Тьма, пришедшая с Мёртвого моря, поглотила ненавидимый инородцами город.
Пропал старинный русский город, как будто не существовал на свете.
Всё пожрала тьма, напугавшая всё живое в городе и его окрестностях…
Не уберёгся от изуверского нашествия «торговой кабалы» и Тургеневский бережок, названный так ещё в XIX веке, – знаменательное место на высоком берегу Оки, где установлен памятник Тургеневу. На эту достопримечательность указал в своё время землякам-орловцам Лесков: «Отсюда, – писал Николай Семёнович, – знаменитое дитя впервые окидывало своими глазами небо и землю, и, может быть, здесь же было бы хорошо поместить памятный знак с обозначением, что в Орле увидел свет Тургенев, пробудивший в своих соотечественниках чувства человеколюбия и прославивший свою родину доброю славою во всём образованном мире».
Долгие годы фоном для памятника всемирно известному великому русскому писателю служила режущая глаз надпись «COCA-COLA» на ярко-красной тряпке, что моталась над торговой точкой, обосновавшейся здесь же – на Тургеневском бережке.
Торгашеская зараза перекинулась на родине Тургенева на его произведения. Их названия служат в Орле вывесками накинутых на горожан торгово-доходных сетей, что оплели город, словно гигантская паутина: «Тургеневский», «Бежин луг», «Малиновая вода»…
Невольно задаёшься вопросом: с какой целью к торговому центру прилеплено название «Тургеневский»? Ведь Тургенев-то торгашом не был. Он не может сейчас за себя постоять, вот и склоняется его светлое имя направо и налево – для прикрытия продажности, завлечения покупателей, особенно приезжих посетителей родины великого русского писателя. Не логичнее ли назвать торговый центр именем какого-нибудь известного в городе современного деятеля-торговца или в честь именитых купцов, живших в Орле: например, «Серебренниковский». Можно короче: просто «Серебряный». В этом случае название будет напоминать о вечном предателе Христа Иуде, продавшем Господа на муку крестную за тридцать сребреников. Но в Орле всё наоборот. Всё, как любил повторять Лесков, «шиворот навыворот»: областное управление культуры располагается в бывшем доме торговца, купца Серебренникова, а торговые точки орудуют под славными именованиями, похищенными из сферы русской духовной культуры. Прав был Лесков, утверждая, что у нас, в России, «что ни шаг, то сюрприз, и притом самый скверный».
И вот очередной «сюрприз» – «самый скверный» из скверных – не заставил себя долго ждать. Буквально перед 200-летием великого классика – были грубо попраны и гнусно опошлены заглавия его наиболее христиански одухотворённых великих романов, в основе которых неутолимая духовная жажда веры в Бога и бессмертие, тургеневское предчувствие «жизни бесконечной» для людей – как детей общего Отца Небесного.
«Дворянское гнездо» – так названо агентство недвижимости, открывшееся вблизи памятника Тургеневу. «Отцы и дети» стали названием «гастробара и винотеки». Расположилось это заведение не где-нибудь, а прямо напротив филологического факультета (по-нынешнему – института) Орловского государственного университета имени И.С. Тургенева. Руководство и преподаватели факультета и университета, как всегда, отмолчались, воспринимая случившееся как нечто должное или ничего не значащее. В то время как в этом безобразном явлении обнаруживаются не просто духовная и умственная неразвитость, невежество, безвкусица, пошлость. Здесь пик духовной деградации, цинизма, бессовестности, прямого издевательства и глумления над творческим наследием и памятью великого писателя в год его 200-летия!
Может быть, продолжая надругательство над всемирно известным тургеневским произведением, учредители и устроители гастрономически-питейного заведения доведут ситуацию до абсурда и будут использовать образы бессмертного романа для завлечения посетителей – выпивох и любителей побаловать свой желудок? Например, бармен примет образ утончённого аристократа Павла Петровича Кирсанова. Блистательная Анна Сергеевна Одинцова и загадочная княгиня Р. будут официантками. Простодушная Феничка – посудомойкой. Визгливый Ситников и «эмансипе» Кукшина – мастера устраивать бедлам – к примеру, подойдут на роли ресторанных музыкантов. Интеллигентный и сдержанный Николай Петрович Кирсанов будет швейцаром. «Бланманже» Аркадий Кирсанов и его невеста Катя станут зазывалами. Ну а главному герою романа Базарову – самому мощному по духу и физической силе – достанется роль вышибалы.
«Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно»… Здесь уже не край адской бездны, а самое её дно!
