Этногенетическая зрелость – эпоха обмирщения культур. Это правило касается всех рассматриваемых в настоящем трактате исторических локальных цивилизаций. С другой стороны, сохранением в матурный период локального культурогенеза определённого влияния в обществе традиционные религии и религиозные институты во многих случаях обязаны именно светской власти. Светская власть приспосабливает связанные с фундаментальными потребностями сознания религиозные запросы человека и религиозную культуру как таковую для обоснования своей легитимности. Среди прочего традиционные верования власть использует для оформления официального государственного культа.

Господствующий класс и непосредственно правящий слой заинтересованы в авторитетном универсальном мировоззрении. А равно и в крепких институтах, способных поддерживать этот авторитет. Тем более что уже в предыдущий лиминальный период начинают отмирать многие традиционные культурные и социальные формы и институты социальной регуляции, обеспечивавшие устойчивость и целостность этносоциальной общности. Насущной и актуальной становится задача создания новой или, по крайней мере, более чётко оформленной официальной идеологии. Основой для таковой нередко служат уже существующие – традиционные религиозные системы.

В тех исторических цивилизациях, где сохраняются множественные культы, производится их ревизия и формализация с прицелом на создание универсального синкрета. С целью примирения различных вероучительных систем и конфессий осуществляется реформа верований. Содержанием таковой является замена культов местных племенных божеств универсальными культами, способными примирить и консолидировать многочисленные этнические и этносоциальные группы, существующие в рамках единого государства. Также задачей религиозных преобразований может быть уменьшение влияния духовенства традиционных конфессий. Данную цель преследовал, в частности, упомянутый выше султан Дели Ала ад-Дин.

Подобные реформы начинаются в больших городах ещё в предыдущий лиминальный период, теперь же их стремятся провести и утвердить на низовом уровне.

В древнем Китае, например, власти пытаются заменить старинные местные культы культами обезличенных божеств, вроде введённых У-ди культа Верховного Единства – Тайи и культа Земли – Хоу-ту. Само Небо перестаёт быть личностным божеством, оно теперь выражает отвлечённый гуманистический принцип творческой полноты бытия и самоценности каждого человека. Конфуцианские учёные стремятся очистить конфуцианство от магических и мантических включений и наслоений, оставив в качестве основы имперской идеологии ключевые для неё этико-космогоническое и этическое учения.

На фоне десакрализации сознания подданных и культуры как таковой обращает на себя внимание доктринальная активность конфуцианских учёных, которые теперь составляют и высшую бюрократию. Направлена эта активность на поиск новых, хотя бы искусственных и формальных, идеологических оснований «единства власти и народа». Что весьма актуально и насущно в условиях утраты единства реального, глубинного.

Универсальным феноменом является также стремление выдать за сакральную сущность самое государство – фигуры правителей и наличный государственный строй. Развивается идея божественного происхождения высшей царской или императорской власти. Разрабатываются пышные, торжественные государственные церемониалы, ритуалы отправления государственных актов.

В древнем Китае реформатор конфуцианства – основоположник «ханьского» «классического» конфуцианства Дун Чжуншу – главный идеолог при императоре У-ди создает «Трактат о божественной сущности императорской власти», в котором пытается вернуть власти утраченный ею сакральный смысл. «Государь наставляет подданных, а государя наставляет само Небо», – утверждает Дун Чжун-шу.

Конфуцианство в рассматриваемый период становится в Китае, по сути, государственной идеологией и религией одновременно. Хотя формально оно было объявлено таковой позже – в 1-м веке по Р. Х. при втором императоре Младшей Хань Мин-ди. Само название конфуцианской школы жу цзя в этот период переводится уже не как «школа учёных книжников», а как «школа служилых людей».

В древнем Иране в рассматриваемый матурный период древнеиранского культурогенеза сасанидские шахиншахи упраздняют должность верховного жреца. Точнее, эту должность они теперь занимают сами. Но отнюдь не в связи с особым религиозным рвением, а именно для того, чтобы придать шахской власти оттенок сакральности и избавиться от конкуренции в лице независимой власти духовной. Приданию власти шахов хотя бы налета утраченной сакральности служит и возведение Сасанидами своей генеалогии к «древним царям Дариям», то бишь к Ахеменидам, и к Кейанидам – властителям из легендарной династии, упоминаемой в Авесте и в других священных текстах зороастризма.

Попытки ресакрализации верховной светской власти в матурный период имеют место и в античном Риме. Ввиду острой потребности в авторитетном общеимперском культе, способном объединить многочисленные народы империи, при Октавиане начинает оформляться официальный государственный культ, в котором предметом поклонения являются не боги древних мифов, а сам Вечный город, империя и фигура императора. То есть имперская идея за неимением иного пытается выступать религиозной санкцией самой себе.

