В мире скорбны будете, но скорбь ваша в радость обратится.

Библия (Ин. 16. 33, 20)



Заканчивался трёхлетний срок службы в армии в ракетных войсках рядового Курганова Алексея. Во время службы, особенно в последние месяцы перед демобилизацией, он каждый день и каждый час думал о том, как скорее возвратиться в родной дом к матери. Эта навязчивая мысль не покидала его ни днём, ни ночью, даже во время боевой тревоги, которая объявлялась довольно часто, и при которой каждая минута и даже каждая секунда на счету, и когда необходимо было очень быстро, без промедления и без ошибок выполнять вполне определённые операции, чтобы никого не подвести и, своевременно решив поставленную командиром задачу, привести сложнейшие технические средства управления в полную боевую готовность. Наконец-то, армейская служба закончилась, и повзрослевший, возмужавший Алексей вернулся к матери Марьяне в родную деревню Вязово. Долгожданная встреча сына с матерью была для них, конечно же, великой радостью, радостью до слёз.

Находясь дома, Алексей в первое время скучал по своим армейским друзьям, с которыми вместе служил три года в одном и том же дивизионе, и часто вспоминал о них. Солдатская форма ему настолько понравилась, что некоторое время он носил её дома как выходную, начищая бляху ремня и пуговицы до блеска. После нескольких дней отдыха в родном доме Алексей полностью погрузился во всепоглощающую деревенскую работу. Летом косил траву на колхозном лугу, пас коров в лесу, когда подходила очередь пасти свой скот. Заготовил сено на зиму для своей коровы. Напилил и наколол дрова для дома на весь год. И мать его Марьяна всем сердцем радовалась за своего сына, с охотой и некоторым азартом выполнявшего нелёгкую крестьянскую работу.

Поздней осенью, когда сезонные полевые работы полностью завершились и была выкопана вся картошка, в деревню Вязово приехал из Архангельской области незнакомый человек, назвавший себя вербовщиком. Он агитировал сельскую молодёжь уехать на заработки, обещая златые горы в чужом краю. Этой заманчивой агитации поддался Алексей – кому же не хотелось заработать денег, ведь в колхозе за работу в поле рассчитывались не деньгами и не хлебом, а палочками в трудовой книжке. После беседы с вербовщиком он всю ночь не спал и с утра ходил понуривший и озабоченный, а вечером, когда работа по домашнему хозяйству была завершена, встретившись с матерью во дворе, сказал:

– Мама! Приехавший в деревню вербовщик предлагает работу на Севере, и я решил ехать. Поеду, заработаю хоть какие-то деньги, чтобы купить самые необходимые вещи, и потом обязательно вернусь домой.

Лицо матери сразу же побледнело. Она, не зная, что сказать, заплакала. И через горькие слёзы еле прошептала:

– На кого же ты меня оставляешь. Я же тебя так долго ждала, три года ждала, а ты меня опять покидаешь. Кто же мне будет помогать дома и в огороде? Как же я одна, без тебя смогу прожить?

– Мама, не плачь! Я уезжаю, но не навсегда. Весной, когда заработаю деньги, вернусь домой. Что мне здесь в деревне делать? Бесплатно работать в колхозе? Все молодые люди уезжают из деревни, и никто не возвращается. Но я обещаю – обязательно вернусь.

Марьяна несколько успокоилась. Но внутренне никак не могла смириться с мыслью, что её единственный сын покидает родной дом. Ведь она знала, как ей одной будет очень трудно справляться со своим хозяйством и со своим огородом.

Утомительная, повседневная, деревенская работа от темна до темна и неразлучные беды сделали своё неладное дело – эта женщина-труженица выглядела не по годам изрядно постаревшей и была похожа на согбенную старуху, хотя ей не было и пятидесяти лет. Когда-то в молодости Марьяна славилась своей красотой и считалось первой красавицей не только в деревне, но и во всём районе. Но красота её постепенно испарилась: исчез живой румянец на лице, затуманился жгучий, пронзительный взгляд, а на лбу появились глубокие морщины. Не всё складывалось благополучно в семейной жизни. Её любимый, заботливый муж после тяжелого ранения на фронте вернулся домой и в трудно выносимых страданиях умер. Две дочери, которые были старше Алексея, давно уехали в город, вышли замуж и после замужества очень редко навещали мать и не так уж часто писали письма из-за своей занятости. Так что дома оставался Алексей, единственный мужчина, опора и надежда на помощь. Как взрослый человек, он прекрасно понимал, что надо помогать матери. Но стремление заработать деньги победило, и он всё-таки уехал по вербовке в Архангельскую область. А в каком месте и по какому адресу ему придётся работать, он сам ещё не знал, и матери сказал, что будет обязательно писать письма, что скоро вернётся, и просил её не беспокоиться…

