«Эпические произведения даются мне с большим трудом, не то что мелкие лирические», – сетовал Августейший поэт в письме от 30 июня 1887 года к своему учителю А.А. Фету. - Я глядел на картину святого Севастиана. Мне было грустно, старые огорчения зароились на дне души... Вид моей любимой картины постепенно меня успокоил; я сочинил начало стихотворения о мучении святого Севастиана»

Остановимся и мы немного на поэме К.Р. о святом мученике Севастиане. Читая поэму К.Р., мы находим совершенно отличное от известного жития мученика Севастиана – в поэме говорится об императоре Цезаре, святой Севастьян воскресает и обличает язычников в нечестии и предрекает победу Христа. В чем же дело? А дело в том, что поэт вправе использовать различные средства для достижений главной цели написания своего стиха – изменения наших душ в пользу света и добра. При этом вполне допустимо в известной степени и изменение привычных исторических фактов. Читая в прозе житие, мы не очень сильно загораемся скрытой в нем внутренней энергией – нам представляется ужасным и печальным муки невинных людей. Поэт же достигает другого: он берется всем содержанием и строем поэмы доказать духовную победу христианского мученика над смертью и мучителями, победу Христа. И для этого К.Р. вместо императора – гонителя христиан и Христа Диоклектиона вводит другого императора Рима – Цезаря, показывая этим тщетность достигшего земного расцвета языческого Рима в осуществлении его имперских планов. В лице же мученика Севастиана явлен Рим новый Православный, Третий Рим – и четвертого не будет. Поэтому поэма начинается с описания языческого праздника, на котором присутствует сам Цезарь. Плотское торжество должно подчеркнуть глубину страданий невинного святого Себастиана. Когда все участники языческого торжества склоняют головы перед идолами богов, за которыми бесы, «не поник отважной головою Лишь один Севастиан». Публичный допрос мученика, совмещенный с языческими поклонениями, есть не что иное, как насмешка над Богом. На все злобные обвинения мученик отвечает: «Правды нет в твоей безумной вере, Ваши боги - лживая мечта, Не могу я кланяться Венере, Исповедуя Христа!»

Читаешь эти строки и дрожь берет… Сразу вспоминается стихотворение Николая Рубцова «Венера» и его гибель от языческой «поэтессы» - рыжей Венеры Немилостивой 19 января на праздник Крещения Господня. Он явно предчувствовал, что примет смерть от представителя бесов, писавшей патологические стишки и вообще от бездуховной безчеловечной советской системы, неоязыческой по своей сущности. Так вот, на следующий день 20 января, то есть в празднование Крещения Церковь и отмечает память святого Севастиана, которого принуждали поклоняться той же Венере, то есть тлену! Но ни Рубцов, ни Севастиан не сделали этого, поэтому и были замучены, то есть духовно победили своих гонителей и мучителей. Мы, например, знаем, что император Рима Адриан (117–138) приказал засыпать землей Голгофу и Гроб Господень и на искусственном холме поставить капище языческой богини Венеры и статую Юпитера. На это место собирались язычники и совершали идольские жертвоприношения. Поэтому, когда сегодня мы слышим призывы «вернуться назад» к язычеству, к «отеческой вере», то надо помнить, что язычники были грубым и невежественным народом, совершавшим человеческие жертвоприношения. Первыми русскими святыми стали мученик Федор с сыном, которого язычники намеревались в Киеве принести в жертву «богам», то есть бесам.

Подобно Христу мученика Севастиана оказывается ночью в саду, только насильно - куда его приводят и привязывают к дереву. Он видит сгущающуюся тьму и в нем костер – символ победы над злобой и смертью. Приговоренный к казни вспоминает себя безпечным ребенком, маму, родные пенаты… Именно от матери он услышал впервые о Христе и Голгофе. Но детство быстро кончилось и вот уже Себастиан на ратной службе. Он становится трибуном, но остается чужд развратному языческому Риму.


Здесь, в тревожной суетной столице,

Окружен неправдою и злом,

Как в глухой, удушливой темнице,

Изнывал он сердцем и умом.