Как полноценная религия этот официальный и обязательный культ римлянами едва ли воспринимался. Тем не менее принцепсы и позже императоры объявляются после смерти божественными. Но уже при жизни им воздаются почести как божествам и посвящаются храмы. Содержание подобных культов больше идеологическое, чем собственно религиозное. И необходимость в них возникает именно в связи с десакрализацией сознания.

Люди ранних периодов – со здоровым религиозным чувством к претензии других людей на обожествление отнеслись бы без понимания – скептически или даже враждебно.

Консула в республиканском Риме уважали – не на показ, а искренне гораздо больше, чем в эпоху принципата принцепсов. Но если бы консул в республиканском Риме объявил, что он или его родитель – божество и потребовал соответствующего поклонения, его бы сочли сумасшедшим. Теперь же большинству попросту всё равно. Подобное происходит в средневековом Китае при первых императорах Минской династии, во Франции при Людовике ХIV. Но наиболее пошлые формы попытки властителей стяжать божественное достоинство приобрели, конечно, в античном Риме.

Калигула, например, посвятил сам себе роскошный храм, в котором поставил свое изваяние в полный рост. Должность главного жреца в этом храме отправляли по очереди самые почтенные и состоятельные квириты. Жертвы там приносились павлинами и фламинго, на худой конец, цесарками и фазанами. Притом для каждого дня назначалась особая порода – и не приведи бог перепутать. Позже римляне по части опошления понятия «божественного» пошли ещё дальше. Они объявляли божествами не только самих принцепсов, но и их жен и матерей. Причем формально право даровать божественный статус, предполагающий соответствующие почести, имел только сенат. К богам причисляли с той же лёгкостью, что и выдавали награды и воинские звания.

Иные из августейших персон имели далеко не безупречную репутацию. Например, жена Марка Аврелия – Фаустина Младшая отнюдь не отличалась благонравием. В Риме поговаривали, что она предпочитает любовников из числа матросов и гладиаторов. Юлий Капитолин упоминает её связь с собственным зятем – соправителем Марка Аврелия Луцием Вером. По слухам, она же Луция Вера и умертвила, подсыпав ему яд в устрицы. За то что он выдал её дочери тайну их связи. Но когда Марк Аврелий предложил сенату обожествить умершую Фаустину, сенат охотно пошёл навстречу. В её честь был построен храм в Пергаме. На аверсе – лицевой части серии монет в честь новой богини выбивался портрет Фаустины, а на реверсе – изображение посвящённого ей храма в Халале. Какие религиозные чувства возникали у римлянина, посещавшего этот храм, трудно сказать. Да и посещал ли его кто-либо, кроме служителей на казённом жаловании.

В средневековом Китае в рассматриваемый матурный период начинается пора религиозного синкретизма. Конкурировавшие, а нередко и остро враждовавшие между собой в предыдущие периоды средневекового китайского культурогенеза конфуцианство, даосизм и буддизм с 13-го века сосуществуют вполне мирно. Формируется единый комплекс верований, удобный на все случаи жизни. Это особенно характерно для простонародья. Но и в образованном классе сказываются новые интенции сознания – неоконфуцианцы, например, охотно заворачивают в конфуцианскую обёртку наиболее популярные у населения идеи даосизма и буддизма и выдают за исконно конфуцианские.

В Византии также заметно стремление светской власти присвоить прерогативы властей церковных. Провозглашенный в 6-м веке Юстинианом принцип «двоицы» – совместного управления христианским миром василевсом и патриархом, когда василевс правит «телом» народа, а на попечение патриарха оставляется его душа, на практике искажается. Церковь со времен иконоборчества подмята государством. Вселенские соборы с конца 8-го века не созываются вовсе. Соборы поместные, которые, согласно каноническому праву, должны собираться регулярно, случаются лишь изредка. С чем это связано? Догматические споры не актуальны, поскольку исчезли одержимые субъекты – пассионарии их раздувавшие. А прерогативы церкви как института социальной регуляции настолько сузились, что острой необходимости в созыве соборов просто нет.

Светские власти запросто вмешиваются и во внутреннюю жизнь церкви. Если прежде соборы обращались к императору за утверждением соборных постановлений, то теперь светская власть сама таковые диктует. Если в ранние периоды василевсы лишь утверждали на кафедры избранных соборами кандидатов, то теперь они сами находят претендентов и выбирают архиереев из их числа. И не только на патриаршую, но и на митрополичьи и епископские кафедры. Экономические ресурсы церкви ограничены. Как следствие, многие клирики кормятся не от приходов, но находятся на содержании у государства – получают ругу – довольствие. Равно как и монахи.

В средневековой Индии в начале 14-го века султан Дели Ала ад-Дин прилагает усилия для создания новой религии, которая объединила бы и шиваистов, и вишнуистов, и суннитов, и шиитов, и представителей прочих культов и верований, распространённых в султанате. Себя султан видел пророком новой религии.