Проходили дни, недели и месяцы после отъезда сына, а мать никаких вестей от него не получала. И это её очень тревожило и беспокоило. Ведь совсем недавно, когда он служил в армии, письма и поздравительные открытки к праздникам от него приходили регулярно и даже тогда, когда их часть выезжала на учения на длительный срок в другое место дислокации. Писал о том, что очень скучает по дому и тоскует по родной деревне, что в начале службы ему было очень трудно, особенно в учебном подразделении, что взводный сержант оказался слишком строгим, но справедливым, и старался направить всех на путь истинный, в редких случаях прибегая к наказаниям. Однажды после отбоя один верзила-дембиль пытался кулаками показать свою силу и своё «превосходство», но он сумел постоять за себя и дать ему решительный отпор, и с тех пор ни он и никто другой не приставали к нему. Когда немного освоил материальную часть сложной техники противовоздушной обороны, ему стало легче выполнять весьма непростые операции. И почти в каждом письме писал, что хочет скорее вернутся домой и с нетерпением ждёт окончания срока службы.

Алексей во время службы писал письма регулярно и хотел всегда, как можно скорее, вернуться домой, но почему же после отъезда по вербовке он не писал? Этот мучительный вопрос преследовал везде и всюду бедную Марьяну. Чтобы она не делала: доила ли корову, возилась ли в огороде, топила ли печь или ложилась спать после утомительного дня – всегда думала о своём сыне.

Какие только тревожные и беспокойные мысли не приходили ей в голову. Может быть, в дороге что-нибудь случилось с ним? Может быть, замёрз в далёком холодном краю? Где же мой Алексей? Что с ним? Пропал, как в воду канул. Жив ли? Здоров ли? Может быть, попал в шайку бандитов? Такие безрадостные мысли не давали Марьяне покоя ни днём, ни ночью. Тоска и печаль наполняли её истомившееся сердце.

Марьяна вспомнила, что, прощаясь, сын обещал прислать ей деньги. А тут ни денег, ни писем.

– Деньги присылать, Алексей, не надо. Они тебе пригодятся. А вот письмо напиши. Напиши хоть два слова: жив ли, здоров ли, – с этой слёзной просьбой она простилась с сыном.

Бедная, измученная мать готова была сама написать письмо и даже отбить телеграмму. Но куда, по какому адресу? – она не знала.

О том, что пропал Марьянин сын, знала вся деревня – от мала до велика. И это ещё больше наполняло сердце матери гнетущей болью, печалью и скорбью. Она всё чаще стала вспоминать о своих грехах, молиться и каяться.

Её старались утешить соседи и все, кто с ней встречался на улице. Одни, вселяя надежду, советовали не переживать и не расстраиваться, уверяя в том, что сын опомнится и скоро напишет, а, может быть, и приедет домой. Они рассказывали, что были случаи в деревне, когда уехавшие в город дети всё же возвращались – кто-то в отпуск, кто-то и насовсем, попробовав «сладкой» городской жизни, но писем они почему-то не писали. Об этом Марьяна знала сама, но слушала внимательно, что скажут ей близкие и знакомые люди. Утешала её и баба Аксинья. Эту скромную пожилую женщину, пережившую октябрьский переворот 1917 года, братоубийственную войну, бандитскую коллективизацию и страшную войну, уважали в деревне, и к её мудрому совету прислушивались все, и всем она старалась сказать добрые слова и помочь в трудную минуту.

