Осенью 1993 г. едва не разразилась гражданская война в центре российской столицы, и кровью обагрились уже московские улицы. 21 сентября Ельцин в нарушение конституции распустил Верховный Совет, выступавший против политики президента. В ответ Верховный Совет отстранил Ельцина от должности и объявил исполняющим обязанности президента вице-президента генерала Александра Руцкого. Однако Ельцина поддержало правительство во главе со сменившим Гайдара Виктором Черномырдиным и силовики. В результате Дом Советов, два года назад бывший цитаделью августовской революции, был окружен правоохранительными органами и войсками, которые в отличие от августа не усомнились пойти на штурм – против народных депутатов и собственного народа, вставшего на защиту парламента.
«Все время говорится, что российский парламент мешал реформам президента, - пишет бывший народный депутат В.В. Аксючиц. - В то время как, напротив, Съезд избрал Ельцина Председателем Верховного Совета, выведя его из политического небытия. Затем Съезд принял закон о введении поста президента и выдвинул Ельцина кандидатом в президенты. После чего парламент предоставил президенту чрезвычайные полномочия для проведения реформ. То есть, Ельцин как политический лидер состоялся только благодаря поддержке парламента и получил карт-бланш для благотворных преобразований. Только после того, как президент использовал свои чрезвычайные полномочиями не во благо страны: разрушил Союзное государство и развалил экономику, обездолил большинство жителей радикальными реформами, - парламентское большинство вынуждено было уйти в оппозицию «реформам». Именно крах реформ вынудил ельцинский режим пойти на силовой переворот, чтобы уничтожить мощную оппозицию в лице высшего органа государственной власти страны (каковым был Съезд народных депутатов), добиться безнаказанности и навязать стране жестко авторитарный режим, защищающий новый правящий слой и компрадорский номенклатурно-олигархический капитализм».
Объявленный исполняющим обязанности президента Руцкой сразу принялся формировать свое правительство. Должность министра обороны в нем занял самый молодой советский генерал, бывший командующий ВДВ, Владислав Алексеевич Ачалов. Последний в интервью Фонтанке.ру рассказывал об обороне Белого дома следующее: «Сторонники Ельцина оказались людьми предусмотрительными: Филатов, первый заместитель Хасбулатова (председатель Верховного совета – Прим.), заранее исподтишка вывез из здания Верховного Совета большую часть оружия. Осталась мелочь: 74 автомата и штук 6 снайперских винтовок. А нас тогда умудрились обвинить чуть ли не в использовании ракет «Стингер», хотя никаких ракет, конечно, не было, - у одного из солдат была фамилия Стингер, об этом пронюхали западные журналисты и - уж не знаю, специально или нет - пустили вот такую «утку». Тем не менее, мы организовали охрану Белого дома, вокруг которого, стоит напомнить, ежедневно находилось около 20 тысяч наших сторонников: люди приехали из разных регионов, жгли костры, поскольку было холодно, началась осень…
...Могу сказать, что мне действительно подготовили кабинет в штабе Воздушно-десантных войск; десантники меня там ждали и были готовы по моему приказу выступить на стороне Верховного Совета. Однако, когда об этом стало известно, многие стали меня отговаривать: «Если ты уйдешь из Белого дома, за тобой отсюда сразу уйдут все военные. А кто останется? Депутаты? Персонал, среди которого много женщин?». Пришлось остаться. Тем более, что в этот момент нас по-настоящему обложили: отключили свет, воду, канализацию...
…в принципе, мы могли тайно покинуть Белый дом по подземным коллекторам, систему которых к тому времени хорошо изучили. Дело в том, что когда мы поняли, что у нас нет никаких выходов из Белого дома, мы стали интересоваться подземными сооружениями. Никаких планов или карт подземелий у нас не было, и мы привезли 4-5 спелеологов, ребят-студентов из соответствующего института, которые взялись разобраться с подземными коллекторами, созданными в свое время под Белым домом для технических нужд…
…Три-четыре дня мы пользовались коллекторами в условиях секретности: в частности, помню, тащили по ним два рюкзака денег из города от наших друзей, чтобы выдать зарплату рабочему персоналу Белого дома. Потом об этих коллекторах узнали остальные депутаты…
…Кстати, изучать эти подземные ходы нам помогали и беспризорники, ведь там под землей шла вторая жизнь. Огромное количество людей: бомжи, беспризорники, целые человеческие галереи... вонь, грязь! Целый город под городом. Страшная картина!»
Писатель Л.И. Бородин в те дни снимал на камеру все происходившее у Белого дома. Пересматривая затем отснятые материалы, он писал: «Ночь на двадцать второе сентября. На балконе человек, ведущий митинг, объявляет, что слово предоставляется «депутату... нашей любимице... Светлане Горячевой»:
«Мы, народные депутаты России, собрались сегодня здесь для того, чтобы стоять насмерть, до конца... Что бы это нам ни стоило! Мы не покинем это здание... Мы будем здесь... Мы выполним долг перед вами, перед народом... Даже если попробуют нас отсюда физически устранить, то это можно будет сделать только тогда, когда мы будем мертвыми... Дорогие друзья, хочу сказать вам, что мы это делаем ради вас, ради будущего России...
Да здравствует Россия, великая Россия! Да здравствует наше будущее государство, воистину демократическое!»
Как показала история всего человечества, лозунг «Умрем, но не сдадимся!» не только один из самых эффективных, но и самых осуществляемых, ибо содержит в себе великую магию, способную нейтрализовать мощный человеческий инстинкт - инстинкт самосохранения.
И как заканчивает свое пламенное выступление Светлана Горячева:
«Да здравствует Россия! Наша великая Россия! Да здравствует наше будущее великое государство, воистину демократическое!»
Итак - умрем, но не уйдем, не отступим. Ради народа, ради России...
И собравшиеся под балконом единогласно скандируют: «Ра-си-я! Ра-си-я!»
Что ж, история полна примеров гибели героев ради народа, ради масс. Кого могли не тронуть слова, произнесенные на срыве голоса маленькой женщиной на высоком балконе! Никто не может представить смерть «любимицы народа», и не «ура» в ответ снизу, но «По-бе-да! По-бе-да!». Конечно, победа, если женщина готова умереть за народ, за Россию...