Официальные культы навязываются властью подчас довольно активно, но они не воспринимаются как подлинные. Понимая это, власть мирится с необязательным, неряшливым отношением к этим культам рядового населения. Вера становится именно личным делом человека. В целом в рассматриваемый матурный период можно говорить о феномене профанированной религиозности. Попытки ресакрализации власти, о которых говорилось выше, это одно из проявлений таковой. В отношении заметной части культурных феноменов теперь уместнее говорить об их религиозной окрашенности, нежели о глубинной религиозности. На персональном уровне также речь не идёт о том, чтобы люди матурного периода с былым тщанием и скрупулёзностью в повседневной жизни следовали святым догматам веры, претворяя священное в мирском, а мирское в священном. Сознание большинства, как уже замечено, всё более обмирщается.

В романо-германской Европе, к примеру, в рассматриваемый период становится очевидной лицемерность реформистской риторики. Маркс, говоря о Лютере, утверждал, что он «освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека» – «превратил попов в мирян, а мирян в попов». Так ли? Насчёт первой части тезиса спору нет – от внешней религиозности Лютер и другие вожди протестантизма многих действительно освободили. А вот что касается религиозности внутренней, это никак не в компетенции реформаторов. Это прерогатива Создателя, когда он конструирует душу человека. В рассматриваемый же здесь матурный период локального культурогенеза Создатель далеко не всегда заботится о том, чтобы вложить в эту душу крепкую пружинку веры и закалить таковую как следует. Так что известная интровертность, внутренняя сосредоточенность протестантов имели особую природу, принципиально отличную от той религиозности, которая была свойственна европейским христианам Средневековья.

Якобинцы во Франции как политическая партия потерпели поражение, но

объявленная ими так называемая веротерпимость после Великой Французской революции окончательно была принята в качестве нормы. Причём не только во Франции, но по всей Европе. И эту норму тем более не сложно было блюсти, если учесть, что терпеть, собственно, стало нечего. Поскольку вера отныне всё реже поселяется в душах европейцев на постоянной основе. Разве что наведывается время от времени – в критических обстоятельствах жизни индивида. Культурогенетическая зрелость в романо-германской Европе – эпоха профанированной, то есть формальной религиозности. Это утверждение в меньшей мере касается селян и жителей небольших провинциальных городков, но вполне адекватно отражает жизнечувствование населения больших городов.

В 19-м веке вчерашние заклятые враги – католики и протестанты мирно уживаются в одних странах, в одних городах, на одних улицах и даже под одной крышей – в одних семьях. Это уже не религиозный синкретизм, свойственный народным массам во многих культурах, но именно религиозная индифферентность. Живший уже в следующий период романо-германского культурогенеза Гюстав Флобер, коньком которого, помимо сочинения романов, было сочинение афоризмов, так описал взаимоотношения с религией своих современников: «Человек – песчинка, брошенная в бесконечность неведомой рукой, жалкая козявка с хилыми лапками, которая пытается на краю бездны ухватиться за любую веточку, ищет себе опору в достоинстве, в любви, в эгоизме, в честолюбии и всё это возводит в ранг добродетели, дабы надёжнее удержаться; цепляется за бога, но всегда слабеет, разжимает пальцы и падает…»

Острота конфликтов между светской властью и церковной в матурный период заметно ослабевает по сравнению с лиминальным. Но именно потому, что архиереи и церковь в целом всё реже решаются прекословить светским владыкам, даже когда их политика двусмысленна, а поведение вызывающе. И такая позиция не случайна. Пассионарные святители, занимающие принципиальную позицию по религиозным вопросам и готовые бескомпромиссно отстаивать её, подобные Николаю Мистику и Михаилу Керуларию в Византии, властные, амбициозные, непреклонные, не боявшиеся прекословить светским властям, появляются в церкви всё реже.

Между тем пассионарность крайне важна для религии. Дело в том, что любая полноценная религия претендует на всю полноту истины. Без изъятий. Подлинная вера не приемлет никаких компромиссов, никаких уступок, никаких сделок. Ни с собственной совестью, ни с чужой, ни со сложными обстоятельствами, ни с обстоятельствами непреодолимой силы. Подлинная вера – это такое мирочувствование и миросознание, такой тип убеждений, в котором ригористичность, щепетильность в отношении исповедуемого ею идеала доведена до предела, до Геркулесовых столбов. У веры нет диминутивов. Нельзя исповедовать и проповедовать с отступлениями и пропусками. В этом утверждении я возьму в союзники Мартина Лютера, который заметил: «Это любовь всё переносит и всему уступает. Вера же ничего не переносит и ничему не уступает».

