«Чем бы дело ни кончилось, я всегда буду убеждён, что я делал всё необходимое для сохранения государства, и если у его величества ещё есть армия, способная угрожать врагу разгромом, то это моя заслуга. После многочисленных кровопролитных сражений, которыми я на каждом шагу задерживал врага и нанёс ему ощутимые потери, я передал армию князю Кутузову, когда он принял командование в таком состоянии, что она могла помериться силами со сколь угодно мощным врагом. Я её передал ему в ту минуту, когда я был исполнен самой твёрдой решимости ожидать на превосходной позиции атаку врага, и я был уверен, что отобью её. …Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга, и убеждение в этом будет служить мне утешением до последней минуты жизни», - так писал самый ошельмованный в свое время российский полководец – Михаил Богданович Барклай-де-Толли.
Его далекие предки вынуждены были покинуть родную Шотландию, когда приспешники Кромвеля свергли и казнили короля Карла Стюарта. Обосновавшись в Риге, они в дальнейшем стали подданными российского Императора. Отец Михаила Богдановича был простым поручиком. Сына он отдал на воспитание в семью свояка — полковника Новотроицкого кирасирского полка. Последний любил племянника, как родного, и дал ему хорошее домашнее образование. Поступив на военную службу, Барклай, не будучи знатного происхождения, продвигался по карьерной лестнице весьма небыстро. 20 лет понадобилось будущему фельдмаршалу, чтобы выслужить чин полковника. При этом он отличился во многих славных битвах: Очаков, Каушаны, Аккерман, Бендеры – всё это летопись боевой славы русского шотландца.
Покровителем молодого офицера долгое время был принц Ангальт-Бернбургский, при котором Барклай состоял адъютантом. Будучи смертельно ранен, принц вручил ему свою шпагу со словами: «В Ваших руках она всегда будет неразлучна со славой». С этой шпагой Михаил Богданович не расставался и завещал положить её с собой в гроб.
Военная слава пришла к Барклаю в ходе европейских кампаний против Наполеона. 7–8 февраля 1807 г. он отличился в битве при Прейсиш-Эйлау. Удерживая этот городок, Михаил Богданович в течение нескольких часов успешно отбивался от превосходящих корпусов маршалов Пьера Ожеро и Николя Сульта. При этом он получил тяжелое ранение в руку. Врачи вынули около 40 обломков раздробленной кости. Во время лечения в Мемеле Барклая лично посетил Александр I, который оставил ему своего лейб-медика Я. В. Виллие. В ту встречу Михаил Богданович представил Императору свой план неизбежно грядущей большой войны с Наполеоном. «Заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вовнутрь страны, а затем с сохраненными войсками и с помощью климата подготовить ему, хотя бы за Москвой, новую Полтаву», а затем «организовать преследование разгромленного врага, вытеснив его за пределы России, и поднять против него восстание в Европе», - такова была разработанная будущим фельдмаршалом тактика «скифской войны».
Но пока с Наполеоном был заключен Тильзитский мир, и Барклая ждали иные войны. В ходе войны со Швецией предводительствуемые им войска совершили переход через Ботнический залив из финского города Ваза к шведскому городу Умео. В течение четырех суток корпус Барклая шел по льду залива, а он сам делил все трудности со своими солдатами. «Переход был наизатруднительнейшим, солдаты шли по глубокому снегу, часто выше колен. Понесенные в том походе труды единственно русскому преодолеть только можно», — писал Михаил Богданович. За этот подвиг он стал генералом-от-инфантерии, главнокомандующим войсками в Финляндии и финляндским генерал-губернатором.
В 1810 г. Государь назначил Барклая военным министром. В этой должности он успел провести ряд необходимых реформ, готовя армию к будущей войне. Численность русских войск была увеличена в несколько раз, новая корпусная система улучшила их маневренность, были созданы новые укрепления в тылу, а также новый и необходимейший орган – военная разведка. Все эти заслуги и армия, и общество начисто забыли в 1812 г…
«О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И в имени твоем звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою…» - так, каясь и в собственной ругани, напишет годы спустя Пушкин и при этом извинится перед дочерью Кутузова, что воспел не ее отца.
Интересно, что в поздней оценке Барклая Александр Сергеевич совпал со своим извечными противником – Фаддеем Булгариным. «Барклай-де-Толли создан был для командования войсками, - отмечал последний. - Фигура его, голос, приемы, всё внушало к нему уважение и доверенность. В сражении он был так же спокоен, как в своей комнате или на прогулке. Разъезжая на лошади шагом, в самых опасных местах; он не обращал внимания на неприятельские выстрелы и, кажется, вполне верил русской солдатской поговорке: пуля виноватого найдет».
