 Саровский монастырь сегодня
Традиция всегда отчасти прикровенна, никогда не являет себя сразу всем и сразу целиком; в ней всегда остается некая невольная эзотерика. И для того, чтобы проникнуть в это сокровенное, необходимо приложить немалое усилие, прежде всего духовное.
Начинать историю Саровского монастыря с XVIII века, когда он возник, так сказать, официально, конечно, можно, и это будет формально правильно. Но никак не свести подлинную (прежде всего духовную) историю тех мест к этой правильной формальности.
Духовная история Сарова восходит еще ко времени заволжских старцев, когда многие искавшие углубленной духовной жизни удалялись от придворной суеты и повседневной жизни крупных поселений за Волгу, в лесную пустыню, в том числе и в Мордовию. Для того времени (правление Ивана III и раньше) это было максимальное для Руси отдаление от обжитых, окультуренных мест: Сибирь ещё не была освоена. Здесь был край державы, где люди жили между властью своих князей и ордынцами. В исторической литературе в связи с заволжскими старцами говорится преимущественно о монахах Кирилло-Белозерского и Ферапонтова монастырей, близких к верховьям Волги. Но движение было, бесспорно, шире. Это, собственно, и есть исторический корень монашества, цвет которого с древности составляли люди, убегавшие от удобств и явных преимуществ, даваемых принадлежностью к победившему христианству, завоевавшему империю и успешно диктовавшему не только византийскому императору, но и всем христианским властителям основные принципы государственной политики. На Руси это исконное древнее противоречие между, так сказать, «государственным» православием и стремлением некоторых прежде всего углубляться в чисто духовную жизнь, для чего слишком тесная связь с государством, конечно же, неполезна, вылилась в известный, довольно острый спор «иосифлян» и «нестяжателей» во главе соответственно с преподобными Иосифом Волоцким и Нилом Сорским.
Но и к этому не сводится вся сложность темы. Заволжские леса издавна стали прибежищем для тех, кто состоял в оппозиции к великокняжеской и царской власти, в том числе и для последующих раскольников-староверов. И опять же все это весьма похоже на Византию, поскольку именно из монашеской среды часто выходили всякие расколы и нестроения, участники которых ведь не обязательно изначально были закоренелыми злодеями! Среди монахов были люди утонченной культуры, но встречались и довольно дикие. Напряженный духовный поиск – дело опасное, чреватое немалыми подводными камнями и искушениями. Именно поэтому «заволжцы» были у христианских властей под подозрением как «диссиденты», носители потенциальной угрозы потворства какой-нибудь ереси. Ну и враги Церкви постарались, чтобы лучшая русская сила ушла в песок, ловко вытесняя в раскол тех, в ком духовное горение и ревность преобладали над политической конъюнктурой и привычкой формального «послушания»…
Понятно, что нас в данном случае интересует прежде всего именно духовная сторона дела. Ибо история Церкви – не вся изложена в учебниках и популярных очерках. Бог весть, какие духовные глубины, порой впадая и в прелесть, постигали те, чьих имен мы не знаем, чья жизнь не стала достоянием официальной истории! Имеем ли мы право сказать, что их во многом безвестный для нас подвиг стал той необходимой питательной почвой, на которой вдруг очень поздно, во все более секулярном XIX веке возрос на этой земле великий светильник русского исихазма – преподобный Серафим Саровский?