Но в матурный период в церковь приходят преимущественно гармоничные непассионарные субъекты, ищущие за церковной оградой спасения собственной души, обретения мира и покоя внутреннего, но отнюдь не стремящиеся активно преображать мир вне монастырских стен. Преображать же мир – удел пассионариев.

В Русской церкви такими пассионариями в прежние эпохи как раз и были: Сергий Радонежский, благословлявший Дмитрия Донского на Куликовскую битву; архиепископ Вассиан Ростовский – автор «Послания на Угру», потребовавший от Ивана III решительных действий против хана Ахмата осенью 1480 года; митрополит Макарий, не убоявшийся пенять на жестокосердие самому Ивану Грозному; патриарх Никон, не позволявший боярам овладеть церковными землями и имуществом и не стеснявшийся вразумлять царя Алексея Михайловича; патриарх Гермоген, в смутную годину начала 17-го века отказавшийся по требованию запершихся в Москве поляков просить русских ополченцев снять осаду столицы, а позже из польского узилища в подземелье Чудова монастыря славший послания к народу, благословляя освободительную войну против поляков; митрополит Досифей, вставший в оппозицию крутонравному Петру I – также по причине вредоносного западничества последнего; митрополиты Коломенский Игнатий, Ростовский Георгий, Казанский Сильвестр, архиепископы Киевский Варлаам, Воронежский Лев, Тверской Феофилакт, сопротивлявшиеся антицерковной политике Феофана Прокоповича и временщиков эпохи правления Анны Иоанновны; митрополит Арсений, отказавшийся присягать Бирону, а при Екатерине подававший в Синод гневные протесты против отнятия у монастырей вотчин и вмешательства светских начальников в духовные дела. Наконец вспомним патриарха Тихона и его знаменитое Послание от 19 января 1918 года, в котором он анафемствовал большевиков и призвал к народному сопротивлению.

Все они дорого платили за свою принципиальность – одних казнили, других бросали в застенки. Митрополит Арсений, к примеру, был вначале лишён сана и сослан под Архангельск в дальний Никольский монастырь «без права письменного и словесного общения», а позже расстрижен и заживо замурован в каземате башни Гросштанпорт в Ревеле.

В 20–30-е годы 20-го века победившие в революции местечковые «интернационалисты» были вынуждены взрывать и сносить тысячи храмов и физически истребили почти поголовно всё русское духовенство, опасаясь, что ложь антихристианской и, соответственно, антирусской псевдопролетарской «революции» будет изобличаться с амвонов в церковных проповедях.

Но отшумели социальные бури культурогенетического надлома, этносистемная пассионарность русских резко снизилась, и нынешней – текущей антирусской,
антитрадиционалистской революции в репрессиях против церкви нужды нет. Правящий компрадориат в воцерковлённых видит своего рода секту, замкнутую в себе, на духовную атмосферу и нравственный климат в стране почти не влияющую. В свою очередь

церковная власть не против обеспечивать налёт сакральности светской власти, фигурам светских правителей, давать религиозной освящение наличному компрадорско-олигархическому укладу.

Трактат о божественной сущности, божественном происхождении кремлёвской маквы, начиная с Ельцина, в Церковно-научном центре РПЦ ещё не написали, но и против Ельцин-центров ничего не имеют. Архиереи РПЦ охотно сидят на различных мероприятиях в президиумах рядом с генералами СВР, установившими памятник Дзержинскому в Ясенево, принимают икону Святой Троицы из рук сайентолога Кириенко (факт прохождения им ещё в пору, когда он был банкиром, курса в сайентологическом Хаббард-колледже предали огласке немецкие журналисты). А уж в том, что президента, который не нашёл, кого отправить с иконой Троицы в Свято-Вознесенский собор в Александровске, кроме сайентолога Кириенко, наставляет само Небо, у церковных властей тем более нет никаких сомнений. В этом одна из причин благодушного отношения нынешнего российского правящего слоя к церкви.

Однако симфония между церковными властями и светскими выглядит нарочито пасторальной. Таковая симфония достигнута ценой отказа церкви от прерогативы нравственного суда – власти и общества в целом.


Кстати, феномен упадка религиозности одним из первых ещё в начале русского надлома почувствовал В. С. Соловьев: «Современная религия есть вещь очень жалкая; собственно говоря, религии как господствующего начала, как центра духовного тяготения нет совсем, а есть так называемая религиозность как личное настроение, личный вкус».
Стоит оговориться, Соловьёв имел в виду не российские именно реалии,
но общемировую тенденцию. Однако в этом высказывании философ, болевший традиционной для российского образованного слоя болезнью – европоцентризмом, был прав в отношении перезрелого романо-германского Запада и отчасти слепо идущей по его пятам России, но отнюдь не прочих локальных цивилизаций. Что же касается России 19-го века, его слова справедливы в отношении части культурного слоя, в отношении же массы русских они были верны скорее как прогноз. Зато теперь, спустя полтора века, когда русские как этнос и культура находятся на пороге культурогенетической зрелости, приведённая цитата, хотя и с оговорками, но вполне адекватно описывает российские реалии.
Называть религию «жалкой вещью» – это чересчур. Но тезис, что религия более не выступает в качестве господствующего начала сознания, в качестве центра духовного тяготения для большинства, едва ли можно оспаривать. Новое воцерковление русского народа не произошло. Если такая надежда и закрадывалась в некоторые оптимистичные умы после краха атеистического советского строя, то уже в 90-е стала очевидна её утопичность.

