«Культура» поговорила с популяризатором жанра романса, основателем Московского международного конкурса молодых исполнителей русского романса «Романсиада» Галиной Преображенской.

— Романс — это, в моем скромном представлении, нечто камерное, не для большой сцены.

— Да, камерное, интимное — как молитва, наверное. Но в день большого престольного праздника молитва звучит в великолепном соборе с высокими куполами. Так и наш романс. Огромная сцена Государственного Кремлевского дворца принимает романс раз в году, и этот праздник назван Международным днем русского романса. Тут романс показывает все свое могущество — и страстная лирика, и роскошество романсовых вальсов, и залихватские ямщицкие темы с непременным «Э-эх!» в самом финале. Съезжаются молодые исполнители со всей страны и из-за рубежа, и шесть тысяч зрителей с восторгом приветствуют каждого, несут букеты своим любимцам, поддерживают дебютантов и с удовольствием прощают иностранцам акцент в произношении в обмен на искренность. Категорически не согласна с распространенным представлением о романсе как об унылом отшельнике, приюте исполнителей-пенсионеров. Недавно мне Нина Шацкая (певица. — «Культура») прислала свое интервью с Даниилом Крамером, замечательным джазовым музыкантом, и он говорит ей: зачем ты поешь романсы, это же умирающий жанр, не прибыльное дело, это же нищета? Хочу думать, что он сказал специально, чтобы Нина начала защищать романс — она член жюри Международного конкурса «Романсиада» и прекрасно знает, сколько молодежи привлекает этот проект.

— Вы сами из музыкальной семьи?

— Моя мама была певицей очень хорошей, а папа был тренером сборной СССР по вольной борьбе, мы ленинградцы. Мама окончила с золотой медалью консерваторию, ее сразу взяли в Мариинский театр, но тут же ей пришлось уехать вместе с папой, потому что его перевели в Москву, в ЦСКА, где он стал главным тренером.

— То есть вы Ленинград своего детства не помните?

— Почему же не помню! Все помню: и белые ночи, и дворы-колодцы, и холодную опасную Неву, и наш Лесной проспект. Недавно была в Ленинграде и съездила на Лесной, к нашему дому, — ничего не изменилось, такой же обшарпанный, страшненький. Все мои родные пережили блокаду, а папа в шестнадцать лет ушел защищать город, был на передовой все дни блокады, потом дошел до Кенигсберга. Мне было двенадцать, когда пришлось переехать, вполне взрослая: до сих пор, когда к Ленинграду подъезжаю, у меня сердце сжимается. Ленинград очень люблю, но рада, что я в Москве — это действительно сердце страны, все сейчас делается и расцветает именно в Москве.

— Вы тоже занимались музыкой?

— Там была моя первая музыкальная школа, недалеко от Финляндского вокзала. Я училась в классе фортепиано и первый свой аккомпанемент играла маме, как раз какой-то маленький романсик. В то время, когда она работала на сцене, романс не разрешали петь, это правда. Можно было петь не дальше Гурилева и Булахова (ранние композиторы XIX столетия. — «Культура»), а такие романсы, как «Я ехала домой...» или «Отцвели хризантемы» (романсы начала XX века. — «Культура»), — ни в коем случае. Но к ним никогда не остывал интерес, и когда Галина Карева впервые добилась разрешения спеть концерт романса в Зале имени Чайковского, я помню, как дежурила конная милиция, оцеплено было все, потому что народ просто кинулся в зал.

— Не разрешали потому, что это «белогвардейское, царское»?

— В 1929 году вышло постановление, где романс по своей разрушительной силе приравнивался к водке. Честно говоря, здесь была некая доля истины. Тогда не было эстрадных концертных залов, и романс, по сути эстрада того времени, ютился в основном в залах ресторанов. Естественно, что ресторанная атмосфера диктовала свои условия исполнительства, где был и дурной вкус, и работа на потребу ресторанному зрителю, и сохранить достоинство удавалось не каждому артисту. Не нравился репертуар — «Ну, ласкай же меня, будь смелее со мной», «Опьянела», «Жажду свиданий, жажду лобзаний» и так далее. Ждали новых тем. Вы, как литератор, знаете о рождении в нашей литературе целой серии «производственных романов». От романса ждали того же, но здесь дело труднее гораздо, и появились такие романсы-уродцы, как, например, «Кирпичики». Не получилось скрестить коня и трепетную лань, и люди по-прежнему тянулись туда, где «мой костер в тумане светит».

— Как определить романс как жанр, границы провести, чтобы понять, что это?

— Это самый сложный вопрос, который можно задать. Точного ответа вы не найдете нигде. Я только однажды прочитала чье-то высказывание (как жаль, что забыла, не запомнила источник!): «Определить, романс это или песня, позволяет лишь интеллект слушателя». Это правда. Стилистические грани очень тонкие, и ваше знание, слуховой и эстетический опыт очень нужны. Вот, например, «Напрасные слова» Тухманова романс или песня?

— «Романс» звучит как отсыл к литературе: роман — романс.

— Когда говоришь американцу, чем я занимаюсь, «рашен ромэнс», они думают, что я пишу любовные истории, думают про литературу. Само слово «романс» появилось в Испании, возможно, и во Франции, как обозначение произведения на романском языке, а не на латыни — это отделило музыку домашнего музицирования от церковной музыки, когда люди стали дома петь на родном языке.

— То есть песня во Франции и Испании на национальном языке?

