Гибнет Матушка-Русь. Красное знамя, испепелив нашу Родину, охватывает соседние страны.Но не видит его ослепленная корыстями и распрями Европа. Главы Церкви и государств жмут руки клятвопреступникам и цареубийцам, цареубийцам, ворам и разбойникам. Представители наших не-давних союзников раболепствуют перед предателями Брест-Литовска. Потворствуя им, отдаляют неизбежный час их падения.
П.Н. Врангель

Дело Крыма безвозвратно кончено… Белое Движение умерло… Русской Армии больше нет… Так кликушествовали эмигрантские левые издания, спешащие как можно скорее отпеть, а точнее сплясать на похоронах последнего бастиона русской государственности. Правда, сама Армия имела на сей счет иной взгляд и иные планы. Лишенная родной земли, многократно преданная, оплеванная моральными дезертирами и заживо отпеваемая, она продолжала существовать и готова была при первой возможности продолжать борьбу с поработителями своей Родины.
Армия жила, а добрые советчики, ничуть и не враждебные ей прямо, но просто не понимавшие существа ее и заботящиеся лишь о материальном устроении беженцев, советовали ей самоуничтожиться. К таковым относился, к примеру, М.Н. Гирс, русский посол в Риме. В своем письме генералу П.Н. Врангелю он указывал: «Крымская эпопея в глазах Европы закончила целый период борьбы с большевизмом; но ее надо завершить так, чтобы конец был достоин начала; необходимо, чтобы эта героическая вооруженная борьба национального русского дела осталась светлой страницей в русской истории». Гирс полагал, что Армия все равно будет ликвидирована, и лучше, если сделано это будет самостоятельно. Но Врангель к «благому» совету не прислушался, избрав путь прямо противоположный. Однажды спася честь Русской Армии в Крыму наперекор всем «советам» и наветам, теперь он должен был сохранить ее на чужбине.
По прибытии вКонстантинополь Главнокомандующийпоставил себе задачи:
1) Прежде всего обеспечить всех вывезенных из Крыма кровом ипищей и оказать раненым ибольным медицинскую помощь.
2) Отделить из вывезенных чинов армии ифлота весь боевой ма-териал и, организовав его, использовать время пребывания на чуж-бине для того, чтобы надлежаще воспитать его морально, обучить ипо возможности поставить на самостоятельные ноги вматериальном отношении.
3) Учитывая, что французы не могут долго содержать эвакуиро-ванных, теперь же начать переговоры справительствами славянских государств и Венгрии оперевозке армии вэти братские исочувству-ющие страны, где, не ложась бременем на приютившие ее народы, армия могла бы своим трудом существовать до того дня, когда она будет снова призвана выполнить свой долг перед Родиной.
4) Связать разбросанных по всем государствам Европы русских воинов с армией.
5) Объединить русскую общественность вокруг армии как ядра национальной России и
6) Соответствующей политической работой показать, что борьба, которую вела оставленная всеми Русская Армия, имеет значение ми-ровое, почему армия эта должна получить заслуженную ею помощь иподдержку.
Задачи эти стали безотлагательно претворяться в жизнь.
«Не раздираемые внутренними раздорами, как полгода тому назад, не потерявшие воинский облик, акрепко спаянные во-инским долгом – сынами единой Матушки-России, братьями по крови идуху ипровожаемые слезами всех русских людей, ос-тавили вы родную землю.
Незапятнанными сохранили вы Русское Знамя, иверю, что ныне, собравшись под ним, найдете силы перенести временные невзгоды и лишения вожидании возможности продолжать борь-бу.
Наша армия сделалавеликое дело. Она удержала от гибель-ного шага мир, готовый уже броситься вобъятия разбойников и предателей. Она приняла на себя удар врага, отвратила крас-ную нечисть от Европы. Она дала возможность всему миру увидеть, где правда ипорядок иза кого стоит русский народ. Теперь долг тех, за общее дело которых мы сражались, сказать свое слово исохранить нашу армию», - так писал генерал Врангель в своем Приказе от 9 декабря 1920 г.