Экскурсия по Саровскому монастырю начинается с его знаменитых пещер, расположенных под монастырем, отчасти «Богом зданных», отчасти усовершенствованных монахами. Когда впервые здесь поселились подвижники, с абсолютной точностью не скажет никто. Но само пребывание в пещерах – уже есть незабвенный духовный опыт, во всяком случае, для человека духовно чуткого, но, так сказать, «не продвинутого» в молитвенном подвиге. Ощущение такое, что вдруг кто-то прочистил вам мозг. Появляется необычайная ясность, свобода от внутренней суеты, сопровождающей нас в повседневности. Сразу вспоминается притча о «выметенной горнице». Мало очистить, надо же еще чем-то наполнить… Это нечто – конечно же, Иисусова молитва, истинная школа богообщения. Анна, экскурсовод[1], говорит, что это состояние чистоты, «выметенности» – оттого, что пещеры скрадывают внешние краски и звуки, окружающие нас в обычной жизни. Поэтому, де, древние монахи и стремились в пещеры. Так-то оно так, да не вполне. Память ведь отменить невозможно. Совершенно понятно, что на «свежего» человека действует не только, так сказать, природная составляющая пещер, но и их духовное содержание. Я-то понимаю, что здесь на меня влияет то, что называют «намоленностью» места. Сколько молились здесь подвижники и, конечно же, не могли не оставить после себя следы истинного богообщения! Благодать присутствует здесь ощутимо, можно сказать, физически. А это уже отнюдь не природа! Впрочем, повествует экскурсовод, недавно у одной женщины пена изо рта пошла и забилась она в конвульсиях. Едва откачали… Понятно, наверно, почему?
Анна рассказывает, что известный нейрофизиолог Каплан, изучающий состояние мозга у буддийских монахов, жалуется, что в православии традиция умной молитвы прервана. Хотел бы он и наших монахов поизучать, но не знает, к кому обратиться. Где они, эти сокровенные подвижники? Но ведь если исихастская традиция действительно прервана, если оборвалась цепочка преемственности, что передавалась от старца к старцу, то все остальное бессмысленно и имеет лишь внешний вид! Все эти монастыри, храмы, приходы, все это возрождение материального «тела» Церкви.
История собственно Саровского монастыря связана прежде всего с именем его основателя – иеросхимонаха Иоанна (Исаакия) Попова, пришедшего в эти места в 1705–1706 гг. из Арзамасского Введенского монастыря. Помимо собственно основания монастыря, храмоздательства и других многообразных трудов, много сделал он и для уврачевания раскола, для возвращения в лоно Православной Церкви тех самых «бегунов»-староверов. И пользовался среди них большой любовью и уважением, поскольку никогда не применял насилия, действуя силой личного примера, убеждения и любви. 16 июля 1706 года, когда была освящена в обители первая церковь во имя иконы Божией Матери «Живоносный источник», и считается датой официального основания Саровской обители. После всех трудов, болезней, нападений окрестных разбойников, уврачевания беспорядков и всяческих нестроений, принятия великой схимы, в 1834 году, в годы правления Анны Иоанновны, великий трудник и молитвенник по ложному доносу попал в Тайную канцелярию. Предал его обращенный им в Православие и в духовном смысле облагодетельствованный, но не вполне адекватный инок, обвинивший своего наставника в том, с чем тот всю жизнь боролся – в связях с раскольниками и противогосударственных замыслах. Так и умер Иоанн в темнице, в награду за все труды. Известная история иудина греха и жертвенной, страдательной смерти в подражание Христу…
Выйдя из пещер, поднимаюсь за Анной по лестнице уже в сам монастырь. Все в нем сейчас старательно восстановлено, по большей части уничтоженные в советское время соборы сияют золотом своих куполов и внутренним убранством. Живи, молись и радуйся! Спрашиваю, сколько в монастыре монахов. Всего четыре, отвечает, из них двое священников; и еще двое приходят послужить. А народ? Народу молящегося мало, в основном экскурсанты. Вот тебе и восстановили! И это в Сарове, входившем в пятерку крупнейших монастырей Российской империи! Это естественно ложится на разговор о прерывании истинной молитвы у сегодняшних подвижников. Сразу вспоминается довольно точная фраза из романа Франсуа Мориака «Агнец», очень уместная здесь. Смысл ее в том, что сквозь напластования веков к нам просачиваются лишь малые капли Божией благодати, обильно орошавшей земную жизнь людей во времена древней Церкви, в харизматическую эпоху…
Благодатный ответ дается мне как-то сразу и вопреки всему. После пещер второе потрясение Сарова – это, конечно же, келья Преподобного, в которой последние годы своей земной жизни подвизался святой, где умер он на коленях перед иконой Божией Матери, во время молитвы. Войти туда дозволяется, лишь сняв обувь. Здесь сразу охватывает в чем-то сходное с пещерами чувство благодатной неотмирности, вторжения Иного. Но если там – холодный покой и свобода, то здесь все буквально пронизано огнем пламенеющей веры, любви к Богу и к миру.