Полный отваги, мужества и рвенья,

До конца готовый претерпеть,

Жаждал он скорей принять мученья

‎ И за веру умереть…


Никому не хочется умирать, но в том-то и дело, что нехристи не дают жить добрым и честным людям, а таковыми, Божиими детьми, сынами света, всегда являются все подлинные христиане. И тогда надо идти на смерть, оставив страх. Ведь предательство Христа, Любви Божией обернется адом. Большим адом, а уже так во многом и есть, тогда станет вся земля.


Лишь когда отточенное жало

Глубоко в нагую грудь впилось,

В ней от боли сердце задрожало,

И очнулся он от светлых грез.

Шумный говор, крики, взрывы смеха

Услыхал он, мукою томим:

Зверская, кровавая потеха

‎ По душе пришлася им


Новаторство К.Р. как раз и заключается в том, что он не боится изменить какие-то малозначащие исторические факты в угоду достижения духовного воздействия на человека. Какая, в конце концов, разница, при каком императоре Рима был казнен мученик за Христа. Ведь и Цезарь был ярым язычником и не ведал единого Бога. А так кичился достигнутым чуть ли не мировым господством. И где могущественный Рим, где Цезарь, Карл 12, Наполеон, Гитлер? А Россия – Третий Православный Рим на земле все стоит!

Более того, поэма К.Р. о святом Севастиане невольно предвосхищает сражение отжившего антихристианского Рима с Римом Новым – Москвой, Святой Русью в 1917 году. Вспомним же желание К.Р. принять мученическую смерть, принять монашество, что означает стать мучеником. Вспомним мученическую кончину К.Р., когда вместо сердца у него была сплошная рана… Все это и многое другое напоминает нам поэма. Вспомним, как грешники продолжают нераскаянными грехами поражать Христа и Матерь Божию, мучают верующих христиан тайно и явно, приготовляя себе погибель и Царство Небесное подвижникам за Христа.

Как и святой Севастиан, К.Р. вместе с сыновьями и дочерьми, вместе с народом-мучеником «земных мучений чашу» испивает до дна. Но впереди воскресенье! За Голгофой всегда Воскресение и торжество Пасхи – Христа. Поэтому Севастиан воскресает и снова является земному Цезарю, показав этим, что он – настоящий духовный царь и наследник Небесного, а земное греховное господство закончится ничем. Нет для человека пользы никакой, если он хоть весь мир приобретет, а душу свою погубит для Царства Небесного. Оттого и Христос не стал земным Цезарем, что Он есть Властитель Неба и земли, а не одного земного, тем более, развращенного и непокорному Ему.


Верю я! Уж время недалеко:

Зла и лжи с земли сбегает тень,

Небеса зарделися с востока,

Близок, близок Правды яркий день!

…………………………………..

Тьму неправды властно расторгая,

Словно солнце пламенной зарей,

Засияют Истина Святая

И любовь над грешною землей.

И тогда, в день радости и мира,

Осенятся знаменьем Креста

И воспрянут все народы мира,

‎Славя Господа Христа!


Вот пламенная вера самого К.Р. и всякого христианина в конечное торжество Рая над адом, Жизни над смертью, Добра нал злом, Истины над убийственной ложью! Есть удивительный факт – Севастиан почитается, как мученик Медиоланский, то есть из Милана, а в 313 году именно в Милане Царь Константин издаст Миланский эдикт о прекращении гонений на христиан в империи» Бог поругаем не бывает! Капище Венеры было разрушено, вновь был обретен Крест Животворящий и установлено поклонение Честному Древу Господню.

Современники не рассмотрели в Великом Князе Романове поэта-пророка, считая его стихи и поэму о мученике Севастине едва ли за блажь именитого сановника, от делать нечего пописывающего рифмы. А жаль. Если бы они прислушались к нему, то для их душ была бы соделана громадная духовная польза. Только после ХХ века, когда имя Великого Князя Романова было вычеркнуто из истории и литературы, становится ясно значение его духовного творчества, столь необходимого изголодавшимся по Святому Духу нашим душам и сердцам.