«Противопоставив внешним обстоятельствам твердую волю, он в первый раз за время русской революции показал пример того, что носитель власти обязан не отрекаться от нее, но защищать ее тем сильнее, чем тяжелее препятствия, - отмечает В.Х. Даватц («Годы. Очерки пятилетней борьбы»). - Ужас российской действительности состоял в том, что вслед за отречением Государя Императора последовал ряд других. Никто не хотел брать выпавшую власть. Одни — из страха перед надвигающимися событиями; другие — в силу нелепой доктрины, по которой осуществление власти как бы противоречило „суверенитету народа». И если после ряда отречений (весь период февраль-октябрь был сплошным самоотречением), Россия выдвинула Корнилова и допустила белое движение, то это знак того, что Россия оставалась жива. Путь самоотречения и самоупразднения был Главнокомандующим отвергнут».
Итак, путь Русской Армии на чужбине с первого дня был основан на отказе от самоликвидации и самоотречения, несмотря на всевозможные трудности. Армия, как единственная полноправная преемница русской государственности, мешала политическим играм и корыстным расчетам, и, выброшенная на чужой берег, вынуждена была занимать круговую оборону, напоминая собой раненого льва, беспрестанно атакуемого шакалами и стервятниками. Армия продолжала жить и уже одним тем вызывала против себя шквальный огонь со всех сторон: от крайне левых до крайне правых, от большевиков до «союзников».
Под гнетом «союзников»
«Поляки в своем двуличии остались себе верны», - таков был комментарий П.Н. Врангеля по случаю вероломного замирения Польши с большевиками за спиной у сражавшейся в степях Таврии Русской Армии, обреченной этим сговором принять отныне на себя удар всей мощи красных, выдержать который измученные войска уже не могли…
Прошли считанные месяцы, и эту фразу можно стало адресовать всем «союзникам», не исключая и французов – единственных признавших правительство Врангеля в дни крымской эпопеи.[1] Впрочем, уже в ноябре 20-го, обходя фронт, Главнокомандующий обратился к Атаманцам с историческими словами: «Орлы! Оставив последними Новочеркасск, последними оставляете и русскую землю. Произошла катастрофа, в которой всегда ищут виновного. Но не я, и тем более, не вы виновники этой катастрофы; виноваты в ней только они, наши союзники, - и генерал прямо указал рукой на группу военных представителей Англии, США, Франции и Италии, стоявших неподалеку от него. - Если бы они вовремя оказали требуемую от них помощь, мы уже освободили бы русскую землю от красной нечисти. Если они не сделали этого теперь, что стоило бы им не очень больших усилий, то в будущем, может быть, все усилия мира не спасут ее от красного ига. Мы же сделали все, что было в наших силах в кровавой борьбе за судьбу нашей родины... Теперь с Богом. Прощай русская земля».
Тем не менее, оставляя Крым, побежденная, но не сдавшаяся, не сломленная Армия еще рассчитывала на помощь «союзников». «Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга. Мы вправе требовать помощи от тех, за общее дело которых мы принесли столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязан этим жертвам», - говорил генерал Врангель.
Однако, «союзники» имели на этот счет отличное мнение. Те, кого на протяжении Великой войны, Русская Армия спасала от разгрома ценой драгоценной крови русских солдат и офицеров, предпочли забыть эти жертвы. В пире победителей, завершившемся грабительским Версальским договором, страна, внесшая главный вклад в победу, участия не принимала. Страны Антанты играли с белыми правительствами лукавую игру, строго дозируя оказываемую помощь. «Россия была разделена на сферы французского и английского влияния. Восторжествовали интересы угля и нефти. Началась политика использования слабости России для извлечения своекорыстных выгод, - констатируют В. Даватц и Н. Львов в очерке «Русская Армия на чужбине». - Англия вела двойную игру. То, что делалось руками Черчилля, разрушалось политикой Ллойд Джорджа, а этот последний строил свои политические расчеты на поддержке большевистской власти, ослабляющей могущество России, опасной для интересов Англии в ее индийских владениях. В Закавказье Англия покровительствовала независимой Грузии и не допускала Добровольческих войск для занятия Баку. На севере генерал Марш предал армию генерала Юденича и поддержал образование независимой Латвии и Эстонии. Франция ставила ставку на могущественную Польшу. Бесцельно простояв в Одессе, французские войска внезапно ее бросили. Никогда еще моральному престижу Франции не было нанесено такого удара. Россия была брошена на произвол судьбы».