Серафим буквально – «огненный Ангел». Но здесь, у святых, стяжавших благодать Святого Духа (состояние, которое демонстрирует он в известной беседе с Мотовиловым) огонь – это, конечно же, не вещественный обжигающий пламень. Природа Благодатного огня лучше всего постигается через известное чудо, ежегодно происходящее у Гроба Господня, но углубление в эту тему убеждает в том, что этот огонь вообще относится к самой сердцевине исихастской традиции, непосредственно связанной с правильной («православной») молитвой.
Благодатный огонь воспламеняет сердце подвижника именно на молитве. И действует он парадоксально, вопреки природе вещей, с одной стороны – воспламеняя к молитве наши «хладные сердца», а с другой – орошая их Божией благодатью, ибо они иссушены и обожжены грехом, «прохлаждая» «зной» (то есть жгущий, иссушающий, безблагодатный пламень) наших страстей. Из всего множества аутентичных текстов Традиции, использованных нами в другом месте, приведем лишь два. Первый – это акафист Божией Матери, поемый перед её иконой «Неопалимая купина»: «Радуйся, свеще неугасимая (!), в молитвах своих у Престола Господня присногорящая; Радуйся, огнем любве Божия и наша хладная сердца воспламеняющая; Радуйся сению молитв Твоих зной страстей наших прохлаждающая».
Другой текст – это рассказ преподобного Максима Капсокаливита из пятого тома «Добротолюбия». «От юности моей, – говорит святой подвижник, – имел я великую веру к Госпоже моей Богородице и умолял Её со слезами, да подаст мне сию благодать умной молитвы. В один день, пришедши в храм, как имел обычай, просил я Её о сем с безмерною теплотою сердца, и когда потом с любовию целовал святую икону Ея, вдруг ощутил в груди моей и в сердце моем некую особенную теплоту и пламя, исшедшее от святой иконы, которое не жгло меня, а орошало и услаждало и вносило в душу мою великое умиление. С этого момента… сердце мое начало из-внутрь себя говорить молитву… и с того времени молитва не пресекалась в сердце моем»[2]. Две стихии, несовместимые в природе, в истинном богообщении парадоксальным образом сочетаются – Благодатный огонь молитвы, огненное соединение с Богом и влага покаянных слез. Кстати, похожие ощущения, хотя, конечно, и не столь высокие, описывают и некоторые наши современники, несущие послушание у Гроба Господня.
В духовном опыте исихастов Святой Огонь является даром Божиим человеку, орошая и услаждая душу неземной радостью о Господе, внося в неё мир и умиление. В этом пламени благодатно соединяются Бог и человек, сердце растворяется в Божественной благодати. Это высшая ступень духовного восхождения, которой предшествуют долгие годы подвига, борьбы со страстями, отсечения помыслов, работы до кровавого пота над своей душой и умом. Одним словом, Святой Огонь – есть плод истинной молитвы, как она понимается и практикуется исихастами.
Преподобный же Серафим, смиренно позволивший разбойникам себя изувечить, тысячу дней простоявший на камне в борьбе с блудным бесом, в упомянутой нами хрестоматийной беседе с Мотовиловым прямо демонстрирует своему ученику, что значит пребывать во Святом Духе, когда лицо его начинает излучать неземное сияние, становится подобным солнцу. Что напоминает нам греческое наименование Благодатного огня – «Святой Свет».