– Время сейчас такое суетное, быстротечное, что нашим детям некогда вспомнить о нас, бедных родителях, – тихо, почти шёпотом, без спешки промолвила однажды умудрённая жизнью баба Аксинья, встретившись с Марьяной. – Ты, дорогая, страдаешь не одна. Вся земля наполнена страданиями и печалью. Все страдают вокруг нас. Каждый дом и каждый человек переполнены своим горем, своими страданиями, нами не ведомыми. Посмотри вокруг себя, на твоих соседей, и ты поймёшь, что не одинока в своей беде. Терпи и надейся на Божию помощь, и скоро ты почувствуешь облегчение. Советую тебе, Марьяна, обратиться к директору школы Николаеву. Он – добрый человек, старается всем помочь.

Марьяна, недолго думая, решила пойти к Николаеву. Был восьмой час вечера, и он в такое позднее время обычно бывал дома. Его бревенчатый дом, мало отличавшийся от других крестьянских хат, находился на краю деревни. Хата директора, как и многие в деревне, была срублена местными мужиками-умельцами, покрыта соломой, и внешне почти не выделялась среди других. Но всё же были некоторые отличия внутри. Во многих крестьянских хатах обычно одна просторная комната, где и печь, и у глухой стены широкий настил из толстых досок – крестьянская кровать. В переднем дальнем углу – стол и вокруг него лавки. Над столом вверху в самом почётном месте – божница с иконами. Хата же директора была разделена на две части, так что получались две небольшие комнаты – передняя и дальняя (она часто называется горницей). А передняя тоже была разделена только не глухой стеной, а дощатой перегородкой с дверным проёмом. Справа, в большей части передней комнаты находилась обычная русская печь, а в левой части в углу у окна стоял стол, покрытый цветистой клеёнкой. С дальней стороны стола слева у окна стояли стулья с высокими спинками. Божницы и икон не было. Вместо них на самом видном и почётном месте на стене вверху над столом висел в большой, застеклённой тёмной рамке портрет почитаемого тогда кумира, который, с лёгкой руки Маяковского, оставался живее всех живых, хотя, на самом деле, давно помер. По-видимому, директор, будучи партийным, тоже вольно или невольно поклонялся этому кумиру, искренне веря, как следуя партийным указаниям, можно приблизить «светлое будущее» и построить некий рай на земле не только для тех, кто носил красный билет в кармане, но и для простых честных тружеников. Поэтому предметом поклонения для директора был вовсе не Спаситель, как для многих тружеников-крестьян, а «вождь мирового пролетариата».

Хозяин дома вышел в переднюю комнату, как полагалось, в парадной, партийной форме: в тёмной, шерстяной гимнастёрке, опоясанной широким кожаным ремнём, застёгнутым пряжкой со звездой, в брюках-глифе и в начищенных до блеска хромовых сапогах. На гимнастёрке выделялись два больших нагрудных прямоугольных кармана, и в левом, что поближе к сердцу, Николаев, как и полагалось, носил красный билет, который помог ему выбиться в люди – после окончания краткосрочных курсов партийного ликбеза его назначили директором семилетней школы, построенной ещё в тридцатые годы местными мужиками-крестьянами. Поэтому он ценил свой билет, всегда носил его с собой и никогда с ним не расставался.

Поздоровавшись с Марьяной, назвав её по имени и отчеству, хозяин предложил ей сесть за стол, указав рукой на стул, стоявший у окна, а сам сел с другой стороны стола прямо под портретом.

– Чем могу помочь, Марьяна Алексеевна? – вежливо и спокойно спросил Николаев.

Марьяна, попав в непривычную обстановку, сначала несколько оробела и растерялась. Потом, собравшись с мыслями, едва удерживая слёзы, рассказала про Алексея, уехавшего на заработки и пропавшего. Николаеву была известна эта печальная история, но он всё же слушал с большим внимаем взволнованную женщину. Конечно же, директор хорошо знал всех учеников, которые учились в его школе-семилетке. И Алексей не составлял исключения. Он вспомнил, что учёба ему давалась нелегко, с большим трудом, да и не отличался он прилежанием. Выслушав до конца печальный рассказ Марьяны, Николаев сказал:

– В наше время, не то что раньше, некоторые дети забывают своих родителей. И не только ваш сын. Вы, наверное, знаете, что Демьянова дочь уехала три года назад, а писем или каких-либо вестей от неё до сих пор нет. Такое сейчас время, такова сейчас наша жизнь. Надо ждать, Марьяна Алексеевна, и ваш сын обязательно каким-либо образом объявится. Советую обратится к председателю сельсовета. Ведь с его ведома приезжавший вербовщик агитировал молодых людей.

