Безумные дни февральской революции… На улицах Петрограда избивают и убивают офицеров, городовых, дворников… Арестовывают царских сановников… Грабеж, анархия – «великая и бескровная» в разгаре. По заснеженной мостовой совершенно спокойно шел немолодой, солидный господин. Когда он поравнялся с группой солдат во главе унтер-офицером, то последний неожиданно воскликнул:
- Вот идет министр Кривошеин и не боится! Его прогнали, но он России еще понадобится! – и вытянулся, отдавая честь ближайшему соратнику П.А. Столыпина, одному из идеологов и разработчиков аграрной, призванной спасти Россию от той бездны, в которую неудержимо скатывалась она теперь, подталкиваемая в том числе этими солдатами и унтерами…
Отец Александра Васильевича был крепостным крестьянином. Вступив в армию, этот незаурядный человек сумел выслужить звание подполковника артиллерии и личное дворянство. Женился Василий Кривошеин на разорившейся польской дворянке, поэтому детство будущего столыпинского сподвижника прошло в Польше. Дворянства он не унаследовал, зато унаследовал усидчивость, целеустремленность отца и образованность матери. Мальчик свободно говорил на французском и польском, был приобщен к русской и европейской словесности, хорошо разбирался в искусстве, был прилежен в учении. Закончив гимназию, он поступил в Петербургский университет, где сошелся с сыном самого министра внутренних дел графа Д. А. Толстого. Толстому серьезный, въедливый и чуждый новомодным веяниям новый приятель сына понравился, и он отравил юношей в кругосветное путешествие, дав Александру Васильевичу важное поручение - сопровождать партию переселенцев на Дальний Восток. С этого началась деятельность Кривошеина в переселенческом движении и его работа по Дальнему Востоку, который он, как и Император Николай Второй, как Столыпин, считал важнейшим для развития России, наряду с Сибирью. Недаром предупреждал Петр Аркадьевич, имея ввиду Китай: «Если этот край пропитается чужими соками, мы потеряем его навсегда». Кривошеина же за его хлопоты о развитии Сибири и постоянных поездок туда прозвали «министром Азиатской России».
Но это будет позже. Кончина Толстого на первых порах лишила Кривошеина покровителя на Государевой службе. К тому времени он успел послужить комиссаром по крестьянским делам в Польше, а, оставшись без протекции поступил на частную службу на Северо-Донецкую железную дорогу, принадлежавшую промышленнику С. И. Мамонтову. С Мамонтовым его свел профессор А. В. Прахову, который был расположен к Александру Васильевичу за его искреннюю тягу и любовь к искусству.
Служа в Польше, Александр Васильевич сочетался браком с Еленой Геннадиевной Карповой, дочерь историка, профессора Московского университета Г.Ф. Карпова и А.Т. Морозовой, дочери Т.С. Морозова, владельца мануфактуры “Савва Морозов, сын и Ко”. Елена Геннадьевна получила прекрасное образование, знала несколько языков, прекрасно разбиралась в искусстве и стала прекрасной матерью родившимся один за другим пятерым сыновьям.
Этот брак ввел Кривошеина в круг московского купечества, вращение в котором дал ему дополнительный кругозор и понимание ряда экономических механизмов. Вращение в кругу знаменитого мецената Мамонтова также дал свои плоды. Александр Васильевич часто бывал в подмосковном Абрамцево, много общался с художниками Нестеровым, Васнецовым (его «Три богатыря» займут почтенное место в домашней коллекции Кривошеина среди работа западных и отечественных мастеров), Серовым, Еленой Поленовой… А кроме того изучал опыт поленовских мастерских, школы, превращавших крестьянских кустарей в мастеров высочайшего класса, чья продукция становилась, как сказали бы теперь «брендовой», и занимала первые места не только на российских, но и заграничных выставках. Уже при реализации столыпинской реформы Александр Васильевич учтет этот опыт, и будет всемерно поощрять развитие кустарных промыслов, стимулировавших частную инициативу. Большую поддержку окажет ему в этом императрица Александра Федоровна, называвшая его (редкость для Государыни!) своим другом.
Частное поприще не отвечало стремлениям Кривошеина, в нем ему было тесно. Вскоре он вернулся на госслужбу и стал помощником начальника свежеучрежденного Переселенческого управления. В этой новой структуре практически вся работа легла на плечи молодого старательного чиновника, а новая должность дала ему возможность наладить отношения с такими влиятельными лицами, как Плеве, Сипягин, Горемыкин… Нужно сказать, что Александр Васильевич вообще умел располагать к себе людей.
