Понедельник. 8. Утром я поехал от имени полка к Государыне с огромным букетом из красных роз. К нему привязали красные бархатные ленты; на них было вышито золотом XXV и года 1866 и 1891... Я сказал Государыне, что 25 лет назад Преображенцы полюбили в ней невесту своего командира, а теперь любят Супругу Державного Шефа и Мать дорогих для всей России детей. Пришел и Государь. Мы все стали Его поздравлять. Он меня поцеловал. - Ровно в 11 ч. я вышел перед полк на площадку около дворца. 1-й, 2-й и 3-й батальоны построились вдоль кавалерского дома и тылом к нему, а 4-й под правым углом, перед дворцовой церковью. В окнах, на балконах и на краю площадки, позади шатра Императрицы было множество народу. Солнце заливало весь парад жгучими лучами с синего безоблачного, словно итальянского неба. Я обошел полк, поздоровался, поздравил с праздником и принял знамена. В руке у меня была новая шашка: мне вручили ее накануне полковники от имени офицеров перед репетицией парада. На этой шашке изображено преображенское шитье и слова полкового марша. Такую шашку имеет каждый преображенец.
Я впервые переживал минуты ожидания, предшествующие параду, которым сам должен был командовать. И парад этот не был из обыкновенных, а особенно знаменательный. Не могу сказать, чтобы я очень робел или волновался, разумеется, я не был и совершенно спокоен. Я испытывал довольно приятное волнение. Весело быть начальником, появиться перед полком в блестящем мундире, громко и лихо командовать, молодцом проходить церемониальным маршем мимо Государя. Я более всего опасался не за себя, а за благополучное окончание. Могла бы встретиться какая-нибудь неудача, оплошность, неприятность. Но все было как по закону. Начало съезжаться начальство. Бригадный, дивизионный, корпусный и наконец Главнокомандующий. Я к каждому подходил с рапортом и вручал строевую записку. Жара была страшная. Мы, даже стоя на месте, так и обливались потом. Наконец подъехал Государь. Скомандовав: «Полк, слушай, на караул!», я пошел Царю навстречу, остановился перед ним в двух шагах и отрапортовал громко, внятно и с расстановкой. Он подал мне руку, сказав: «Я, кажется, в первый раз вижу тебя перед полком». – «Так точно, Ваше Императорское Величество», - и пошел провожать Государя по фронту. Только что он поздоровался, и люди ответили, звуки нашего марша сменились гимном и разразилось оглушительное «ура». Обойдя все батальоны и приблизившись к бывшим преображенцам, служившим при Нем в полку, Государь подал знак, я махнул шашкой и воцарилась мертвая тишина. Царь велел мне командовать к церемониальному маршу поротно и сказал, что сам пройдет во главе полка. Я так и обомлел от радости. С тех пор, что Он воцарился, Его еще не видали ни перед одним полком на таких парадах. Командовал я громко, не сбился, и когда 1-й батальон зашел плечом, и я пошел к нему, чтобы встать впереди полкового адъютанта, Царь приблизился и обнажил оружие. Я проходил за Ним в двух шагах, преисполненный самой блаженной и гордой радости. Он взял шашку под высь и опустил ее, проходя мимо Государыни, которая опустила зонтик в знак поклона. Государь зашел, а я за ним, остановился и, как вкопанный, стоял, пока не миновал весь полк. Второй раз проходили по отделениям, и оба раза отлично. После второго прохождения 1-я полурота отделилась и свернула влево для относа знамен, а весь полк пошел в верхний сад, где составил ружья и поспешил занять места у столов под тенью вековых лип с трех сторон четырехугольного пруда. После относа знамен Государь с Государыней, дамами и свитой подошел к столу Государевой роты. Потом, взяв чарку, он пил за наш полк, назвав его первым в русской армии и напомнив, что поэтому мы во всем должны подавать пример другим. Потом я, что хватало голосу, крикнул: «За здравие прежнего командира, Державного Шефа!» Так же пил за Государыню, и за Цесаревича и его благополучное возвращение. Государь обходил столы, жена сунула мне в руку маленькую коробочку; в ней был крохотный разрезной ножичек, служащий в то же время и закладкой в книгу, из золота с Преображенской петлицей из красной эмали и надписью «8 июля 1891».
Перед завтраком у высочайшего стола все служившие при Государе Преображенские офицеры и служащие ныне собрались в одной из крайних зал большого дворца для поднесения Государю Иконы. Ее превосходно изготовил Фаберже. Образа писаны в Москве: посредине Преображение Господне, а на створках Казанская Божья Матерь (празднуемая 8 июля) и св. Вел. Кн. Александр Невский. Поднося Икону, я сказал: «Ваше Императорское Величество! 25 лет тому назад в этот самый день л.-гв. Преображенский полк был осчастливлен назначением Вашего Величества командующим полком. Сегодня, спустя четверть века, полк просит своего старого командира принять эту Икону. Да будет она Вашему Императорскому Величеству благословением верных Преображенцев и выражением их непрестанных горячих молитв за благоденствие Державного Шефа». - Царь перекрестился, приложился к Иконе и прочувствованным голосом долго говорил нам. Государь редко и мало говорит, никто не запомнит, чтобы Он произносил длинные речи, но тут мы ушам своим не верили: Царь говорил так хорошо, так просто, хотя, очевидно, не подготовившись, каждое его слово было так веско, что никто из нас никогда не забудет этой царской речи... «Есть в нашей гвардии батальон Императорской Фамилии, но я считаю Преображенский полк еще более полком Императорской Фамилии, еще более близким нашему семейству и в особенности Государям. Начиная с Петра все Царствующие Государи и Императрицы были шефами полка. И потому он всегда должен быть первым в нашей армии, как я сказал уже нижним чинам. Это доказала его боевая слава еще в недавнюю кампанию...»
