Глава 1.

Прибытие в город N уполномоченного по борьбе с контрреволюцией

Вечерний мартовский морозец покрыл лужицы стекольно-хрупким белым ледком, и на темной окраине неба зажглась первая яркая, лучистая звезда. И вдалеке, куда к темнею­щему ночному горизонту уходили рельсовые пути, тоже появилась крошечная звездочка. Она приближалась, вырастая в слепящий прожекторный глаз бронепоезда. Лишь только его коробчатая бронированная громада замерла у здания во­кзала, в боку передней бронеплощадки отворилась стальная дверка и на перрон один за другим стали выпрыгивать крас­ноармейцы. Взбивая коленями длинные полы шинелей, они бежали и становились частой цепочкой у пассажирского ва­гона первого класса, находившегося в середине состава.

Никанор Петрович, начальник станции, дрожа от оз­ноба, направился к вагону. Окна вагона с их лимонно-жел­тыми сборчатыми занавесками светились тихим, домашним светом. Но свет этот не успокаивал душу.

-  Кто такой? Чего тут делаешь? — подскочил к Никанору Петровичу мужчина в бекеше, напирал на него, оттесняя к середине перрона.

- Н-начальник станции я, — отступая под натиском, вол­нуясь, ответил Никанор Петрович.

- Вызывали тебя?

- Нет, т-товарищ.

- Ну и пошел, не трись тут.

Никанор Петрович побрел к вокзалу, мелко крестя грудь между второй и третьей пуговицей форменной шинели, а за спиной его в первоклассном вагоне хлопнула дверь, и зыч­ный голос гаркнул вдоль перрона:

- Комендант! Началюгу станционного сюда!

Никанор Петрович, скоро повернувшись, побежал к ва­гону.

- Я начальник, я.

- Заходи, - махнул рукой стоявший в тамбуре улыбчи­вый, широко­ грудый, в новенькой офицерской гимнастерке верзила.

Никанор Петрович поднялся в тамбур.

- Ручки!  — весело скомандовал  верзила, снорови­сто охлопал поднявшего руки Никанора Петровича, рас­стегнул шинель, проверил карманы, подмышки, обшарил его со спины, показал большим пальцем
на дверь: - Сюда.

Начальник станции поддернул брюки, оправил китель, застегнул шинель и, пока шел коридорчиком, в голове, в хо­лодеющем сердце билось: «Господи, помилуй! Господи, про­неси!»

- Да, да, — глухо послышалось из-за обитой кожей двери.

В комнате у окна, за небольшим письменным столом си­дел пожилой, сухощавый, примерно одних лет с Никанором Петровичем мужчина с седеющей, расчесанной на пробор го­ловой, с рыжеватой щеточкой усов, с умным и строгим, но нисколько не страшным лицом. На стене над его головой портрет вождя. Всего же сильней начальника станции пора­зило и как-то смягчило одолевавший его страх то, что муж­чина был одет в белую, вышитую голубенькими цветочками по вороту и рукавам рубаху. Неужели это и есть грозный уполномоченный, слух о жестокой требовательности которого обгонял его бронепоезд? Разве не он на соседней с N станции приказал расстрелять бригадира ремонтной бригады, на не­сколько минут задержавшего отправление бронепоезда?

- Начальник станции? - с легкой барственной хрипин­кой в голосе сказал мужчина. - Быстро нашлись. Похвально. Садитесь, милости прошу.

Никанор Петрович примостился на краешке стула.

- С кем имею честь?

Начальник станции назвал себя.

- А моя фамилия - Гедров, товарищ Гедров, - предста­вился мужчина, строго кольнул собеседника взглядом светло-карих глаз. - Итак, уважаемый Никанор Петро­вич, отныне мы с вами будем сотрудничать.
Мои условия сотрудничества: дважды распоряжений не от­даю, оговорок не принимаю, любой мой приказ должен быть исполнен точно и в срок. Если принимаете эти условия, не­приятностей у вас не будет. В противном случае — не взы­щите. Время военное, суровое. Так что — принимаете?