И.А.ГОНЧАРОВ - К.К.РОМАНОВУ <Петербург> 1 апреля 1887 г. Прежде всего, позвольте благодарить Ваше Императорское Высочество за доверие к моему вкусу и мнению. Я прочитал 13 стихотворений - это целый букет свежих цветов (помните у Н.Рубцова «Нарву цветов и подарю букет» - прим. авт.) - и про себя сделал несколько замечаний, которые предпочитаю изложить письменно… Какою теплотою и сердечностью проникнуто, например, Ваша напутствие Велик<ому> Князю Александру М<ихайловичу>. Эта душевность разлита и в других стихотворениях: молодость эгоистична и экспансивна, она любит делиться со всяким своим избытком чувств. Вступая в зрелую пору, она уже сдерживает себя, не расплывается, делается трезва и скупа на сантименты. Таких стихотворений есть несколько, между прочим - Помнишь ли ты, как бродили мы по полю, или молитва Научи меня, Боже, любить, потом Благослови меня… Стихотворение Колыбельная песенка чудесно, грациозно, нежно. Печальный взгляд Божией Матери, обращенный к ребенку с предвидением жизненного горя - прелесть. Это сравнение подсказало Вам Ваше родительское сердце… Я был бы счастлив, если б немногие из моих замечаний помогли Вам стать твердой ногой на настоящий путь поэзии. Писание стихов увлекает многих, потому что самое писание их есть уже искусство само по себе, и покорить его нужно много сильной работы, даже таланта. Но и на этом пути есть много званых, но мало избранных. Нередко те, кому дана лира (или кто сам взял ее), остаются при одних стихах, без поэзии. Как в музыке играющих на фортепиано множество, но не все доигрываются до настоящей музыки. Впрочем - к утешению поэтов должно заметить, что часто в одной уже форме стиха, независимо от глубины содержания, есть такая прелесть поэзии, которая нередко важнее самой идеи. Какая масса таких сочинений, чисто лирических, субъективных, у Пушкина, Лермонтова, Фета, Майкова, Полонского и - еще очень у немногих. Они умеют находить поэзию, часто - в листке, бабочке, птичке, ручье, ниве, etc., etc., т. е. уловлять ее искры и указывать их - не видящим без их указаний. Что такое поэзия - это безбрежный, неисчерпаемый океан: у кого есть поэтическое око и чувство, тот видит ее в себе и во всех явлениях около. Другие например, Лермонтов, добывают ее из глубоких недр жизни и своей собств<енной> натуры. Но на эту тему никогда не кончишь писать. Если изволите припомнить, я указал при первых шагах Вашей музы - где в ней признаки поэзии: именно в нежных чувствах, в страстном влечении к искусству, т. е. ко всему, что есть прекрасного, изящного, великого в природе и жизни. Вы так чутко относитесь к этому изящному (во всем) и - притом так искренно, что сама природа создала Вас прямо поэтом по латинской пословице: poetae nascuntur {поэтами рождаются (лат.)}. Вы действительно рождены с огнем поэзии. Остается чутко всматриваться, вслушиваться, с замирающим сердцем, где - она, в ее звуке точнее приметы, заключать в стих, или прозу (это все равно: стоит вспомнить тургеневские стихотворения в прозе) и - творить - и может быть - или пленять прелестью формы, или, «глаголом жечь сердца людей» - со временем... Искренних поэтов, кажется, и много, но у большей части из них эта искренность - не искренняя; они художественно, иногда очень сильно (напр. Пушкин, Лермонтов и некотор<ые> другие) подделываются под искренность, но под нею иногда таится равнодушие. Например, Тургенев был самый равнодушный ко всем и ко всему в душе человек, но тонко наблюдательный художник, умевший находить искры поэзии во всем, особенно в природе. Выше всего он ставил свой талант и самолюбие. У других тоже много напускной искренности и таланта. Только Пушкину, Лермонтову давалось будить в себе чувство и то не всегда, а из новых искреннее всех я нахожу Фета, Полонского, графа Кутузова и еще немногих. У Вашего Высочества - это драгоценный, природный дар. Надеюсь, Ваше Высочество простите за это письмо. Меня следует простить: я, во-первых, болен, даже нет сил переписать написанное, а - во-2х - я готовлюсь к исповеди и Св. Причастию - не знаю только достанет ли сил. К сожалению - я не могу присутствовать на всех церковных службах и не знаю, буду ли также счастлив, чтобы прийти на праздник до Ваших дверей и повергнуть перед Вами и Е. И. В. Великой Княгиней мои почтительные поздравления»