Ни Тургеневу, ни его наследникам и в голову не пришло бы делать из заглавий его произведений зарегистрированный товарный знак, «бренд», чтобы в дальнейшем никто не мог на него покуситься. Но теперь с юридически-формальных позиций всё вроде бы совершается на законных основаниях. Вот и пускаются эти названия на продажу, затаскиваются в торговый оборот, истрёпываются, опошляются лавочниками и торгашами. По действующему законодательству всё разрешено. Но где же законы совести, душевной опрятности, элементарной порядочности? Вопрос риторический, и отыскать на него ответ в нынешней ситуации представляется невозможным. И снова всплывает тургеневское: «как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?»
Голос людей, неравнодушных к облику и судьбе города, отданного на растерзание, на распродажу, – не более чем «глас вопиющего в пустыне». Если бы вдруг воскрес добросердечный, гармоничный Иван Сергеевич Тургенев – благородный противник торгашества, подлости и пошлости, невежества и лжи – сбежал бы он, наверное, подальше от нынешнего Орла – города, в котором появился на свет Божий. Ушёл бы побродить в Полесье или по окрестностям Спасского, остался бы наедине с врачующей душу среднерусской природой, подальше от бессовестных спекуляций его светлым именем и творчеством.
Похищая у Тургенева название его великого романа для «гастробара и винотеки», учредители этого авантюрного заведения, по евангельскому слову, ни Бога не боялись, ни людей не стыдились. Справедливо предрекал подобным предпринимателям другой классик – земляк и защитник тургеневского наследия Лесков в своей драме «Расточитель» (1867): «Вы расточили и свою совесть, и у людей расточили всякую веру в правду, и вот за это расточительство вас все свои и все чужие люди честные – потомство, Бог, история осудят». Писатель горячо выступал в защиту «генерала от литературы» Тургенева – «слишком крупного среди всех наших величин» – от всякого рода «литературных <и не только литературных. – А. Н.-С.> хамов».
Также и Лескова наряду с Тургеневым приспосабливают в Орле под продажные нужды. Распоясались до того, что лукаво умудрились опошлить дивное именование его замечательной христиански одухотворённой повести – выстроили гостиницу с рестораном «Очарованный странник».
На моей памяти было и ещё нечто жуткое. В 1990-е годы, о которых теперь повсеместно принято упоминать не иначе как «лихие девяностые», в Орле продавали вино кроваво-красного цвета с этикеткой «Леди Макбет Мценского уезда»… Подразумевалось, вероятно, что в бутылке намешана кровь жертв, убиенных мценской купчихой Катериной Измайловой… Так незаметно жертвами стали и потребители подобной окололитературной продукции.
В настоящее время бронзовые фигурки орловских писателей, запрятанные между уродливыми громадами сооружений торгово-развлекательного комплекса «ГРИНН», служат своеобразной приманкой для привлечения покупателей и клиентов.
Не так давно на месте развалившегося «Дома Лизы Калитиной», который многие годы был буквально брошен на разрушение, местные чинуши предложили выстроить очередное питейно-увеселительное заведение… Назовёте-то вы его как, «господа хорошие»? «Грибоедов»? Или, может быть, сразу без церемоний – «Тургенев»? А ваши холуи весом поменьше станут подавать в нём «порционных судачков а натюрель» и будут предлагать «закусить водку грибочком»? И ходить на шабаш туда станет «элита» и «богема» – безбожники и черти в человеческих шкурах, подобные приснопамятным председателю МАССОЛИТа Берлиозу и бездарному поэту Бездомному из сумасшедшего дома. Таких самовлюблённых горе-литераторов, которые проскакали мимо христианнейшей в мире великой русской литературы, в Орле хватает в избытке.
Опомнитесь, пока не поздно, несчастные! Может быть, Господь сжалится, ибо Он долготерпелив и многомилостив, ждёт искреннего покаяния грешников.
Но сейчас всё святое и чистое попрано, раздавлено, смешано с грязью. Метастазы рыночного торжища гипертрофированно разрослись и поразили насквозь государство и право, политику и экономику, науку, культуру и искусство, образование и здравоохранение – все без исключения сферы жизни, в том числе духовно-нравственную. Торгашество и продажность стали «нормой», устойчивым атрибутом, основной приметой нашего «банковского» (по лесковскому слову) периода.