Марьяна поблагодарила Николаева за утешение и добрый совет и решила пойти завтра же в сельсовет. Вытопив печь и управившись по хозяйству, она отправилась в путь. Сельсовет располагался в селе Высокое в восьми километрах от Вязово. В девять часов утра она была в сельсовете, но председателя Недорезова не оказалось на месте. Она узнала от местных жителей, что председатель обычно приходит в сельсовет только после обеда. Решила далеко не отходить, а вдруг он соизволит появиться раньше. Увидев скамейку здесь же рядом, в нескольких шагах от сельсовета, она подошла к ней и села лицом к его входу, чтобы видеть всех вошедших в этот казённый дом. Оттуда хорошо просматривался небольшой плакат, висевший на стене этого дома прямо над двумя окнами и проёмом между ними. Он был небрежно приколочен крупными гвоздями, которыми обычно прибивают подковы лошадям. Плакат был не типографский, а самодельный: на обратной, чистой стороне небольшого обойного куска прямоугольной формы фиолетовым чернилам крупными печатными буквами очень аккуратно было начертано: Слава КПСС. Под солнечными лучами все буквы изрядно выцвели, а внизу этих блёклых букв образовались фиолетовые подтёки. Загнутые гвозди тоже оставили свои следы в виде ниспадающих ржавых, рыжих полос, заострённых книзу. Марьяна, внимательно посмотрев на это произведение партийного творчества, не могла понять, почему его вывесили на самом видном месте. Она знала другие слова: Слава Богу! – и повторяла их по несколько раз в день, как и многие её односельчане, и эти поистине народные слова никто и никогда не вывешивал на общее обозрение. Смышлёная женщина сообразила, что этот плакат, изобретённый партийными самозванцами, призывает прославлять не Бога, а самих себя. «Что же они сделали доброго или хорошего? За что же их прославлять? Чудеса и только! Придумать что-нибудь разумное, полезное – у них не хватило ни ума, ни совести», – подумала Марьяна. Ещё раз посмотрев на непонятный плакат с подтёками, она тихо, еле слышно произнесла:

– Этот партийный плакат плачет. «Слава КПСС» проливает слёзы.

А потом через некоторое время к ней пришли и другие мысли:

– Раз он плачет, то не поэтому ли его называют плакатом, ведь корни этих слов похожи?

Выцветающим буквам и расплывающимся подтёкам, смекалистая, сообразительная женщина нашла своё оригинальное объяснение:

– Сама природа противится тому, что Богу и человеку не угодно: яркое солнышко старается выжечь даже красиво написанные, но неестественные и непонятные слова, а дождичек пытается их смыть.

Увиденное немного отвлекло Марьяну от грустных мыслей и, несколько позабавив, помогли ей скоротать время. Но Недорезов так и не появлялся. Он был пришлый человек – его прислали по партийной, самозваной линии. И никто из крестьян не знал, откуда он приехал и чем раньше занимался и что он делает сейчас, сидя в сельсовете. Вскоре выяснилось, что этот «слуга народа» не имеет даже малейшего представления о настоящей деревенской жизни. Не умел он ни пахать, ни сеять, ни косить, но знал настоящую цену власти. А поселили его с семьёй в центре села в большом бревенчатом доме с шестью окнами на улицу. Когда-то этот дом принадлежал крепкому крестьянину Никитину, которого, объявив кулаком, расстреляли, а его многодетную семью сослали на Соловки. Никто от этого посланного сверху партийного самозванца никогда не слышал добрых слов. Если какой-то крестьянин, не дай Бог, не выплатил вовремя советские подати, которые для многих семей были просто не подъёмными, то из животнообразных уст самозванца выливалась нецензурная брань подобно грязным помоям. При этом он становился внешне похожим на сорвавшуюся с цени проголодавшуюся лающую собаку, которую забыл покормить хозяин. Иногда в порыве нечеловеческой, звериной страсти он выхватывал револьвер из кобуры, спрятанной под замусоленной, измятой, грязной кожанкой, и прикладывал к груди «провинившегося», чтобы таким варварским способом выбить из него наложенный непосильный оброк. И эта страшная картина, напоминавшая нападение хищника на свою беззащитную жертву, повторялась изо дня в день.