Но последующий оратор уже несколько по-иному изображает перспективу «парламентского сидения»:
«Мы будем здесь до победы. До того самого момента, когда этих государственных преступников в наручниках и под конвоем отведут в «Матросскую тишину»!»
И далее, что очень значимо:
«Если мы продержимся здесь эту ночь до завтрашнего дня (имеется в виду 21-22 сентября), то можем считать, что дело Ельцина завершено в нашей стране».
Так говорил Михаил Астафьев, пожалуй, самый большой оптимист из народных вождей 93-го.
Не менее пламенная Сажи Умалатова, усомнившись в скорой капитуляции Ельцина, тем не менее тоже полна оптимизма:
«Я надеюсь, еще раз повторяю, с сегодняшнего дня наступит мир и покой...»
Заканчивается же речь Сажи Умалатовой несколько иначе, чем С.Горячевой:
«Умрем, но Родину отстоим! Да здравствует Союз Советских Социалистических Республик!»
Еще громче, еще вдохновенней толпа скандирует: «Са-вецкий Са-юз! Са-вецкий Са-юз!»
Между прочим, готовность стоять насмерть была заявлена только женщинами. Ни один из выступавших на балконе мужчин такого финала не предусматривал...
Ночь от ночи, день ото дня с 21 сентября по 3 октября все реже будет звучать с балкона осажденного дома слово «Россия» и все чаще «Даешь Советский Союз!».
У меня в кадрах по первым дням осады еще мелькают по меньшей мере полдюжины разных знамен... В последних кадрах - уже один красный цвет...»
Поэт и журналист Дмитрий Валерьевич Кузнецов в те дни приехал в Москву из Калуги, чтобы попасть к Белому дому. «Кордоны ОМОНа и милиции перекрывали все подступы, а на небольшой площади у метро «Баррикадная», напротив известного высотного здания бурлила человеческая толпа, - вспоминает он. - Рабочий день истек, и поток людей выплескивался из метро безостановочно. Но люди попадали в ловушку – с оцепленной площади некуда было уйти. Получался естественный «накопитель». ОМОНовцы, закованные в броню, с двух сторон стояли стеной щитов, не давая никому покинуть территорию. До 17–00 это было возможно, к этому даже призывали, а потом – нет. Начиналось заранее продуманное представление. На балкон высотного здания поднялись товарищи с красными флагами: Владимир Анпилов, Сажи Умалатова, Виктор Алкснис (тех, кого помню – лидеры тогдашней оппозиции) – им никто не мешал. Через громкоговоритель на толпу посыпались призывы: «Все на прорыв оцепления! Все – к Белому Дому! Руцкой – президент! Банду Ельцина – под суд!» Так продолжалось около часа. А народ все прибывал, и на площади между метро и высоткой уже яблоку некуда было упасть. Толпившиеся сильнее нажали на ОМОНовцев. Те стали в два ряда, а вперед вытолкнули 18–летних мальчишек–срочников, бледных и перепуганных, вооруженных одними щитами. На детей в военной форме люди старались не жать и не лезть с кулаками. С балкона кто–то визгливо заверещал: «Товарищи! В Ленинграде народ взял власть, к нам на помощь едут отряды ленинградских рабочих! Ура, товарищи! Все на прорыв оцепления!» Часть толпы тоже закричала «ура», часть глухо зарычала. Я сжатый так, что даже не мог пошевелить рукой, перестал понимать происходящее, только глядел по сторонам и запоминал. Слушать агитаторов надоело, и я, выбрав в толпе милое девичье лицо, смотрел на него и невольно любовался правильными чертами. Девушка была в белом пальто (но виднелся только его воротник) и стояла невдалеке от меня, так же не имея возможности пошевелиться. Наверное, студентка, с лекций возвращалась и – попала. Тем временем на балкон к агитаторам поднялись телеоператоры с камерами и явно приготовились к съемке. «Все – к Белому дому!» вновь раздался клич, усиленный громкоговорителем. И в ту же минуту с противоположного конца площади послышалось нечто другое, совершенно дикое и пугающее: «Газы! Они пустили «Черемуху»!» Глаза неприятно защипало. Толпа как бы вздрогнула сама в себе и вдруг рванулась всей массой. В ту же минуту ОМОНовцы, перекрывавшие выход с площади со стороны Белого Дома, как по команде, расступились, буквально за шиворот оттащив и солдат–мальчишек. Толпа, став огромным живым организмом, рванулась вперед. «Все на прорыв!» – донеслось с балкона, где агитаторы уже сворачивали флаги, а операторы снимали бегущих. Но это был не бег! Это было стихийное движение испуганной человеческой массы – неповоротливой и злой, могущей только ломить вперед. Ни от кого уже ничего не зависело. Кому–то впереди вдруг стало плохо, человек пару секунд двигался, а потом стал оседать вниз. В воздухе висел общий невнятный крик, вой, гул... «Только бы не упасть», – вертелось у меня в голове. И в это мгновение я запнулся... Я и те, кто сжимал меня, превратив в частицу бегущей массы, запнулись о что–то живое, бившееся под ногами. В тесноте и общем зверином движении ничего не было видно, с леденящим ужасом я заметил лишь белый воротничок пальто, на долю секунды мелькнувший где–то внизу и затоптанный несущейся толпой. Позже я прочитал, что «при очередной попытке прорыва митингующих к Белому Дому были пострадавшие, нескольких человек увезли в больницы Москвы». Тогда никто еще не знал, что самое страшное ждет впереди».
В отличие от августа 91-го в 93-м правоохранительные органы изначально не церемонились с демонстрантами. Приехавший из провинции на защиту Ельцина и в итоге перешедший на сторону Верховного Совета Сергей Коржиков свидетельствует: «С холма возле станции метро выступали ораторы. Их речи в диапазоне от ярко патриотических, русских по духу, до примирительных призывов подчиниться режиму. Слушают всех, но и обсуждают при этом. Милиция и ОМОН, «подогретые» алкоголем, слушают тоже. Смотреть в их сторону пока не страшно, но очень неприятно. В их глазах холодная злоба, насупились по-бычьи - как их хозяин... Невольно улавливаю эту схожесть - и... Так что же со мной происходит?! Ведь я приехал сюда защищать Ельцина. Ельцина! Но уже больше сочувствую митингующим.
