале 1918 года поступил на краткосрочные богословские курсы и в 1919 году этим же епископом Григорием посвящен в сан иеромонаха»[5]. О времени принятия монашеского пострига с именем Сергий И. П. Кудрявцева не спрашивали на следствии, поэтому он не стал сам говорить об этом. Но Константин Платонович Кубрин в своих показаниях обмолвился, что брат Иван, находясь в селе Чунаки, уже был монахом, но не живет там «примерно с 23-х летнего возраста»[6].
После рукоположения «служил священником около 4-х месяцев» в Шишкееве[7] (Мордовия), в Троицкой церкви. На другом допросе святитель утверждал, что был только назначен туда, но «должность была занята» и он вернулся на родину.
«В 1922 году Пензенским 1-м епископом Борисом[8] посвящен в епископы, но так как я не получил митро[9], епископства не принял. Правда, документы на это я имел». За время объявленного перерыва (с 16-55 до 23-35) владыка, еще раз подумав над своими словами, понял, что сказал лишнее, упомянув о своем истинном церковном сане, и решил уйти от прямых ответов. Отдохнувший следователь сразу же уточнил: обвиняемый не принял епископства, потому что «не было дано Вам митро, т. е. венца?[10] Так ли это?». Святитель ответил: «Перед смертью епископ Борис благословил меня на пост архимандрита, т. е. настоятеля монастыря, но я им не был. Это было в 1923 году». Следователь, видимо, вел не одно церковное дело, поэтому сразу обратил внимание на нестыковку в показаниях И. П. Кудрявцева и потребовал объяснить: «Что же будет правильно: Вы в 1922 году были посвящены в епископы, а в 1923 году в архимандриты?». Владыка пояснил: «На епископа я не имел грамоты[11], а на архимандрита грамоту получил»[12].
Хиротония была совершена тайно. Название кафедры, на которую владыка был поставлен, неизвестно его духовным чадам, хотя у авторов вышеприведенных публикаций о тайном епископе ИПЦ она указана как Краснохолмская.
После архиерейского рукоположения служил приходским священником на территории нынешней Пензенской области: с 1923 по 1924 г. включительно в селе Никольское-Тугузка; недолго (под фамилией Кубрин) в селе Козловка (позднее приезжал туда для проведения уже нелегальных богослужений). Последнее место открытого служения: священник-миссионер в Михаило-Архангельской церкви села Засечная Слобода (Мордовия). Осенью 1929 г. выехал на родину и жил у брата. 16 ноября 1929 г. был арестован – «обвинялся во враждебной агитации против колхозов». При этапировании бежал с пересыльного пункта в Петровске (Саратовская область) и укрылся у своей знакомой, проживавшей в этом же городе. Уже на следующий день приехала сестра Ефимия с продуктовой передачей и привезла удостоверение старого знакомого – Федора Козина. В конце 1929 г. владыка выехал во Фрунзе к крестной матери – Варваре Степановне Малышкиной. 17 марта 1930 г. – арестован в Киргизии. Здесь надо отметить, что епископ Сергий был смелый и очень деятельный архипастырь. Несмотря на недавний побег из заключения, он, судя по его показаниям, во время краткого пребывания на воле успел не только познакомиться с Никитой Бойковым[13], но позднее, проделав путь в несколько десятков километров, ездил к нему в гости. Слова обвиняемого удивили даже следователя: «Бежав из Саратовского лагеря и скрываясь по документам на имя Козина Вы разъезжали по гостям?» На что тот смиренно ответил: «Я показываю так, как было. Никакой другой цели у меня не было».
Повторный арест нанес епископу Сергию сильнейшую душевную травму. Объясняя на следствии уже спустя многие годы, почему он не общался с бывшей женой и сыном, показал: «Я потому не имел с ними связи и не знаю, где они находятся в данное время, считая, что в 1930 году в городе Фрунзе меня выдал органам советской власти мой сын»[14]. Для проведения следственных действий архипастырь Христов был этапирован в Саратовскую область, город Аткарск. Здесь его навестили духовные чада, которые передали продукты. Как позднее показал один из них, Алексей Буянов: «Свиданку нам не разрешили, но он, Кудрявцев, с верхнего этажа тюрьмы нас видел и мы его тоже»[15]. Владыке было предъявлено обвинение в распространении религиозных культов и обрядов[16]. 9 августа 1930 г. тройкой полномочного представительства ОГПУ по Нижневолжскому краю осужден на 10 лет концлагерей[17] и отправлен под Саратов.