Так что прямолинейно перекидывать смысловой мостик от имени Серафима к изобретенной и изготовленной в этих местах водородной бомбе с ее световым излучением, конечно, можно. Но, наверно все же, не вполне правильно…
Назавтра – экскурсия в музей ядерного оружия, без которой не обойдется ни одно посещение Сарова. Там тоже рассказывают про монастырь и уничтожение соборов в советское время, во времена богоборческого террора.
Монастырь был официально закрыт в 1927 году. Имущество его вместе со строениями было передано в ведение Нижегородского управления НКВД. Родник был засыпан, вход в пещеры замурован, колокольню обезглавили. Мощи преподобного Серафима были перевезены в Москву, откуда они попали в музей истории религии и атеизма, располагавшийся в Казанском соборе в Ленинграде.
В самом монастыре, до прихода сюда ядерного центра, располагались разного рода ИТЦ для детей и взрослых.
Храм во имя преподобных Зосимы и Савватия, Соловецких чудотворцев, был разобран в 1942 году. В здании храма Серафима Саровского с 1949 года работал театр. В Успенском соборе до его сноса в 1951 году был гараж. Храм в честь иконы «Живоносный Источник» был лишён куполов, его переделали в общежитие, в цокольном этаже находились склады; после 1946 года в здании разместили общежитие ФЗУ, на втором этаже открыли столовую, а в 1953-1954 годах храм был взорван. Колокольня с советских времён (и до 2012 года) служила телетрансляционной башней. Через монастырь была проложена улица города (проспект Мира). Из девяти монастырских храмов в советское время было уничтожено семь.
Характерно, что если уничтожение Успенского собора оправдывалось хотя бы тем, что в фундаменте образовались трещины (из-за постоянных экспериментальных взрывов на территории «объекта»), то для сноса храма во имя иконы «Живоносный источник» даже и такого оправдания не было! Этот храм отлично сохранился, хотя и был осквернен безбожниками, как и другие святыни Сарова. Однако на взрыве лично настоял один из руководителей атомного проекта генерал-майор Анатолий Александров. Характерно, что именно этот храм, посвященный Божией Матери, не раз являвшейся Преподобному, его святой Покровительницы, вызвал особенную ненависть старательного и по-своему вполне искреннего служаки, советского генерала. Комментировать здесь, в общем-то, нечего…
Выдающиеся ученые и инженеры, собранные со всей страны, как сейчас принято говорить, «ковали ядерный щит Родины». Имена Харитона, Курчатова, Сахарова, Флерова и многих других навсегда золотыми буквами вписаны в историю нашей страны и всего мира. Среди сегодняшних сотрудников ядерного центра, занимающих в нем отнюдь не последнее положение (с некоторыми удалось познакомиться) есть люди самой искренней и глубокой веры, по духу вполне православные, живущие правильной и напряженной духовной жизнью. Но не у всех и не всегда это было так. Учёные, как и все люди, тоже бывают разные.
Сегодня мало кто знает, что незадолго до Чернополя, одной из самых ужасных ядерных катастроф в истории, с участием ведущих светил советской науки во главе с самим президентом РАН Александровым было устроено в буквальном смысле сатанинское шоу «Чёрт с нами», в котором высмеивалась тема греха и покаяния, целенаправленно профанировались все главные сакральные смыслы христианства. Ответ свыше не замедлил. По вере им и воздалось. И здесь комментировать нечего, достаточно посмотреть видео.
Посещение музея весьма интересно и поучительно.
