11 апреля 1919 года, в канун Лазаревой субботы, большевики вскрыли раку с мощами Преподобного Сергия. С утра к Лавре стал стекаться народ, возглавляемый духовенством. Ворота святыни были заперты, из бойниц глядели пулемёты, готовые в любой миг обрушиться свинцом на богомольцев. Только под вечер возникший на пороге комиссар бросил презрительно: «Идите смотрите, чему вы поклонялись – тряпкам и костям!» Верующие бросились в Троицкий собор. Там с приплясыванием и мерзкими песнями уже орудовали комсомольцы из союза безбожников, старавшиеся заглушить рыдания богомольцев. Среди последних плакали над разорённым гробом Преподобного и сухопарый, седой старик с женою и дочерями… Лев Александрович Тихомиров. Без малого сорок лет назад, именно в этом святом месте начался душевный переворот, вернувший идеолога «Народной воли» по прозвищу «Тигрич» на благую стезю…
Свою поездку в Лавру после убийства Императора Александра Второго Лев Александрович объяснил товарищам боязнью слежки, но на самом деле что-то совсем иного рода влекло его. Он не принимал участия в злодеянии ни делом, ни словом, выйдя из членов Административного Комитета «Народной воли», решавшего все вопросы в партии. Но он знал о готовящемся цареубийстве и, стало быть, всё-таки соучаствовал. Молчанием. Этот грех угнетал душу, так и не порабощённую вполне демоном революции. Отмоленную поколениями предков-священников и любящей матерью.
Вслед за семьёй юные души формирует школа. В школе же пореформенных времён юношество учили, что времена монархии есть время «реакций», а времена республики – эпоха «прогресса». То же было в книгах. В третьем классе Лев Александрович зачитывался «Русским словом», преклонялся перед Писаревым, а к шестому классу стяжал вполне республиканские убеждения. Когда прогремел выстрел Каракозова, лишь один учитель плакал о совершившемся злодеянии, и его слезы вызывали смех уже растленных революционной пропагандой гимназистов.
Учась в университете, Тихомиров сомкнулся с революционерами, вступив в кружок Чайковского, и оказался с ними на скамье подсудимых на «процессе ста девяноста трёх» вместе с Желябовым, Перовской и другими будущими народовольцами.
В тюрьме Лев Александрович провёл четыре года, а после этого был отправлен в административную ссылку под надзор с тем, чтобы в случае проявления неблагонадёжности, оказаться и вовсе в Сибири.
Понимая, что в ссылке невозможно даже найти сколько-нибудь порядочного занятия, чтобы зарабатывать на хлеб, Лев Александрович бежал из-под надзора, и с той поры началась его нелегальная жизнь, в которой было всё: слежки, конспирация, идеологическая работа, одна из ведущих ролей в руководстве «Народной воли»… Тем не менее он постоянно чувствовал какой-то глубокий разлад между собой и своими товарищами. Преклоняясь перед его авторитетом, они в сущности, не понимали его: ни его «национализма» в виде стремления поставить свою деятельность в соответствие с желаниями самой России, ни его убеждения в необходимости твёрдой власти, ни его независимого отношения к европейским фракциям революционного социализма. Самому же ему всё более казалось, что все революционеры, воображая делать всё по-своему, действовали однако словно пешки, двигаемые чьей-то рукой, ввиду достижения цели не своей, а какой-то им неизвестной.
После убийства Александра Второго Тихомиров срочно покинул Россию вместе с беременной женой, оставив двух дочерей на попечение родных. Поначалу сознание себя вольным человеком, которому не надо больше прятаться, которого никто больше не ловит, дарило чувство упоения. Однако, его хватило ненадолго.
Революционеры мнили себя представителями Европы в России, а Европа нежданно оказалась «реакционной». Лучшие журналы были в ней консервативные, лучшие учёные – консерваторы. А эмигранты оказались в отчуждении. Лев Александрович начинал понимать, что все его старые идеалы, интересы, вся жизнь вертелись около чего-то фантастического, выдуманного, вздорного. Личная практика заговорщика и наглядное знакомство с действительностью французской политики, теоретическое, но накапливающееся знание социальных явлений – всё убеждало его, что либеральные, радикальные, социалистические идеалы есть величайшее умопомрачение и страшная ложь. Россия же, как виделось издали, была здорова и оживлена. И несомненно становилось, что отныне нужно ждать всего лишь от России, русского народа, почти ничего не ожидая от революционеров.