В 1902 г. он стал уже начальником управления, что было эквивалентно директору департамента. Помимо несомненных личных способностей и трудолюбия, везло Кривошеину и на покровителей. Очередными стали братья Д. Ф. и В. Ф. Треповыми. В 1905 г. говорил даже о триумвирате Д. Ф. Трепова, И. Л. Горемыкина и А. В. Кривошеина.
В 1905 г. было создано Главное управление землеустройством и земледелием, и Кривошеин получил должность товарища Главноуправляющего, а чуть позже и Главноуправляющего. Также в его ведении оказывается руководство Крестьянским банком. Александр Васильевич постоянно ездил в командировки в провинцию, в том числе на окраины Империи и досконально на месте вникал в региональные проблемы. «Выдвинутый помещичьим влиянием, Кривошеин скоро стал самым “крестьянским” из всех министров», — констатировал его ближайший сотрудник И.И. Тхоржевский.
3 февраля 1906 г. Кривошеин подал докладную записку на Высочайшее имя, в которой писал: «Укрепление в сознании крестьянства понятия о неприкосновенности частной собственности здесь может быть достигнуто… …посредством облегчения каждому члену общины выделиться из ее состава с участком надельной земли… …Достаточно сделать крестьянина собственником, чтобы он сознал всю чудовищность экспроприации чужой собственности».
Государь оценил основательность суждений молодого чиновника и назначил его членом Государственного совета. Вскоре главой кабинета министров стал Столыпин, образовавший с Кривошеиным уникальный тандем, необходимый для реализации громады намеченных преобразований. Характеризуя своего начальника Тхоржевский писал: «Редкое сочетание: такт, воля, выдержка, осторожность и в то же время — жадное влечение к жизни! Ненасытный интерес к людям, к человеческим характерам, к неизвестному. Никакого идеализма. Но упрямая любовь к Родине. Никаких исключительных дарований. Но редкий в людях дар и инстинкт строителя: умение собирать, а не растрачивать русскую силу. Жизнь как будто случайно возносила его, дельца, практика, «интригана», каким считали его враги, все на большую и большую высоту. А он, именно в силу своей чуткости, гибкой цепкости, непрерывно рос, умнел, учился, стал крупным государственным деятелем. И, начав — как все! — погонею за успехом, незаметно для себя пришел к самопожертвованию».
В этой эволюции немалую роль сыграл и Столыпин, которого Кривошеин, несмотря на периодические расхождения, боготворил и всегда, и после гибели Петра Аркадьевича, считал для себя примером, проверяя собственные решения вопросом: как бы поступил в этом случае Столыпин. Даже собственным сыновьям иной раз ставил он в пример сына Петра Аркадьевича, как более способного, чем они, ученика… В этом не было подобострастья перед начальником, а восхищение нравственной высотой и тем самым полным самопожертвованием во имя России, которым отличался Столыпин.
Их реформы достаточно быстро стали давать результат. «На наших глазах с удивительной быстротой развивалось, улучшалось и интенсифицировалось крестьянское хозяйство, - констатировал вице-директор департамента земледелия Главного управления землеустройства Ф. фон Шлиппе. - Причина этого крылась не только в технических удобствах и принципах единоличного землепользования, но, главным образом, в идейном сознании работы на собственной ниве, в радости свободного творчества и вольного труда. Неоднократные беседы с хуторянами меня в этом определенно убедили. Вопрос пресловутого малоземелья, которым левые круги махали как красной тряпкой и вели лживую пропаганду… в большинстве случаев перестал существовать… …Года через три мы уже не справлялись со все нараставшими запросами [о землеустройстве]».
Александр Васильевич ратовал за предоставление мелкого сельского кредита и максимальных инвестиций в экономику, в первую очередь в железнодорожное строительство. Оппонентом его в этом вопросе выступал министр финансов Коковцов. «Пусть часть средств, истраченных правительством, пропадет, пусть будут на первых порах неудачи и убытки. Но убытки надо считать в ту пользу, которую принесет сельскому хозяйству хорошо организованный кредит!» - доказывал Кривошеин, но расчетливый министр финансов оставался холоден к этим призывам.
Ещё одной важной заботой Александра Васильевича было развитие местного самоуправление, в чем также были они единомышленниками со Столыпиным. «В таком огромном государстве как Россия нельзя всем управлять из одного центра, необходимо призвать на помощь местные общественные органы и силы, в распоряжение которых нужно предоставить материальные средства, - указывал Кривошеин. - Я уверен, что недалек тот час, когда настанет тесное сближение земств и моего ведомства. Этому мне нужно только радоваться, ибо в этом залог жизненности моих воззрений и убеждений. Я считаю, что Отечество наше лишь в том случае может достигнуть благоденствия, если не будет больше разделения на пагубное "мы и они", разумея под этим правительство и общество, как бы представляющие собой две самостоятельные стороны, и когда будем говорить просто "мы", разумея под этим правительство и общество вместе».