А через час я понял причину перемены моего душевного настроя, когда увидел, как разгоняли мирную демонстрацию. Нападавших ОМОНовцев не остановило даже то, что вперед вышли ветераны с орденами, женщины с иконами, на которых дорогие народу лики православных святых... Не помогли и женские мольбы:
- Сынки, вы же русские! Вы - наши дети! Не пачкайтесь, отмываться всю жизнь придется!
Эти слова могли бы растрогать самое ожесточенное сердце. Но слова оказались бессильны преодолеть толщину бронежилета.
....Они били жестоко. Били, не взирая на возраст и пол. Особо рьяные били упавших ногами. Нескольких человек схватили и затолкали в автобус - и уже там, скрывшись от глаз народа, продолжали зверское избиение.
С демонстрантами мы перебежали к Зоопарку и смотрели оттуда, как завершалось это бесчинство. Как загоняли митинговавших в метро, рассеивали по переулкам.
Эта кровь невинных людей вызвала во мне гневное возмущение. Увиденное перевернуло мои взгляды, пробудило ненависть к антинародному правлению.
…
Утром - на Красную Пресню. Получил пачку объявлений и листовок. Взял в помощники знакомых женщин, и мы поехали расклеивать.
К полудню, закончив свои дела, наша группа - человек 15-20, многие уже успели перезнакомиться - прибыла на Пушкинскую площадь, где намечался грандиозный митинг с участием посланцев субъектов Российской Федерации. Нас уже ждали...
За памятником Пушкину стояло несколько больших автобусов «Икарус» - ОМОН любит ездить с комфортом! На некотором расстоянии, с хорошо различимым отчуждением держалась в предбоевом напряжении группа парней в защитной форме и черных беретах. Нечто зловещее, нечеловеческое угадывалось в атмосфере.
- Это «Бейтар»... Я их узнал! Сволочи! - сказал один из наших ребят.
- Что это еще за «Бейтар» такой? Откуда он взялся на нашей земле?
Стоявшая рядом женщина со значком с надписью «День» пояснила, что это - боевая организация.
Со стороны Белорусского вокзала показались первые колонны демонстрантов с флагами и лозунгами. Народ бурно приветствовал их. И тогда «бейтаровцы» сгруппировались в боевые порядки. ОМОН при этом даже не вылез из своих автобусов.
Когда колонна демонстрантов вышла на площадь, собравшиеся на ней люди, не стесняясь своих эмоций, от всего сердца приветствовали пришедших поддержать законную власть в тяжелый для нее час. И вот тут-то последовал рев команды - и «бейтаровцы» бросились с дубинками на демонстрантов. Били неистово, словно били не по людям! Бейтаровскую бойню вышел подкрепить ОМОН. Разбитые головы, сломанные руки, толпы людей, разбегающиеся в безнадежных поисках убежища. Если кто-то, к несчастью, падал, то бежали прямо по телу - ослепшие, с. невидящими от ужаса глазами, не разбирающие дороги.
Я видел, как несли бесчувственные окровавленные полуживые тела с неестественно вывернутыми конечностями. Люди пытались укрыться в метро, но и там их настигали дубинки нелюдей, этих пятнистых слуг сатаны...
Господи! Что творится на Руси? Наемные убийцы избивают русский народ в нашей русской столице! Нас, русских, избивают и убивают, словно палестинцев на оккупированных Израилем арабских территориях!
А что же средства массовой информации? Молчат. Почему все эти в недалеком прошлом правозащитники, пригревшиеся под лучами нынешней кремлевской власти, молчат?»
Правозащитники и «демократические» СМИ в те дни приняли сторону Ельцина. Издания и телепрограммы оппозиционной президенту направленности были закрыты. В частности были закрыты телепрограмма «Парламентский час», авторская программа А. Политковского «Политбюро», ток-шоу А. Любимова «Красный квадрат», «Времечко» и др. Деятельность Верховного совета до последнего продолжала освещать лишь петербургская телепрограмма «600 секунд», закрытая лишь после штурма Белого дома. «Демократические» же СМИ буквально смаковали расправы над защитниками Дома Советов. Журналисты американской телекомпании CBS констатировали, что Ельцин взял под контроль все российское ТВ, в результате чего российские граждане не получали полной информации, а депутаты и члены Верховного Совета были лишены возможности донести свою позицию с экранов
«Чуть в стороне я увидел человека, показавшегося знакомым, - вспоминает бывший у белого дома журналист Евгений Ковалев. - Это был Сергей Адамович Ковалев. Он возглавлял комитет Верховного Совета по правам человека. И он же одним из первых оставил свой пост, перейдя на службу к президенту. Очевидно, правозащитное прошлое заставило его все-таки попытаться пройти к Дому Советов, где десять дней без электричества и тепла, без права свободного передвижения находились его коллеги-депутаты и еще тысячи «человеков», чьи права должен был защищать его комитет.
Я попытался заговорить с ним в надежде получить ответ на вопрос, как из лозунгов о демократии, правах человека, милосердии вырастают государственные перевороты и концлагеря.
- Разве это демократия? - ответил он мне, указывая на кричащих людей. - Кто им дал право так говорить?
- Эти люди, доведенные до отчаяния, могут говорить все, что им вздумается, это их право, потому что они - частные лица, они не руководят государством, и последствия их слов и действий несоизмеримы по опасности с тем, что говорит и творит президент.
С.А. Ковалев намеревался пройти к Дому Советов, чтобы своими глазами увидеть, что же там происходит в действительности, почему раздались выстрелы. Собственно, эту же цель преследовал и я. Но известного правозащитника не пропускала милиция, несмотря на все его чины и удостоверения. В этот момент подошедший мужчина как ни в чем ни бывало спросил:
- А чего, собственно говоря, вы здесь ждете? Оцепление вокруг Белого Дома уже прорвано, туда можно свободно пройти.