В этом лагере работал сын духовной дочери святителя. Он и посодействовал, чтобы в заранее назначенный день Ивана Кудрявцева направили на работу вне зоны, хотя заключенным с таким большим сроком наказания это было запрещено. В условленном месте его уже ждали духовные чада[18]. В конце октября месяца владыка со спутниками благополучно добрались до села Засечная Слобода. С тех пор гонимый архипастырь скрывался и в других селах Мордовии (Ново-Пшенево, Адашево, Дракино, Куликовка) вместе с Алексеем Буяновым[19], которого постриг в монашество 13 декабря 1930 г. с именем Анатолий[20]. Продолжал духовно окормлять истинно-православных христиан. Так в поселке Винокуровский (Мордовия) около трех лет (до 1935 г.) проходили тайные богослужения, которые он часто возглавлял. Уже тогда святитель готовил места для обустройства тайного монастыря. Он благословил нескольких мужчин из паствы для работы в двух селениях Вурнарского района Чувашии: Юбалы и Синьял-Яуши. В мае 1935 г. выбор святителя остановился на последней деревне. Сюда стали съезжаться духовные чада, здесь он провел несколько тайных богослужений. В то же время Алексей Савелькин был направлен в ближнее Подмосковье – на станцию Малаховка, а Егор Сурков – в г. Вичугу (ныне Ивановская обл.).
24 июля 1935 г. в Мордовии были арестованы единоверцы святителя: Роман Трубочкин (скончался во время следствия), Федор Козин, Анна Рябова и осуждены 4 декабря по статье 58-10 часть II [21]. В приговоре упомянут и епископ Сергий: «В селе Засечной Слободы Инсарского р<айо>на МАССР, еще до 1930 года возникла контрреволюционная группа, организованная б<ывшим> попом КУДРЯВЦЕВЫМ, ныне скрывающегося»[22]. Видимо, владыка опасался, что на следствии может быть упомянуто селение Синьял-Яуши, поэтому перенес строительство обители в рабочий поселок Шумерля. Уже в январе-феврале 1936 г. сюда переехали все христиане из Вурнарского района. В это время архипастырь Христов вместе со своим помощником, монахом Анатолием, скрывались у единоверцев на станции Котлубань в Сталинградской области. Только после получения письма из Чувашии, как было условлено заранее, что все устроились на работу и «проживают в квартале № 72 в бараках», выехали в Шумерлю. Здесь И. П. Кудрявцев недолго трудился в леспромхозе, т. к. срок действия паспорта на имя Федора Козина истекал в начале марта 1936 г. и нужно было получить справку с места работы. Скоро ее выписали и оформили новый паспорт.
Небольшой рубленый дом (времянка), по адресу: улица Володарского, 13, был готов к осени 1936 г. Согласно дальнейшим показаниям Алексея Буянова: «Лесоматериал купили в деревне Мыслец за 500 рублей с доставкой на место. Плотниками мы были сами». С этого времени, чтобы скрыть от властей тайную жизнь смешанной обители Истинно-Православной Церкви, стали прибегать к двум способам конспирации: проживание под видом родственных взаимоотношений к официальному домовладельцу, а также по поддельным документам. Это стало обычной практикой. Доставали настоящий паспорт, в котором переклеивалась фотография и дорисовывалась печать. Как позднее пояснил на судебном заседании Алексей Буянов: «Проживание по чужим документам я не считаю обманом. Я обманом считаю, если я залезу в карман кого-нибудь. Поэтому проживание по чужим документам вполне совместимо с христианскими заповедями»[23]. Со времен Шумерли святитель вел дневник, с которым делился не только сокровенными мыслями, но и вел записи о монастырских событиях и финансах: расходы на поездки, помощь благодетелей. Здесь также все насельники тайной обители упомянуты согласно их документам.
Владыка прописался по паспорту на имя духовного сына Федора Козина. Что же касается финансовой стороны жизни обители, то настоятель пояснил на допросе: «Всеми денежными средствами распоряжался я[24]: выдавал на продукты, которые нужно было покупать, а также на приобретение для членов общины различных вещей: обуви и одежды»[25]. Сохранилась фотография дневниковой записи епископа Сергия от 25 ноября/8 декабря 1943 г., что одной из насельниц выдано: «Шаль теплая – 1 и платок легкий, обязный – 1»[26]. Правда, до ареста Алексея Буянова всю кассу архипастырь передавал ему, поэтому тяжесть ведения хозяйственной и финансовой деятельности обители ложилась на заместителя настоятеля.
На следствии многолетний помощник святителя показал, что ни один насельник монастыря «по своей воле ничего не делал, не общались с посторонними людьми, хозяйственные работы производились общими силами <…> Вступление в колхоз и профсоюз нами рассматривалось как отступление от Бога и считалось за грех[27] <…> Ходить в кино и театры мы своим участникам запрещали, т. к. такие учреждения мы считали безбожными, ведущими народ к антихристу»[28].