Сильная, восставшая из праха национальная Россия, которая вновь стала бы играть положенную ей роль, которая по праву получила бы свою долю победительницы над Германией, была «союзникам» не нужна. Их вполне устраивал хаос, в котором русские убивали русских, а Россия, как самостоятельная единица, по существу не существовала вовсе. Так и дозировали помощь – не для того, чтобы победила Россия национальная, но для того, чтобы подольше продлилась усобица, казавшаяся такой выгодной еще отнюдь не напуганной призраком коммунизма Европе… Впрочем, даже порядком узнав, что такое коммунизм, получив на месте России серпасто-молоткастого монстра, жаждущего распространить свою экспансию на весь мир, Запад ни в коей мере не придет к мысли о поддержке национальных русских сил. Парадокс, но национальная Россия так и останется для «союзников» более пугающей, нежели Триэсерия… Оттого, может быть, что преступник всегда подсознательно больше боится собственной жертвы, нежели другого преступника, нежели подельника.
А ведь большевики изначально были для «союзников» именно подельниками в разрушении Императорской России – ненужного конкурента при грядущем разделе большого пирога почти выигранной войны. Оставляя за скобками снаряженный прямым нашим противником, Германией, «пломбированный вагон», довольно вспомнить, в каких странах находили себе убежище и откуда потом триумфально возвратились многие вожди революции, чьи банки финансировали их деятельность… Да и чьи дипломатические миссии особенно тесно контактировали с будущими устроителями революции Февральской тоже припомнить не грех.
В окаянном 17-м году наши «союзники» оказались по одну сторону баррикад с большевиками – против национальной России. В дальнейшем курс их не потерпел существенных изменений в своей практической части. И особенно ярким свидетельством тому стала трагическая судьба Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака, преданного все теми же «союзниками» в руки большевиков.
Позже, когда Англия установила дипломатические отношения с СССР, В. Даватц и Н. Львов с горечью отмечали: «Если бы одну сотую злодейств и преступлений, совершенных большевиками, позволил себе какой-нибудь абсолютный монарх, султан мароккский, то вся Европа была бы охвачена негодованием, а здесь кровавая оргия, мучительство нелепой и злобной тиранией целого русского народа не только не вызывало возмущения, но встречало сочувствие. Все это было сделано пролетариатом во имя социальной революции. И этим все злодеяния получали оправдание. Все антибольшевистские силы стали рисоваться как силы реакции.
Для общественного мнения Западной Европы не имело никакого значения, что это были русские патриоты, что белые войска были той Русской армией, которая начала мировую войну, что они боролись, оставались неизменно верными союзниками, все это ничего не значило. Таковы были чудовищные искажения русской действительности в затемненном сознании западноевропейского общества».
Таким образом, политика стран Антанты в отношении оказавшейся в изгнании Русской Армии была в значительной мере предсказуема. Этот вооруженный и готовый к борьбе оплот национальной России был «союзникам» не нужен. Более того, они боялись этой неподконтрольной им силы. Англичанам же и вовсе мешала она заключить выгодную сделку с новыми «партнерами» - большевиками. Сперва согласившись с необходимостью сохранить организацию кадров Русской Армии с их порядком подчиненности и военной дисциплины, в скором времени французы, чувствуя себя хозяевами положения, стали требовать расформирования Армии и сдачи оружия. Генерал Врангель отвечал на это категорическим отказом, считая Армию залогом будущего России. В одном из последних приказов, изданных еще в Севастополе, Главнокомандующий писал: «Верю, что настанет время, и Русская армия, сильная духом своих офицеров и солдат, возрастая, как снежный ком, покатится по родной земле, освобождая ее от извергов, не знающих Бога и Отечества. Будущая Россия будет создана армией и флотом, одухотворенными одной мыслью: «Родина – это все».
Тем не менее, Франция требовала скорейшей ликвидации Армии Врангеля, не давая времени переправить ее из Турции в пределы готовых приютить изгнанников славянских стран. Французское правительство в ультимативной форме заявляло, что не признает больше существования Русской Армии и не считает генерала Врангеля ее Главнокомандующим.
«В столице Оттоманской империи, занятой союзниками, положение русских было особенно тяжелым, - свидетельствуют В. Даватц и Н. Львов. - Они не имели никакого подданства. Русские официальные представители не признавались. Все зависело от личного усмотрения оккупационных властей. Заступничество русского дипломатического представителя и военного агента могло иметь успех лишь благодаря их личным умениям и хорошим отношениям с союзниками.