И он махнул рукой в сторону Краснопресненской набережной. Как мы стояли втроем вместе с С. Ковалевым и его спутником, так втроем и отправились в указанном направлении.
Действительно, вся набережная Москвы-реки была заполнена идущими людьми, которые исчислялись тысячами. Там были мужчины и женщины, пожилые люди и молодежь, обычные москвичи. наши сограждане. Запомнилась сцена, как женщина преклонных лет несла в одной руке хозяйственную сумку и дюралевый щит. а в другой - помятую милицейскую фуражку. Несоответствие ее возраста и тех «трофеев», которые она где-то подобрала, вызывало у всех только улыбку. Люди быстрым шагом двигались к освобожденному из блокады Дому Советов, ставшим за эти несколько дней национальным символом мужества, стойкости и верности долгу. Они шли мимо цепей ОМОНа, которые окружали здание мэрии Москвы, не проявляя никаких признаков агрессивности или ожесточенности. Наоборот, наполненная ярким солнечным светом атмосфера тех часов дышала радостью победы, ощущением силы и сплоченности народа, солидарности с защитниками Дома Советов. Это было настоящее народное торжество, старики-ветераны с орденскими колодками на груди обнимали друг друга, со всех сторон неслись поздравления и возгласы:
- Победа!
Я продолжал продвигаться к Дому Советов, а навстречу шла основная масса демонстрантов, концентрируясь вокруг мэрии. Вдохновленные прорывом блокады Дома Советов, люди, видимо, решили окружить здание гостиницы «Мир» и мэрии, где как раз размещались штабы ОМОНа. Вряд ли у демонстрантов изначально была цель «захватить» эти здания, скорее этот план возник стихийно, в азарте борьбы. Некоторые из демонстрантов выкрикивали, время от времени:
- На мэрию, на мэрию!
Именно тогда раздались первые автоматные очереди из гостиницы и мэрии. Когда началась стрельба, я находился на довольно значительном расстоянии от места событий, около двухэтажного здания общественной приемной Верховного Совета. Но даже туда распространился слезоточивый газ, пущенный ОМОНом. Как и все, намочил платок, чтобы прикрыть им лицо.
Аккредитационное удостоверение журналиста позволило мне пройти внутрь здания Дома Советов. При входе документы тщательно проверяли оставшиеся верными Верховному Совету сотрудники милиции.
Все дальнейшие события наблюдал с балкона второго этажа. Через некоторое время люди стали возвращаться от мэрии, которую уже заняли демонстранты. Правда, не все высотное здание, а лишь первые пять этажей. С балкона были хорошо видны убегающие солдаты, которых никто не преследовал. При этом они бросали не только щиты и дубинки, но и технику. Один за другим подогнали к Дому Советов несколько военных «Уралов», автобусы, в которых размещался полевой штаб, и даже две машины, оснащенные радиостанциями. Ни одного бронетранспортера в руки демонстрантов не попало. В мэрии был задержан один из замов Лужкова, в окружении плотного кольца народа под охраной его доставили в Дом Советов. Точно так же привели и полковника милиции из штаба, осуществлявшего блокаду. Особенно горячие головы, ожесточенные зверствами ОМОНа, пытались выместить злобу на задержанных, но любые попытки рукоприкладства немедленно пресекались. Отовсюду доносились крики:
- Не трогайте их! Если они виноваты, их будут судить! Но сразу же после беседы с Руцким в его кабинете все задержанные были отпущены на волю. В целом отношение к военнослужащим было вполне миролюбивым, если с их стороны не исходило насилие. Все прекрасно понимали, что в военной форме находятся такие же русские люди, которых пригнали сюда подневольно.
Настоящую бурю ликования вызвало появление возле Дома Советов роты солдат, перешедших на сторону Верховного Совета.
Площадь наполнилась криками «Ура!», «Молодцы». Солдат обнимали ветераны, женщины со слезами радости целовали, все угощали сигаретами. Нигде ранее не приходилось так явственно видеть единство армии и народа, нескрываемую любовь простых людей к своим защитникам. Это было, пожалуй, самое сильное по эмоциональному воздействию событие того дня».
Обреченный парламент оцепили колючей проволокой. Различные подстрекатели провоцировали толпу. В.В. Аксючиц вспоминает, как в те дни пытался предотвращать столкновения толпы и омоновцев: «Увел с митинга с площади у здания МИД большую группу в тот момент, когда ОМОН по команде явно шел на расправу с людьми. Около двух часов через мегафон разоблачительно-призывными спичами гасил импульсы агрессии со стороны ОМОНа, одновременно организуя не панический отход под натиском вооруженного до зубов милицейского отряда. У Киевского вокзала я призвал народ разойтись и собраться на следующий день в другом месте. В другой раз я оказался возле метро Краснопресненская, где перед милицейским заградительным кордоном собралась большая масса народа. Забрался на троллейбус, но без мегафона я безоружен. Обратился к людям с просьбой найти мегафон. Через полчаса какой-то бойкий парнишка принес, а как это было, описал в своем дневнике белодомовского сидельца Хасбулатов: «Ребриков рассказывает: вчера у Аксючица не было мегафона для выступления перед стихийной демонстрацией. Парнишка лет 12 вызвался пройти через все кордоны и доставить. Прибежал. Говорит: «Меня дядя Аксючиц прислал за мегафоном, - от него передал записку: «Срочно нужен мегафон». - Я пройду, я знаю как пройти», - и пронес, чертенок»«.
Тем временем часть демонстрантов, спровоцированная лидером радикальных коммунистов Ампиловым, ушла штурмовать Останкино, чтобы добиться предоставления эфира. Призывы остаться у здания парламента и не расточать силы его защитников на сомнительные авантюры услышаны не были. В итоге именно в Останкино произошли первые боестолкновения, в результате которых погибли люди. «Было уже темно, когда в Дом Советов стали поступать отрывочные сведения, что в Останкино идет настоящий бой, - вспоминает Евгений Ковалев. - Прибыли грузовики, чтобы отвезти туда добровольцев для оказания помощи демонстрантам. Несмотря на реальную угрозу гибели, стали формироваться группы смельчаков. Можно было только удивляться самоотверженности этих людей (в основном молодежи) граничащей с безрассудством. Безо всякого оружия, только с резиновыми палками и щитами они собирались ехать в самое пекло выручать товарищей. Сколько из них уже никогда не вернулось назад? Я видел это своими глазами и могу свидетельствовать: от Дома Советов люди уезжали без оружия! Помнится даже такая сцена: группа молодых парней стояла кружком, и один из них очень громко убеждал других:
- Вы знаете, что происходит в Останкино? Я был там, и без оружия больше не поеду. Я не хочу быть мясом.