За год до гибели Столыпин с Кривошеиным совершили поездку в Сибирь, желая воочию видеть результаты своих реформ. Вот, как воспоминает об этой экспедиции И.И. Тхоржевский: “С тех пор начался и продолжал крутиться до 10 сентября интересный, но утомительный для всех “сибирский кинематограф”. В поезде, на пароходе по Иртышу, в бешеной скачке на перекладных сотни верст по сибирским степям, от схода к сходу, от поселка к поселку, мелькали картины Сибири. Мужики, киргизы, переселенцы, их церкви и больницы, склады сельскохозяйственных орудий. Поочередно сменялись, докладывали Столыпину и мелкие переселенческие чиновники и важное сибирское начальство”.
Объездили реформаторы и Поволжье. И ещё в дороге был составлен 127-страничный доклад на Высочайшее имя, изданный отдельной книгой. Государь по ознакомлении с ним просил министров сформулировать предложения относительно дальнейших мер по переселению. «Прочное землеустройство крестьян внутри России и такое же устройство переселенцев в Сибири — вот два краеугольных вопроса, над которыми правительство должно неустанно работать», - отмечал Николай.
Весьма полезно изучить меры, которые принимали Столыпин и Кривошеин на Дальнем Востоке. Комитет под их председательством ограничил ввоз маньчжурского зерна для поддержки своих землепашцев, предоставил льготы и ссуды на строительство жилья занятым на постройке Амурской дороги рабочим, привезенным из Европейской России, был полностью запрещен труд китайский мигрантов, стартовала индустриализация края и спешное исследование его природных богатств, для чего снаряжались многочисленные научные экспедиции, к в 1915 г. выполнившие свою задачу. Переселенческое ведомство ударными темпами строило дороги, Кривошеин лично принимал участие в разработке проектов строительства железнодорожных магистралей.
Но время Столыпина заканчивалось. Когда Кривошеин узнал о его убийстве, то заплакал. С новым премьером Коковцовым отношения были натянуты, Александр Васильевич не разделял его идеи-фикс копить «золотой запас». Редкий случай, когда Кривошеин пошел на интриги. Он приложил немало стараний, чтобы вытеснить оппонента с его места, настояв при этом перед Императором, чтобы отстраняемому от должности сановнику дали титул графа. Сам Александр Васильевич в премьеры не пошел, предпочтя видеть в этой должности Горемыкина. Однако, в реальности главой правительства был именно Кривошеин. И его программу интенсивного развития производительных сил страны озвучил в 1914 г. Горемыкин, и принял кабинет министр.
Увы, война помешала реализации этих планов, а сам Кривошеин через год был уволен в результате конфликта с премьером и другими министрами… Уходя, главноуправляющий подвел итоги своей и своих соратников деятельности: «Наши усилия оказались плодотворными потому, что в них была заключена идея укрепления в русской деревне собственности – этой всемирной опоры хозяйства, культуры, свободы и порядка». Столыпинско-Кривошеинский план был рассчитан до 1930 г., но шел с опережающими темпами. Какой была бы наша страна, необоримая и не имеющая себе равных, писали многочисленные западные и отечественные исследователи. Но вместо этого в 30-м последует коллективизация, которая навсегда сломает хребет русской деревни, а с нею и русскому народу…
Не привыкший оставаться без дела Кривошеин, оказавшись в отставке, стал главноуполномоченным Российского общества Красного Креста, входил в состав главного комитета Всероссийского союза земельных собственников, стал одним из директоров Товарищества мануфактур «Савва Морозов, сын и Ко».
Революцию столыпинский сподвижник воспринял, как личную катастрофу. Как-то в кругу близких он пророчески пошутил: «Историки далекого будущего будут писать: «В начале ХХ века человечество вступило в период войн и революций, но он длился всего 80 лет».
Князь Шереметьев вспоминал, что незадолго до отреченья в чехарде министров Государь обмолвился о необходимости призвания Кривошеина, но сделать этого он не успел.