На пороге этногенетической зрелости русского популяционного системогенеза

две трети населения России, а по другим данным, три четверти, причисляют себя к православным. Воссозданы и открыты многие храмы, разрушенные и поруганные «интернационалистами» в эпоху антихристианского антисистемного русоненавистнического большевизма. В столицах и в прочих мегаполисах великолепие свежеотреставрированных старинных и именитых кафедральных соборов и храмов-новоделов, сияющий глянец их новеньких алтарей создают впечатление расцвета церковной жизни и религиозности как таковой. При этом воцерковлённых всего 3-4%. А храмы восстановлены отнюдь не на пожертвования прихожан, но за казённые средства.

Профанированное иррелигиозное сознание, в предыдущий лиминальный период искусственно культивируемое в России богоборческими властями, в наступающий матурный период распространяется, что называется, само собой – без всякого внешнего принуждения. Теперь едва ли в русской голове могут родиться строки, подобные есенинским из знаменитого стихотворения «Осень»:


Схимник-ветер шагом осторожным

Мнет листву по выступам дорожным


И целует на рябиновом кусту

Язвы красные незримому Христу.


Русскому наступающего матурного периода вид рябины навеет скорее гастрономические грёзы, нежели религиозные. Её плоды ассоциируются теперь с компотом и вареньем, но никак не с язвами Христа. А кто-то предпочитает сырые ягоды, тронутые морозцем, когда из них уходит недоспелая горечь и они приобретают сладкий вкус.

Для описания меры и характера религиозности людей матурного периода уместно использовать термин «теплохладный». Таковой связан со знаменитой тирадой из 3-й главы «Откровения Иоанна Богослова», в которой повествуется, как Господь через ангела, то есть посланника пеняет членам Лаодикийской церкви: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих».

Разумеется, у данного обстоятельства комплекс причин. Но главная –
десакрализация сознания русских – процесс объективный, обусловленный закономерностями системогенеза филогенетического мозга. Вторая по значимости причина – тот самый недостаток пассионарности внутри церкви. В том числе у клира, то есть у духовенства как сословия. Именно данное обстоятельство предопределило позицию священноначалия РПЦ, предпочитающего не замечать антинародную и антихристианскую
сущность господствующего класса современной России. Выше я отмечал, что пассионарность – необходимое условие такого качества людей, как принципиальность. И не просто наличия у человека принципов, но готовности эти принципы отстаивать и защищать. С истощением же пассионарности принципиальность не актуальна.

Подтверждением данной закономерности правила является и схизма в Русской церкви – уход в раскол епископата Украинской православной церкви Московского патриархата. На поместном соборе УПЦ, состоявшемся в мае 2022 года, фактически объявлено об её автокефалии. Хотя само слово «автокефалия» в соборных решениях не прописано, но заявление о полной независимости от Русской церкви, удаление из устава УПЦ слов о единстве с Русской Церковью, самочинное мироварение, открытие отдельных приходов за границей, упоминание на литургиях Патриарха Московского Кирилла в ряду патриархов поместных церквей не первым, а только третьим – без формулировки «великий господин и отец наш», иначе как незаконное самовольное стяжание УПЦ автокефалии трактовать невозможно. При этом предыстория у данного события весьма показательная.
Уже в самом начале 90-х, пользуясь пассивной позицией патриаршей резиденции, от УПЦ отделилась значительная часть приходов на Западной Украине и в Правобережной Малороссии. На канонической территории РПЦ были созданы независимые от УПЦ организации – Українська православна церква Київського патріархату и Українська автокефальна православна церква – УАПЦ. В 2018 году они объединились в ПЦУ – Православну церкву України под омофором Константинопольского патриархата во главе с конфидентом Госдепа и ЦРУ Варфоломеем, которого РПЦ до последнего готова была поминать в литургических
диптихах в ряду прочих предстоятелей автокефальных православных церквей.
Но эта схизма возникла на национальной почве – в раскол ушли украинские националисты. Украинский национализм – проявление характерного для лиминального и матурного периодов мелкобуржуазного эгоизма и комплекса неполноценности. Впрочем, национальное чувство как таковое – глубинное чувство, источники которого зашиты глубоко в подсознании. Это чувство может актуализировать и модулировать человеческую пассионарность. Потому уход западноукраинских православных приходов из УПЦ имеет пусть и неуважительную, но вескую причину. А вот объявление УПЦ на упомянутом собрании епископов, священников, монахов и мирян в 2022 году о своей

