Вторник. 16. Получил письма от жены и Гончарова (автора «Обломова»). Он благодарит за книгу моих стихов и разбирает их. Ему они кажутся искренними, и он в этом видит главный признак таланта; выше всего он ставит «Письмо из-за границы», «Из лагерных заметок» и «Умер». Это письмо очень меня обрадовало и доставило мне большое удовольствие; он исписал целых два с половиною больших листа. Я согласен с ним, что стихи, которые ему понравились, одни из удачнейших моих произведений. Но он ничего не говорит о коротеньких лирических произведениях, в которых я старался выразить свою любовь к нашему северу, к нашей скудной, но милой природе. - Что-то напишет Майков?

Павловск. Мишины именины, 21 сентября. Кончена охрана... Все это мне кажется радужным сном Волшебной, несбыточной сказкой!.. В пятницу я проснулся около 1 часа дня, встал и, одеваясь, стал сочинять стихи. Царь проехал - наше дело было исполнено; оставалось провести только несколько свободных часов среди этой приветливой глуши в ожидании приказания возвращаться в город. Прощай, милый, тихий край! Пора на зимовку, и сочинил я стихотворение «Пронеслись мимолетною грезой».

Пронеслись мимолетные грезы!

Беззаботные минули дни!

- Словно осенью листья березы,

Незаметно умчались они.

В концовке К.Р. пишет

Принимайся ж опять за работу

И за подвиг берись трудовой:

Будь готов и печаль, и заботу

Снова встретить отважной душой

Сентябрь. 24. Читал «Смерть Ивана Ильича», один из последних рассказов гр. Л. Толстого. Начало мне нравится более конца; удивительная правдивость, даже в последних мелочах. В конце все как-то смутно. Я, наверное, не буду так умирать.

Итак, К.Р. не принял философии Толстого в «Смерти Ивана Ильича». Толстой со своей философией явно перемудрил в рассказе. А все потому, что у него явно слышится: «Я и смерть», поэтому «я» и умирать трудно. Вслед за К.Р. можно сказать: «Не дай Бог так умереть». Толстой ведь вообще-то написал следующее: «Я не люблю стихов и считаю стихотворство пустым занятием. Если человеку есть что сказать, то он постарается сказать это как можно явственнее и проще, а если нечего сказать, то лучше молчать. И потому не присылайте мне стихов и, пожалуйста, не сетуйте на меня, если я прямо высказываю свое мнение». Конечно, граф мог так сказать и о посредственных стихах. Сам он любил стихи Фета (правда, до поры до времени), и Тютчева, и Пушкина, но опять же, именно как любил и что именно?

Павловск. 28 сентября, перед обедней. Божерянов принес две последние книжки стихов Фета, под заглавием «Вечерние огни»; просматривали эти книжки. Я люблю стихи Фета, даже когда его поэтические вольности лишены всякого смысла. Напр.

                                     Уноси мое сердце в звенящую даль,

                                     Где, как месяц за рощей, печаль.

                                     В этих звуках на жаркие слезы мои

                                     Кротко светит улыбка любви.

                                     О дитя! Как легко среди нежных зыбей

                                     Отдаваться мне песне твоей!

                                     Выше, выше лечу серебристым путем

                                     Я, как шаткая тень, за крылом

В этом положительно нет ни малейшего смысла; и все же как звучно, певуче, изящно и хорошо. Эти слова как-то ласкают слух, и я понимаю, что Чайковский положил их на музыку…

«Поэзия есть Бог в святых мечтах земли». На эту строку поэта В.А.Жуковского лакей Смердяков из «Преступления и наказания» Достоевского отвечает: «Это чтобы стих-с, то это существенный вздор-с. Рассудите сами, кто же на свете в рифму говорит?» Человек утрачивает вкус к поэзии, а, значит, и вкус к Божественному, и в этой утрате заключается его трагедия превращения из свободной личности творца в некую рассуждающую рабскую натуру, кончающую жизнь преступлением. Не будет поэзии, не будет и человека. Вейдле В.В.: «Пока не заглохнет совесть, до тех пор не умолкнет и поэзия» («Оправдание поэта»).

Возможно, неправомерно будет ставить так вопрос: «Что для человека ближе и важнее – свод церковных правил и канонов либо гениальная поэзия?» Но и так ясно, что простой обычный человек предпочтет сначала читать, например,  Пушкина, Лермонтова, Есенина, Рубцова, К.Р. чем свод церковных правил и постановлений, которые должен знать священнослужитель, прежде всего. Поэзия – не проповедь, потому что отсутствие поэзии в проповеди и будет означать, что она не дойдет до сердца и не исполнит своего предназначения.