Детей (у кого они были до вступления в монастырь) «разрешалось учить в школах лишь до 3-х – 4-х классов, т. к. дальнейшее образование ведет к безбожию»[29], – пояснил на допросе Алексей Савелькин. Настоятель обители на следствии не отрицал, что неоднократно напоминал пастве: «Управляют страной коммунисты-безбожники, <поэтому> воспитывал участников группы: не читать советских газет и журналов, чтобы не отрываться от религии»[30]. Алексей Буянов отметил на допросе: «Все участники нашей нелегальной антисоветской общины-монастыря являлись последователями Патриарха Тихона[31] и митрополита Петра Крутицкого, которые были главными руководителями и наставниками Истинной Единой Апостольской Соборной Церкви. Как и все тихоновцы, участники нашей общины-монастыря являются противниками духовенства «сергиевского направления», т. к. митрополит Сергий <Страгородский> и все духовенство под его началом работает в контакте с советской властью»[32]. Отношение епископа Сергия (Кудрявцева) к Московской патриархии ярко иллюстрирует его запись в дневнике от 12 марта 1950 г. о посещении насельницы обители его старой знакомой: «В три часа вечера приехала Ольга Филипповна из Ташкента. Поездка вся ее была праздная. Прием Анастасии Петровны был очень плохой и для настоятеля помощи не оказано никакой. Анастасия Петровна сама присоединилась к красным служителям и зашла в заблуждение». Святитель пояснил на следствии ее смысл: «Анастасия Петровна присоединилась к новым современным священникам, признающим советскую власть, и пошла против нас – последователей ИПЦ»[33].
На допросе святитель уточнил, что вместе с монахом Анатолием (Буяновым) «создали нелегальную группу сторонников Единоверческой Церкви»[34]. Это подтверждается воспоминаниями одной из насельниц Шумерлинского монастыря, которая рассказывала автору: «Сейчас я не могу вспомнить подробно, но епископ Сергий объяснял, что креститься двумя перстами – более древняя традиция. Но это было принято только для <живущих в> обители. Что касается благодетелей, которые приезжали к нам, то они крестились тремя перстами. Жили бедно, ходили в лаптях. Мясного никогда на стол не ставили, даже детям».
Численность тайной обители ИПЦ постепенно росла. На одном участке с времянкой выстроили пятистенный дом. Важно отметить, что хозяйственные труды были неразрывны с церковными. Из воспоминаний духовных чад владыки и материалов следственных дел известно, что ежедневно совершался весь богослужебный круг, причем утреню начинали обычно около трех часов ночи. Божественную Литургию святитель служил только во времянке. Здесь престол стоял вплотную к стене, завесы не было, по недостатку места. Причащались насельники монастыря (за исключением тяжелобольных), как правило, каждым постом, причем в Великий пост – дважды: на 1-й и Страстной седмицах. Епископ Сергий соборовал только престарелых и сильно больных. Совершались монашеские постриги, причем для женской половины обители существовал возрастной порог: только после достижения 40 лет. Кроме глухого забора, который окружал весь участок, а ворота всегда были закрыты, во время богослужения во двор всегда направлялся караульщик, чтобы не допустить прихода в дом незваных гостей. Также при входе было смонтировано два тайных механизма для оповещения. Об их устройстве рассказала на следствии Лукерья Бородавкина: один – «у калитки ворот, вправо. На расстоянии примерно одного метра просверлено отверстие, через которое пропущена проволока, ведущая к куску рельсы. Кусок рельсы со всех сторон обит досками. Звуковой сигнал производится специальным приспособлением при натягивании проволоки. Вторая сигнализация устроена через парадное в комнату руководителей общины Торопова <Буянова> и Козина <Кудрявцева>. Устроена она следующим образом: в боковой левой стенке парадного крыльца на высоте человеческого роста прорезано небольшое окошечко, которое закрывается дверцей. При открытии окошечка на стене виден висячий замок, который привязан за веревку, продернутую через стену и идущую в комнату Торопова <Буянова> и Козина <Кудрявцева>. На конце этой веревки закреплен звонок, который как раз и предназначен для звукового сигнала. <Об этом> знали только участники нашей общины»[35]. Кроме этого, живущие в обители неоднократно предупреждались, чтобы ни при каких обстоятельствах никто из них не разглашал о тайной деятельности обители[36], а в разговорах с представителями советской власти, как сформулировал на следствии Алексей Буянов: «Быть осторожным, выдержанным и не навести на наш двор подозрения»[37].
В 1938 г. в Шумерли был построен еще один монастырский дом (по адресу: улица Красноармейская, 33), оформленный на вернувшуюся из заключения Анну Рябову. Как показал на допросе Алексей Савелькин, в этом случае и в дальнейших «в получении разрешения на выделение земельных участков под <жилую> застройку помогал секретарь Шумерлинского райсовета N.»[38]. А помощник настоятеля пояснил на следствии: «Строительный материал мы выписывали без особых затруднений. Как бухгалтеру мехлесопункта мне в отпуске лесоматериалов никогда не отказывали»[39].
Труды архипастыря Христова на ниве Божией не ограничивались Шумерлей. Известно, что до войны он регулярно приезжал в Подмосковье, на станцию Малаховка[40]. В это время сюда обязательно вызывали руководителей всех нелегальных общин из Баку, Чкалова, Вичуги. На беседах, владыка всегда предупреждал христиан как вести себя, как писать письма, чтобы органы советской власти не раскрыли тайную Церковь. Поэтому, как показала позднее на следствии Анна Торопова, она лично «в письмах, никогда не называла имени, а всем писала иносказательно»[41].
