В далекой Австралии в дверь номера депутата и президента Ташкентского кинофестиваля Абдуллахата Абдуллаева раздался негромкий, но настойчивый стук. Открыв дверь, он с удивлением увидел на пороге любимую актрису, к которой проникся симпатией, еще когда впервые увидел ее, совсем юную, наивную, беззащитную в фильме Данелии «Афоня». Но сейчас вид у Жени Симоновой был решительный, а в руках она держала довольно объемную сумку.

- Абдуллахат Абдуллаевич, вот здесь литература, она запрещённая, но мне очень она нужна, можете её в чемодан себе положить? Если вы скажете, что вы не можете, то я её оставлю в гостинице, потому что у меня её тут же отберут, мне всё перекроют, и всё.

Абдуллаев, как депутат, обладал неприкосновенным паспортом, и на таможне его багаж не досматривали. Глаза молодой женщины смотрели умоляюще, и добродушный узбек уже понял, что не сможет ей отказать, но все же справился:

- А что здесь такое?

Симонова открыла сумку и стала со страстью в голосе перечислять:

- Вот это Гумилев! Замечательный поэт! А его расстреляли в 21-м… А это – Мандельштам, его замучили в сталинских лагерях. Тоже прекрасный поэт! А это Цветаева! Великая поэтесса! Её мужа расстреляли, дочь и сестру посадили, ее отовсюду гнали, и она повесилась! Тут всё хорошие люди, Абдуллахат Абдуллаевич!

Продолжение расстрельного списка русской литературы узбекский депутат слушать не стал, все эти имена ничего не могли сказать ему, да и не было ему в них нужды. А, вот, сделать приятное так страстно защищавшей их и с такой надеждой смотревшей на него актрисе – совсем другое дело.  

- Хорошие, говоришь? – лукаво улыбнулся он. - Ну, давай!

С этими словами Абдуллаев к вящей радости Евгении сложил её чудесную «добычу» в свой большой чемодан, завалил поверх своими шелковыми пижамами и закрыл крышку. Книги спокойно долетели до Москвы и там были возвращены довольным своим маленьким подвигом и сияющими глазами благодарной женщины депутатом владелице.

Помимо хороших умученных поэтов среди «контрабандных» книг были и «Мастер и Маргарита», и Гроссман, и Солженицын… Такой царский подарок сделала Симоновой семья русских эмигрантов, с которой она случайно познакомилась, будучи на гастролях в Австралии.

Хотя… Во многих случайностях проявляется нечто большее, судьбинное. Судьба мучеников-поэтов, сочинения автора «Архипелага ГУЛАГ» были слишком близки. Симоновой, так как красный молох не обошел стороной и ее семью.

Ее родной дед, Станислав Станкевич, был поляком, служил в советском генштабе. Бабушка, Мария Гейслер, происходила из семьи немецких купцов, обосновавшихся в Петербурге едва ли не со времен его основания. Несмотря на то, что в генштабе дед служил по части распределения имущества, собственная его семья ютилась в 11-метровой комнате на Васильевском острове. Но в 37-м на такую явную и редкую честность не посмотрели, Станкевича арестовали и расстреляли. Вскоре после того, как его увели к убитой горем Марии Карловне пришел сосед, скульптор Василий Львович Симонов, пришел, чтобы сказать лишь одно:

- Мария Карловна, что бы ни случилось, вы всегда можете на меня рассчитывать. Если вам нужна будет помощь, скажите!

По тем временам – отнюдь не маленький, а самый настоящий подвиг.

Симонов с женой не имели детей, и Василий Львович был очень привязан к соседскому сыну, Паше, и часто приходил поиграть с ним. Но что значили такие «узы» во времена, когда дети отрекались от родителей, когда родные люди оговаривали другу друга, когда от ЧС шарахались, как от прокаженных даже самые близкие… Василий Львович был не из таких.