Пресловутый всепроникающий «рынок» гротескно персонифицировался, превратился в некий идол, адское чудовище. Оно заглатывает и пожирает людей, перемалывает в своей ненасытной утробе всё здоровое и живое, а затем извергает вон и снова питается отработанными продуктами своей жизнедеятельности в этом нескончаемом круговороте «торгового дерьма в природе». Торговые центры, рынки, магазины, питейно-развлекательные заведения – с их непременным «мочемордием» (ещё один выразительный словообраз, употреблённый Лесковым) – множатся безостановочно. Быть «хозяином»: магазина ли, а лучше – нескольких, развлекательно-питейного ли заведения или хотя бы захудалой лавчонки, но только чтобы наживаться и помыкать другими, – норма жизни, современная идея-фикс. Человек, наделённый Господом высшим даром свободной духовности, рассматривается в торгово-рыночных отношениях как «кабальный холоп хозяина, лакей и помыкушка».
Между тем отношение к «торгашам» в истинно русском народе исконно было негативным. Остатки такого народного отрицания духа торгашества редко, но пока ещё можно отыскать в русской деревне, в самой глубинке, где доживают свой век немногие старики. В одной такой деревушке, запрятанной вдалеке от дорог среди лесных заповедников, в настоящем «медвежьем углу» Вера Прохоровна Козичева – простая русская крестьянка, вдова лесничего, в юности – связная партизанского отряда – категорически не захотела взять с меня денег за молоко. В ответ на мои резоны, что я уже покупала домашнее молоко у продавщицы деревенского магазина, Вера Прохоровна решительно ответила: «Я не торгашка! Ты меня с ней не равняй!»
Разбогатевшие в «сфере плутней и обмана» купцы-«пупцы» – «прибыльщики и компанейщики» (как именовал их Лесков) – на «ярмарке тщеславия» становятся «самыми мелочными и ненасытными честолюбцами», лезут во власть и в знать: «купец постоянно в знать лезет, он “мошной вперёд прёт”». И это вот безобразие выдаётся за «образец», к которому учат стремиться с младых лет и в нынешней школе, откуда сейчас изгоняется отечественная литература – столько ненависти у властей предержащих к честному одухотворённому слову русских писателей.
В статье Лескова с гениально-ёмким названием «Торговая кабала» (1861) писательский голос возвышается в защиту детей от торгашеской заразы. В этой яркой публицистической работе автор обращал внимание на «ничем не оправдываемое жестокосердие иных хозяев в отношении к мальчикам и крайнее пренебрежение к их нуждам и цели, с которою они отданы в лавку родителями или вообще лицами, распоряжающимися младенческими годами детей, торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей». Сегодня мы сплошь и рядом также встречаем таких детей – зачастую продрогших и озябших – «торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей», раздающих рекламные листовки и проспекты, шныряющих по подъездам, электричкам, организациям, – в надежде продать какой-нибудь мелочной товар.
С тревогой и возмущением писал Лесков об антихристианских отношениях деспотического подавления со стороны одних и рабской закабалённости других. Тяжёлая экономическая и личная зависимость угнетённого человека, его подневольное положение оборачиваются рабством духовным, неизбежно ведут к невежеству, духовной и умственной неразвитости, развращённости, цинизму, деградации личности. В результате «крепостного развращения», отмечал писатель в другой статье – «Русские общественные заметки» (1870), люди становятся жертвами «непроглядной умственной и нравственной темноты, где они бродят ощупью, с остатками добра, без всякой твёрдой заправы, без характера, без умения и даже без желания бороться с собой и с обстоятельствами».
Лесков вместе с замечательным русским драматургом А.Н. Островским (1823–1886) выступил обличителем «тёмного царства», изображая вечный конфликт добра и зла, воплощённый в современном мире буржуазно-юридических установлений. В лесковской пьесе «Расточитель» показан 60-летний торговец Фирс Князев – «вор, убийца, развратитель», который пользуется своим положением «первого человека в городе» и безнаказанной продажностью судебной российской системы. Антипод Князева – добрый и деликатный Иван Молчанов – предстаёт в роли мученика, жертвы тиранического произвола властей. Молодой человек, обращаясь к «хозяевам жизни» – своим истязателям, обличает беззаконие: «Вы расточители!.. Вы расточили и свою совесть, и у людей расточили всякую веру в правду, и вот за это расточительство вас все свои и все чужие люди честные – потомство, Бог, история осудят». Хорошо было бы в современное капиталистическое время увидеть пьесу на сцене театров России. Например, в Туле не испугались властей предержащих, и с 2016 года спектакль «Расточитель» появился в репертуаре Тульского драматического театра, пользуясь заслуженным вниманием зрителей. А про гоголевского «Ревизора» в театрах сейчас, наверное, и не вспоминают. Неужели так силён страх постановщиков перед «властью тьмы»?