Поиск новых мест для обустройства нелегальной обители всегда волновал святителя: сначала он планировал перевести монастырь в Вичугу[42], затем в Малаховку[43], но начавшаяся в 1941 г. война, изменила его намерения. Отношение паствы епископа ИПЦ к войне кратко выразил на допросе его помощник – монах Анатолий (Буянов): «Советскую власть мы называли властью антихриста, поэтому защиту безбожной власти мы считали за грех, и в связи с этим к службе в Красной армии мы относились отрицательно»[44]. Кстати, в одной из своих записей в дневнике (28 июня/11 июля 1941 г.) святитель именует коммуниста – антихристом.
Численность насельников монастыря резко возросла. Приезжали, в основном, из Москвы, Вичуги, Баку. Прибывшие размещались в домах обители и у племянницы святителя Екатерины Рогожкиной[45], где также был установлен монастырский порядок. При содействии секретаря Шумерлинского исполкома уполномоченными уличного комитета были назначены Алексей Буянов, Анна Рябова и Екатерина Рогожкина. Это давало возможность, как показал на допросе Алексей Буянов, скрывать часть приезжающих из «других городов без прописки в домовых книгах <…> Незначительная часть (пять-шесть человек) устраивались на предприятия, что давало возможность в домовых книгах прописывать неработающих под видом близких и дальних родственников. В целях сокрытия переписки и получения переводов из других городов одну из активных участниц нашей общины устроили на работу письмоносцем Шумерлинского райотдела связи и одну – телефонисткой <…> Когда <наши> женщины получали повестку на общественные работы, <то> освобождались через работника Шумерлинского райисполкома N.». Число насельников тайной обители в годы войны составляло от 40 до 60 человек, но «состав часто менялся: одни приезжали, другие уезжали»[46]. Надо сказать, что во время войны вместе с родителями приехали и их дети, некоторые еще отроки и отроковицы, которые также посещали тайные богослужения. Вспоминается забавный случай, рассказанный автору духовной дочерью святителя: «Во время службы трое ребятишек разом засмеялись (дети ведь!). Епископ Сергий (он строгий был и горячий!) обернулся и епитрахилем их отшлепал».
Приезд большого числа верующих, которые не получали продовольственных карточек, поставил перед настоятелем вопрос: «Как выжить?». Владыка на следствии показал: «Для поддержания в материальном отношении подпольной деятельности организации, по моему указанию с 1941 по 1944 год включительно, <насельники обители> ходили пешком в Вичугу[47] за мануфактурой, нитками, другими товарами народного потребления, доставляли их в Шумерлю и в окрестных селах продавали»[48]. Проживавшая в этом городе паства святителя помогала закупать товар. В самой Шумерли подсобное хозяйство было хорошим подспорьем. К 1944 г. в него входило: два огорода; два земельных участка, на которых сеяли просо; плодово-ягодный сад; пчельник на 16 семей; имелось разрешение на сенокошение. Держали скотину и птицу: три коровы, быка, лошадь, овец, кур, гусей. Весь собранный урожай поступал на склад общины. Продовольствие отпускалось только с разрешения епископа Сергия и монаха Анатолия.
К началу 1945 г. казалось, что ничто не предвещало беды. Святителем намечалась постройка в Шумерли еще и женского монастыря. С этой целью был оформлен и отведен земельный участок под жилую застройку, подготовлены два больших сруба. Но события развивались стремительно. Согласно показаниям Алексея Буянова, в марте 1945 года он вернулся из Горького, где продавал монастырское мясо. Его задержали по подозрению в спекуляции, потом отпустили, но сообщили в Шумерлю. Вернувшись домой, он узнал, что милиция произвела обыск и изъяла запасы мануфактуры. При беседе с начальником районного отдела НКВД, тот объяснил, что после проверки все будет возвращено, обронив при этом странную фразу: «Но основное дело у вас в городе Чебоксары»[49]. Монах Анатолий сразу понял, что речь идет о нелегальной деятельности монастыря, которой уже занимается НКГБ Чувашии. Разговор состоялся вечером, а утром он и владыка ушли сначала на один из огородов, где ранее был построен домик, а на следующий день – за несколько километров в деревню Медяны (это уже Горьковская область), к единоверцу. Здесь прожили 7-8 дней. За это время, несмотря на обыски, которые прошли во всех домах обители, христиане сумели доставить в деревню, где скрывались настоятель и его первый помощник, наиболее ценные вещи и часть продуктов. Все это было сложено в сани и больше недели они и несколько сопровождающих добирались до Горького.
Здесь епископ Сергий нашел свою старую знакомую (со времен службы в селе Засечная Слобода) Агафию Душутину и попросил ее купить и оформить на себя дом в городе Балахна (улица Сербова, 1), что она и сделала. Но как быть с пропиской, ведь часть насельников тайного монастыря уже объявлена во всесоюзный розыск? Довольно скоро из Мордовии были доставлены несколько паспортов, а также чистые бланки со штампом одного из сельсоветов и всевозможные справки, принадлежащие владельцам паспортов. Причем все христиане, имеющие прописку, жили под видом родственных отношений, а кто не имел прописки – как временно приезжие родственники. Так монах Анатолий был прописан по документу на имя Захара Радаева, а Анна Рябова – под именем Улиты Савельчевой. Владыка, в это время, имел паспорт на имя Никиты Шейнова, но проживал без прописки.
