 Утром 21 февраля в ЛНР покончил с собой гвардии сержант Андрей Морозов (Мурз). Не буду вдаваться в причины: они изложены в его телеграм-канале "Нам пишут из Янины". Задержусь на том, чем он занимался в жизни.
Андрей Морозов был добровольцем первой волны, который в 2014-м году отправился воевать на Донбасс, участвовал в боях под Дебальцевом. Его специальностью на фронте стала связь: за годы до СВО Мурз писал о необходимости стабильной и защищённой связи, которую не может легко прослушать враг. Вторым его коньком были беспилотники. Ещё в 2019-м году Морозов вместе с Александром Любимовым опубликовал доклад «Как Россия проигрывает войну на Донбассе», где говорилось о системных недостатках организации и оснащения пророссийской стороны (в то время это были корпуса Народной милиции ДНР и ЛНР плюс «северный ветер» и «советники»).
Это нужно подчеркнуть: проблемы со связью – незащищённость кабельных линий и хроническая нехватка средств связи, лёгкость прослушки и подавления противником, отсутствие контакта танкистов с приданной мотопехотой – были обрисованы уже тогда. Нехватка перископов, приборов ночного видения, медицинского обеспечения была высвечена уже в докладе 2019 года. Всё это закупалось на пожертвования, наспех изобреталось и собиралось на коленке добровольцами. И уже тогда, в 2019-м, было чётко видно большое значение беспилотников, которые украинцы использовали для разведки и контрбатарейной борьбы, корректировки огня. Осенью 2018 года применение БПЛА украинцами стало массовым.
«По оценке участников воздушной войны с нашей стороны, ВСУ держат в воздухе одновременно столько аппаратов, сколько их в принципе есть в Корпусах по штату… через пять-семь минут после начала любого крупного боя в воздухе появляется аппарат-корректировщик противника и работа вражеской артиллерии резко упрощается».
В то же время у российской стороны, пишет Морозов, критически не хватает дронов и «дефицит полноценно подготовленных специалистов по связи и БПЛА чудовищен».
На этом закончу пересказывать доклад КЦПН, вы его прекрасно можете прочесть сами. Как вы знаете, Мурз и Координационный центр помощи Новороссии приложили колоссальные усилия, чтобы хоть как-то восполнить этот дефицит.
Перенесёмся из 2019 года во времена более близкие. Декабрь 2023 года. Более четырёх лет с момента выхода доклада, почти два года с начала СВО. Президент РФ Владимир Путин во время расширенного заседания коллегии Минобороны отмечает «ряд недочётов в разведтехнологиях, данные недочёты были выявлены в ходе СВО». Впрочем, «президент отметил, что о выявленных проблемах говорилось и ранее».
«Путин особо подчеркнул необходимость серьёзного перестраивания работы систем связи и более эффективного применения современных средств ведения разведки. Путин подчеркнул, что модернизация целеуказаний и контрбатарейной борьбы и наращивание возможностей спутниковой группировки — также важные задачи на данный момент. Отмечается, что стране предстоит увеличение выпуска и поставок высокоточных боеприпасов и разнотипных БПЛА. Также будет совершенствоваться работа систем ПВО».
Таким образом, с одной стороны, вроде бы «ваш доклад прочитали».
С другой стороны, понадобилось почти два года СВО.
21 февраля 2024 года застрелился Андрей Морозов. Я, кстати, думаю, что он совершил ошибку, но моё мнение уж точно ничего не значит. Отметим только, что к этому времени у него не было никаких российских воинских наград, то есть не было признания заслуг.
В начале марта 2024 года Ангелина Булатникова – сподвижница и любимая женщина Андрея Морозова – проводит стрим, где, среди прочего, сообщает, что украинцы могут позволить себе атаковать шестнадцатью дронами один наш танк, в то время как у подразделения ВС РФ может быть, например, нормативка в десять дронов на целый день.
Пускай это цифры приблизительные, но, думаю, даже из общедоступных новостей понятно, что дронов у Украины очень много. Это во-первых.
Во-вторых, их будет ещё больше. Украинцы официально заявляют о намерении производить боевые дроны миллионами.
В-третьих, уже из того, что происходит сейчас, видно, что украинцы будут использовать их не только для ударов по значимым объектам – учащаются случаи атаки дронов-камикадзе на мирных жителей. Это и есть их план. Постоянный, каждодневный террор. Непрестанный. Отравляющий жизнь, делающий спокойную мирную жизнь – во всяком случае, в приграничных регионах – невозможной.
Как мы собираемся прекратить этот террор? Это и есть самый главный вопрос.
Ангелина Булатникова и Владимир Грубник продолжают дело Морозова по сборке и доставке дронов в войска, их работа выглядит прямо титанической, на грани человеческих возможностей. Но именно потому, что их труд так велик, видно, насколько он (даже он) недостаточен. Волонтёры не выигрывают войны. Войну может выиграть только государство.
Допустим, что государство полноценно впряжётся в процесс производства дронов; допустим, оно перенастроит их на частоты, которые трудно перехватить; допустим, у ВС РФ тоже будет миллион дронов. Этого всё равно недостаточно, чтобы выиграть войну.
Второе, что может сделать только государство, а никак не частные лица, не волонтёры, не «политические аналитики», не «военные эксперты» – это обозначить чёткие цели войны. А цели войны – как от этого ни уклоняйся – всё равно сводятся к вещам предельно конкретным, измеримым. «Докуда нам надо дойти».
Бойцы, волонтёры, аналитики, эксперты и просто обыватели не должны гадать, докуда нам надо дойти, чтобы закончить войну. Это вообще не их, не наше дело. Обозначить измеримые цели может и должно только государство. И, кстати, лишь после этого станет понятно, сколько нужно дронов и «вообще всего».
Сейчас мы имеем следующее. Президент РФ Владимир Путин разнообразными способами даёт понять, что он желает и готов договариваться. Министр иностранных дел РФ Сергей Лавров также подаёт сигналы о готовности договариваться «исходя из ситуации на земле». Слово «Херсон» в программных выступлениях не звучит. В то же время первый заместитель председателя Военно-промышленной комиссии РФ и заместитель председателя Совбеза РФ Дмитрий Медведев заявляет, что в России «заждались Одессу», да и вообще: «Украина – это, безусловно, Россия». Что, несомненно, так, если учесть одно маленькое обстоятельство «на земле»: сейчас Украина – это, безусловно, не Россия.
Ну и что мы будем с этим делать? Где здесь место чёткому и измеримому целеполаганию?
Если же его так и не появится…
Я уже сейчас слышу горечь в рассуждениях волонтёров. «Мы, конечно, будем продолжать работу, мы по-другому не можем, но непонятно, что это за война, к чему это всё вообще». Я не оптимистка. Я склонна думать, что в конце концов люди разочаруются. Именно же: хорошие люди. Деятельные, энергичные люди. Видя недостаточность своих усилий, они разочаруются сперва в процессе. Даже если, вполне возможно, не прекратят его поддерживать (иногда остановиться труднее, чем продолжать). Но главное – они разочаруются в результате. В цели, которая перед нами даже не очерчена, – но тем легче её произвольно выдумать и разочароваться. Начнёт казаться, что её и быть-то не могло. Что и ничего не стоит таких жертв.
И если это произойдёт – мы проиграем войну.
АПН |
