В 2014 году он ещё не был поэтом, не писал стихов. Он, наверное, очень удивился бы, если бы ему сказали, что он станет поэтом, что он может писать, как писали лучшие наши поэты-фронтовики… А ведь ему было уже 42 года. Юрий Юрьевич Вологодский родился на Сахалине, жил в Приморье. В 2014-м, как и многие лучшие русские люди, которым невозможно было отсидеться в тылу, делая вид, что войны нет, что «это где-то там, не у нас», что «это не наше дело», через всю Россию Великую отправился в Россию Новую. А именно в сердце её – Славянск, к которому прикованы были тогда все взгляды русские, с которым в унисон бились русские сердца…

Не дай оглохнуть нам от тишины.

Контуженный, захлёбываясь кровью,

Писал я не о прелестях войны,

А про героев с искренней любовью.

Не дай тому, кто прожил эти дни

Под гулким рёвом вражеских орудий,

Оглохнуть от досужей трескотни

И громких либеральных словоблудий.

Не к вам ли, либеральная мадам,

Блаженно поэтическая тётя,

Относится эпиграф : "Аз воздам".

Конечно, если вы его поймёте.

Кто учит жить, врагов своих любя,

И презирать солдатские медали,

Пока ещё стреляли не в тебя,

И не твоих детей ещё распяли.

Сиди и жди счастливого конца.

Во всём мы априори виноваты.

Пока лицо не твоего отца

Разбили в кровь прикладом автомата.

Не дай ослепнуть или сделать вид,

Как - будто бы и видеть не хотите,

Что Пушкин сброшен, памятник разбит,

Низвергнут на асфальт освободитель.

Не дай совсем лишиться языка,

С улыбкой жить фальшивой отстранённо,

Когда за вас на бой пошли зэка,

Когда на смерть уходят батальоны.

Не дай, пока по Родине стрельба,

Мужчин здоровых, празднующих труса.

Не дай нам, совесть, и не дай, судьба,

Переродиться в пакостного гнуса.

Да, есть люди, которым невмоготу «держаться своего база», для которых, если убивают их единокровных, это не «где-то, кто-то», а каждая пуля, каждый осколок – по ним. К таким относился и Юрий Вологодский. И год за годом потянулись для русского героя военные будни… Будни «невойны невсерьез», как мрачно иронизировали у нас. Медаль за Оборону Славянска, Медаль за Дебальцево, Медаль за Отвагу… Это все не «за заслуги перед (неведомым) отечеством» и прочие обесцененные тыловыми крысами ордена. Это настоящие, честные, кровью заработанные награды. Боевые. Те, о которых не сказал бы Шарапов: «Люди за этот орден свою кровь проливали, ты под него чужую».

В 22-м году Юрий Вологодский получил тяжелейшее ранение при штурме Попасной. Герою ампутировали обе ноги, состояние его было почти безнадежным. И, вот, доктор военного госпиталя порекомендовал искалеченному герою писать стихи. Не думая, конечно, что из этого выйдет что-то серьёзное, но для нервно-психологической поддержки, для укрепления-восстановления памяти, для преодоления последствий контузии…

Звенел январь, но приближался час,

Который окончательно разбудит,

Поделит время и разделит нас

На "до" и "после" залпами орудий.

В эпоху "после" на передовой

Впервые ощутил, что пулей рядом

Свистела чья-то смерть над головой

И чей-то ужас грохотал снарядом.

Эпоха "до" - твой беззаботный смех.

Рождалось солнце озорным и рыжим.

Рябины в роще и чистейший снег,

И мы вдвоем с тобой бежим на лыжах.

По сопке вниз легко несёт меня.

Такой восторг покоя и полёта!

Как нотный стан легла на снег лыжня.

А снегири высвистывали ноты.

Был ясный день поющих снегирей

В предчувствии ветров и близкой вьюги

На непогоду пели в январе

Отчаянные зимние пичуги.

Молчи, снегирь, не торопи пургу.

Не знаю я, когда ещё смогу ли

Увидеть на нетронутом снегу

Горящие рябиновые угли.

Течёт по алым грудкам снегирей

Январский день холодной позолотой

Нам время "до" вернуть назад скорей

В мелодию победной звонкой нотой.

Это писал человек, дотоле никогда не сочинявший стихов, израненный, контуженный, обезноженный… Словно бы напоследок обратил его Господь в свою… да нет, не скажешь тут традиционно «дудку». Если обычный поэт – Божия дудка, то поэт фронтовой – Господень горн…

Сегодня очень много пишут о войне. Очень много плохо пишут о войне. Потому что… о войне нельзя просто «писать». В ней надо… жить. Нет, я не говорю, что писать о войне вправе лишь непосредственные её участники, но, поймите, война – это не тема для спекуляций на чужой крови. Когда читаешь про какие-нибудь «поэтические фронты», трудно удержаться от ругани. Где позвольте осведомиться, были изранены их участники? Но они всерьёз, с видом почти героическим, грудью колесом, увешивают себя медалями, превосходя их количеством настоящих фронтовиков, всерьёз говорят о своей помощи фронту (чем? Обильными славословиями друг другу? Тостами в ресторанах?), и сочиняют, сочиняют в духе бедных демьянов или каких-нибудь заправских частушечников – про то, как мы всех шапками закидаем…