Понимая, что один дом не вместит всех насельников тайной обители, святитель не стал повторять шумерлинский опыт. Как пояснил на следствии Алексей Буянов: «При наличии у нас в городе Балахне 2-х домов, мы легко могли быть заподозрены органами власти»[50]. Поэтому в августе 1945 г. был куплен второй дом в городе Семенове (улица Красное Знамя, 66), оформленный на Анастасию Казейкину[51]. У хозяйки прописался как ее брат и святитель – по паспорту Терентия Канаева. В Балахне и Семенове несколько человек (с пропиской) устроились на работу. Остальные изыскивали средства для содержания монастыря.
Согласно показаниям обвиняемых, богослужения в этот период проходили в Семенове. Здесь епископ Сергий напомнил пастве: «Мы, христиане, в данный момент, гонимы властью антихриста. В дальнейшем эта безбожная советская власть все время существовать не может. Мы должны надеяться на те государства, в которых имеются короли, императоры и цари. В <их> число входят сильнейшие государства, как Англия и Америка. Они должны восстать против Советского Союза и освободить нас от преследования нашего вероисповедания»[52]. Духовная дочь святителя позднее подтвердила, что архипастырь уже тогда прозорливо говорил: «Сталина не будет[53], советской власти не будет, границы <страны> откроются», а также напоминал: «Кто будет теперь ждать хорошей <духовной> жизни – тому анафема». В одном из следственных дел сохранился акт, с кратким описанием храма, оборудованного в пристрое дома в Семенове: «Церковь представляет собой комнату размером 6x4 метра с одним окном и одной дверью. В углу комнаты развешаны иконы, кресты, стоит угловая горка, на которой разложены церковные книги и принадлежности для церковных служб. Кроме того в комнате стоят два высоких квадратных стола, покрытых белыми скатертями и служивших во время церковных служб престолом и жертвенником. В помещении церкви имеется запах ладана. Перед иконами висят лампады с маслом». Среди изъятых при обыске церковных вещей: «кадило металлическое – 1, церковная чаша мельхиоровая – 1, крестов наперстных серебряных – 3, дарохранительниц[54] серебряных – 2, тоже латунных – 1, антиминс для церковных служб – 3, ризы – 2, епитрахиль – 2, поручи – 1 пара, пояс – 2, набедренник – 1, подризники из сатина – 2»[55].
Молиться в Горьковской области гонимым христианам пришлось недолго. Их местонахождение выдал властям бывший сомолитвенник, который знал адреса обоих домов. Духовная дочь святителя позднее вспоминала: «Пришли двое. Нас в доме, в Балахне, было трое: я, тетя Аня и Варя Подгорнова. Потом один ушел. Ведь мы были не нужны – искали епископа Сергия и отца Анатолия. Сначала тихонько вышла из дома Варя, за ней тетя Аня. Оставшийся <чекист> попросил постелить ему и лег отдыхать. Здесь и я тихонько вышла. И так Господь устроил, что Варя с тетей Аней по пути на вокзал встретили владыку Сергия и отца Анатолия, которые шли навстречу. И уже вчетвером уехали в Горький. А я, по благословению епископа, сначала зашла на почту и отправила телеграмму в Вичугу (там наши были): «Дом сгорел»«. Хотя телеграмму перехватили, но они уже выехали из города».
Несомненно, владыка прекрасно понимал, что необходимо немедленно уезжать, но для этого нужны деньги. 22 тысячи рублей были спрятаны в дровах возле второго дома. О том, что и там прошли аресты, устроена засада, он, конечно, не знал. 15 января 1946 года вместе с оставшимися христианами выехал в Семенов. Отправился один, второй – и пропали. Продолжает духовная дочь: «Отец Анатолий решил идти. Проходит мимо дома, а снег скрипит. Они <сотрудники НКГБ> окликнули его: «Гражданин, постойте!» – «Я на поезд спешу». Конечно, его задержали. А мы с владыкой сразу зашли к его знакомым старообрядцам, здесь же в Семенове. Он у них бороду себе подрезал, очень немного оставил и только после этого уехали. Остановились у наших земляков. Владыка подумал, что чекисты уже ушли и поздно вечером, в этот же день послал меня снова в Семенов за деньгами. Но посоветовал сначала к квартальной зайти, сказать, что от дедушки и у нее узнать – уехали ли «гости». Я так и сделала. Она сказала, что уехали и вместе со мной пошла к дому. Когда подошли, она постучала – и меня арестовали. Вошла в дом, а там все наши на полу лежат – ночь ведь была. Отец Анатолий успел спросить по-мордовски: «Одна?» – «Одна». Стали меня спрашивать: «Где епископ Сергий?». Я молчу. Тогда старший из них приказал мне снять верхнюю одежду и в кофточке, юбочке и легком платочке в подпол посадил. Утром выпустил наверх, платок развязал и по щекам похлопал: «Тепленькая еще» и добавил: «А мы тебя сейчас разденем и холодной водой обольем». А с ними женщина была – ее все Рая звали. Я ему отвечаю: «Обливайте, только пусть Рая останется, чтобы мужчин не было при этом». Но этого Господь не допустил, попугали только. Все это они со мной делали, чтобы узнать, где епископ Сергий скрывается. Ведь я по его поручению приехала в Семенов и я знала, где его найти. Но не сказала». Промыслом Божиим на горьковском вокзале святитель встретил двух своих пострижеников, вернувшихся из Вичуги, и вместе выехали в город Хвалынск (Саратовская обл.) к знакомой, но пробыли у нее недолго.