Чтобы понять цену вещей, понять истину, человеку часто необходимо дойти до края, заглянуть в бездну и остановиться. Что такое край Тихомиров понял у одра умиравшего от сына, месяц за месяцем ожидая смерти самого дорогого существа и не силах помочь созерцая его страшные муки. Саша выжил наперекор уверенности научных светил, считавших произошедшее чудом. Маленький страдалец медленно воскресал, а с ним вместе воскресала душа его отца.
Быть верующим и отлучённым от церкви, быть русским до глубины сердца, влюблённым в свою страну и жить в изгнании, быть монархистом и иметь за душой сплошную борьбу против Самодержавия, любить семью, а при том жить с женой во грехе, так как венчался по подложному документу, а дочерей отдать на воспитание родне… Это положение сделалось, наконец, нестерпимым для Льва Александровича, но он никак не находил способа вырваться из этого замкнутого круга. Наставило на путь Писание. Раз за разом открывалось оно на словах: «И избавил его от всех скорбей его и даровал мудрость ему и благословение царя египетского фараона…» И жена угадала: да не о русском ли это Царе? Лев Александрович написал три обращения: к Плеве, Дурново и самому Императору. Писал со всей откровенностью: «Я разрушил всё в этой жизни. Я имел некоторые способности и употребил их на дело, которое мне тяжело даже охарактеризовать. Я имею отечество, которое любил: оно считает меня преступником и врагом. Я имел отца и мать и покинул их; отец так и умер, не увидев меня больше, мать до сих пор оплакивает меня как живого покойника. Я имею детей и поставил их в такое положение, что они меня помянут со временем лишь самым горьким и заслуженным упрёком. А между тем я всегда и по чувству, и по правилам был добрым сыном и хотел быть честным отцом». Бывший революционер молил позволения исправить все прежние ошибки. И Государь простил.
Возвратившись в Россию под дружные проклятия бывших соратников, Тихомиров сперва жил у матери в Новороссийске, но вскоре получил позволение поселиться в Москве.
Прежний народоволец посвятил себя делу укрепления монархии. Лев Александрович был убеждён, что «против идеи и практики разрушения можно и должно выдвигать идеи и практику созидания, усовершенствования». Нужно было, наконец, превратить Монархическую идею из абстракции в науку, нужно было дать ей форму, основанную на истории и социологии. Лев Александрович стал первым человеком, сумевшим справиться с такой задачей, написав обширный труд «Монархическая государственность».
Казалось бы, столь важный труд должен был стать библией для монархистов, однако большинство предпочло удовольствоваться не самой монографией, а конспектом, изготовленным на её основе священником Востоковым.
В «Монархической государственности» Тихомиров среди прочего разоблачил вредоносность парламентаризма, указав, что: Парламентские депутаты выражают не волю или желания народа, а желания политиканствующего сословия. Парламентское представительство не объединяет государство с нацией, а разъединяет их как никакое другое устройство. И подробно изложил, какое народное представительно необходимо России: народное представительство, которое должно иметь, во-первых, обязанность представлять Верховной власти нужды и пожелания народа, а во-вторых, в законодательстве исполнять ту работу, которую ей указывает Верховная власть. Народное представительство должно, сверх того, быть устроено так, чтобы, во-первых, Русский народ оставался господином в устроенной им Империи, а не превращался в раба инородцев, и, во-вторых, чтобы он в лице депутатов имел действительно своих представителей, верных слуг своего интереса, а не каких-то новых господ над собой. Для этого нужно, чтобы депутаты были избираемы не случайной толпой, как полагается по «конституционным» теориям, а определёнными организованными группами населения, так, чтобы каждая группа знала своего депутата, и он, в свою очередь, знал своих доверителей и не мог бы безнаказанно изменять им и своим обязательствам. Сильная власть в форме Самодержавия наверху и развитый институт земства, советных людей внизу – такова была формула власти, которую вывел Тихомиров.
Учреждённый в 1905 году парламент он воспринял, как первый камень в будущую могилу России. «Превратилась русская жизнь в вавилонское столпотворение, - писал он. - Все разбились, везде партии, везде фракции, везде разделение и вражда. Независимости мнения и действия не только не понимают сами, но и не позволяют другим, и если находится человек или орган печати, стоящий на почве не партийной, а общей, национальной пользы, то против него поднимутся все партии, все фракции, и в этом общем стремлении съесть того, кто осмеливается быть внепартийным, проявляется ныне единственно возможное «объединение» их.
Кто не знал ещё недавно, что Российское государство есть государство Русское – не польское, не финское, не татарское, тем паче не еврейское, а именно Русское, созданное Русским народом, поддерживаемое Русским народом и не способное прожить полустолетия, если в нём окажется подорвана гегемония Русского народа? Теперь эту азбучную истину забыли чуть не все».