Никто из крестьян не любил его, и ему присвоили кличку Обрез. Об этом знала и Марьяна и не питала особых надежд на его помощь. В сельсовете Обрез появился после двух часов. Сначала к нему в кабинет зашли какие-то двое незнакомых. И просидели они там около часа. Потом зашла Марьяна. На её приветствие он не соизволил поздороваться, как это делают все нормальные и воспитанные люди, а только кивнул головой. Как будто у него кто-то вырвал язык, а если бы вырвал, то это было по его заслугам. Он не предложил ей сесть – одурманенный советской властью, «высокий» начальник не хотел знать и понять, что к людям следует относится по-человечески. Перекладывая на столе какие-то потрепанные и замусоленные бумажки и кинув беглым взором на посетительницу, он сделал вид, что очень занят, и с большой неохотой стал слушать её и, не давая возможности высказаться до конца, в грубой форме не произнёс, а прокричал:

– Не моё дело разыскивать заблудшего сына!! Обращайтесь в милицию!!

Можно только удивляться, что этот чиновник, яркий представитель советской, безбожной власти, вспомнил библейское словосочетание «заблудший сын». С трудом верилось, что он знал смысл притчи о заблудшем сыне. Ведь на краткосрочных курсах партийного ликбеза забивали голову совершенно другим – так называемой теорией, которая правильная, потому что верная, и которая учит, как разделять и властвовать, а вовсе ни покаянию, ни состраданию и ни милосердию. Ему, как пришлому человеку, власть предержащему, не было никакого дела не только до бедной, несчастной посетительницы, подавленной горем, но и до каждого жителя всего большого сельсовета. По его опухшему лицу с красным носом и заплывшими глазами было видно, что советская власть не просто его испортила, а по своему поведению приблизила к тем благородным животным, которые называются бульдогами. Да и внешне он мало чем от них отличался. Ведь его власть не собачье ли дело? А что касается пропавшего Алексея, то не с его ли ведома и по его ли наводке в деревню Вязово заявлялся вербовщик, заманивший Алексея. Однако об этом он вспоминать и знать не хотел. Зачем ему эта лишняя головная боль.

Ещё больше угнетённая горем Марьяна вышла из казённой избы. Собравшись с последними силами, она тихо побрела домой, поливая горькими слезами пыльную дорогу. Плакала весь день. Плакала всю бессонную ночь. В её душе были тяжесть, смятение и беспросветный туман, неизвестность и неуверенность в завтрашнем дне. Совсем расстроенная и взволнованная женщина после сельсовета долго думала, стоит ли идти в милицию, следуя совету Недорезова. Она, как и многие её знакомые знали, что милиция, как и сельсовет, живет по своим правилам и по своим законам, а их служители и в то же время «защитники» прав граждан работают, в основном, для себя, а не для того, чтобы помогать людям и защищать их законные права. Все знали, что такие властители в погонах решают все проблемы простых людей на словах и на бумаге, а не на деле. До их скудного ума никогда не доходит простая истина: настоящая власть – это не власть над другими, а власть над собой. Многие люди боялись подобных властителей, и не напрасно: от них ждали только наказаний, не всегда справедливых. Никто не забыл, как они без суда и следствия арестовывали безвинных людей, а затем лишали их свободы, а некоторых из них и жизни. Всё это хорошо знала, помнила и прекрасно понимала Марьяна. Не забыла она и о том, как в тридцатые годы в хату ее ближайших родственников, живших в соседней деревне, среди ночи вломились незваные гости с винтовкой в руках и забрали хозяина, никому ничего плохого не сделавшего, и затем расстреляли, а его семью сослали туда, куда Макар не гонял телят, и о них никто из близких и родных не знал, где они находятся. Однако Марьяна всё-таки решила, не вспоминая о плохом и с великим трудом поборов свои убеждения, пойти в милицию, но не по совету Обреза, а надеясь на лучшее – вдруг помогут. Ведь где-то же должны быть добрые люди, которые в тесно сплочённых рядах партийной безбожной власти не потеряли человеческого чувства совести и сострадания, которые отличают любого человека от всего живого. И в её истомившемся, исстрадавшемся сердце затеплилась хоть и слабая, но всё же надежда…