Русский консульский суд продолжал действовать, но решения его не были обязательны для английской полиции. Русские были бесправны. Итальянское правительство наложило арест и захватило все серебро, вывезенное из ростовского государственного банка, и казаки были лишены средств, в то время как они были в самом бедственном положении. Французы наложили руку на русское имущество, находившееся на пароходе «Рион», и тем самым отняли одежду и обувь у русских солдат, так нуждавшихся и в том, и в другом при наступившей зимней стуже. Мы испили чашу национального унижения до дна. Мы узнали, что значит жить на пайке, который все больше и больше урезывали, угрожая то и дело лишить всякого пропитания и выселить из помещения. Мы узнали, что значит быть в зависимости от заносчивого коменданта и грубого французского сержанта. Мы узнали надменность и высокомерие англичан, дерзость и заносчивость французов. Мы узнали, что значит не иметь права передвижения и с чем связано получение виз на выезд и приезд. На каждом шагу нам давали чувствовать, что русским не разрешено то, что разрешено французам и англичанам. Мы почувствовали, что с нами можно поступать, как нельзя это сделать с другими. Мы почувствовали это, когда нас спускали с лестницы и разгоняли в толпе палками чернокожие, одетые во французскую военную форму, когда нас выталкивали за дверь, чтобы дать дорогу французскому офицеру. Мы поняли, что значит сделаться людьми без отечества. Весь смысл сохранения армии в том и заключался, что, пока была армия, у нас оставалась надежда, что мы не обречены затеряться в международной толпе, униженные и оскорбленные в своем чувстве русских».
Французы агитировали изгнанников вернуться на Родину, обещая амнистию, под гарантии французского правительства. Казаки с острова Лемнос поверили этим обещаниям. 5819 человек на двух кораблях отплыли в Россию. Их друзья поднялись на борт, чтобы проститься с ними, покинуть суда французы им уже не позволили… Вскоре один из кораблей вернется в Константинополь, и в трюме обнаружится страшная нацарапанная надпись: «Друзья! Из 3500 казаков, прибывших в Одессу, 500 были расстреляны на месте, остальных отправили в лагеря и на каторгу. Казак Мороз из станицы Гнутовск, я не знаю, что меня ждет».
Одновременно французское командование уведомило русских о сделанном Бразилией предложении принять до 10 000 русских переселенцев. Эмигрирующим предполагалось предоставить средства на переезд, землю для колонизации, денежные авансы для начала работ. В дальнейшем штат Сан-Паоло высказывал готовность принять и вторую партию такой же численности. Это сообщение оказалось такой же ложью, как и обещанные гарантии безопасности от Советского правительства для возвращающихся казаков. В Бразилию русские принимались вовсе не в качестве земледельцев-колонистов с наделением землей, а как рабочие, закабаленные кофейным плантатором штата Сан-Паоло. Русские оказались запроданными, как негры, плантаторам.
Тем не менее, французское правительство продолжало гнуть свою предательскую линию. Русским был поставлен ультиматум: 1) вернуться в Россию, 2) эмигрировать в Бразилию, 3) выбрать себе работу, которая могла бы содержать их. Это требование не останавливал даже тот факт, что Армия уже постепенно эвакуировалась в Сербию и другие страны.
«Если французское правительство настаивает на уничтожении Русской Армии в таком порядке, то единственный выход перевести всю армию с оружием в руках на побережье Черного моря, чтобы она могла бы, по крайней мере, погибнуть с честью», - таков был ответ генерала Врангеля.
Справедливости ради, надо заметить, что многие государственные и военные деятели оказывали поддержку Врангелю. Французские корабли, проплывая мимо его яхты, отдавали положенные в таких случаях морские почести. Свое восхищение выразил Петру Николаевичу командующий английскими оккупационными войсками генерал Харрингтон, ставший его другом. Поддерживал Белого Главнокомандующего и верховный комиссар США адмирал Бристоль.
Особое слово надлежит сказать о тех простых иностранцах, что, не обращая внимания на политику своих государств, помогали, чем могли, русским изгнанникам, правдиво свидетельствовали об их положении.