Вскоре Марию Карловну тоже арестовали и вместе с сыном выслали в Каргополь. Туда к ним приехал Симонов и убедил мать доверить Пашу ему. Какая судьба ждала его в ином случае? При расстрелянном отце и репрессированной матери, мыкающейся по ссылкам и лагерям? Клеймо сына врага народа, детский приемник-распределитель, фактическая тюрьма для малолетних «преступников»…

Паша вернулся в Ленинград с дядей Васей. Тот официально усыновил его и дал свою фамилию и отчество. Это открыло мальчику дорогу в жизнь. Университет, научная карьера, по лестнице которой дойдет он до звания академика… Женился Павел совсем молодым, его избранницей стала потомица старинного священнического рода Вяземских Ольга, учившаяся в педагогическом. Вернулась в Ленинград и мать. Овдовевший к тому времени Василий Львович перебрался жить в мастерскую, а свою двухкомнатную квартиру оставил семье приемного сына, в которой вскоре появились на свет сын Юра и дочь Женечка.

В 1953 году, когда страна погрузилась в скорбь по «отцу народов», в квартиру Симоновых заглянула соседка и с чувством торжества сказала понимающей Марии Карловне:

- Сдох, собака!

Однако, это событие тяжело повлияло на Павла Васильевича. Несмотря на трагедию своей семьи, он искренне чтил «великого вождя», посвящал ему восторженные стихи. Читавшая его дневники дочь рассказывала в интервью: «Потом 1953 год, и постепенно стали появляться страшные записи. Вдруг начинает падать пелена, но он просто отказывался верить. Он себя обманывал. Там такие мучения!»

Самой Евгении Павловне предстояло пережить схожее падение пелены в отношении Ленина. Сталина она ненавидела с детства, а Ленина очень любила. Это было типично для многих советских людей. Все шестидесятничество было проникнуто девизом «Назад к Ленину!», и «хорошие старые большевики» при полном забвении их кровавых «подвигов» противопоставлялись людоеду Сталину, и пелись песни о «комиссарах в пыльных шлемах»…

Такой ленинской комсомолкой, подпевавшей полудессидентским песням, была Женя Симонова. «Я помню, что у нас девочки в классе, которые были продвинутые, чего-то говорили про Ленина, и я так обижалась! – вспоминала она в беседе с Екатериной Гордеевой. - Я Ленина защищала. «И Ленин, как рентген, просвечивает нас», как было у Вознесенского... …А позже я стала читать уже всякую запрещённую литературу.  А меня очень любил ВЛКСМ. Я была комсомолкой, естественно. В партию я не вступила, всё-таки тут мне хватило мозгов. Дура-дурой, но мозгов хватило. А в комсомол я вступила осознанно, я хотела быть комсомолкой, всё. Я же в 19 лет снялась в «Афоне», рано, и меня полюбил президиум комсомола. И я с ними со всеми дружила. Я выступала на каких-то слётах. Я пела под гитару. Никаких комсомольских песен я не пела, я пела какие-то хорошие песни».

Среди таких хороших песен, исполняемых ею на комсомольских слетах, были, например, песни уже высланного из страны Галича. Конечно, девушка не говорила, чьи они, выдавая за творчество «неизвестного военного автора, погибшего на Великой Отечественной войне». Правда, кто-то все-таки написал на нее донос, и какое-то время актрису не пускали на заграничные гастроли, из которых Симонова исправно ухитрялась привозить «запрещенку». Например, из Франции она привезла «Русскую мысль», номера которой ходили по рукам в ее родном театре Маяковского. мы в театре передавали это, читали всё это…

Постепенно принцесса из «Обыкновенного чуда» поняла, что любимый Ленин был таким же злом, как и Сталин. Однако, роль бунтовщицы не соблазнила любимицу советских зрителей. У нее росли три дочери, одна из которых была приемной (Евгения Павловна взяла осиротевшую девочку после смерти своей подруги), муж, брат, близкие люди, которым она обязана была помогать, заботиться о них. И променять этот долг на подвиг гражданского мужества актриса готова не была. Тем более, что подвиг этот в ее исполнении ничего не изменил бы, а лишь разрушил жизни дорогих ей людей.

Евгения Павловна непримирима к преступлениям советского режима. Более того, по мнению актрисы, все те, кто служат человеконенавистнической идее, поддерживают, оправдывают злодеяния, сами являются преступниками. Поэтому ренессанс сталинизма и большевизма, начавшийся в РФ в последние годы, Симонова переживает крайне болезненно, считая ужасным явлением. В отношении Сталина, коему в РФ ныне установлено уже порядка 140 памятников, актриса категорична: «Сталин был зло абсолютное. Это чудовище!»

Русская Стратегия