Сидеть сложа руки Александр Васильевич не стал и в ситуации катастрофы. Весной 1918 он возглавил в Москве, где поселился у Морозовых, «Правый центр», объединивший консервативных политиков, ориентированных на Германию. Кривошеин подчеркивал, что имеет русскую ориентацию, а не германскую или же «союзническую». Бывший министр руководил оказанием материальной помощи Царской семье, собрав для неё у московских предпринимателей и отправив в Тобольск 250000 р. Когда стало известно о Цареубийстве, Кривошеин не побоялся организовать панихиду по своему Государю и его Семье. После этого в контору морозовской мануфактуры пришли чекисты. Пока товарищи с чистыми руками обыскивали сейфы в поисках золота, Александр Васильевич невозмутимо надел плащ, поправил галстук и, властно отстранив часового от дверей, беспрепятственно вышел на улицу. Спасаясь от расправы, он сперва скрывался в Переделкино, а затем добрался до Киева, где создал право-консервативный Совет национального объединения России.
Менее трех месяцев Кривошеин возглавлял управления снабжения правительства при Деникине. Но Антону Ивановичу не понравилась критика его политики (неустроенность тыла, отсутствие продуманной социальной программы и т.д.). Александр Васильевич был уволен и уехал в Константинополь, а затем в Париж. Правда, до отъезда он успел сблизиться с генералом П.Н. Врангелем, взгляды которого на положения весьма совпадали с оценками столыпинского сподвижника.
Через два месяца Петр Николаевич возглавил гибнущую армию на последнем клочке русской земли и обратился к Кривошеину с просьбой возглавить свое правительство. Когда армия призвала Врангеля на пост Главнокомандующего, его ближайший друг генерал Шатилов назвал согласие на это безумием. Но барон согласился, считая бесчестьем уклониться от долга. Кривошеину тоже приводили доводы не впутываться в «авантюру». Но Александр Васильевич в очередной раз спросил себя как поступил бы на его месте незабвенный Петр Аркадьевич? Ответ был очевиден.
Да и как мог бы поступить в этой ситуации отец двух сыновей, уже сложивших головы за Россию в рядах Белого воинства?!
Его старший сын, Василий, скончался от тифа в феврале все того же рокового 1920 г. Почти одновременно был зверски замучен красными попавший в плен второй сын, Олег. Из трех сыновей-офицеров уцелел лишь «дроздовец» Всеволод. После всего пережитого в эмиграции он примет постриг на Афоне и годы спустя станет архиепископом Брюссельским и знаменитым богословом – владыкой Василием (Кривошеиным)…
В Крыму Александр Васильевич стал реализовывать всю ту же свою и столыпинскую программу: аграрная реформа, самоуправление, рабочее законодательство… И эти меры сработали даже там, на последнем клочке русской земли, в условиях неизбежной катастрофы. Удалось стабилизировать ситуацию, избежать голода, навести порядок… Даже рабочие не бунтовали, а помогали организации эвакуации. «Разгадать жизненные потребности русского возрождения», - такую задачу ставил себе последний русский глава правительства. И это ему удавалось. Кривошеин стал архитектором знаменитого «крымского чуда генерала Врангеля» - в его гражданской части. «Человек исключительной эрудиции, культурности и широкого кругозора, с вполне определенными ясными взглядами, он умел быть терпимым, обладал редкой способностью уметь стать на точку зрения другого, убедить своего собеседника, с исключительным тактом избегая всего того, что могло бы последнего задеть, - писал Петр Николаевич о своем сподвижнике. - Принадлежа всей своей предыдущей службой к государственным людям старой школы, он, конечно, не мог быть в числе тех, кто готов был принять революцию, но он ясно сознавал необходимость её учесть. Он умел примениться к новым условиям работы, требующей необыкновенного импульса и не терпящей шаблона».
Конечно, как и Врангель, ставивший своей целью «уйти без позора», Кривошеин не испытывал иллюзий. Он просто выполнял свой долг. «Никакого идеализма. Но упрямая любовь к родине», – констатировал Тхоржевский.
После завершения борьбы на родной земле Александр Васильевич проживал сперва в Париже, а затем в Берлине, где и был погребен на Русском православном кладбище Тегель. Скончался он ровно через год после эвакуации, 28 октября 1921 г. Ему было 64 года, но слишком тяжелы были испытания последних лет, и слишком тяжело было пережить – Россию, которой самоотверженно служил он всю жизнь. Его средний сын, Игорь, журналист и переводчик после войны соблазнится «призраком Родины» и, вернувшись, три года проведет в советских концлагерях, после чего вернется в Париж. Младший сын, Кирилл, участник Сопротивления, напишет объёмное исследование о жизни и деятельности своего отца, которое станет ценной первоосновой для А.И. Солженицына при написании «кривошеинских» глав «Красного колеса».
Русская Стратегия |