А между тем все чаще и чаще стали прибывать оттуда машины скорой помощи, привозя раненых».
По свидетельству Л.И. Бородина, успевшего побывать и Останкино и увозившего оттуда на своей машине и раненых, и просто не могших в поздний час иначе добраться до дома людей, он лично подвозил в Строгино за автоматами одного из сторонников Ампилова, после чего лидер радикал-коммунистов пригласил дважды зэка-антисоветчика на митинг…
Эти события происходили 3 октября, в праздник Воздвижения Креста Господня. А на другой день, 4 октября, правительственные войска пошли на штурм парламента, несмотря на то, президент и правительство несколько раз заверяли, что никакого штурма не будет. «Первые расстрелянные появились на моих глазах, - свидетельствовал В. Ачалов. - Неожиданно вышли бронетранспортеры и начали огонь по безоружным людям, находящимся на площади перед Домом Советов. Возникли раненые и первые убитые среди гражданского населения, пришедшего поддержать Верховный Совет. Мы их всех сразу же стали заносить в 20-й подъезд, который вскоре оказался полностью забит жертвами этого расстрела. Среди них были погибшие, в теле которых мы насчитали по 17 пулевых отверстий, в том числе и из крупнокалиберного пулемета! А у нас, как я уже говорил, кроме автоматического оружия ничего не было, да мы и не стреляли на поражение: команды вести ответный огонь я не отдавал. Зато со стороны Ельцина была беспощадная стрельба: подъезжает скорая помощь, и по ней тоже дают очереди, врач идет, машет флагом с красным крестом, а по нему тоже лупят».
В книге «Мера воздействия – расстрел» Ачалов утверждал, что первые залпы танков пришлись по окнам его прежнего кабинета, и велся огонь кумулятивными и осколочно-фугасными снарядами, от которых и начался пожар в здании Дома Советов.
«Зеленые БТРы с двух сторон медленно ползли вдоль здания, простреливая площадь в тех местах, где было больше людей, - пишет Е. Ковалев. - Те бросились врассыпную, стараясь укрыться за стеной общественной приемной Верховного Совета, буквально прилипнув к ней. Потом пулеметные очереди полоснули по верхним этажам. Фонтанчики мраморной крошки, отколотой пулями, вырвались из стены. Происходящее было настолько нереальным, что мы даже не сразу осознали весь ужас и всю опасность нашего положения. Казалось, эти выстрелы случайны и временны, что они должны скоро прекратиться. Но они уже не прекращались весь день. Так, без всякого предупреждения, без предъявления каких-либо требований начался хладнокровный расстрел здания высшего законодательного органа страны.
Мы вновь вернулись в один из кабинетов пресс-центра, окна которого выходили во двор. Через некоторое время поступила команда - всем журналистам собраться в зале заседаний Совета Национальностей.
Расположенный на третьем этаже внутри здания, без окон, этот зал был, пожалуй, самым безопасным местом. Освещаемый лишь несколькими свечами, он напоминал собой храм. Был даже свой священник. Постепенно отовсюду стали стекаться люди: депутаты, работники аппарата Верховного Совета, их родственники, повара из столовой, журналисты. Вскоре зал, вмещающий человек триста, заполнился до отказа. Было много женщин. Они, кстати, и взяли ситуацию под свой контроль. Одна из них предложила собравшимся послушать стихи, которые она сочинила в эти трагические дни. Потом звучали другие стихи, других авторов, в исполнении других людей. Запомнились особенно строчки Ольги Берггольц о блокадном Ленинграде, очевидно, потому, что уж слишком они напоминали происходящее вокруг. Затем как-то естественно вслед за стихами стали звучать любимые, хорошо известные всем песни, в основном патриотические, народные - русские и украинские.
Так это было: в простреливаемом насквозь здании люди пели родные им с детства песни. Песни своих отцов, своей Родины. У кого-то не выдержали нервы, и он крикнул:
- Перестаньте петь, здесь же умирают наши товарищи! Ему возразили:
- В Отечественную войну люди тоже пели.
Наверное, без этих стихов и песен ожидание своей участи было бы еще более невыносимым. Все с надеждой ждали, что в десять часов в здании Конституционного Суда (его председатель Валерий Зорькин принял сторону парламента, - Прим.) соберется Совет Федерации и прекратит эту бессмысленную бойню. (Тогда еще никто не знал, что здание Суда и сами судьи тоже блокированы, а главам республик и областей так и не позволят собраться). В ожидании прошли и десять, и одиннадцать часов. К пулеметным и автоматным очередям, выстрелам малокалиберных пушек добавились танковые залпы, от которых все здание начинало сотрясаться - того и гляди, мог обрушиться потолок.
…
Неожиданно депутат Иона Андронов сообщил, что командир одной из частей согласился пропустить женщин. Но когда его спросили о гарантиях сохранения жизни, офицер ответил, что ею может быть только его честное слово. В это уже никто не верил, слишком пугающей была действительность, слишком страшными рассказы о том, как убивают безоружных людей, покидающих Дом Советов.
Все чаще тишину в зале нарушали крики:
- Врача к левому выходу! Санитара к правому выходу! Пожилой человек в белом халате (видимо, кто-то из врачей-депутатов) устало поднимался с кресла и поспешно шел помогать раненым. На моих глазах делали перевязку совсем молодому. парню, которому пуля угодила в руку. Он потерял сознание, поскольку пуля задела кость. А у врача даже не было ножниц, чтобы разрезать окровавленный рукав, вскрыть ампулу с обезболивающим.