Однако, именно этого человека единодушно ругали предателем и трусом. Причина была в той самой тактике «скифской войны», которую он подготовил для Наполеона. Привыкшая к победам русская армия не могла смириться с отступлением перед лицом неприятеля. После оставления Смоленска к Барклаю пришел атаман М. И. Платов в простом плаще и объявил, что никогда больше не оденет русский мундир, ибо «это стало позорным». Особенно лютовал князь Багратион, клеймя главнокомандующего самыми последними словами в своих письмах, которые имели хождение в армии. Багратиона поддерживал даже начальник штаба самого Барклая – А.П. Ермолов. Великий князь Константин Павлович открыто заявлял: «Не русская кровь течет в том, кто нами командует». С группой генералов царский брат пришел к Михаилу Богдановичу и на повышенных тонах обозвал его «немцем, подлецом и изменником, продающим Россию». «Ледовитый» (по определению Ермолова) Барклай спокойно ответил: «Пусть каждый делает свое дело, я сделаю свое».
Только неколебимое сознание долга и чистоты собственной совести давали ему силы продолжать свое дело. Однако, «ледовитость» была обманчивой. На Бородинском поле Михаил Богданович искал себе смерти, желая гибелью снять поношения со своего имени. Однако, у Бога были иные планы, и Барклай напрасно стремился в самое пекло. Гибли его лошади, гибли люди вокруг, но сам он не получал ни царапины. В разгар боя ему передали слова раненого Багратиона: «Скажите генералу Барклаю, что участь армии и её спасение зависят от него. До сих пор все идет хорошо. Да сохранит его Бог». Так, в критический момент князь Петр Иванович понял собственную горячную несправедливость и поспешил признать её перед соперником, испросить прощения…
Но обществу ещё далеко было до этого прозрения. В Москве Барклая едва не растерзала толпа. В Калужской области в окна его кареты летели камни. И везде его имя сопровождали проклятия… Всё же, затравленный и проклинаемый, на совещании в Филях он вновь высказался в духе своей стратегии: Москву надо оставить для спасения армии. Кутузов поддержал… Ему, любимому «дедушке», отступление в измену не вменяли. Он, приняв от Барклая армию и трафя ее настроениям попеняв предшественнику – «С такими молодцами и отступать!», продолжил «скифскую войну»… Измученный нравственно, Михаил Богданович подал в отставку и уехал в свое прибалтийское имение, к семье. Этот тыл был крепок. «Ледовитый» Барклай преданно любил свою жену, и она отвечала ему тем же.
«Твои письма, моя любимая жена, я получил, и не могу выразить, как болит мое сердце, их читая. Молюсь, чтобы Всевышний дал Тебе выдержку и храбрость нашу разлуку перетерпеть, уповаю на Его мудрость. Кажется, Провидение дает мне такую силу, какую от себя даже не ожидал. Прошу Тебя, сохрани спокойствие и храни свое здоровье, чтобы я не волновался. Молю Бога и в мыслях тысячу раз обнимаю Тебя, моя любимая жена, поцелуй от меня Магнуса [сын]. Твой верный Барклай», - так писал «угрюмый» генерал своей Елене-Августе.
Император вскоре вернул Михаила Богдановича в строй, назначив главнокомандующим 3-й армии. В ходе Заграничного похода он руководил войсками в битвах под Торном, Кульмом, Лейпцигом и Парижем. Словно компенсируя ему все прежние поношения, Государь стремился вознаградить полководца. Он получил фельдмаршальский жезл и был возведен сперва в графское, а затем и в княжеское достоинство. Таким образом Барклай был фактически уравнен с уже почившим к тому времени Кутузовым.
Почивать на лаврах полководцу было отпущено недолго. Он скончался в 1818 г. и был похоронен в своем лифляндском имении, в фамильном склепе. В годы Второй мировой войны усыпальница была разорена, а прах героя осквернен.
А.П. Ермолов, как и другие с запозданием оценивший своего прежнего начальника, писал о нем следующее: «Барклая де Толли долгое время невидная служба, скрывая в неизвестности, подчиняла порядку постепенного возвышения, стесняла надежды, смиряла честолюбие. Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил хорошие свои способности и потому не имел к самому себе доверия, могущего открыть пути, от обыкновенного порядка не зависящие…
Неловкий у двора, не расположил к себе людей, близких государю; холодностию в обращении не снискал приязни равных, ни приверженности подчинённых…
Барклай де Толли до возвышения в чины имел состояние весьма ограниченное, скорее даже скудное, должен был смирять желания, стеснять потребности… …Свободное время он употребил на полезные занятия, обогатил себя познаниями. По свойствам воздержан во всех отношениях, по состоянию неприхотлив, по привычке без ропота сносит недостатки. Ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле; нетверд в намерениях, робок в ответственности; равнодушен в опасности, недоступен страху. Свойств души добрых, не чуждый снисходительности; внимателен к трудам других, но более людей, к нему приближённых… Осторожен в обращении с подчинёнными, не допускает свободного и непринуждённого их обхождения, принимая его за несоблюдение чинопочитания. Боязлив пред государем, лишён дара объясняться. Боится потерять милости его, недавно пользуясь ими, свыше ожидания воспользовавшись.
Словом, Барклай де Толли имеет недостатки, с большею частию людей неразлучные, достоинства же и способности, украшающие в настоящее время весьма немногих из знаменитейших наших генералов».
Русская Стратегия
|