4 октября, утром. …Я с удвоенным рвением, можно даже сказать ожесточением, начинаю работать над отделкой своих последних произведений, стараясь достигнуть большего совершенства. Я совершенно чистосердечно и искренно говорю о своих последних стихах, что гордости нет в моей душе, что для меня ничтожны отзывы толпы, когда самый этот дар для меня лучшая награда и я смотрю на него, как на талант, с помощью которого я обязан приобрести другие таланты.

Последние слова особенно важны для понимания поэтического искусства, пожалуй, самого сложного в мире, потому что он требует соединения не только слов в рифму, но и соединения смыслов, ритма, музыки и многого чего. Следить надо не только за чувствами, но и за мерой, точностью слов и их звучанием наподобие разных инструментов в оркестре. Сотворение стиха можно уподобить творению корабля и его спуску на воду – все в этом корабле должно быть цельно, едино и вызывать восхищение, слезы, умиление, гордость…

И вновь мы возвращаемся к переписке писателя и поэта: И.А.Гончаров – К.К.Романову <Петербург> 3 ноября 1886: …Возвращаясь по набережной пешком домой, я много думал о замышляемом Вашим Высочеством грандиозном плане мистерии-поэмы, о которой Вы изволили сообщить мне несколько мыслей. Если, думалось мне, план зреет в душе поэта, развивается, манит и увлекает в даль и в глубь безпредельно вечного сюжета - значит - надо следовать влечению и - творить. Но как и что творить? (думалось далее). Творчеству в истории Спасителя почти нет простора. Все его действия, слова, каждый взгляд и шаг начертаны и сжаты в строгих пределах Евангелия и прибавить к этому, оставаясь в строгих границах Христианского учения, нечего, если только не идти по следам Renan: т. е. отнять от И<исуса> Х<риста> Его Божественность и описывать его как «charmant docteur, entouré de disciples, servi par des femmes» (милого учителя, окруженного учениками, обслуживаемого женщинами (фр.), «проповедующего Свое учение среди кроткой природы, на берегах прелестных озер», и т. д., словом, писать о Нем роман, как и сделал Renan в своей книге «La vie de Iésus Ce» («Жизнь Иисуса Христа» (фр.). Следовательно, художнику-поэту остается на долю дать волю кисти и лирическому пафосу, что и делали и делают живописцы и поэты разных наций. Даже жиды - и те, в звонких стихах воспевают (разумеется, без убеждения, без веры, и, следовательно, без чувства), страдания Христа, Голгофу и проч. Всем этим я хочу только сказать, какие трудности ожидают Ваше Высочество в исполнении предпринятого Вами высокого замысла. Но как Вы проникнуты глубокою верою, убеждением, а искренность чувства дана Вам природою, то тем более славы Вам, когда Вы, силою этой веры и поэтического ясновидения - дадите новые и сильные образы, чувства и картины - и только это, ибо ни психологу, ни мыслителю-художнику тут делать нечего. Я отнюдь не желал бы колебать Вашей решимости или подсказывать свои сомнения в Ваших силах - нет. Читая томик, лежащий у меня под рукою Ваших стихотворений, и, между прочим, переводов - я все более и более убеждаюсь в несомненных признаках серьезного дарования... Сам я, лично, побоялся бы религиозного сюжета, но кого сильно влечет в эту бездонную глубину -- тому надо писать. Имею честь быть Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга. Иван Гончаров»

И снова Гончаров осторожен в отношении того, что и как писать на религиозные темы, потому что это тайна между человеком-творцом и Богом. Примеров хватает из современной жизни, когда немало пишущих схватились за религиозные сюжеты и темы, но показали только этим свою внутреннюю несостоятельность, непонимание церковной религиозной жизни. А иные написали такое, что им, не дай Бог, будет поставлено в вину. Одного вдохновения писать на духовные темы и сюжеты мало. Нужны и знания, и вера, и самодисциплина, а, главное, смирение, кротость и благодарение. Ведь плод писания  покажет, спелый он или нет. Не по словам, а по плодам узнаем мы великих сынов России и отличаем их от графоманов. У поэта слово и есть его дело.

В стихотворении к поэту Я.П.Полонскому (на пятидесятилетие его писательской деятельности 10 апреля 1887) К.Р. пишет

И за то, что завет тех певцов незабвенных Ты исполнил, трудясь и любя, Никогда в песнопеньях твоих вдохновенных Не забудет Отчизна тебя