Среда. 24. …Возвращаясь вдоль тыла полка, мы услыхали из-под одной палатки возле патронных одноколок громкий голос. Остановились, прислушались: какой-то солдат рассказывал сказку. Он, очевидно, нашего приближения не заметил. По говору невидимого рассказчика можно было заключить, что он малоросс, хотя говорил по-русски. Сказка была про богатыря-дурачка, какого-то русского Ивана, совершавшего подвиг за подвигом и все-таки не достигавшего благополучия. Был тут и конь, у которого «в лобу солнце, в затылку месяц, а скрозь звезды». Сказка тянулась безконечно. Я стоял долго и все слушал, радуясь, что удалось так хорошо слышать солдатскую речь, оставаясь незамеченным. Любопытно было, с каким участием относились к сказке слушатели, иногда прерывая рассказ замечаниями, вопросами и восклицаниями.
Вот говорит или рассказывает что-то человек. Если о житейском, то долго слушать его невозможно. Но стоит ему начать говорить что-то сказочное, чудесное, Божественное, из настоящей немелочной жизни, как найдутся и благодарные слушатели. Так и поэт! Если он пишет буднично или красиво, цветасто, но без чувства, а более из-за того, чтобы показать себя, то он не запомнится надолго.
Нередко поэтов упрекают в том, что они де «идеализируют жизнь», мол, «мы тащим лямку», «решаем практические проблемы», а поэты «оторваны от жизни» и все в таком же духе. Но это вовсе не так и совсем не так. Прочитайте Лермонтова – какая же у него идеализация жизни, когда в его стихах разлито страдание и боль за человека. Наоборот, поэт – это мудрец, пророк, знаток жизни во всевозможном объеме и сверх того. Попробуйте в самом сжатом виде вместить много мыслей и чувств, да еще так, чтобы они увлекли других?! Это очень непростая задача и ее решают цельные, мужественные натуры, рыцари духа. Ну, наделал тот или иной человек кучу всего, особо не задумываясь, нажил немало материальных благ, а надо это или нет Богу, не знал, и вот помер – что же тут героического или необычного. И дальше что? Таких было за всю историю тысячи тысяч, если не миллионы, а великих поэтов за ту же историю было раз два и обчелся. Так кто ценнее, тут и вопроса-то нет. А все потому, что поэт не принимает мир, лежащий во зле, за правду. Он поет совсем другое, не видя ничего хорошего в так сильно распространившемся вокруг него грехе. Он со своими-то пагубными страстями борется, как лев, получая раны и надеясь только на Христа. И все же он находит силы в вере, и вера, в свою очередь, помогает ему глаголать Святое, Доброе и Вечное, что важно не только для него, но для всех. Последнее очень важно, так как, опять же немало тех, кто обвиняет пишущих рифмами в том, что они выражают только то, что их волнует и безпокоит в достижении якобы славы и известности, а там и денежек. Но так ли это? Пушкин и Лермонтов жили и творили в бедности (Пушкин вообще умер в долгах). Блока доконал голод и то что ему не помогли в болезни существует версия, что поэт был отравлен в Москве), Тютчев и Великим Князем Константином Романовым долго не афишировали своих стихов. Фета гнобили за стихи и приверженность монархии, а Есенина, Клюева и Рубцова и других вовсе убили… Поэтому поэтическая стезя не такая уж счастливая, если она связана с борьбой против злобы и погибели. И поэты идут на многие риски, когда открыто высказывают правду и духовную свободу. Но делают это ради того, чтобы торжествовали не ненависть и безсовестность, а справедливость и честь. Если не я, то кто тогда?
Помните у Н.М.Рубцова: «Давай, земля, немного отдохнем…». Это он продолжает К.Р., который писал:
Помирись же с судьбою суровой, Горемычной земли не кляни И, сбираяся с силою новой, Милый друг, отдохни, отдохни!
Написанное К.Р., в свою очередь, перекликается с гетевским:
Не пылит дорога, Не дрожат листы... Подожди немного - Отдохнешь и ты!