НА СТРАСТНОЙ НЕДЕЛЕ



Жених в полуночи грядет...

Но где же раб Его блаженный,

Кого Он бдящего найдет?

И кто с лампадою возженной

На брачный пир войдет за Ним?

В ком света тьма не поглотила?

О да исправится как дым

Благоуханного кадила

Моя молитва пред Тобой!

Я с безутешною тоскою

В слезах взираю издалека

И своего не смею ока

Поднять к чертогу Твоему;

Где одеяние возьму?

О Боже, просвети одежду

Души истерзанной моей,

Дай на спасенье мне надежду

Во дни святых Твоих страстей.

Услышь, Господь, мое моленье

И Тайной Вечери Твоей

И всечестного омовенья

Прими причастника меня.

Врагам не выдам тайны я,

Воспомянуть не дам Иуду

Тебе в лобзании моем;

Но за разбойником я буду

Перед святым Твоим крестом

Взывать коленопреклоненно:

О помяни, Творец вселенной,

Меня во царствии Твоем!

Петербург 1 апреля 1887.



И.А.ГОНЧАРОВ - К.К.РОМАНОВУ Усть-Нарва, Гунгербург 28 июня 1887: «...Вся Ваша прекрасная, поэтическая натура отражается, как солнечный луч в капле воды, в этих умных, живых, полных игры и жизни строках… Меня очень радует, что Вы изучили Пушкина, не только с его лицевой, но и с изнаночной стороны. Узнав детали частной, интимной жизни, можно разгадывать яснее мотивы многих его произведений. Я очень счастлив, что принесенная мною Вам книга о нем послужила Вам маленькой дорожкой к этому капитальному и плодотворному изучению Вашим Высочеством нашего вечного образца и наставника поэзии. Это изучение, я уверен, служит краеугольным камнем Вашего последующего творчества. Позвольте напомнить, что почти все писатели новой школы: Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Майков, Фет, Полонский, между прочим, и я - все мы шли и идем по проложенному Пушкиным пути, следуя за ним и не сворачивая в сторону, ибо это есть единственный торный, законный классический путь искусства и художественного творчества. Вы стали уже на этот путь, и мы все усердно, горячо увлекаем Вас туда же, в светлую и заманчивую даль…»

«Ваши библейские, и другие молитвенные переложения и стихи отличаются возвышенностью, и вместе простотой, очевидно внушаемой «верой и любовью!» - пишет великий русский писатель Гончаров в письме к К.Р. 6.07.1887 г..

И это весьма показательно, потому что поэт из Дома Романовых показал своим молитвенным настроем, что, прежде всего, должно волновать русского верующего человека. Когда иные пишущие накануне революционных событий уходили в неуместную томную лирику, а то и пустую красивую отвлеченность, К.Р. звал быть верными Христу. Разумеется, никакого отношения к так называемому «серебряному веку» К.Р. не имеет. Поэтика конца ХIХ – начала ХХ века в России, во всяком случае, светская, скатилась на упаднический декадентский и футуристический манер. Вместо того, чтобы помогать людям стоять в любви и в вере, стихотворцы ударились в игру слов и форм и этим вольно или невольно помогали разложению общества и подготовке революции.