Через некоторое время в зал пришел и Руслан Хасбулатов. Александр Руцкой все время продолжал оставаться в своем кабинете, из которого он осуществлял управление обороной здания, пытался связаться с Конституционным Судом, в отчаянии обращался к офицерам и солдатам с призывом о помощи. Около двенадцати часов Руцкой приказал прекратить ответный огонь - в надежде, что это поможет начать переговоры. Но ответом были новые, еще более разрушительные танковые залпы. Руслан Хасбулатов обратился к присутствующим со словами, которые фактически стали его прощанием.
- Обстановка очень тяжелая. Да вы и сами видите, что происходит вокруг. Невозможно поверить, что все это в действительности. Настолько иррационально происходящее. Прямым попаданием разгромили палатку, в которой находились защитники Дома Советов, и даже не дали возможности убрать их трупы. Они так и лежат на улице. Дело дошло до того, что убивают наших парламентариев. Человек, который пошел от нас с белым флагом, чтобы начать переговоры, убит. Вообще поражает какая-то особая жестокость, с которой ведут себя государственные чиновники и наши вчерашние коллеги. Позвонили замминистра иностранных дел Чуркину, рассказали ему, что в здании гибнут люди, попросили помочь вывести безоружных людей, а в ответ услышали: «Что вы еще хотите сказать?» Вот только что сообщили: снайпер убил молоденького паренька в приемной Руцкого.
Но что бы ни случилось потом, я хочу сейчас у всех вас попросить прощения, если что-то делал не так».
Проведший ночь в Останкино Л.И. Бородин вернулся к Белому Дому, когда штурм уже начался. «…Уже дымились окна российского парламента, когда танки выстроились на противоположной набережной, когда пальба была в самом разгаре - и та же самая картина, что у Останкино: площадь перед осажденным домом забита толпой, мамаши с колясками прогуливаются в зоне обстрела, мальчишки снуют туда-сюда поперек площади... – вспоминал писатель. - Идет война. Кто-то с кем-то сражается всерьез, и это, знать, очень интересно - смотреть на взавправдашную войну в центре Москвы-града, если толпа, по мере ожесточения пальбы, с визгами и криками скатывается по лестницам на набережную, но через несколько минут снова заполняет только что покинутое пространство. Вот в первые ряды пробивается несколько «крутых» и круто «поддатых» молодых и современных. Они дружно кричат «ура!», когда очередной танковый снаряд вламывается в уже дымящийся этаж. Впрочем, «ура!» кричат не только они...
При очередном раскате автоматной трескотни «крутые», расталкивая всех вокруг себя, несутся вниз по лестнице, один натыкается на Игоря Хохлушкина. Игорь Николаевич, слегка придержав парня за рукав кожанки, говорит-спрашивает:
- А может, это неприлично - так хотеть жить?
Амбал смотрит на Хохлушкина, что весом меньше пятидесяти... В другой ситуации размазал бы... Но ни слова, даже без «пошел ты!..». Исчезает...
Лишь после того, как в толпе обнаруживается труп, отряды милиции со щитами не без труда оттесняют зрителей вниз, на набережную, где под мостом и далее моста скапливается, может, полтысячи, может, более... Сочувствующих осажденным нет. Но и «ура!» кричат явно не из любви к Ельцину... Просто выстрел, попадание, дым - «ура!» Один раз только слышал: «Так их, глуши коммуняк ср...!»
Тусуясь в толпе, мы как-то все же оказываемся в первых рядах, впереди нас только милиционеры со щитами. В руках у меня камера с наспех перезаряженной батареей, но снимать ничего не хочется, да и нечего снимать... Кто-то где-то в кого-то стреляет, стреляющих не видать... Я вежливо стучу сзади в щит ближайшего милиционера, показываю ему камеру, говорю ему:
- Мне туда, - то есть к дому.
Никаких возражений. Перебегаю площадь, оказываюсь под коротким спуском слева от центрального входа. Еле втискиваюсь - опять мальчишки, нигде не вижу ни одного вооруженного человека, а стрельба-то не утихает ни на час. Решаю, что осаждающие в сквере, пытаюсь пробраться туда. Навстречу опять же гражданские на плащ-палатке выносят раненого, палатку перехватывают мальчишки, что торчали у спуска, и бегом несут раненого через площадь к набережной. Там в готовности несколько машин «скорой».
Только сунулся в сквер - автоматный треск словно за ушами, и теперь вижу в кустах людей в камуфляже, стреляющих с колен куда-то вверх бесприцельно... Передо мной двое. Один - майор, молодой, почти мальчишка.
- Слушай, батя, - говорит, - ты что здесь... На старости на ж... приключений ищешь? Давай-ка отсюда в наклон и бегом!...
…Конечно. Только «бегом» - этого, хлопец, ты от меня не дождешься.
За спиной пальба словно свирепеет. Вижу, что милиционеры на коленях перекрылись щитами. Разве щиты пуленепробиваемы?.. За ними часть толпы, что еще не вытеснена на набережную, плашмя на асфальте. Где-то там друг мой, Игорь Хохлушкин, и дочь... Ее-то я зачем привез?
Дочь расскажет после, что, когда «пули засвистели» и все упали на асфальт, рядом с собой она увидела отстреленный палец...
Отыскал, и мы спустились на набережную. Всех нас оттеснили за Бородинский мост, и мы не видели, как, сдавшись на милость победителя, вышли из горящего дома «вожди» и «вдохновители», обещавшие умереть за конституцию. Вышли, оставив умирать на этажах вдохновленных ими мальчишек и не мальчишек...»
В.В. Аксючиц свидетельствует: «Танковый расстрел Дома Советов, к которому вынудил Ельцин армию, выплеснул на улицы столицы инфернальные силы. Самое страшное в том, что верховная власть не только разрешила, но и призвала к массовым убийствам, во многом организовала их. Как рассказывал впоследствии руководитель группы «Альфа», Ельцин приказал расстрелять в Доме Советов всех депутатов, приказал Коржакову пристрелить Хасбулатова и Руцкого. Слава Богу, «Альфа» не выполнила приказ, напротив, способствовала мирному выводу депутатов им многих защитников из Дома Советов. В прессе писали о сотне снайперов (собранных Коржаковым по стране и за ее пределами), которые отстреливали обе противостоящие стороны и мирных жителей, чтобы взнуздать конфликт и вынудить спецназ к штурму Белого Дома. При этом со стороны Дома Советов не было ни одного выстрела, которым кто-либо был ранен или убит. Беззаконие власти мгновенно отозвалось разнузданием звериных инстинктов у тех, кто не чувствует Бога в душе. Толпы мирных жителей глазели на расстрел и рукоплескали танковым залпам. Штурмовые отряды, сформированные из армейских выродков, спецслужб, а также частных охранных фирм, при первом запахе крови мгновенно расчеловечились и устроили кровавую бойню.