- Принимаю,  - отяжелевшим,  глиняным языком про­бормотал Никанор Петрович.

- На это я и рассчитывал. - Гедров помешал ложечкой в стакане, перехватил взгляд Никанора Петровича, сказал не­громко: - Еще чай.

В стене за его спиной распахнулась дверь, и молодой че­ловек в военной форме, почти мальчик, поставил с подноса на свободный угол стола стакан чая, хрустальную сахарницу и тарелку с бутербродами.

Никанор Петрович сглотнул голодную слюнку, при­ободрившись, подвинулся до половины сиденья стула.

- Смотрите внимательно. - Гедров взял серебряный под­стаканник, отпил глоток и на плане станционных путей, ле­жавшем перед ним, обвел карандашом глухую отдаленную ветку. - Этот тупик свободен?

- Забит до отказа. Поезда, товарищ Гедров, сами знаете, дальше на север не идут, все у нас копятся.

- Сколько понадобится времени, чтобы освободить ту­пик?

- Часов... — Никанор Петрович покосился на бутер­броды, на мелко колотый сахар, — часов пять.

- Сколько?

- Часов... часа четыре.

- Даю вам три часа. Тупик освободить, мой поезд поста­вить туда. Что ж вы не пьете чай? Не стесняйтесь, пейте.

Поедая досадно тонкие ломтики бутербродов и запивая их горячим, ароматным, настоящим чаем, Никанор Петрович осторожно отвечал на испытующе-подробные вопросы Гед­рова о городской жизни, мучимый одной мыслью: как бы раз­житься хоть одним кусочком сахара.

Но хозяин вагона, положив руки на стол, как прилеж­ный ученик на уроке, не сводя глаз с Никанора Петровича, внимательно слушал его.

- Что же, благодарю за сведения, — наконец-то, завер­шая беседу, сказал Гедров, склонился к нижнему ящику стола.

Никанор Петрович склюнул щепотью кусок рафинада из сахарницы. Гедров резко выпрямился на его движение, оста­новил метнувшийся взгляд на руке Никанора Петровича.

- Что там у вас? — громко спросил он. Дверь за его спи­ной приотворилась.

Никанору Петровичу, уже державшему руку у кармана, выронить бы сахар, и сукно, устилавшее пол вагона, погасило бы звук, но ужас омрачил рассудок старого железнодорож­ника, он поднял руку, показывая похищенное.

- В-в-внучка... простите, ради... пять лет... первый раз... – лепетал Никанор Петрович, а сам уже видел, как его волокут из вагона, как швыряют...

- Церковь посещаете? — обрывая мычащий лепет, сухо спро­сил Гедров.

Черным ветром махнуло в голове начальника станции: «Нет!», а губы шепнули:

- Да.

- Восьмую заповедь помните?

Гедров выдернул из-под стопы документов чистый лист писчей бумаги, свернул воронкой кулек, высыпал в него со­держимое сахарницы. Холодно взглянув на исхудалого ста­рика, сложил один на другой оставшиеся бутерброды, за­вернул их в лист бумаги.

- Берите! — приказал он, сдунул с края стола осевшую сахарнуюпыль. - Итак, через три часа тупик свободен. Персо­нально на вас возлагаю обязанность бесперебойного обеспе­чения поезда углем, водой и прочим. Каждое утро в 6.30 де­лаете мне максимально сжатый, исчерпывающий
доклад о положении дел на станции, доносите о всех случаях лени, неповиновения,  контрреволюционной аги­тации.  - Гедров провожал Никанора Петровича к дверям. -   И не верьте нелепым слухам, которые обо мне распростра­няют враги революции. Наши с вами враги. С ними я строг, порою строг чрезвычайно, но друзья молодой советской власти всегда найдут во мне товарища и старшего друга.  Пе­редайте это вашим родственникам, знакомым...

Запинаясь во тьме о шпалы, прижимая к груди кульки с так неожиданно доставшимися гостинцами для внучки, Никанор Петрович торопился в тупик — три часа уже начали свой роковой отсчет.

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