К.К.РОМАНОВ - И.А.ГОНЧАРОВУ <Красное Село> 10 июля 1887: «Милый Иван Александрович, нынешнее лето мне как-то особенно везет: никогда еще я не получал от вас писем так часто, а эти письма доставляют мне столько радости и удовольствия. И жена, и я глубоко и искренно благодарны вам за участие, с которым вы отнеслись к нашей новой семейной радости. Конечно, она не могла сравниться с испытанною первою впервые, при рождении первенца: с тем счастием ничто сравниться не может, но этот второй ребенок был нами встречен с безконечной благодарностию Господу Богу и слезами радостного умиления. Прежде я с невыразимо сладостным чувством гордости и любви говорил: мой сын. А теперь мне так безконечно отрадно говорить: мои дети, и в этих словах, кажется мне, сливается вся привязанность и нежность, на какую только способен человек. Вы не ошиблись: мы назвали новорожденного в честь Архангела Гавриила, но день ангела его будет праздноваться не 26 марта, как вы думали, а 13 июля - ближайшее ко дню рождения число, в которое церковь наша тоже чествует святого Провозвестника нашего искупления. Вы подаете мне мысль переложить на стихи слова Архангела Пресвятой Деве, приведенные в Евангелии от Луки. Представьте, что эта мысль и мне приходила уже давно, и я надеюсь, что когда-нибудь мне и удастся написать этот Ave Maria. Вы так подкупаете меня снисходительным отзывом о моих стихотворных переложениях из Святого Писания, что я решаюсь представить на ваше обсуждение стихи, написанные мною нынче весною на Страстной неделе. Я старался передать в них впечатления, производимые на нас умилительными молитвами служб святых Страстей; как увидите - у меня перечислены главнейшие из этих молитв. Я пытался - в кратких словах изложить сущность их содержания, но боюсь, что далеко не достиг трудной цели. Крепко сжимаю вам руку и прошу по-прежнему любить и жаловать. Сердечно к вам привязанный Константин».



Озеро светлое, озеро чистое,

Гладь, тишина и покой!

Солнце горячее, солнце лучистое

Над голубою волной!



О, если б сердце тревожное, бурное

Так же могло быть светло,

Как это озеро в утро лазурное,

Только что солнце взошло!

Фридрихсгафен 27 сентября 1887


«Блаженные чистые сердце, ибо они Бога узрят». Чистота сердца означает все видеть вокруг незамутненным, безгрешным оком. Как раз внутренняя чистота сердца и является залогом чистоты исходящих неоскверненных ничем и никем сердечных чувств, то есть Божественной Поэзии. Кто не очистил свое сердце от греховных терний, не покаялся пред Богом, кто не молился и никого не миловал, тот ничего особенного, тем более, духовного не напишет. Каким бы умным и честным не был человек по природному естеству, это не поможет ему достигнуть совершенства, в том числе и в поэзии. Без Христа невозможно творчество и спасение. Поэтому, когда мы читаем совершенное стихотворение, то зрим в нем «десницу Божью, и мышцу Его, и просвещение лица Божия, яко благоволил еси в нем» (Пс.43, 4) и восклицаем: «Господи, как Божественно!» К чистоте сердца, из которого уже не может исходить ничего злобного, должен стремиться каждый живущий на земле. Но дается эта чистота только за исполнение заповедей Божьих. Поэтому всякий, считающий себя чистым без Христа и Его Церкви, тот сильно ошибается, он в прелести, в обольщении и в большой духовной опасности.


Великой Княгине Вере Константиновне,

Герцогине Вюртембергской


Ты в жизни скорби и мучений

Не избалована судьбой,

И много бед и огорчений

Уже испытано тобой.


Душою кроткой и смиренной

В надежде, вере и любви

Переносила неизменно

Ты все страдания свои.


Своим безропотным терпеньем

Ты скорбь умела побороть,

Приемля все с благоговеньем,

Что посылал тебе Господь.


О, верь: сторицею с годами

Вознаградится этот труд;

Не все ль, кто сеяли слезами,

Святою радостью пожнут?