«полной самостоятельности и независимости» от Русской церкви, имеет причину исключительно меркантильную. Архиереи УПЦ ушли в раскол в угоду светским – киевским властям ради собственной безопасности, сохранения движимого и недвижимого имущества, собственного высокого статуса и положения в обществе. И это отнюдь не особенность украинской церкви. Схожие процессы происходят также в Латвии, в Молдавии.
Разумеется, шкурный интерес в человеческом бытовании присутствует в
той или иной мере всегда и всюду, и церковные расколы тут не исключение. Но удельное

значение шкурничества – его соотношение со всей суммой мотиваций в ходе

расколов в ранние и поздние периоды популяционного системогенеза существенно различаются. Чем люди живут, чем дышат, чему себя отдают и посвящают, на той основе они и разделяются. В ранние периоды локального культурогенеза в рассматриваемых исторических цивилизациях сознание людей и культура в целом сакрализованы. Нельзя сказать, что люди живут лишь верой и духом. Материальные аспекты важны и насущны. Но духовные, вероисповедные составляют верхний план сознания и бытия и имеют если не определяющее, то, во всяком случае, большое значение.
Именно поэтому в ранние периоды, например ромейского – византийского культурогенеза, в пору становления христианства как религии расколы в православной церкви провоцировали жаркие дискуссии о богооткровенных истинах, о догматах. Церковные общины разделяли яростные тринитарные, христологические, богородичные споры. В матурный же период высший духовный план срезается. Живут если не исключительно, то, во всяком случае, преимущественно земными заботами. Неслучайно РПЦ на пороге матурного периода русского культурогенеза раскололась без каких-либо догматических противоречий. УПЦ и Латвийская поместная церковь, пользовавшиеся автономией в составе Русской православной церкви, откололись, повторюсь, в угоду

светским властям, для избегания притеснений с их стороны, ради сохранения за архиереями имущества, архиерейских степеней священства и прилагаемых к ним привилегий, то есть по мотивам исключительно житейским.

И что примечательно – в патриаршей резиденции в Чистом переулке к происходящему все последние тридцать с лишним лет относятся, что называется, с пониманием. Притом что схизма в христианстве считается одним из самых больших грехов. В этом проявляется среди прочего драматичная история византийского православия. Церковные расколы – одна из причин, почему границы православной ойкумены к концу 1-го тысячелетия резко сузились. Христине Северной Африки, Египта, Сирии, действуя в пику Константинополю, не оказывали решительного сопротивления арабам – мусульманам, поскольку халифы, в отличие от императора и константинопольского патриарха, не вмешивались в местные церковные дела. В итоге православная ойкумена к концу 1-го тысячелетия сжалась, словно шагреневая кожа – втрое. В византийской церкви обсуждался даже вопрос, что является большим грехом – схизма или неверие.

Но в Москве раскол не замечают, анафемы никому из раскольников – архиереев УПЦ не провозгласили. На официальном сайте Московского патриархата УПЦ до сих пор числится в разделе самоуправляемых организаций Русской православной церкви, а все епархии УПЦ значатся как структуры РПЦ. В РПЦ и в СМИ кремлёвского агитпропа, продолжают величать раскольническую УПЦ канонической. Дескать, откололись, от

Матери-Церкви – Русской Православной отреклись, да, но сие дело житейской – надо же как-то спасаться в условиях гонений со стороны светской власти.

. Что ж, гонения на УПЦ со стороны захвативших в Киеве власть укронацистов, действительно, чрезвычайные. Но в начале 20-го века гонения «интернационалистов» – большевиков на Русскую церковь были ничуть не меньшими. Однако тогда духовенство Русской церкви повело себя иначе. А именно – в соответствии со словами Христа из притчи о добром пастыре и наёмнике, которую апостол Иоанн рассказывает в своём Евангелии: «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец».

В качестве примера вспомню историю, когда в январе 1918 года большевики вынесли постановление о конфискации Александро-Невской лавры в столичном в ту пору Петербурге. Кстати, решение об этом Совнарком принял по требованию А. М. Коллонтай, имя которой до сих пор носит большая улица в Невском районе Петербурга. Коллонтай потребовала реквизировать помещения Александро-Невской Лавры для нужд своего наркомата государственного призрения в первом Советском правительстве. Так вот, когда комиссар наркомата под охраной отряда революционных матросов и красноармейцев явился с мандатом на вселение – изгонять из Лавры верующих и монахов, прихожане и священники встали стеной на их пути. В итоге реквизиторы ушли несолоно хлебавши. При повторном визите посланцев Коллонтай навстречу им, дабы предотвратить святотатство, вышел престарелый протоиерей Петр Скипетров. Старец потребовал не осквернять святыни Лавры, и был застрелен. Расстреляли захватчики из пулемёта также звонарей на звоннице.

Митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина арестовали по обвинению в учинении препятствий исполнению декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 года, его часто называют ленинским, об изъятии церковных ценностей. Устроили показательный суд. На суде владыка вёл себя с достоинством, был приговорён к смертной казни и вскоре казнён. Вместе с ним по тому же обвинению был казнён архимандрит Сергий (Шеин) – настоятель Петроградского Патриаршего Троицкого подворья на Фонтанке. Примечательно, что Шеин всю жизнь оставался светским человеком, являлся депутатом Думы. Но в конце 1920 года, прекрасно видя не просто неприязненное и предвзятое, но именно враждебное отношение новой власти к церкви и к христианству, не убоялся принять постриг.

Архиепископа Тобольского Гермогена в 1918 г. утопили в реке Туре – его привязали к плицам, то есть лопастям, колесного парохода. Епископа Ревельского Платона застрелили выстрелом в упор разрывной пулей в глаз и искололи штыками. Тело было изуродовано настолько, что опознали его только по спрятанной на груди панагии. Епископа Соликамского Феофана подчинённые того самого Феликса Дзержинского, памятник которому генералы СВР поставили перед своей штаб-квартирой, в тридцатиградусный мороз погружали вниз головой в прорубь на Каме, пока тело полностью не покрылось льдом, после чего утопили. В том же 1918 году в Киево-Печерской Лавре был зверски убит – тело оказалось простреляно пулями и исколото штыками Митрополит Киевский и Галицкий Владимир. В Херсоне архиереев РПЦ распяли на кресте. Экзарха Украины Константина в 37-м году до смерти забили на допросе непротрезвевшие следователи НКВД, отмечавшие обильными возлияниями 20-летие «Октябрьской революции».

Случаев, когда священники Русской церкви в первой половине 20-го века принимали лютую смерть за веру и за Святую Церковь столь много, что мне не хватит места их перечислять. Иное дело – наше время. Главная причина нынешнего раскола в РПЦ не вне, но внутри неё. В церкви нет той духовитости, в смысле внутренней силы, которая в прошлые эпохи укрепляла и придавала стойкость архипастырям для противостояния силам зла. И это, к сожалению, не стечение обстоятельств, но закономерный процесс.

Отсюда такая удивительная сговорчивость и компромиссность священноначалия РПЦ. Доходит до абсурда. Например, РПЦ благодушно соглашается признавать Херсонскую епархию, созданную ещё при Екатерине, и Запорожскую и Мелитопольскую епархию за укронацистской раскольнической УПЦ. При этом УПЦ не признаёт новообразованные РПЦ на освобождённых территориях Левобережья епархии и их епископов, продолжает считать эти территории епархиями архиереев УПЦ. В УПЦ утверждают, что их епископы управляют епархиями по телефону. Но в Чистом переулке даже при таком афронте продолжают считать УПЦ канонической и раскол не фиксируют.

Донбасские епархии перерегистрированы по законам РФ, но их статус до сих пор стыдливо умалчивается и до конца в Москве не определён. По умолчанию, епархии Донбасса с согласия Патриаршей резиденции принадлежат укронацистской УПЦ.

Официальный сайт Донецкой и Мариупольской епархии, в которую входят Донецк, Мариуполь, Краматорск, носит название «Донбасс православный». До недавних пор там указывалось, что епархия находится в канонической юрисдикции УПЦ. Это через девять-то лет после создания ДНР и спустя год поле включения ДНР в составе РФ. Предстоятелем ещё совсем недавно указывался митрополит Онуфрий. Сейчас на сайте вообще не указано, к какой церкви относиться епархия. Из названия сайта видно лишь, что к православной. Но к какой именно, непонятно. Может, к Греческой, может, к Румынской. По крайней мере, никаких упоминаний про РПЦ МП я не нашёл. Равно как не упоминается на официальном сайте Донецкой и Мариупольской епархии Святейший Патриарха Московский и всея Руси Кирилл. Во всяком случае, на первых страницах всех разделов.

Когда Архиерейский собор РПЦ предоставил в 1990 году Украинскому экзархату самостоятельность – экзархат получил патриаршью грамоту о независимости в управлении и превратился в особую церковь УПЦ, полностью самоуправляемую, со своим Церковным Собором, Священным Синодом, позже был создан также и Высший Церковный Совет УПЦ – едва ли архиереи в Москве не понимали, что данный акт стимулирует в самостийной и нэзалэжной Украине раскольнические настроения, попытки стяжать автокефалию и рано или поздно приведёт к отколу УПЦ от Русской церкви.

Тем более если годами прятать голову в песок, мириться с вовсю идущей подготовкой раскола.