Весной этого же года в г. Кременчуге, на Украине, был куплен дом по адресу: улица Чкалова, 31. Здесь святитель прописался по паспорту на имя Ивана Сергеева. Сюда съезжались и другие насельники тайной обители. После ареста монаха Анатолия (Буянова), место последнего занял монах Антоний (Первов)[56]: он «стал первым помощником и заместителем»[57] епископа Сергия. Здесь святитель вместе с христианами «из числа последователей Единой Единоверческой Церкви»[58], совершал тайные богослужения, рукоположил в сан иеродиакона монаха Антония, а его брата Ивана постриг в монашество с именем Феодор.
В 1946 г. в Чебоксарах прошли два судебных процесса над духовными чадами святителя и его родными. 18 февраля был вынесен приговор по статьям 58-10 часть II и 58-11 УК РСФСР 17 обвиняемым (арестованы в Шумерли), из них: 9 христиан осуждены на срок от 8 до 4 лет лагерей (А. П. Савелькин, Л. Н. Бородавкина, А. С. Торопова, П. П. Первова, А. Н. Рябова, Е. А. Смирнова, П. К. Лобанова, А. С. Малышкина, А. В. Маркина), остальные (В. К. Ивушкин, У. Ф. Ивушкина, К. П. Кубрин, Е. И. Рогожкина, М. А. Сафонова, Е. М. Сурков, А. М. Шкунова, В. А. Щеглов) освобождены из-под стражи по указу об амнистии от 7 июля 1945 г. 28 июня осуждены по статьям 58-10 часть II и 58-11 УК РСФСР 7 христиан (арестованы в Семенове) на срок от 10 до 4 лет заключения (А. В. Буянов, П. С. Лапаева, А. И. Рябова, Е. И. Мирошкина, В. А. Подгорнова, А. И. Душутина, Е. И. Первова)[59].
В декабре 1948 г. оставшиеся насельники переехали из Кременчуга в город Люботин Харьковской области к одной из духовных дочерей святителя, когда узнали, что ими заинтересовались органы милиции. Проживали там без прописки, но недолго.
Новый дом для обители был куплен в Брянской области, в городе Новозыбкове, по адресу: улица Садовая, 71. В июне 1949 г. сюда приехали христиане из Люботина, в октябре был куплен второй дом в Клинцах (улица Декабристов, 48). На Брянщине святитель пользовался двумя паспортами: Василия Федорова и Ивана Сергеева. Пока шли ремонтные работы в Клинцах, епископ Сергий совершил в Новозыбкове первую, известную автору, иерейскую хиротонию: в 1950 г. рукоположил в сан иеромонаха иеродиакона Антония (Первова). В этом же году часть насельников монастыря, во главе с архипастырем, переехала в Клинцы. На новом месте также «стремились ограничить круг своих знакомых по городу и не допустить посещения дома без предупреждения посторонними лицами»[60]. Богослужения проходили в специальной комнате, причем окна в ней тщательно закрывали. Здесь располагался храм в честь Архистратига Божиего Михаила. По воспоминаниям тогдашней насельницы монастыря, завесы не было, престол стоял посредине алтаря[61]. Надо отметить, что архипастырь Христов не только постоянно совершал богослужения, в том числе и Божественную Литургию, но и крестил[62], венчал, постригал в монашество. Здесь в конце 1950 г. владыка Сергий возвел монахиню Марию (Родину) в игумении, а в феврале 1952 г. совершил две хиротонии: рукоположил монаха Феодора (Первова) – в сан иеродиакона, а Никиту Бойкова, которого знал с 1930 г., – во пресвитера. Сохранилась ставленническая грамота об этом важном событии в жизни ИПЦ: «Смиренный Сергий, епископ Православной церкви.
Милостию Божией рукоположен во иерея Никита Никитович Бойков при храме Архистратига Михаила: 1952 году 28-го января стараго стиля при архиерейском доме. Во свидетельство сие дано для верующих християн. Истинен верен во слове и деле да будет иерей Никита православной християнской церкви.
Нашей рукой подписано и печатию утверждено»[63].
6 августа 1952 года в том же храме был возведен владыкой в сан архимандрита иеромонах Антоний (Первов).