Нам рассказывают о том, как собрали сюда со всей страны цвет советской науки, как работали люди официально по 18 часов в сутки, а реально порой и больше (тоже ведь подвиг!), как совершили они невозможное и потрясли наших недавних союзников, а после – заклятых врагов самим фактом ядерного взрыва. Мы видим фото Сталина и Берии – главного менеджера ядерного проекта. Умалчивает, правда, экскурсовод о том, что сам академик Харитон, лауреат всех возможных премий, ездивший в командировки в персональном вагоне, который обязаны были прицеплять к любому скорому поезду, за его великие заслуги перед Родиной облагодетельствованный властями, до конца жизни не уставал повторять, что Берия – самый страшный человек из всех, с кем ему доводилось сталкиваться. А без Берии могло бы ничего и не выйти. Парадокс, каких немало в истории. Правда, рассказывает, что первая бомба не могла не взорваться, поскольку создатели понимали: случись что не так, и верная «стенка» им обеспечена. Действительно, без шуток – эффективный менеджмент. Видим мы копии уникальных, рассекреченных ныне документов, памятное фото: Курчатов, Харитон и молодой тогда Сахаров на прогулке. Рассказывают нам о том, как молодой советский физик Флеров еще в 1942 году, раньше немцев и американцев, открыл принцип, положенный в основу нашей первой атомной бомбы («РДС-1»). Слышим и хрестоматийную историю о речи Хрущева в ООН, который, стуча ботинком по трибуне, грозил показать всем заинтересованным лицам «кузькину мать» (что перевели как «мать Кузьмы»), а потом взорвали на Новой Земле гигантскую водородную бомбу (диаметр свечения 27 км, разрушения на 500), которую с тех пор так и прозвали. И США, Великобритания и СССР вскоре заключили соглашение о запрете ядерных испытаний (кроме подземных). Что бы ни говорили, но это оружие, а также вдвое более мощная «сестра» «кузькиной матери», называемая «Царь Бомба» – самое страшное, но и самое мирное оружие в истории. Весь смысл её необходимого существования в том, чтобы никогда не применяться в военных целях. (Смысл, который сейчас начинают безумно проблематизировать, расшатывать в массовом сознании. Любой специалист скажет, что малейшее применение «тактического» ядерного оружия вызовет своего рода цепную реакцию нарастания масштабов конфликта).
Надо сказать, что саровцы бренд свой любят и берегут, активно используют. В центре города, неподалеку от памятника Сахарову расположено кафе «Кузькина мать». И, кстати, слушая рассказ эскурсовода, понимаешь, что повторять здесь рассказы всяких блогеров о том, что фигура Сахарова сильно раздута и даже спрашивать об этом просто неприлично. Не поймут.
Надо сказать, что советские ученые-ядерщики (а наша страна до сих пор – мировой лидер в атомной отрасли) органически продолжили достижения Царской России. Всем интересующимся данной темой полезно знать, что в годы царствования последнего российского Императора, Царя Мученика Николая Александровича в России был начат поиск радиоактивных руд и основан целый ряд лабораторий для изучения радиоактивных металлов, оборудованных по последнему слову техники. В 1914 году сразу в трех чтениях (ввиду важности) был принят законопроект (сразу же утверждённый Государем) о дальнейшем государственном финансировании исследования радиоактивных металлов.
На следующий день едем в Санаксарский монастырь. По дороге и в самом монастыре успеваю поговорить с Василием, одним из нынешних светил Саровского ядерного центра. Должность его мы называть здесь, естественно, не будем. Но личность достойна особого упоминания.
То вмешательство в тайные силы природы, овладение ими во имя не только сугубо мирных целей было вторжением в запретную зону знаний, ибо силы эти разрушительны. И сочетание его с открытым богоборчеством (чем бравировали участники упомянутого выше глупейшего и кощунственного шоу) было поистине игрой с огнём, вскоре получившей заслуженное наказание свыше. Совсем не таков мой спутник, что живет наряженной духовной жизнью, регулярно исповедуется и причащается, на все принципиальные решения испрашивает духовного совета. Надо видеть, каким детским восторгом вдруг вспыхивают его светло-голубые глаза, когда рассуждает он про свою ядерную физику, отвечая на мои дилетантские вопросы. И вдруг, безо всякого перехода: «Я вот вчера слушал вашу лекцию и думал: отчего ниспали Ангелы…» А лекция, между прочим – о революции в России. Для него работа в Центре – именно служение в самом высоком и подлинном смысле слова. А какое же может быть служение без духовной опоры? А какая же может быть духовная опора без верности Традиции?