Как важно ничего и, тем более, ничего не проклинать и благословлять жизнь. Если этого нет в душе – нет отдыха и покоя внутри, то мы еще грешны, нам далеко до совершенства. Правда, земной отдых и покой краток – свищут греховные ветры и порочные бури, рыщет, как лев, дьявол, ища кого поглотить… Но все же, если мы с Богом, то Бог – наш Защищитель и Помощник. Только в Боге возможно вечное упокоение от злобы и ненависти, которых мы можем угасить только крайним смирением - распинанием себя на кресте. В раю нераспятых нет…
Среда. 28. Всенощную отстоял в здешней учительской семинарии. Тамошнее Богослужение не мне одному нравится: мне говорил и фельдфебель Кидалов, что священник и один из учеников так «трогательно» читают возгласы и шестопсалмие. Впервые слышу это выражение от простого солдата…
Фет на мои жалобы, что Муза вот уже полгода как ко мне не возвращается, ответил прелестными стихами:
Не сетуй, будто бы увяла
Мечта, встречавшая зарю,
И что давно не призывала
Тебя богиня к алтарю.
И сам ты храм любвеобильный,
И усладительной волной
В него влетает зов всесильный,
Колебля свод его живой.
Пускай чредой неутомимой
Теснятся трудовые дни,
Но помним мы, что там незримый
Орган безмолствует в тени.
Когда затихнут на мгновенье
И блеск, и шум, - тогда лови
И мир души, и вдохновенье,
И нам запой слова любви
Труд стихотворца тонок и своеобразен. На него влияет очень многое. Поэт фокусирует в себе разнообразные влияния и состояния духа, переживая и за доброе, и за не очень доброе, желая всем спастись. К.Р. в связи с вступлением в командование преображенцами не мог уже творить, как раньше, да это и понятно. Но посреди стихий мира, подчас в суете и заботах зреют невидимые чувства и мысли, накапливаются впечатления, проносятся те или иные виды, представления и картины. И поэзия прорывается через повседневность, ища подобием раскаленной магмы выхода…
Фет сравнивает человека-поэта с живым храмом любви! В этом храме есть все святое, чтобы неумолчно петь Богу. Отрешаясь от всего наносного, слыша Божий призыв «Блаженные миротворцы, ибо помилованы будут», поэт начинает петь о мире и любви, хоть бы извне раздавались одни угрозы, обвинения и вопли.
15-го числа скончался Ив. Ал. Гончаров. Мне об этом телеграфировала ходившая за ним старушка Ал. Ив. Трейшут. Я поехал поклониться его праху. На Моховой в доме No 3, где я часто бывал у покойного, в кабинете, из которого убрали всю мебель, лежал старичок, точно спящий.
Имя Гончарова навсегда войдет в Русскую Литературу и все потому, что пламенеющее сердце писателя любит и видит в каждом другом человеке такого же страдальца – милое и доброе создание Божие, пусть бы даже доброе в человеке было заслонено множеством грехов. Наверное, К.Р. не раз тепло вспоминал слова своего наставника: «Я боюсь, что мне никогда не удастся убедить Вас, что каждая строка из-под Вашего пера, не говоря уже про личные посещения, приносят и жене и мне только самое большое удовольствие и неподдельную радость. Никакие сильные мира сего не могут помешать нам встречать Вас всегда и неизменно с распростертыми объятиями, как милого и дорогого человека».
Четверг. 19. ...Мне необходимо надо было быть в городе: хоронили И.А.Гончарова и я был на отпевании в Лавре.
Суббота. 28. В заседании председательствующий Я.К.Грот представил первые окончательно отпечатанные листы академического словаря. Показал также отзывы разных лиц, коим было поручено высказаться о сочинениях на Пушкинскую премию. Полную премию можно будет выдать одному Я.П.Полонскому за «Вечерний звон». Гр. Кутузов считает достойным поощрительной премии сборник стихотворений Львовой. Остальные - рассказы Потапенки, Эсхилов «Скованный Прометей» в переводе Мережковского, трагедия Кн. Сумбатова и пр. ничего не получат.
1 октября. …Пытался написать стихи на смерть нашей незабвенной Аликс, и уже много написано, но я недоволен: все как-то натянуто, слишком наставительно, сухо. А вот у Фета -- чистая поэзия. Я все более сомневаюсь в своих силах. Другие в мои годы как много уже сделали. А между тем самолюбия у меня - неисчерпаемая бездна. Все мечтаю, что и меня когда-нибудь поставят на ряду с великими деятелями искусства. Про кого бы из художников я ни читал, все примеряю на себя, вчитываюсь, присматриваюсь, чтобы заметить, нет ли в развитии моего дарования чего-либо сходного с постепенным совершенствованием великих людей художества. Вот уже более полугода ничего путного не сочинил, начатая поэма целый год лежит без продолжения. И мне временами представляется, что иссяк во мне источник вдохновения.
Известны слова К.Р.: «Поэтические создания тем и хороши, что не поддаются передаче сухою прозой» («Критический разбор книги В.Шуфа «В край иной...» С.Петербург 1907»). К.Р. против натянутости, прямой наставительности и сухости в поэзии. Поэзия, как минимум, должна быть мила и привлекательна. Еще одна черта, отличающая истинную поэзию, - это многосторонность и многогранность, разнообразие тем и новые, свежие подходы в их отображении, многоговорящая сердцу краткость и одновременно бездонная глубина переживаемого.
|