Поймите… Святые темы должны быть святы. Их нельзя девальвировать трещетками на потребу. Глагол поэта должен быть от полноты сердца… Вы можете отлично спрягать рифмы (хотя и это сейчас в дефиците), но, взяв многострадальную Великую Отечественную, не напишите вы лучше – Симонова, Твардовского, Друниной… Не стояло там вас. Не дышали вы этим. Не знаете вы этой боли. И более того – любя и щадя себя – не умеете прожить этого, как проживает роль гениальный актер. Конечно, если просит душа, почему не написать, но и – соразмеряя же. Что написали. Уровень, дух написанного. Не приравниваясь…

Вот, и с нынешней войной – то же. Можно быть и маститым, и талантливым, но мертвый звук, мертвый глагол мертвым и останется и заглохнет стыдливо рядом с надрывающими сердце последними песнями умирающего поэта:

Не уходи, не исчезай бесследно

Осенних дней последнее тепло.

По краю вечереющего неба

Огнём закатным солнце утекло.

Здесь за окном так сыро и промозгло,

И на стекле холодная слеза.

Уже закрыли первые морозы

Осенним лужам блеклые глаза.

Здесь нет войны. Но всё же занавесьте,

Закройте чёрным крепом зеркала.

Вчера домой вернулись грузом двести

Простые парни нашего села.

Война не там. Она теперь повсюду.

Кому-то в это верится с трудом.

Бегут, кричат: "Я воевать не буду!"

Но к ним война сама ворвётся в дом.

Я к землякам пришёл сегодня в гости,

Оставив за оградой суету.

Заплаканная осень на погосте

Упала на гранитную плиту.

Здесь траурные ленты на портретах

Моих друзей, защитников страны.

Вас называю воинами света

За молодость на алтаре войны.

Уходит день на фронт к бойцам на запад.

Приморский вечер у могил молчит.

Тайга выносит на кедровых лапах

Луны старинный богатырский щит.

Юрий Вологодский взял себе псевдоним Юрий Волк. Быть Господним горном ему было отпущено ровно год. 7 апреля 2023 года он умер в госпитале, оставив после себя десятки стихотворений. Настоящей военной, фронтовой поэзии, в которой нет ничего для красного словца, пиара, конъюнктуры, а окопная правда человека, вынесшего на своих плечах 8 лет войны. Юрию Юрьевичу было 50 лет. Несмотря на полную инвалидность, он мечтал вернуться на фронт, презирая дезертиров-замирцев, строящих из себя порядочных людей в то время, как настоящие Люди гибнут за други своя.

По Донецку бьют прямой наводкой.

Началась такая круговерть!

Гаубиц надорванные глотки

Изрыгают ненависть и смерть.

Нам актёр, красивый и плечистый

(Он в кино брутальный замполит),

Притворившись страстным пацифистом,

Завопил: " Душа за мир болит!"

Пацифист ромашкой не поможет

В жерле оружейного ствола.

Если кучер выпускает вожжи -

Значит, конь закусит удила.

"Тройка-Русь!" - спросил однажды Гоголь:

"Мчишь куда?". Она летит вперёд.

Если Русь дразнить и больно трогать,

То, конечно, тройку понесёт.

По Донецку снова артдуэли -

Грохот, ужас, дым, огонь и свист.

...Где-то ходит с миром по Брюсселю

Наш такой брутальный пацифист.

Тот, который был у нас кумиром,

На экране образцом бойца,

Гармоничный с идеальным миром.

Без имён, без чести, без лица.

Защищать Отечество продолжает сегодня брат Юрия Вологодского. Поэт очень хотел повидаться с ним напоследок, но не успел. Как не успел увидеть и первой своей публикации. Свое последнее стихотворение он написал незадолго до смерти. И читая его, и вспоминая при этом нескончаемые и стремительно умножающиеся ряды свежих могил по обе стороны фронта, меньше всего хочется слышать трескучие фанфаронство «профессиональных поэтов-патриотов», но вслед за Юрием Волком вновь подумать, как так вышло, что наше общее «прекрасное далеко» «утонуло в страхе и грязи».

Мешковину серого рассвета

Прошивает огненной иглой.

Вспышками ракета за ракетой

На передовой. И я – живой.

Привкус на губах солоноватый.

На снегу багрово-алый след.

…Помнишь, пионер восьмидесятых,

Детской песни радостный куплет.

Пелось про «прекрасное далёко».

Мы в «далёко начинали путь».

И мечталось каждому до срока

Хоть глазком в «далёко» заглянуть.

В нашем прошлом «юные апрели»,

И без нас летали корабли.

Мимо каруселей и качелей

В это настоящее пришли –

К миномётам, пушкам, танкам НАТО.

Пионеры той большой страны,

Каждый родом из восьмидесятых,

С вражьей и российской стороны.

Нам дойти бы вместе до истока

И понять, чем ненависть грозит.

Почему «прекрасное далёко»

Утонуло в страхе и грязи.

Захлебнулось здесь в кровавой рвоте

И в ошмётках выбитых мозгов.

… «О прекрасном» больше не поёте.

Не хватает в речи русских слов.

Первоисточник: Наследие Империи