Статья Лескова «Торговая кабала» (1861) была написана чуть ли не накануне отмены крепостного права – Манифеста 19 февраля 1861 года – 162 года назад. В современном обществе в юриспруденцию впору вводить эту якобы «хорошо забытую» новую отрасль права – крепостное право – наряду с гражданским, семейным, административным и прочим «правом». «Сохранившийся остаток кабального холопства древнекабальных времён» в модернизированном виде давно и прочно внедрён в нашу жизнь. Сограждане и сами не заметили, как стали крепостными холопами, влачащими «жизнь взаймы»: не можешь заплатить долги – не смей двинуться с места. Многие уже очутились и многие ещё окажутся в бессрочной долговой яме, были и будут запутаны в тенета сетевой торговли и маркетинга, ловушки кредитов, ипотек, ЖКХ, ИНН, СНИЛС, ЦИК, ОНФ, ТВ, СМИ, ЕГЭ, МФЦ, ЦБ, СФР, СБЕР и прочего. Число им – легион, имя им – тьма...
«Ипотека на полвека» – один из таких популярных «банковских продуктов» кабального свойства – выдаётся с лукавым видом неимоверного благодеяния. Ограбляемый должник, вынуждаемый ради крыши над головой покорно влезать в искусно расставленную долгосрочную западню, порой и сам не заметит, как эта крыша обернётся для него гробовой крышкой.
А вот и новейший пик торговой кабалы, её ужасающая кульминация апокалипсического свойства. Человек – «венец творения», созданный по образу и подобию Божию, – должен стать маркированным товаром, уподобиться бездушному предмету с его непременным штрих-кодом или бессловесному заклеймённому скоту, то есть принять электронный документ с чипом, клеймо, метку, штрих-код в виде сатанинского начертания числа 666 на лоб или руку: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их» (Откровение. 13: 16). Иначе – властное устрашение буквально по Апокалипсису: «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откровение. 13: 16–17). А без этого, уверяют нас сегодня, якобы остановится нормальная жизнь. Несогласные продать душу сатане окажутся вне антихристианского, электронно-крепостного закона; станут гонимыми изгоями, исторгнутыми из всеобщего торгового оборота.
Господь же – напротив – торговцев изгонял из храма, уподоблял их разбойникам: «И вошед в храм, начал выгонять продающих и покупающих, говоря им: написано: “дом Мой есть дом молитвы”; а вы сделали его вертепом разбойников» (Лк. 19: 45–46).
Лесков пророчески утверждал: «Не знаем мы, когда прорвётся этот отвратительный круговорот опошления русского торгового люда, а думаем, что нескоро». Тему социальной и духовной закабалённости человека товарно-денежными отношениями писатель разрабатывал на протяжении всего творческого пути – от ранних статей: <«О продаже в Киеве Евангелия»> (1860), «Торговая кабала» (1861) – до самых последних работ: статьи «Писательская кабала» (1894), «прощальной повести» «Заячий ремиз» (1894).
Но даже на Орловщине – малой родине Лескова – память о нём также стирается, намеренно предаётся забвению. В родном городе писателя, ставшем местом действия множества лесковских книг, известных далеко за пределами России, немногие горожане могут назвать хотя бы несколько произведений (кроме разве что «Левши», известного благодаря хорошо снятому мультику) или имён их героев в композиции памятника Лескову, установленного в 1981 году к 150-летию писателя. Уникальный орловский Дом-музей Н.С. Лескова не был отреставрирован даже к своему 40-летию (июль 2014 года). Только после выступлений прессы местные чиновники от культуры спохватились и наобещали прикрыть этот позор, но не ранее чем к 2017 году. И, как всегда, не успели. Работы по реставрации здания потихоньку велись, однако не обходилось без ремонтно-отделочных выкрутасов и строительно-сметных казусов. В настоящее время горе-«ремонт» всё ещё продолжается и когда он будет завершен неизвестно… Единственный в мире Дом-музей Н.С. Лескова уже почти десять лет закрыт…
Впору сказать, перефразируя Михаила Булгакова (1891–1940), «пропал старинный русский город, как будто не существовал на свете». Так и глубинная Россия – как «Забытая деревня» (1856) в хрестоматийном некрасовском стихотворении, – забыта, заброшена на произвол судьбы. |
