По диким степям Казахстана уже не первый день колесила машина, в которой сидела уже немолодая, сухопарая женщина с темными волосами и такими же глазами, живыми, блестящими, несмотря на годы. Степь, невысокие горы, в синем небе время от времени кружат не то коршуны, не то орлы, не то иные высматривающие дичь стервятники. Не дарили разнообразием окрестности Семипалатинска, и дурнела голова в жарком пыльном мареве… Неудивительно, что отец, сосланный сюда уже старым и больным человеком, вынужденный зарабатывать кусок хлеба физическим трудом, вскоре не выдержал. Сердце его разорвалось в 41-м. И теперь, 20 лет спустя, Любовь Ивановна Добржанская тщетно пыталась отыскать его могилу.
Иван Андроникович Добржанский был мало того, что дворянином, так ещё и целым полковником Императорской Армии. Коренной киевлянин, он окончил Киевское реальное училище и Чугуевское пехотное юнкерское училище по 2-му разряду, а затем служил в 166-м пехотном Ровенском полку, дислоцированном в том же Киеве. Ту благословенную пору юный подпоручик сочетался браком с выпускницей дворянской гимназии Оленькой Васильевой. А в 1905 г. появилась на свет Любочка. Свое день рождения она, став взрослой, никогда не праздновала. Только День Ангела – праздник Веры, Надежды, Любви и матери их Софии 30 сентября… Сколько нужно было в те годы и Веры, и Надежды, и Премудрости, и… Любви, не дающей ожесточиться.
Отец блестяще проявил себя на фронтах Великой войны, среди многочисленных наград получив и самую заветную – орден Святого Георгия. А в лихолетие примкнул храбрый офицер и патриот к Добровольческой армии. Что могло ждать его после поражения Белых? Иван Андроникович не эвакуировался, вернулся к семье в Киев. Помимо жены и дочери, ждали его здесь сын Дмитрий и брат, оперный певец Роман Романов-Добржанский. Вот, только места в родном городе царскому, белому полковнику не было. Сперва, впрочем, повезло. Встретил Иван Андроникович своего бывшего денщика, к «их благородию» сохранившему полнейшее почтение со времен, когда окопы мировой делили. Бывший солдат теперь заведовал заводом и взял бывшего полковника… сторожем. Лучшего место дать не мог – товарищи не поняли бы, и без того рисковал.
Но и сторожить полковнику Добржанскому позволили недолго. Арест, тюрьма, этап, Соловки… Клеймо врага народа и, наконец, строительство Беломора. Истощил силы немолодого полковника истребительный канал! А скольких угробил без креста, без могилы, без памяти… Например, другого киевлянина – мученика-священника Анатолия Жураковского. А Иван Андроникович выжил. Только вернуться домой по окончании срока ему не дали, сослали в Казахстан, где он, достигнув 60 лет, нанялся пастухом.
Его жене, Ольге Васильевне, пришлось забыть благородные науки дворянской гимназии. Какое-то время она работала бухгалтером, но это была слишком «знатная» должность для жены «врага народа». Дальше пришлось зарабатывать на хлеб чем придется – прачкой, швеей, нянькой…
Любочка к тому времени уже была актрисой. Ещё с 1924 г. она служила в Театре Леси Украинки, а через 10 лет уехала в Москву. Точнее сказать, не уехала, а сбежала… Сбежала от вторичного клейма…
Ее первым мужем был актер того же театра – Иван Червинский, священнический сын. Наследственность по советским понятиям не лучше, чем у дворянской дочери. Их счастье было коротким. Ивана арестовали по доносу. Но в отличие от отца-полковника артистическая натура мужа оказалась не в пример более хрупкой. Побоев и унижений он не выдержал и наложил на себя руки.
Любу судьба Ивана повергла в ужас и отчаяние. К которым примешивался страх за саму себя. Дочь и жена «врагов народа» - шутка ли сказать! Этот страх пересилил тогда иные чувства, и Добржанская оказалась в Москве, в Театре Советской армии. Здесь не сразу признали киевлянку, и лишь во время войны пришел к ней триумф, когда она сыграла буквально вымоленную у худрука театра А.А. Попова заветную роль – Шурочки Азаровой в «Давным-давно». Ей ли, офицерской дочери, не чувствовать было свою героиню! Режиссер опасался, что актриса уже порядком старше «корнета», но Добржанская играла так, что этой разницы никак нельзя было заметить. Пластика, юношеский задор, прекрасный голос… За «Давным-давно» Попов получил высокую награду, а Любовь Ивановна – ничего. Не забыли ей её двух Иванов. Не посадили следом – вот уж и награда высшая, счастлива будь.
Личная жизнь ее так и не сложилась, не смотря на несколько попыток создать семью. Жизнь театральная, напротив, после Шурочки была весьма успешной. На сцену обожаемая в родном коллективе Добржанская будет выходить до последних двух лет жизни, когда ей станет отказывать память и она сочтет достойным честно уйти на пенсию, а не пользоваться уважением к былым заслугам и жалостью к трудному настоящему. К 60 годам придет в ее судьбу и кино. Молодой режиссер Рязанов, в детские годы пораженный Шурочкой, пригласит ее в свою картину… И Любовь Ивановна станет для поколений зрителей олицетворением кино-мамы…
А могилу отца она так и не нашла. Напрасно прыгала машина по степным ухабам, напрасны были обращения в архивы и распросы местных жителей. Никто не помнил сгинувшего здесь русского пастуха. И кому какое дело было до его боевых подвигов и Георгиевского креста, до выслуженных на службе Отечеству кровью золотых полковничьих погон… Может быть, если бы она приехала раньше, то ещё успела бы найти родную могилу? Но разве же могла она, дважды заклейменная, рискнуть ещё и такими розысками… Не могла… И выходила на сцену, где на нарядный мундир морщинистая рука прицепляла ей тот самый белый крестик: «Крестами так швыряться не пристало! Заслужил – носи!» И каждый раз вспоминался при этом отцовский крест – настоящий, гордо белевший на его груди среди «анн» и «станиславов». Вот только на могиле полковника Русской Императорской и Добровольческой армий Ивана Андрониковича Добржанского уже никогда не явится креста. Как и на миллионах могил таки же сгинувших в лагерях и ссылках.
Русская Стратегия |