Люди, пребывающие ныне в загробном мире, в определенном для них до всеобщего Страшного суда месте, не могут сообщаться с миром еще живых. Но если бы могли: сколько раз перевернулись в своих гробах осквернители и разрушители саровских святынь, слушая наш разговор? Сколько сил было потрачено на то, чтобы искоренить проклятое старое, смести с лица Земли «во имя науки и прогресса» «отжившее мракобесие прежних времен»! Всё «во имя прогресса». И вот: люди науки, ныне развивающие и укрепляющие нашу атомную отрасль – осознают, что без Бога наука ничто и, сохраняя ей подвижническую верность, стремятся свою связь с Богом максимально приумножить. И овладение тайными силами природы здесь, в одном из главных сакральных центров Святой Руси и, пожалуй, главном центре «прикровенной» (потому что секретной) науки одухотворяется этой связью. Научное проникновение в тайны материи управляется духом. Ведь можно же осознать, что без духовной связи с Благодатным огнем, без молитвы овладение тайнами земного огня – очень опасная вещь!
И есть же люди, которым дано осознать это на собственном опыте! Когда несколько лет назад в этих краях бушевали пожары (конечно, рукотворные), и огонь подступал к самым границам «Объекта», согнали со всех соседних областей противопожарную технику и не могли потушить. В том числе и с помощью авиации. Встречный пал был невозможен из-за сильного ветра в «плохую» сторону. А шла как раз Светлая Седмица. И вот, после очередной неудачной попытки с вертолета один пожарник в немалых чинах в отчаянии швырнул в очаг подаренное ему крашеное пасхальное яйцо, конечно же, освященное. И к изумлению своему увидел, как пламя распалось на несколько малых очагов, которые вскоре потухли. Это явное чудо стало для него рубежом, за которым произошло его обращение. Теперь очень даже церковный, благочестивый человек.
Вера, жена Василия – вся в служении своему мужу и в этом смысле в его служении науке и Богу напрямую участвует. «Муж и жена един дух и едина плоть…» Это тоже подвиг – жить со столь сложным человеком. Гений – он и есть гений, «ВУЗР», «Великий Учёный Земли Русской». В быту тоже, наверно, как дитя. Поневоле вспоминается здесь клише о том, что семья – есть малая Церковь. У каждого своя роль. По дороге, когда мы с ней одни, начинает свои женские глупости: «Я много раз ставила вопрос ребром…» «Куда ж ты денешься!..» – хочу сказать вслух, но, конечно, молчу. Невооружённым взглядом видно, что после стольких лет совместной жизни она как-то очень свежо и непосредственно влюблена в своего сложного мужа…
Вера – пэпэдешница[3], широко известная в наших узких кругах. Она знает здесь и в округе всех, и все знают её. Назавтра везёт меня в Дивеево – главное творение преподобного Серафима, которое оставил он нам после своего земного подвига.
В отличие от сияющего благолепием, но почти пустого Сарова (имею в виду, конечно, монастырь), Дивеево всё бурлит от местного и приезжего, церковного и околоцерковного народа. В нем вместе со скитами триста сестер. Сегодня в нашей Церкви это один из главных паломнических центров.