В пятом году Льву Александровичу казалось, что его России пришёл конец, а новой он не умеет служить, потому что не согласен с планами её самоуничтожения. Однако всё изменилось с приходом к власти Столыпина. Пётр Аркадьевич ознакомился с докладом Тихомирова «О недостатках нашей конституции», был восхищён, немедленно вызвал Льва Александровича телеграммой в столицу и предложил поступить к нему на службу. В итоге бывший революционер стал редактором «Московских ведомостей», фактическим преемником Каткова. На страницах этого издания Лев Александрович озвучил основные идеи возрождения России:
…Только вечное бодрствование силы предохраняет общество от гибели…
…Голос мудрости гласит человеку: «Познай самого себя». Тот же голос говорит гражданину: познай свой народ, устраивай его жизнь сообразно его свойствам. Тогда народ будет силён, здоров, крепок, и все его отношения внутренние могут слагаться сильно и крепко, - тогда он сделается могучей силой и в отношении других племён и государств, получит притягательную силу для других, более слабых племён, получит силу и для занятия достойного места в международной жизни…
…Покидая следование историческим руководящим идеям, политика становится безыдейной, слабой, расстраивает жизнь народа и превращает его в жалкую игрушку внутренних соперничеств и в лёгкую добычу врагов и соперников внешних.
…Какое «новое» выше того, что кроется в нашей истории? Насколько хватает горизонта современной науки – нет в человечестве ничего более высокого, чем богатства русского духа, лишь слегка раскрытые до сих пор его жизнью и творчеством…
…Восстановление потрясённой гегемонии Русского народа в Империи, его историческими усилиями созданной, составляет теперь жгучую потребность времени…
…Политика должна быть национальной, иметь своим объектом целостную историческую жизнь нации…
…Нам важен русский вопрос, который состоит в том, чтобы мы снова стали самосознательной нацией, понимающей саму себя и живущей сообразно со своими сильными, идеальными сторонами. Самая мысль о русских идеалах доселе объявляется «реакционной» теми владеющими нами людьми, которые об руку с евреями превратили нашу некогда прекрасную страну в какой-то табор не помнящих родства.
…Быть русским, жить и думать по-русски – это значит пребывать в том типе жизни, в том строе мысли, которые национальны для России, то есть выражают вековую и тысячелетнюю мысль и жизнь нации…
Многие ли услышали эти призывы? Многие ли обдумали? Пожалуй, столько же, сколько ознакомились с «Монархической государственностью». Общество оставалось слепо и глухо.
С гибелью Столыпина деятельность на посту редактора потеряла для Тихомирова смысл. К тому же истек срок правительственной поддержки, издание было убыточным. Московские монархисты вкупе с «врагами», либералами и социалистами, спешили сводить счёты с бывшим народовольцем, лишившимся со смертью премьера всякой поддержки. Либеральные издания опасались усиления его влияния и возможного осуществления его идеи о политическом перевороте, намекали на закулисные связи «старого Льва» с революционерами. Крайне правые клеймили за «пресмыкание» перед ненавистным им Столыпиным. Черносотенная печать извещала, что «в «Московские ведомости» прокрались предатели и изменники». На собрании Главного совета «Союза Русского Народа» отрекомендовали «опаснейшим тайным врагом самодержавия». Даже когда-то близкий «Гражданин» упражнялся в издёвках, удивляясь, как это правительство решилось «раскаявшегося преступника вознести и поставить превыше миллионов людей… дав ему преемство Каткова». Называли цареубийцей и негодяем, набивающим карманы, требовали отнять казенные субсидии.
Покидая газету, Лев Александрович опубликовал в ней прощальное послание, уже без надежды пытаясь докричаться до не слышавших его: «В противоположность пяти предшествующим годам, периоду надежды, который вызвал Столыпин, в сегодняшнем настроении людей присутствует пугающая инертность. Может быть, мы живем более спокойно. Но это спокойствие безжизненности». Лев Александрович безошибочно предугадывал неотвратимое приближение новой Смуты, от которой Россия «не воспрянет в покаянии, как было в 1612 году, а ещё дальше уйдёт от Бога». Если Смута 1612 года привела к восстановлению Самодержавия, то новая должна была неминуемо уничтожить его. В этом мрачном предчувствии с Тихомировым был солидарен его близкий друг, дядя жены Столыпина, Алексей Александрович Нейдгардт, говоривший: «Россию ждёт какая-то страшная катастрофа, я её чувствую так ясно, что мне кажется, как будто она уже наступила».