«Нелегко было выбраться из узла интриг, недоброжелательства, сплетен и мелких происков, отстоять армию и от «союзников», готовых затянуть мертвую петлю на ее шее, и от морального разложения внутри ее самой, - пишут В. Даватц и Н. Львов. - И если тем не менее удалось выйти из этого положения и не застрять в топком болоте морального упадка, то это произошло потому, что в среде самих же русских нашлись люди, сохранившие в себе здоровые нравственные силы, чтобы дать отпор разлагающим влияниям. Нашлись и среди иностранцев такие, которые выказали столько человечного участия к бедствиям и страданиям людей. Сестра милосердия французского госпиталя Жанны д′Арк, не ограничиваясь тем, что заботливо ухаживала за своими ранеными, сама искала — где и как бы помочь людям, всегда с особой приветливостью и добротой оказывая русским всевозможные услуги. Американец, еще с Екатеринодара принимавший участие в помощи русским и привязавшийся к ним, теперь не оставил их в несчастье, и сколько русской молодежи обязаны ему возможностью окончить свое образование! Седой мулла, встретив в переулке Стамбула такого же старика, русского беженца, в обтрепанной одежде, кладет ему в руку пять лир и поспешно отходит, чтобы тот не возвратил ему деньги. В переулках Галаты и на крутых спусках у моста можно было видеть старую женщину, пробирающуюся поздно вечером. Она искала заброшенных детей — под мостом, в пустых дворах мечетей. Она ловила их, часто отрывавшихся и убегавших от нее, вела к себе, обогревала, кормила и после устраивала в приюты. Эта старая женщина была еврейка. Вот такому участию к человеку и обязаны русские своим спасением».
В том же уже цитированном труде Даватца и Львова приводится письмо некого американца генералу А.П. Кутепову: «Я виделся с генералом Махровым и говорил ему про Ваши дела. Я виделся с Савинковым, Балаховичем, а позднее, в Станиславове, видел Петлюру и некоторых военных от генерала Перемыкина, но, как это ни странно, они не имели никакого понятия, что Вы сделали с Вашей армией, и я был счастлив сказать им о том, что видел своими глазами, о работе Витковского, Барбовича, Туркула, Скоблина, Бабиева, Манштейна и всех тех, кто сделал столько, о духе и действиях дроздовцев, корниловцев и др. Да, это была армия героев. Я никогда не забуду гордиться воспоминаниями о моем пребывании среди них.
Удивительно то, что я нашел в Париже и в Лондоне, удивительнее Эйфелевой башни и собора Святого Петра, — это колоссальное незнание русских дел. Неграмотный мужик знает ровно столько же о высшей математике, сколько знают умные люди в Лондоне и Париже о России. Немудрено, что всякого рода «политика» образуется в Европе только потому, что никто ничего не знает, а страшная борьба режет Россию на куски».
Европа оставалась в отношении России столь же невежественной, сколь и неблагодарной... И эти два качества определяли политику ее правительств.
15 октября 1921 г. итальянское судно «Адрия» протаранило яхту «Лукулл» ровно посередине, где была каюта Врангеля. Однако, покушение не удалось, и Петр Николаевич чудом избежал гибели: буквально за минуту до трагедии барон с женой сошли на берег. Данный инцидент оказался весьма на руку «союзникам», воспользовавшимся случаем изолировать Главнокомандующего от его Армии. Французы не дали Врангелю никакого транспорта, лишив его возможности посещать войска, и генерал оказался в российском посольстве практически в положении арестанта.
Между тем, Советы гарантировали амнистию белым в случае возвращения, если приказ об оном отдаст сам Врангель. Французы потребовали отдать такой приказ и пригрозили русскому Главнокомандующему арестом. Когда на другой день, французский представитель, придя за ответом, беседовал с послом, вошел Врангель и невозмутимо обратился к последнему:
- Извините за беспокойство, г-н посол, но я должен показать конвою, где установить пулеметы, - ходят слухи, что определенные зарубежные круги вынашивают заговор против Главнокомандующего.
С этими словами барон вышел. Разумеется, ни оружия, ни конвоя у него не было, но одного эффекта оказалось достаточно, чтобы французы отказались от своих замыслов. «Если она (Франция, - прим. ред.) не признает армию, как ядра новой борьбы с большевизмом, я найду путь для продолжения этой борьбы», - обещал генерал Врангель, вселяя тем уверенность в рассредоточенные по турецким островам части своей Армии.

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

https://www.chitalnya.ru/work/2819871/