За благолепием его кроется немало противоречий. Это вечная тема церковной жизни, особенно усиленная сегодня. И среди насельниц, и среди духовенства (не говоря уже о мирянах из окружения) есть разные интересы. Многих приходящих и приезжающих сюда интересует главное в Церкви – духовная жизнь, кого-то власть (пусть над немногими) и зарабатывание денег. Для этого в последнее время ускоренными темпами строится гигантский туристический кластер. Преподобный Серафим Саровский, история Дивеева и его святыни – объект поклонения одних и дохода других. Старо как мiр, но как-то уж слишком явно…
Однако святыни – вот они, протяни руку и твои, и непременно отзываются на малейший, пусть самый слабый, порыв искреннего верующего сердца. Идем по канавке с четками, читаем богородичное правило. Дальше – великолепное, многочасовое всенощное бдение под Вербное воскресение в соборе, где покоятся мощи Преподобного.
Меня селят в домике, где обитает небольшая общинка, формально не принадлежащая к монастырю. Таких здесь немало. Вечером, после трапезы встречаю здесь схимницу, пронзительный взгляд которой сразу распознает мою греховную немощь. Есть люди, которые напрягают, раздражают. Есть такие, с которыми приятно и хорошо. Моя собеседница (встреча с которой, конечно же, промыслительна) принадлежит к редкому типу тех, беседа с кем побуждает к духовному и, как ни странно, интеллектуальному, мыслительному усилию, напряжению. Задаю главный мучающий меня вопрос: «Вот некоторые говорят, что традиция умной молитвы прервана. Но этого же не может быть! Ведь тогда прервано само Православие!» Отвечает сразу, как будто только этого и ждала: «Нет, не так. В афонских горах живут двадцать старцев, и они Традицию сохранили. Божия Матерь скоро уйдет с Афона, и они вместе с ней. Старцы придут в горы Кавказа, в Иверию и там продолжат свой подвиг». Передаю своими словами, сказано было как-то короче и выразительнее. Насчет Афона – очень похоже. Сегодня он почти полностью захвачен еретиками-фанариотами. Возникает странное чувство уверенного и спокойного восторга. Как будто я предвидел ее ответ, как будто давно знал это, но как-то подзабыл в суете.
Традиция не может прерваться до скончания веков. В Санаксарском монастыре посетили мы могилку схиигумена Иеронима, что подвизался там до своей смерти в 2001 году. Практически наш современник. Никакого акта канонизации не было, то есть формально ему нельзя молиться как святому, но уже сейчас понятно, что такая канонизация – дело времени. Сколько рассказов о чудесах на могилке этой (для чего необходима, конечно, искренняя ревностная молитва) слышали мы здесь! И мученики в наше время есть. Взять хотя бы трех оптинских иноков, убитых на Пасху 1993 года или горненских сестер Варвару и Веронику, очень похоже погибших во Святой Земле десятью годами ранее от рук сатаниста. А оскудение духовной жизни – так то наша проблема, а не Церкви, что стоит до скончания века, и врата ада ее не одолеют…
Традиция вечна и всегда открыта для нас. И та прикровенность, новый добровольный уход в затвор еще оставшихся старцев, что, к сожалению – факт нашей сегодняшней жизни, есть свидетельство лишь нашего недостоинства, ослабления в нас духовного горения, проявление непреложного Божественного закона, сформулированного еще в Писании в известной фразе про бисер и тех, пред кем его не стоит метать. Но это реальность духовного порядка, не всякому пониманию доступная. Закрытость же Сарова в силу понятных причин – явление, так сказать, внешней жизни. Видится в этом потрясающая промыслительность. Сокровище осталось, но мало тех, кому оно будет «в прок», вот и всё. И только от нас зависит, сумеем ли мы его воспринять, с ним соприкоснувшись. Это касается всего сокровенного в Церкви. Оно готово открыться, в той или ной степени, но степень эта зависит от того, насколько мы восприняли слова преподобного Серафима, который на вопрос: чего не хватает современным христианам, чтобы являть те же примеры святости, что и в древней Церкви, ответил: «Только одного: собственной решимости».
Примечания:
1 - Все имена изменены – авт.
2 - Добротолюбие. Т. 5. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993. С. 473.
3 - ППД – православно-патриотическое движение. Пэпэдешник, пэпэдешница – неологизм автора. |