Штутгарт 25 октября 1887


Это письмо – утешение. Кто для нас сочинит стих и пошлет его нам в знак того, чтобы мы успокоились и положились в благую волю Божию? Пожалуй, никто вокруг сейчас. А великий поэт знает о наших бедах, скорбях и страданиях, поэтому не молчит и пишет в утешение и успокоение. Ведь все мы в жизни мучаемся, переживаем, терпим. К.Р. пишет, что неизбежные тяготы жизни в земной юдоли надо претерпеть кротостью и смирением души по заповеди, данной Христом: «Научитесь от Меня, яко кроток и смирен есть сердцем, и обрящете покой душам вашим» Причем терпеть надо безропотно и бороть скорби не одними своими силами, а с помощью Божией, не забывая благодарить Бога за все, так как скорби соделывают терпение, терпение приводит к упованию, а упование не посрамит. Верен Господь и после кратких испытаний, делающих человека духовно крепче, венчает его Своей милостью и щедротами.

Поэтому 31 октября 1887 года в испанской Сарагоссе К.Р. совершенно в христианском духе пишет «На смерть графини А.А.Мойра»


Одной прекрасною душою Меж нами менее опять, - Она рассталася с землею,т Чтобы безсмертие приять.

Она из мира слез и тленья Переселилася туда, Где ждет ее упокоенье От многой скорби и труда.

Но в небесах не позабудет Она земной юдоли сей: За нас, горюющих по ней, Она молитвенницей будет


В безсмертие мы входим не иначе, как разлучившись душой с бренным телом. Кровь и плоть не наследуют Царство Небесное. Но и тело играет важную роль в созидании и хранении живущего в нем по заповедям Божиим духа. Смерть отошедших в иной мир христиан – это помощь нам сильно еще бедствующим в земной юдоли. Невозможно стать молитвенником там, если мы не будем молиться здесь о мире мира.


Когда меня волной холодной

Объемлет мира суета,

Звездой мне служат путеводной

Любовь и Красота.


О, никогда я не нарушу

Однажды данный им обет:

Любовь мне согревает душу,

Она - мне жизнь и свет.


Не зная устали, ни лени,

Отважно к цели я святой

Стремлюсь, чтоб преклонить колени

Пред Вечной Красотой.

5.12.1887 г. Берлин


Вот образец благородного и благодарного стиха! Действительно, далеко не все вокруг идеально и за нас, но не забываем Вечного Бога, Который все устраивает к пользе и спасению души. Если поэзия останавливается на одной земной красоте, то такая поэзия суетна. Вечный Бог – вот наша единственная непреходящая Радость! Все относящееся к Богу и на земле цельно, прекрасно и совершено. То-то будет там – в Царствии Небесном, где прекращено зло и все сияет в неизреченном Свете Божества!

К.Р. подчеркивает – какова цель человека, таков и он сам. Если цель Святость, то постепенно по мере исполнения заповедей Божьих человек будет освящаться и просвещаться Свыше, пока не придет в нескончаемую радость вечного соприсутствия с Богом.