«Тяжка стала жизнь в России. Какая-то сатанинская тьма заполонила и умы, и совести». «Россия даёт десятки тысяч в год гаерам и шарлатанам печати, а порядочное обрекает на голодную смерть. Это участь лучших людей старой России. Горе побеждённым!» Дневники Тихомирова предреволюционной поры – это записки отчаявшегося человека. При очевидных ошибках в частностях и перехлёстах, свойственных личным записям, они, к несчастью, оказались верны в главном – в сознании надвигающейся катастрофы. Именно это сознание и собственное бессилие изменить что-либо приводили Льва Александровича в отчаяние. «Сиди и жди гибели России и своей», - сокрушённо писал он.
Ещё задолго до 1917 года Тихомиров предсказал, что если кто и придёт в России на смену монархии, то это будут социалисты, их беспощадная классовая диктатура. Потому-то много писал о них, развенчая их ложь:
«Социалисты сулят миру «свободу, равенство и братство». Обещают, что очень хорошо устроят нынче своё пастбище, так что каждому достанется вдоволь травы. Это они и считают своим великим идеалом. Для того, чтобы этого достигнуть, они хотят изменить всё, чем до сих пор жили люди, уничтожить существующее общество и устроить заново коммунистическое общество, где ни у кого не будет ничего своего, где и умный и глупый, и ленивый и прилежный будут одинаково продовольствоваться на общественный счёт. Нет в социалистическом идеале и равенства. Те, кто порасхватят места управляющих и надзирателей, будут своего рода новою аристократией. Да и в остальном: разве можно назвать равенством, когда человек, трудящийся добросовестно, получает столько же, сколько злостный лентяй? Такой порядок составляет не равенство, а узаконенную эксплуатацию добросовестного человека в пользу недобросовестных. И братства в их идеале тоже нет. Братство состоит в любви, в добровольной помощи одного человека другому; при такой добровольной любви тот, кто оказывает помощь, действительно заботится о пользе ближнего и старается, чтоб его помощь принесла пользу. Насильственного же братства быть не может. Если у человека силой отнимают плоды его труда и отдают другому - от этого является только зависть, недоброжелательство и ненависть».
Этих предупреждений Россия не услышала, как и всех прочих. Революция застала Тихомирова в Сергиевом Посаде, где он жил с семьёй в последние годы. Он уже свыкся с её неизбежностью, с тем, что невозможно спасти трон и Россию, с гибелью. Он предсказал эту гибель заранее и заранее пережил её в своём сердце, а потому лишь наблюдал за развитием того, против чего так упорно боролся, и что крестом перечёркивало всю его жизнь.
В первые дни в дом пришли какие-то молодчики, искали арестовать, кто-то сказал им, что Тихомиров – редактор «Московских ведомостей» и реакционер. Сказали напуганной жене: «Всё равно не уйдёт от нас!» Пришлось идти в Градоначальство, к новой власти и давать расписку в признании Временного правительства. Временщики не тронули… Не тронули и большевики – за «Тигрича», несмотря на его «предательство», вступились бывшие соратники по революционному движению, в частности, Вера Засулич.
На исходе дней Тихомиров вынужден был наняться делопроизводителем в школу имени Горького, некогда бывшую Сергиево-Посадской мужской гимназией. Когда он шёл по улице, мальчишки зубоскалили и дразнили его Карлом Марксом. В наступившие апокалиптические времена Лев Александрович писал свои последние книги – «Религиозно-философские основы истории» и «Последние дни».
Лев Александрович Тихомиров скончался в Сергиевом Посаде в 1923 году и был погребён на Никольском кладбище. Дом, где он жил, был снесён, кладбище - в 50-е годы закрыто и заброшено, могила – безвозвратно утрачена. В 2021 году Русское просветительское общество им. Императора Александра Третьего на народные пожертвования установило крест-кенотаф в память Льва Александровича подле церкви Сошествия Святого Духа на Никольском кладбище. В Сергиевом Посаде сохранились могилы Константина Леонтьева и Василия Розанова. Ныне же появилось и символическое место, где можно вспомнить Льва Тихомирова, выдающегося русского мыслителя, одного из неуслышанных наших пророков.
Сожалея о том, что его главный труд, «Монархическая государственность» не читается, Тихомиров писал, что что время для неё «придёт, конечно, но тогда пожалуй нужно будет строить монархию заново, а это трудно». Дождёмся ли мы этого времени?
Елена Семенова
Русская Стратегия |