Я не специалист в области строительства церкви, возможно, для церкви приемлемо, когда у одного народа две церкви, возможно, для церкви это вовсе не существенно, но для русских как народа существование на территории исторической России – в исторической русской ойкумене двух церквей РПЦ и УПЦ, независимо от того, в каких иерархических отношения они находятся, – это не просто ошибка, это преступление, программирующее и провоцирующее этнический раскол Большого русского триединого народа – Великой и Малой Руси. Есть ещё и Белорусская православная церковь. Но она имеет статус не церкви, но экзархата – административной единицы Московского патриархата на территории Белоруссии. Определение «церковь» в названии также выглядит двусмысленно. Адекватное, не содержащее в себе зерно раскола название не церковь, но Белорусский экзархат Русской православной церкви.

Разумеется, в малороссийском клире всегда были и будут тайные и явные укронацисты, мечтающие об особой украинской церкви. После Февральской революции 1917 года в Малороссии также возникло движение за автокефалию, появились самосвяты Липковского. По этому поводу в 1918 году собирался Всеукраинский церковный собор. Московские обновленцы, которым покровительствовали большевики, даже успели предоставить украинской «церкви» автокефалию. Правда, просуществовала автокефальная украинская «церковь» недолго. Большевики передумали, и в 30-е годы она была разгромлена НКВД и упразднена. Но вековая традиция сепаратистских устремлений в церкви на Украине не означает, что им нужно потворствовать, создавая особую УПЦ, «священники» которой сегодня благословляют укробандеровцев на войну с Россией, молятся за хероев ВСУ, в том числе за азовцев и прочих карателей, усердно собирают для ВСУ гуманитарку и деньги на закупку ракет и снарядов, которыми ВСУ убивают русских детей на Донбассе и в Белгороде.

Глава УПЦ Орест Березовский, называющий себя митрополит киевским Онуфрием, регулярно даёт письменные и устные благословения на молитвы о здравии ВСУшников. В том числе тех, кто в ходе обстрелов Донбасса и Белгорода убил и покалечил тысячи мирных граждан РФ – женщин, детей и стариков, то есть совершил военные преступления. В церквях УПЦ по благословению Березовского регулярно проводятся сборы средств для захисныков. Об этом с помпой сообщается в «церковных» СМИ. И после такого в Москве рассчитывают уврачевать раскол?

И если УПЦ – это до сих пор структура РПЦ, возникает закономерный вопрос: разве священноначалие РПЦ не несёт ответственность за действия «клириков» УПЦ? А если несёт, почему правоохранительные органы и общество в целом до сих пор не задали соответствующие вопросы руководству РПЦ – организации, чьи члены собирают деньги для укронацистов? Да, вопрос не удобный. Но это дело принципов, без которых не может существовать никакая общность. Не пора ли ставить точки над i с УПЦ?

УПЦ это, прежде всего, бесчестие РПЦ и следствие проявление малодушия епископатом таковой в начале 90-х. Ясно же было, что если нет обмена епископами между малороссийскими и великорусскими епархиями, если священники УПЦ учатся только

в Киевской академии и в украинских семинариях, предстоятель избирается внутри УПЦ, это самый эффективный способ взаимного отталкивания и самый верный путь к расколу.

Чего стоит только формула «всея Украина», «митрополит всея Украины». Это что за бред? Всея может быть только Русь. «Всея Руси» – приставка к титулу русских великих князей и царей, а также предстоятелей Русской церкви.

Но в 90-м в Чистом переулке не захотели для себя лишних хлопот, поддались давлению киевских укронацистов и согласились на создание самоуправляемой УПЦ. Подарили вновь созданной УПЦ даже епархии русских Донбасса и Крыма, вместе с Севастопольским Благочинием. Это притом что тогда на Украине уже оформилась и активничала УАПЦ.

Здесь имеет смысл продолжить цитировать притчу, переданную апостолом Иоанном: «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наёмник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. Наемник бежит, потому что наёмник, и нерадит об овцах».

29 мая 2022 г. во время литургии в храме Христа Спасителя Патриарх Кирилл в проповеди обвинил Ленина в разделении Руси, «единой страны». Чудесно! Но разве священноначалие РПЦ в 1990 г., создавая самоуправляемую церковь «всея Украины», и поддерживая Ельцина, занималась не тем же самым – «разделением Руси»? Остаётся надеяться, что после полученного урока РПЦ всё-таки ликвидирует внутри Русской церкви эту убийственную структуру – УПЦ, опозорившую себя на века вперёд, и вернётся в Малороссии к форме экзархата, но не украинского, а малороссийского. А все епархии Новороссии по мере их освобождения из укробандеровского плена перейдут непосредственно под омофор Московского Патриарха.
.

 

Из книги «Законы истории и развитие цивилизаций», том 3.

Русская Стратегия