Октябрь-ноябрь 1919 года ознаменовались полным поражением петлюровских войск, если эти наскоро сколоченные группы, насильно втянутые в петлюровскую авантюру, можно было назвать войсками. Главной опорой Петлюры была галицийская армия в составе одного неполного корпуса. Мы имели с ней несколько вооруженных столкновений и одно из них при обоюдном с ней занятии Киева в октябре, но галичане быстро очистили город, заключивши перемирие с Добровольческой армией. Вскоре, видя полный развал петлюровской авантюры, их командование решило заключить с нами мир.

     К ноябрю 19-го года галичане занимали участок вдоль линии Юго-Западной жел.дороги между Васильковом и Вапняркой, Бердичевский и Проскуровский уезды, и штаб их находился в Виннице. В эти же дни началось движение польских войск в направлении Проскурова.

     15 ноября в деревню Семенку (район Бердичева), занимаемую батальоном 75-го Севастопольского полка Добрармии, прибыли галицийские парламентеры, предъявившие полномочия галицийского командования.  Они были препровождены на станцию Калиновка. Меня как начальника головного ж.д.участка вызвали по телеграфу из Казатина, и я немедленно прибыл паровозом в Калиновку  и, ознакомившись с полномочиями, предъявленными мне галицийским полковником, без промедления отправил их экстренным поездом в Рудницу, где находился штаб командовавшего отрядом Добрармии ген. Слащева, который, приняв парламентеров, снесся с Командующим армией в Харькове и отослал их в его штаб.

     Переговоры длились несколько дней и 20-го ноября Командующий галицийской армией ген. Микитка официально объявил об ее подчинении Добровольческому командованию для общей борьбы с большевиками. 30 ноября в Винницу прибыл представитель Добрармии полковник Соборский и город перешел в наше управление.

     Галицийская армия, по представленным документам, насчитывала 7000 штыков, но на самом деле в строю их оказалось не более 4000. Добрармия снабдила галичан необходимым вооружением, которого у них почти не было,  и ей был оставлен полностью внутренний распорядок.

     Сразу же с нашей стороны были установлены добрососедские отношения. Все высшие офицеры во главе с ген. Микиткой и его нач.штаба ген. Цирихом надели русские погоны и всюду заявляли, что галичане были всегда русскими по духу, что Галиция – это Угро-Россия…

     Но 4 декабря произошел прорыв петлюровского атамана Тютюнника у ст. Калиновка, где охрана была в руках галичан, которые без одного выстрела пропустили его, заявивши, что с украинцами они воевать не могут. 7-го декабря галичане и петлюровцы без боя оставили свои позиции у Бердичева, устроив перед уходом еврейский погром.

     Бердичев сразу же был занят Красной армией. Таким же образом ими были оставлены Казатин и Калиновка, что открыло красным фронт против Добрармии. Винницу и Жмеринку заняла известная своими погромами петлюровская банда Шепеля.

     Сразу же начались аресты задержавшихся русских офицеров и солдат. В то же время галицийская военная миссия при командующем  нашим фронтом ген. Шиллинге  заверяла его, что это все проделал затронутый большевицкой пропагандой отряд ген. Краузе, но все остальные галицийские части остаются верными Добрармии. (Должен сказать, что прикомандированный ко мне для связи галицийский сотник Белюга тоже переживал это предательство и до конца оставался в наших рядах.)

     В то же время ускорила свое движение польская армия, и в конце декабря галичане окончательно откололись от нас, присоединившись к петлюровской группе атамана Омельяновича-Павленко , который впоследствии уже в эмиграции выражал свои симпатии к Белому Движению.

     Прошло очень мало времени, и Петлюра со своими атаманами, под нажимом красных, бежал в Польшу, а галичане, которых польское правительство рассматривало как изменников, были брошены на произвол судьбы и рассыпались по своим городам и селам.

                                                                          ***

В Проскурове русских войск, кроме небольшой охранной команды, не было, т.к. ввиду скорого прибытия польских войск начальник 5 пехотной дивизии ген. Оссовский приказал всем русским частям оставить город. Однако ввиду возможного наличия в этом районе отдельных партизанов, надо было сохранить в порядке железнодорожную линию, идущую к польской границе. Я был в это время начальником головного ж.д.участка, и прибывший ко мне нач.штаба дивизии полковник Ахаткин приказал мне оставаться на своем посту с частью моей роты до прибытия польских войск, и одновременно я явился бы представителем Добрармии с правами начальника русского гарнизона (какового, кроме одного взвода моей роты, не было).