Письма и телеграммы епископа Сергия из Клинцов, как и везде, «носили зашифрованный характер, указывалась просьба «дедушки»«[64]. Их отправителем значилась одна из насельниц обители, которая приносила почту на станцию и опускала ее непосредственно в почтовый вагон. Посылки, денежные переводы, письма, в адрес живущих в доме, также получала она и передавала владыке.
Важно отметить, что архипастырь Христов, не оставляя молитву за своих духовных чад, томящихся в лагерях и ссылках за Истинно-Православную Церковь, всячески старался материально облегчить их участь: отправкой посылок, свиданиями с единоверцами, организацией побегов из мест поселений[65]. Все, совершившие побег из ссылки, получали паспорта на новое имя. Одна из монахинь тайной обители позднее вспоминала: «Куда владыка благословит, даже казалось невозможным, мы шли без всякого страха, все получалось так, как он скажет. Сказал бы: «В огонь» и в огонь бы пошли, так ему верили»,
В октябре 1952 г. исполнилось 22 года, как смиренный епископ ИПЦ Сергий (Кудрявцев) жил и трудился на ниве Божией на нелегальном положении по фиктивным документам. Автору хотелось бы, чтобы читатель не соблазнился перечислением фамилий, на которые были выданы паспорта, справки и другие документы, находившиеся в личном пользовании владыки. Да, он пошел на это ради полноценной жизни Истинно-Православной Церкви. Святитель не был затворником, он много ездил по стране, собирая по крохам истинно-православных христиан. Ответ на вопрос, легко ли было передвигаться с поддельными документами в те годы, найдем в показаниях Игнатия Первова, который все это испытал на себе: «Проживая на нелегальном положении, я всегда ожидал того, что меня арестуют»[66].
Зная, что власти не оставят в покое насельников тайной обители ИПЦ, епископ заранее готовился к тому, что придется покинуть и брянскую землю, рассматривал в качестве новых мест Подмосковье и Караганду. Окончательный выбор святитель сделал в пользу Караганды (возможно, учитывая дальность расстояния от Брянщины, а также и то, что в этом шахтерском городе жили его духовные чада), но осуществить этого не удалось.
19 декабря 1952 г. прошли аресты большей части насельников тайной обители в Клинцах и Новозыбкове. При обыске в Клинцах были изъяты книги религиозного содержания – 94 экземпляра, а также церковные вещи, среди которых: две Плащаницы, две чаши, дискос, звездица, копие, лжица, ковш богослужебный, кадило, крест наперстный, два антиминса, хоругвь, облачения – неполных девять комплектов. 23 декабря 1952 г. заполнена анкета арестованного И. П. Кудрявцева, где указано: «Профессия и специальность – служитель священного культа. Последнее место работы и род занятий до ареста – подпольный монастырь, настоятель»; составлен словесный портрет: «1. Рост: средний (165 -170 см). 2. Фигура: средняя. 3. Плечи: опущенные. 4. Шея: короткая. 5. Цвет волос: седые. 6. Цвет глаз: серые. 7. Лицо: овальное. 8. Лоб: низкий. 9. Брови: дугообразные. 10. Нос: малый, тонкий. 11. Рот: малый. 12. Губы: тонкие. 13. Подбородок: скошенный. 14. Уши: большие».
21 марта 1953 г. было подготовлено обвинительное заключение, где отмечено, что «в 1936 году в городе Шумерля Чувашской АССР нелегалом-епископом КУДРЯВЦЕВЫМ была создана глубоко законспирированная и широко разветвленная антисоветская организация последователей Истинно-Православной Церкви»[67]. А с 9-го по 13 апреля 1953 г. в Брянске прошло судебное заседание, на котором были осуждены по статьям 58-10 часть II и 58-11 УК РСФСР 18 человек: 13 обвиняемых (И. П. Кудрявцев, Иг. К. Первов, И. К. Первов, И. С. Сандин, А. П. Барышева, О. Ф. Ивушкина, К. М. Кильдишева, Е. Ф. Козина, П. П. Первова, Е. И. Первова, В. А. Подгорнова, М. Г. Россошанская, М. А. Сафонова) – на 25 лет, остальные (А. И. Родина, Е. И. Мирошкина, Е. М. Шаркова, А. П. Анохина, А. И. Хрусталева) – на 10 лет заключения. По воспоминаниям духовной дочери святителя: «Все следствие провела в одиночке. Со своими встретилась на суде. Епископа Сергия посадили от нас отдельно. Когда осудили, то разрешили последнее свидание перед этапом в коридоре тюрьмы. Помню, владыка нам сказал: «В церковные праздники не работайте, в остальные дни – работайте. Кушайте, что дадут. Увидите мясо – выбросите, остальное ешьте»«. От написания кассационной жалобы И. П. Кудрявцев отказался. Все христиане этапированы в особые лагеря.