Встав, как обычно на заре, в пять часов утра, после первого пения петухов, подоив корову и вытопив печь, Марьяна стала собираться в дорогу. Дорога была дальняя – двенадцать километров до районного центра Каменск, где находилась милиция. Отрезала несколько ломтиков хлеба, испечённого в собственной печи два дня назад, завернула их в чистый платочек и, осенив себя крестным знамением перед иконой Спасителя, с этим небольшим узелком отправилась в путь. Пройдя соседнюю деревню, житное поле, сосновый лес и небольшой аэродром, Марьяна вышла на широкую улицу, ведущую в центр посёлка Каменск. Вблизи сквера с памятником «вождю всех народов» она увидела большой бревенчатый дом с большими окнами и с застеклённой верандой. Этот дом когда-то, до бандитской коллективизации принадлежал одному благочестивому крестьянину, которого раскулачили и сослали куда-то на Север. На стене дома, справа от веранды висела под стеклом в чёрной рамке вывеска с надписью Каменское районное отделение милиции. Войдя в этот казённый дом, Марьяна увидела сидевшего за невысокой дощатой стойкой приземистого человека в погонах, с портупеей и пистолетом на ремне. Это был старшина милиции Дундуков, дежурный милиционер, мужчина лет сорока с округлившимся, одутловатым лицом и слегка отвисшим подбородком. Не дождавшись пока посетительница подойдёт ближе к стойке, человек в погонах, не поздоровался, как это принято при встрече незнакомых людей, пришедших не к нему домой, а по делу его службы, за которую он получал деньги, но очень строго и большей степени нагло, как его учили в милицейской школе, во всё горло прокричал:

– Что вам, гражданка, нужно?!

Внешне этот человек был похож на натасканную собаку с большой мордой, которая выбегает из-под ворот и начинает громко лаять, дабы не пропустить чужака во двор хозяина.

Марьяна, побледнев от страха, ответила:

– Мне, товарищ начальник, ничего не нужно.

– А если вам, гражданка, ничего не нужно, то зачем пришли сюда?! – повысив голос, продолжал показывать свою служебную выучку и натаскивание Дундуков.

– Я хотела бы просить вас, чтобы посоветовали, как найти мне сына, – еле слышно промолвила Марьяна.

– Ваш сын что-то совершил, чтобы его разыскивать?

– Мой сын Алексей тихий, смирный … Он ничего плохого никому не сделал, – со слезами на глазах ответила Марьяна. – Он уехал. Уже прошло полгода, а весточки от него до сих пор нет.

Дундуков встал, поправил портупею, подтянул ремень с кобурой, надел шапку с кокардой и, вытянув вперёд широкую грудь, посмотрел на согбенную, несчастную женщину свысока. У него не хватило ни совести, ни ума, ни знаний, чтобы посмотреть по-другому – вверх, чтобы увидеть, увидят ли оттуда его истинное лицо. Он об этом и подумать не мог, ведь его не воспитывали, чтобы отличать добро от зла, а натаскивали, как это делает хороший хозяин со своим четвероногим питомцем. Немного помедлив, он железным голосом отрубил:

– Вы говорите, что ваш сын ничего не совершил! А мы разыскиваем людей, совершивших преступления против человеческой личности!

Выпалив скороговоркой и без запинки эти «правильные», волшебные слова, старшина испытывал неземную радость и чувство глубокого удовлетворения от того, что он запомнил их и уверенно произнёс. При этом его каменное сердце ничуть не дрогнуло – оно оказалось непроницаемым, чтобы хоть как-то по-человечески откликнуться на горе бедной женщины.

Побледневшая женщина, совсем расстроенная, не знала, что сказать. Из её уст невольно вырвалось:

– Помогите!