     Буквально через два дня польские войска пошли в Проскуров: это были т.наз. «галлерщики», сформированные польским ген. Галлером в США, в отлично пригнанной форме и поражавшие прекрасной дисциплиной солдат.

     Я вошел немедленно в связь с командующим польским фронтом ген. Ивашкевичем, бывшим старым офицером Императорской армии в Сибирских частях, и как с его стороны, так и со стороны офицеров польского гарнизона в Проскурове мы, русские офицеры, встретили самое дружеское и приветливое отношение.

     Польский комендант города, полковник, выразил желание вывесить на городской думе польский флаг, и мы условились с ним, что этот флаг будет установлен рядом с российским. Была устроена военная церемония с польским оркестром, сыгравшим польский гимн и «Коль Славен». Больно было видеть полный батальон польской армии в отличном состоянии и оставшийся со мной в Проскурове взвод моей роты.

     Такое сотрудничество с поляками продолжалось около 2 недель. Вся железная дорога была в нашем полном ведении.

     Вдруг была получена телеграмма из Варшавы от Польского военного министерства, причем санкционированная военным агентрм Добр.Армии с приказом мне передать железную дорогу в полное распоряжение польских войск, а самому с моей группой отправляться в Тарнополь, где я получу нужные указания для отправки нас в Добровольческую Армию, которая в это время отступала по всему фронту под давлением большевицких полчищ.

     Прибыв в Тарнополь, я явился в штаб фронта. Ген. Ивашкевич был в Варшаве и его нач.штаба, бывший австрийский офицер, указал нам наш дальнейший путь: город Бжезаны (Бережаны по-галицийски), где я получу дальнейшие указания.

     Прибыв в Бжезаны, мы встретили там то же любезное отношение местного польского командования, и для нашего временного пребывания нам предоставили пустующий военный госпиталь.

     К сожалению, у меня кончались выданные мне нашим командованием денежные суммы, просить у поляков я не хотел и только настаивал на срочном решении вопроса о нашем дальнейшем следовании.

     И вот вопрос очень скоро решился. Не так, как мы думали!

     Помимо ген. Ивашкевича, варшавское военное министерство приказало нам сдать наше оружие и отправиться в польский концентрационный лагерь Демби ( на окраине Кракова) с обещанием в скорости отправить нас в Добр.Армию. В госпиталь прибыл вооруженный польский отряд, державшийся очень корректно.

     Нам был предоставлен вагон в пассажирском поезде, доставившем нас в Краков, откуда на военных автомобилях мы прибыли в Демби.

     За проволокой этого лагеря скопились пленные красноармейцы, встретившие нас дикими криками, прекращенными польской охраной. Мы не были на положении пленников и получали разрешения посещать Краков. Вообще отношение польской комендатуры было вполне корректным.

     Пробывши в этом лагере около 2 недель и связавшись с нашим военным агентом в Варшаве полковником Д., мы получили наконец разрешение на отъезд в Чехословакию – это был единственный способ добраться до Добр.армии, которая отступала к Новороссийску и к Крыму.

     В Праге в это время председателем совета министров был верный друг России Др. Крамарж, которому я представился, был принят с исключительной любезностью и добротой.

Русских в то время в Праге не было, и нам было оказано чехами большое внимание. Благодаря Д-ру Крамаржу, мы уже на третий день в отдельном вагоне отбыли в Вену , и в тот же день наш вагон был прицеплен к австрийскому поезду, прибывшему в Загреб, где вагон был присоединен к поезду, шедшему в Белград. В то время в сербской столице было уже немало русских гражданских лиц, своевременно эвакуировавшихся из России.

     Пробыв в Белграде два дня, мы двинулись дальше и прибыли в Софию и сразу же поехали дальше в Варну, где уже было много русских беженцев. К нашей радости в порту был готов е отправке в Крым русский пароход Добровольного флота, на который мы без промедления погрузились и на третий день выгрузились в Севастополе, приятно поразившем нас большим порядком.

     Далее прибытие в штаб нашего батальона, где нас считали уже погибшими, короткое время пребывания в Севастополе, затем в Феодосии и отправка на фронт, приказ ген. Врангеля о выступлении, боевая страда в Северной Таврии, надежды на победу, отступление к Феодосии и горестное прощание с Родиной.