Инфернальную атмосферу вокруг Дома Советов отражает фрагмент расшифровки милицейского радио-эфира в ночь на 4 октября 1993 года:
«Никого живым не брать... Мы их перевешаем на флагштоках везде, б..., на каждом столбу перевешаем, падла... И пусть эти пидарасы, б..., из Белого дома, они это, суки, запомнят, б..., что мы их будем вешать за...! Ребята, они там, суки, десятый съезд внеочередной затеяли... Хорош болтать, когда штурм будет? Скоро будет, скоро, ребята. Руки чешутся. Не говори, поскорее бы!... А мы их руками, руками. Анпилова ОМОНовцам отдать, вместе с Аксючицем и Константиновым».
Вооруженные подонки расстреливали людей у бетонных стен стадиона, в подвалах, в укромных местах окрестностей Дома Советов избивали и пристреливали попавшихся безоружных, охотились за мелькающими в окнах жителями. Особенно усердствовали анонимные профессионалы, как впоследствии писали газеты - «снайперы Коржакова». Установлено около тысячи убитых. Сотни родителей с портретами расстрелянных молодых людей являлись на каждую годовщину к поминальному Кресту возле Дома Советов. А сколько убитых было сожжено в столичных моргах?! Мой друг, прокурор-криминалист Генеральной прокуратуры Володя Соловьев бросил в радио-эфире короткую фразу, которая все во мне перевернула. Ведущий передачи спросил, что заставляет его так ретиво отстаивать свою позицию. Он ответил:
- После того, как я увидел около Белого Дома окровавленные машины с телами молодых людей, меня ничто не заставит говорить или делать что-либо противное своим убеждениям.
И никто за это не понес никакой ответственности!
Никакие ошибки белодомовцев, все провокации вокруг не оправдывают массовую кровавую бойню. Через два дня после расстрела Дома Советов я имел возможность спросить советника президента Сергея Станкевича без споров:
- Кто виноват, кто прав, что законно или нет, - зачем же танками, зачем столько крови, если своих целей вы могли достичь менее жестокими средствами, например, усыпляющими газами?
Ответ я получил искренний:
- Это акция устрашения для сохранения порядка и единства России, ибо теперь никто и пикнуть не посмеет, особенно руководители регионов».
Реальное количество погибших во время октябрьских событий так и осталось не установленным. Официальная цифра колеблется от 147 до 158 человек. Однако, очевидно, она не является полной. Среди погибших было много молодых людей, в том числе несовершеннолетних.
Подводя итог кровавым октябрьским дням Л.И. Бородин отмечал:

«Популярная фраза «расстрел парламента» двусмысленна, нечиста, насквозь прополитизирована. Расстрелянное здание - да вот оно, на месте и краше прежнего. Члены парламента живы и в подавляющем большинстве своем неплохо устроены. Нынешняя конституция, каковой присягнули в той или иной форме члены «расстрелянного парламента», - или она не «ельцинская»? Сам парламент, как ветвь власти, здравствует и действует. Оппозиция функционирует в рамках, определенных Главным законом государства...
И только одно: невозможно без душевной дрожи смотреть на портреты погибших!
Потому что еще и вопрос: за что погибли? За «Даешь Советский Союз!»? Отчасти. За «Банду Ельцина под суд!»? И за это тоже... За Россию? Конечно. За что же еще погибать русским парням...
Но в любом случае, правы или не правы, - это не про них, погибших. Это про выживших и живущих. Это про всех нас».

Лидеры Верховного совета были амнистированы и в большинстве своем продолжили политическую деятельность. Двоевластие в России завершилось, конституция, которую защищали депутаты, была отменена, и вместо нее была принята новая. Парламент был также избран новый – первая государственная дума Российской Федерации. Большинство голосов на этих выборах получила Либерально-демократическая партия Владимира Вольфовича Жириновского, умело спекулировавшего на лозунгах русского национализма и во время сентябрьско-октябрьских событий поддержавшего Ельцина. Коммунистическая партия сторонника Верховного Совета Геннадия Андреевича Зюганова, сумевшего тонко вывести свою организацию из провальной игры и тем избежать ее запрета наряду с партиями-участницами сопротивления, оказалась на 3-м месте. 2-е же досталось демократам во главе с Гайдаром.
Во время противостояния с Верховным Советом Ельцина активно поддержала либеральная интеллигенция. Наибольшую известность приобрело т.н. письмо 42-х, опубликованное в «Известиях» 5 октября. В нем говорилось:

«Нет ни желания, ни необходимости подробно комментировать то, что случилось в Москве 3 октября. Произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости, - фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть. Слава Богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом, не раскололись, не позволили перерасти кровавой авантюре в гибельную гражданскую войну, ну а если бы вдруг?.. Нам некого было бы винить, кроме самих себя. Мы «жалостливо» умоляли после августовского путча не «мстить», не «наказывать», не «запрещать», не «закрывать», не «заниматься поисками ведьм». Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. Добрыми... К кому? К убийцам? Терпимыми... К чему? К фашизму?
И «ведьмы», а вернее - красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грязно оскорбляя народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать... Что тут говорить? Хватит говорить... Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?
Мы не призываем ни к мести, ни к жестокости, хотя скорбь о новых невинных жертвах и гнев к хладнокровных их палачам переполняет наши (как, наверное, и ваши) сердца. Но... хватит! Мы не можем позволить, чтобы судьба народа, судьба демократии и дальше зависела от воли кучки идеологических пройдох и политических авантюристов.
Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и президента то, что они должны были (вместе с нами) сделать давно, но не сделали:
1. Все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены указом президента.