29 июля 1953 г. владыка прибыл в Дубравлаг[68]. Известно, что с 17 апреля по 19 ноября 1954 г. он содержался в 7-м лагерном отделении (поселок Сосновка). В это время от его имени (почерк не его) были написаны несколько обращений о пересмотре дела: заявление в Президиум Верховного Совета СССР (17 апреля), две жалобы – Прокурору СССР (10 ноября) и Первому секретарю ЦК КПСС (19 ноября)[69]. В частности, в жалобах был указан церковный сан монаха Сергия (Кудрявцева) – епископ. В обращении заключенного И. П. Кудрявцева к Хрущеву отмечено, что следственные документы он «вынужден был подписать в силу жестокого избиения и тяжелых моральных воздействий со стороны следователя майора N. На судебном разбирательстве дела я и свидетели (подследственные) отказались, в силу вышеприведенного, от своих подписей на документах предварительного следствия, но этого заявления суд во внимание не принял и понудил нас дать свои подписи на протоколах судебного»[70] заседания.
Позднее святителя этапировали в другое лаготделение, где он содержался со своими духовными чадами: монахом Прохором (Сандиным) и архимандритом Антонием (Первовым). Последний позднее вспоминал, что они спрашивали владыку о Голынском-Михайловском, что это за человек, но архипастырь ответил, что не знает его. К этим воспоминаниям уместно добавить, что не соответствует действительности и сообщение о принятии епископом Сергием великой схимы с именем Михаил.
Вспоминает духовная дочь тайного архипастыря ИПЦ, которая в те годы жила в Куйбышевской области: «Наш дом стал пересыльным пунктом. К нам приходили посылки для братьев и сестер, которые сидели в тюрьмах, больше всего владыке Сергию. Мы их дальше отправляли и свои собирали. Нам писали и мы отвечали. Мне было лет 14, училась хорошо. Писала письма под диктовку (очень кратко), адреса на посылках, заполняла квитанции. В письмах к владыке бабушка писала как племянница. Так приблизительно: «Дядя, мы все живы-здоровы, все хорошо. Что Вам нужно?». Он отвечал нам: «Племянница, как здоровье?» и что прислать. Потом только узнали, что были с ним заключенные, которым никто, ничего не присылал. Он и о них заботился.
– А помолиться просили в письмах?
– Этого ничего, ничего <не писали>«.
1955-й год. Заканчивался Великий пост. В это время владыка находился в больнице при лагерном отделении (с жалобами на сердце) вместе с отцом Антонием. В Великую Субботу, 3/16 апреля, помощник зашел к нему в палату. Святитель оживленно вел разговор, на здоровье не жаловался. Вместе обсуждали, где и как будут встречать Светлое Христово Воскресение. Вошел надзиратель. Увидев больного из другой палаты, сразу же выпроводил его. Только архимандрит Антоний прилег на кровать, как услышал голос надзирателя: «Кудрявцев готов! Кудрявцев готов!». Выбежав в коридор, переспросил: «Как готов?» – «Умер», – пояснил надзиратель. Тут же духовный сын поспешил в палату святителя и увидел, что тот уже не дышит[71]. В это он никак не мог поверить. По воспоминаниям Игнатия Первова «похоронили епископа Сергия с честью»: администрация лагеря разрешила совершить погребение в гробу, в руки убиенного вложили крест, и ему одному, вместо таблички с номером на могиле, был установлен дубовый восьмиконечный крест без единого гвоздя.
После кончины святителя его помощник оставался на лечении. Внезапная смерть наставника не давала ему покоя. Получив в очередной раз таблетки, он услышал внутренний голос: «Не глотай!» и незаметно выплюнул их. Но за то время, когда эти «таблетки» были во рту, на языке образовались незаживающие язвы. В последующие дни Игнатий Первов ухитрялся выбрасывать их. И он никак не мог поверить, что врачи, которые должны лечить – могут убить. Спустя некоторое время он обратился к одному из них (тоже заключенному, которому доверял): «Что у меня тут?» и показал свой язык. Врач сразу все понял, но не стал объяснять, только похлопал его по плечу и сказал: «Молодец отец Антоний, заживет». Воспоминания архимандрита Антония позволяют назвать истинную причину смерти епископа ИПЦ Сергия (Кудрявцева) – убийство. Чтобы скрыть это преступление, поступил приказ сверху – отравить архипастыря, а заодно и его помощника и выдать это за последствие болезни[72]. Но отец архимандрит выжил, и на это закрыли глаза, ведь основная задача выполнена.
Стараниями бакинской паствы святителя был нанят московский адвокат, который в январе 1955 г. направил жалобу о пересмотре группового дела. 26 августа 1955 г. (после кончины владыки) судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР постановила: И. П. Кудрявцеву и Иг. К. Первову срок наказания снизить до 10 лет, остальные осужденные подлежат освобождению. В сентябре – ноябре 1955 г. все христиане вышли на свободу.
Труды святителя не пропали даром. Его духовные чада продолжили строительство Истинно-Православной Церкви, постоянно ощущая молитвенную помощь убиенного архипастыря Христова – епископа Сергия (Кудрявцева).
Tags:
Церковное подполье в СССР
Project:
golos
Author:
Ильичёв И.В.
Год выпуска:
2013
Выпуск:
1 |