— Да, на родном языке. Только в России все не так: романсом называлась любовная песня на французском языке, а на русском — это была российская песня. А потом Державин написал стихотворение и озаглавил его по-русски «романс», это было первое узаконенное обращение к этому жанру, сначала он возник в литературной среде — это Хованский, Державин, Тредиаковский, Сумароков. Они искали слово, литературную основу романса, и музыка была второстепенной. Потом возникают Пушкин и Глинка, так называемый золотой век романса, когда поэзия с музыкой идет в одной упряжке. Затем — новая эпоха «здравого смысла» и «полезности» (Писарев и подобные «эффективные менеджеры» от литературы). «Мотыльковой поэзии» Фета, Майкова и Полонского объявлен бойкот. Но на спасение поэзии приходит музыка, и любовная лирика в полный голос звучит в романсах Чайковского, Кюи и Аренского.

— Из какого сплава в итоге появился русский романс?

— Предтеча романса — российская песня, плюс народные мелодии, причем не только русские, цыганское исполнительство, салонное музицирование... Первые романсы возникли в прекрасную эпоху сентиментализма, стихи-романсы писали Сумароков, Карамзин, Тредиаковский... Музыкальные романсы Дубянского, Титова, все эти полные слез «стонет сизый голубочек», «прежестокая судьбина разлучила нас с тобой»... Тогда слез не стеснялись, легко падали в обморок от чувств, хранили сентиментальные знаки любви и верности. Мне нравится главная идея философии сентиментализма — воспитание в человеке чувства и способности к сопереживанию, что через человека даст возможность к совершенствованию общества. Вот именно этим и занимается наш русский романс.

— Мне кажется, в начале XIX столетия границы между жанрами, литературой, музыкой были более условными, чем сейчас. Одно очень быстро перетекало в другое.

— Очень точно вы заметили. Часто стих обрастал музыкой и выходил на театральную сцену. Пушкин сочиняет «Черную шаль», тут же его приятель Верстовский пишет романс, даже целую балладу, а дальше Булахов поет это на сцене Большого театра, они ставят настоящий спектакль, там и занавес, и оживают пушкинские персонажи, и оркестр раскрашивает своими возможностями музыку Верстовского... Границ почти нет, есть одно счастливое творчество.

— Вернемся к вашему детству. В музыку, скажем так, вас направляли в семье? Или папа предлагал заняться борьбой?

— Да ведь женской борьбы тогда и в помине не было, ни женского хоккея, ни бокса... Меня на всякий случай повели в бассейн, где я показала неплохие результаты и маме сказали: давайте заниматься серьезно, шесть раз в неделю плюс штанга. Но штанге мама сказала «нет». Я начала учиться как пианистка, и меня влекла профессия концертмейстера. У меня были совершенно изумительные солисты, с которыми я работала: Валентина Левко, Леонид Харитонов, Анатолий Соловьяненко, Бэла Руденко, Ирина Журина, Людмила Иванова, потрясающий балалаечник Анатолий Тихонов. Но, как говорит пианист Левон Оганезов: «Концертмейстер — это человек с изуродованной психикой: он заранее согласен быть вторым». Я очень любила ансамблевое искусство, своих солистов, любила быть рядом — но жизнь все равно ведет своим путем.

— Как вы пришли к романсу?

— В процессе работы на гастролях. Это сейчас выезды наших артистов с концертами цивилизованны, я же застала, работая концертмейстером в Московской государственной филармонии, полную анархию. Гастрольный план составлялся непонятно как, приходилось его выполнять: давать огромное количество концертов любого качества, вплоть до встреч со зрителем в подсобках магазинов и овощебаз, я даже однажды выступала в тюрьме в Ижевске. Быстро поняла, что просто выйти и сесть за рояль не получится, нужно и словом, и репертуаром добиться от зрителя расположения — и всегда романс приходил на помощь, я убедилась, что это самый короткий путь к взаимопониманию, причем не только у взрослой, но и у очень молодой публики. Так родилась идея: создать конкурс романса для молодежи, привлечь их к этому искусству через амбициозность соревнования, и моим единственным делом навсегда стала «Романсиада» — Международный конкурс молодых исполнителей русского романса.

— Когда это случилось?

— В 1996 году. Первым пришел Коля Басков, он был студентом Российской академии музыки, ему было девятнадцать лет.

— А кто помог финансово с организацией конкурса?

— Газета «Труд», одна из центральных тогда, Российское телевидение и Министерство культуры. У меня было очень много энергии в те годы, я сразу решила, что нужно делать отборочные туры конкурса не только в Москве, — поехала в Тулу, в Астрахань, Смоленск, везде договорилась, а дальше стали быстро присоединяться и другие города. Из зарубежных первым стал Чимкент — там главный редактор газеты «Южный Казахстан» увидел по телевизору «Романсиаду», и сразу же сделали свой конкурс. Перечислить даже страшно, сколько городов и стран вовлеклись в наше романсовое дело: Кемерово, Томск, Екатеринбург, Гатчина, Тюмень, Ташкент, Бишкек, Ереван, Туркестан, Сан-Марино, Гамбург, Никосия, София, Скопье... И дело продолжается, ширится с каждым годом.

— Сколько же занимают ваши разъезды?

— Весь год. И так – каждый год. Вот в этом году впервые пройдет «Дальневосточная Романсиада» в Южно-Сахалинске, она начнет цикл романсовых соревнований 2024 года.

— Что можно сказать тем, кто считает романс чем-то «несовременным, депрессивным», «про могилы»?

— «От ямщика до первого поэта мы все поем уныло», — это еще Пушкин сказал. В этом миноре, в грусти и раздумье — наша история. Я вообще не боюсь несовременности — современность себя уже не раз скомпрометировала. Мои замечательные молодые «романсиане» (термин, данный Юрием Поляковым) с радостью влюбляются в «несовременный» романс и идут с ним дальше по жизни. Романс — это другая категория искусства, это — вечное, по крайней мере до тех пор, пока искусственный интеллект не отучил нас чувствовать.