В этом смысле совершенно замечательно письмо Гончарова к К.Р., где он пишет о религиозном аспекте в Поэзии: «Обращаюсь к стихотворению: На Страстной неделе. Я прочел его с таким же умилением, с каким оно, очевидно, написалось, или вернее, излилось из души поэта, как изливались и самые оригиналы этих молитв из вдохновенных верою душ их авторов. Такие молитвы есть - поэзия верующей души, поэзия возносящегося к Богу духа. Всякий - глубоко ли, или младенчески верующий и пламенно молящийся - в момент молитвы - есть и лирический поэт. Молясь восторженно, с умилением, он играет на своей лире… Я говорю о верующих младенческих, простых душах и умах. И на них горит луч поэзии в молитвенном настроении. Стоит только взглянуть на молящиеся фигуры в картинах Беато Анжелико, Перуджини и т. п. Все эти молящиеся девы, ангелы - кажутся на одно лицо: вовсе нет. На них светится только один и тот же луч: луч веры и молитвы. Это можно поверить в церкви, глядя на лица молящихся, в момент молитвенного настроения, когда, например, при чтении «Отче наш», толпа (особенно женщины) опускаются на колени. У всех лица - конечно разные, т. е. черты лиц, но на всех ляжет одно общее выражение, всех озаряет один луч света - это благоговения, молитвы - и все вдруг, на мгновение уподобятся друг другу. Это я говорю про простые души и младенчески верующие умы. Другое дело - сознательно и глубоко верующие умы и души: эти, при таланте, воплощали поэзию духа, поэзию молитвы - в искусство, начиная с Царя Давида, пророков - и до поэтов и художников нашего времени. Неверующий или «маловерный» никогда не создал бы Сикстинской Мадонны: Рафаэль был, конечно гений, но тут одного гения недостаточно: нужно было еще другое, чего у других, очевидно, не было, или было не столько, как у Рафаэля. Ни Тициан, ни Гвидо Рени, ни Мурильо, ни Рубенс с Рембрантом не достигали (хотя и гении) той высоты творчества, какой достиг Рафаэль в Сикстинской Мадонне (больше всего) и потом в других своих Мадоннах - матерях и в младенцах. Ни у кого (по моему мнению, или вернее, по эстетическому личному впечатлению) нет такого совершенства в изображении красоты Матери и прелести младенчества, начиная с Младенца Иисуса и прочих детей, между прочим, Ангелов у ног Сикстинской Мадонны. Мне кажется, это потому, что Рафаэль писал с видения, с образа, созданного ему верою, а другие изображали с живых женщин, иногда даже с натурщиц…Позвольте обвинить Вас самих: зачем было присылать мне это стихотворение? Оно дышит и молитвенным, чистым настроением, и сжато, и сильно. Счастливая мысль - совокупить в нескольких строках главные лучшие молитвы прекрасных умилительных молитв Страстной недели. Ваше чувство мгновенно родилось среди их, выпорхнуло, как птичка, из Вашей души и приютилось в немногих словах. Один ум не помог, а скорее, может быть, помешал бы овладеть мотивами и так счастливо сочетать их в краткой поэтической молитве. Ум часто руководит, и должен руководить чувством, но в этом и в подобных случаях, наоборот, чувство освещает путь уму. Порождает мысль, обыкновенно, ум, но он родит и ее близнеца: сомнение. Завязывается борьба между ними: птичка-молитва робко улетает, а с ней - вдохновение и поэзия. Она является после борьбы и победы ума и мысли, когда С души как бремя скатится, Сомненье далеко - И верится, и плачется, И так легко, легко... Стало быть, в молитвенном экстазе чувство умнее ума, который тут служит ему покорным слугою. Когда уляжется в душе моей тревога (борьба с сомнениями и проч.), говорит Лермонтов: Счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога. Но этого долго ждать: пылкой, верующей, при том юной душе не терпится: пока ум доведет дух поэта, и вообще человека до этих высоких граней, сомнение подсказывает свое, омраченный рассудок называет жизнь пустою и глупою шуткой! Не терпится, говорю я - и молящийся поэт слушается чувства и передает, как Вы сделали, его внушения лире - и является стройное, благоговейное излияние, как Ваше. Почти все наши поэты касались высоких граней духа, религиозного настроения, между прочим величайшие из них: Пушкин и Лермонтов: тогда их лиры звучали «святою верою» (И дышит благодатная святая вера в них и т. д.), но ненадолго. Тьма опять поглощала свет, т. е. земная жизнь брала свое. Это натурально, так было и будет всегда: желательно только, чтоб и в нашей земной жизни нас поглощала не тьма ее, а ее же свет, заимствованный от света... Неземного (на наш взгляд, лиры Пушкина и Лермонтова всегда звучали в той или степени религиозно, даже при описании злобы и ненависти – таково уж предназначение поэта; ведь, например, несогласие с суетой, ложью и злобой – это уже вера – прим. авт.). Пушкин (Мадонна) жаждал двух картин: чтобы на него, с холста иль с облаков, взирали - Божия Матерь и Спаситель - Она с величием, Он с разумом в очах, но нашел это «величие» не в образе Пресвятой Девы, а в ниспосланной ему Мадонне видел Чистейшей прелести чистейший образец - т. е. в женщине, кажется - в своей супруге, а не видении, созданном верою (но вполне возможно, что Пушкин в своей законной жене Наталии как раз и видел Богородичные черты, отблеск Божества, что весьма важно, так как любуются Богородицей весьма многие, а в ближнем не видят ни Христа, ни Матери Божией – прим. авт.). Саванаролла назвал бы обоих поэтов «маловерными», но какая «святая прелесть» (по выражению Лермонтова) блещет в этих искрах поэзии! В противоположность поэтам «маловерным» приведу цельно, неразбавленно - ничем - верующего, автора молитвы «Господи, Владыко живота моего! Дух праздности и уныния» и т. д. Св. Ефрема Сирина. Он не поэт, стихов не писал (кажется, не писал), а между тем в три фразы, в три молитвенные воззвания к Богу, вместил всю Христианскую этику. Что помогло ему? Конечно, ум, мудрость во всей ее глубине, - но под наитием веры и Св. Духа!..»