2. Все незаконные военизированные, а тем более вооруженные объединения и группы должны быть выявлены и разогнаны (с привлечением к уголовной ответственности, когда к этому обязывает закон).
3. Законодательство, предусматривающее жесткие санкции за пропаганду фашизма, шовинизма, расовой ненависти, за призывы к насилию и жестокости, должно наконец заработать. Прокуроры, следователи и судьи, покровительствующие такого рода общественно опасным преступлениям, должны незамедлительно отстраняться от работы.
4. Органы печати, изо дня в день возбуждавшие ненависть, призывавшие к насилию и являющиеся, на наш взгляд, одними из главных организаторов и виновников происшедшей трагедии (и потенциальными виновниками множества будущих), такие, как «День», «Правда», «Советская Россия») «Литературная Россия» (а также телепрограмма «600 секунд»), и ряд других должны быть впредь до судебного разбирательства закрыты.
5. Деятельность органов советской власти, отказавшихся подчиняться законной власти Россия, должна быть приостановлена.
6. Мы все сообща должны не допустить, чтобы суд над организаторами и участниками кровавой драмы в Москве не стал похожим на тот позорный фарс, который именуют «судом над ГКЧП».
7. Признать нелегитимными не только съезд народных депутатов, Верховный Совет) но и все образованные ими органы (в том числе и Конституционный суд).
История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс еще раз, как это было уже не однажды!»

Письмо, «демократически» требовавшее карать без пощады и написанное вполне в духе аналогичных призывов «инженеров человеческих душ» в сталинский период, было подписано Д. Лихачевым, Б. Ахмадуллиной, А. Адамовичем, Б. Васильевым, В. Быковым, Р. Казаковой, Д. Граниным, А. Кушнером, Ю. Нагибиным, Б. Окдужавой, Г. Поженяном, А. Приставкиным, Р. Рождественским, М. Чудаковой, В. Астафьевым, Г. Баклановым и др.
В дальнейшем некоторые подписи, в том числе Астафьева и Ахмадуллиной, ставились под сомнение. Однако, кроме поэта А. Дементьева, категорически заявлявшего, что подпись поставили, не спросив его, никто из подписантов сам о подлоге не заявлял. В отличие от вскоре умершего поэта М. Дудина, успевшего заявить о подлоге лишь в частном разговоре, у всех подписантов было достаточно времени и возможностей от письма откреститься.
Бакланов, Чудакова и другие впоследствии не только подтверждали, но выражали готовность вновь подписать письмо «против фашистов». А В. Аксенов заявлял: «Этих сволочей надо было стрелять. Если бы я был в Москве, то тоже подписал бы это письмо в „Известиях“«.
Б. Окуджава, комментируя расстрел парламента в интервью «Подмосковным известиям», говорил: «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было. И, может быть, когда первый выстрел прозвучал, я увидел, что это заключительный акт. Поэтому на меня слишком удручающего впечатления это не произвело».
После этого на концерте барда в Минске актер Владимир Гостюхин публично сломал и истоптал его пластинку.
«Теперь между мной и большинством из этих людей пролегла кровь, - заявил писатель-эмигрант, редактор журнала «Континент» В. Максимов. - Русская кровь, российская кровь. Им на нее наплевать, а мне — нет. Вот и все…
…Если ты, как Окуджава, «наслаждаешься» (я точно называю слово) тем, как избивают и убивают людей (русские они или не русские — не важно), тогда о чем нам говорить? Можешь сколько угодно говорить: «Это во имя, ради…» Это мы все слышали. Это мы все проходили. И в 1917 году, и в 1937-м. Меня на эту демагогию не купишь. Потому и разговаривать мне с этими людьми не о чем. Ничего, кроме презрения, они у меня не вызывают. И никакого отношения к интеллигенции они не имеют, хотя и называют себя «интеллигентами». Никакого. Это — обычные карьеристы, выбравшиеся в литературу и в другие области культуры и искусства…
…Мы жили… …в предложенных обстоятельствах. И в принципе даже хороший человек, если он хотел жить, должен был делать то, что ему говорили.
Мне понятно, когда они сейчас, твари, все рассказывают сказки о том, как они боролись и страдали. Даже бывшие члены политбюро пишут воспоминания о том, как они боролись…
…Задним числом что угодно скажут. Я сейчас спрашиваю этих демократов — например, Быкова, он тоже радуется тому, как расстреливали людей 3–4 октября 1993 года. «Слушай, Василь Владимирович! А за что тебе Государственные премии давали, ордена? Все ведь у тебя было, везде ты ездил, изданий у тебя было бесчисленное количество. Кто ж тебя давил-то?»
А они начинают рассказывать (Адамович, например), что вот, мол, фильм у него запретили какой-то. Мне бы твои заботы. А ордена-то за что получал? И считают теперь большой бедой, что где-то из журнала стихи сняли или в Болгарию не пустили. Вот беда какая великая!»

ХРОНИКА АНТИРУССКОГО ВЕКА!

В начале ХХ столетия наша страна была крупнейшей, могущественной, развитой и вполне самодостаточной державой, а наш народ с каждым годом становился все многочисленнее. Западные и отечественные эксперты предсказывали, что через считанные годы ни одна страна не сможет конкурировать с нашей. ХХ век должен был стать Русским веком, но вместо этого стал - антирусским. К его концу российское государство, созидавшееся веками, оказалось разрушено, русский народ - истреблен и ввергнут в нищету, его святыни и культурное наследие разрушены и расхищены. Это стало итогом национальной катастрофы 1917 г. "Мы завоевали эту страну!" - провозгласил В.И. Ленин. Более жестоких завоевателей и более страшного разорения Россия не знала. Одной из многочисленных утрат антирусского века стала русская история. История прежних веков забыта и изолгана. История века ХХ и вовсе подменена пропагандой. В представляемой книге предпринимается попытка восстановить правдивую летопись последнего столетия.

Т.1. - 548 стр.

Т.2. - 854 стр.

Т.3. - 572 стр.

ПРИОБРЕСТИ В ОЗОНЕ

https://ozon.ru/t/NArE8N