И.А.ГОНЧАРОВ - К.К.РОМАНОВУ <Петербург> 8 января 1888: «…Вы от природы поэт, самородок-поэт. Вы неудержимо дорываетесь до ключа живой струи. Молодые силы взрывают почву, вода бежит пока еще вынося с собой песок, ил, каменья, сор. Но Вы (я смотрю вдаль) добьетесь, когда ключ забьет сильным и чистым фонтаном без посторонних и неизбежных при работе примесей. Вы доработаете, дойдете, додумаетесь до одной только чистой и сильной поэзии. Не говорю - дочувствуетесь, потому что сердце, чувство - есть основа Вашей светлой, прекрасной, любящей натуры. Опасности нет, чтобы чувство завело Вас в какую-нибудь сентиментальную Аркадию. От этого остережет Вас ум, образование и отчасти наш вовсе не сентиментальный век. Теперь Вы проходите еще трудную школу, пытаете свои силы, увлекаясь пока легкой, доступной Вам стихотворной формой, в которой в самой есть уже своя поэзия. Вы набиваете руку, как музыкант-пианист, энергически одолевая упрямую технику, и когда эта работа свершится, вот тогда Вам ясно будет, где есть творчество, а где его нет. Вы будете не безсознательный и безпечный трубадур-певец, который (wie der Vogel Sing) {поет, как птица (нем.)} - нет, Вы будете знать, что, когда и как петь. Вы станете строгим к себе творцом, художником, маэстро, может быть, великим! Это нелегко, не вдруг дается. О! Тяжела ты, шапка Мономаха! (у нас до сих пор распространено мнение, что великая поэзия – это, мол, «удел поцелованных еще в колыбели избранных», тогда как на самом деле поэзия требует великого напряжения мыслей и чувств, безпощадного самопожертвования, несения креста. Великая поэзия – удел таких же великих добрых творцов – прим. авт.). В помощь Вашей работе я позволил себе в последнем «строгом» моем письме указать слабые стороны предпоследних Ваших стихотворений и приложил даже вырезку из газеты о тех недостатках, которые свойственны молодым стихотворцам… Стихотворение, обращенное ко мне, я анализирую не критикой ума - а сердцем, сладко над ним задумываюсь и глубоко, умиленно благодарю! Взываю к Вашей музе – «О, пой нам, пой, не умолкая», если не для света пока, не для печати - то для самой поэзии: она дар Божий! Извольте прочесть, что про нее сказано золотыми буквами на пьедестале памятника Жуковскому (на Адмирал<тейском> бульв<аре>). Это - золотые слова!».


Не все ль виновны мы во многом? Не все ли братья во Христе? Не все ли грешны перед Богом, За нас распятым на кресте? Мраморный дворец, 1 мая 1888г.

Андрей Башкиров

Русская Стратегия