Милиционер, насупившись, с нахмуренными бровями и надутыми щеками сел на своё прежнее место, снял шапку и положил её на стол рядом с истрёпанным и грязным, как изношенная портянка, журналом. Уткнувшись лицом в этот журнал, как свинья в корыто, он сделал вид, что у него есть более важные дела, а тут его отвлекают всякие ходатаи с непонятными для него просьбами, и пришедшая гражданка только мешает ему, человеку в милицейской форме, выполнять свои служебные обязанности. Увидев, что гражданка, тёмная и забитая в его представлении, не собирается уходить, он решил ей разъяснить:

– Когда ваш сын уезжал, он нас не спрашивал, надо ли ему ехать, а если ехать, то куда и зачем? Теперь, если он вам нужен, то ищите его сами!

– Спасибо, товарищ начальник, за совет! – утирая слёзы, ответила Марьяна и вышла на улицу, униженная и оскорблённая.

Если бы на месте этого милиционера в погонах был человек с добрым, отзывчивым сердцем, то он наверняка постарался бы хоть как-то помочь ей найти сына либо хоть как-то утешить её, – подумала она. И тут у неё возникли сомнения. Она вспомнила, как в её молодости люди в погонах отнимали собранные после уборки урожая колоски у её односельчан, и некоторых из них за такое «преступление» загоняли в тюрьму сроком до пяти лет. Эта трудолюбивая, благочестивая женщина, как и многие другие, хорошо знала, что милиция разыскивает и ловит невольно оступившихся и даже арестовывает невинных людей, а отъявленные бандиты и явные преступники гуляют на воле.

Она зашла в небольшой сквер, где росли высокие стройные тополя и раскидистая сирень, и выбрав затенённое место, села на зелёной, никем не примятой травке. Напротив, в центре сквера стоял большой бетонный памятник «вождю, отцу всех народов», покрашенный бледно-синей краской. На самом его верху, на голове вождя без головного убора суетились проворные воробьи. И вся макушка была покрыта тёмно-серым, бугристым слоем: воробьи, проявляя повседневную заботу о вожде, старательно делали своё дело – периодически пополняя этот естественный слой, дабы уберечь «вождя всех народов» от солнечного удара.

Как только Марьяна начала развязывать узелок с хлебом, воробьи тут же покинули насиженное и удобренное место и стали садится на травке вблизи неё. Она отщипнула несколько кусочков хлеба и бросила им, и они, продолжая суетится, в знак благодарности ещё громче стали петь свою многоголосую воробьиную песню. Хлеб она никогда не выкидывала и не бросала птицам, считая, что они сами найдут себе корм. Так поступали и поступают все благочестивые люди. Добывая его своими мозолистыми руками, они знают истинную цену хлебу насущному: хлеб – всему основа; кто хлеб носит, тот есть не просит. И только сегодня она сделала исключение – ей показалось, что эти Божьи твари больше сочувствуют человеку, чем некоторые люди с непроницаемым, каменным сердцем.

Сквозь зелёные ветви сирени и верхушки тополей проглядывалось голубое небо, покрытое редкими кучевыми облаками. Однако с западной стороны, совсем далеко, почти у самого горизонта надвигалась тёмно-свинцовая туча. Увидев эту дождевую тучу, Марьяна стала поторапливаться, чтобы до начала дождя успеть вернутся домой. Она быстро встала, и проворные воробьи тут же вспорхнули и устремились на прежнее место, дабы и дальше выполнять свою архиважную работу. По дороге её нагнал пустой грузовой автомобиль, но водитель не остановил машину, чтобы её подвезти, а оставил за собой густой шлейф пыли, который долго повисал над пыльной, песчаной дорогой. Она не обиделась на незнакомого водителя, считая, что он тоже человек, и ему также, по-видимому, хотелось поскорее, до дождя добраться домой. Погружённая в свои навязчивые, печальные мысли, она так и не заметила, как преодолела дальнюю дорогу. И первые капли летнего дождя настигли её, когда она приближалась к своей хате.

Последняя надежда на добрых людей не оправдалась. Кругом бессердечные, безразличные и равнодушные люди. Везде чужие люди. Никто не хочет знать о её беде. Никто не хочет помочь. Какая печаль! Какая тоска! Какое горе! Как же мне найти родного сына?! Марьяна днём и ночью думала об этом. Она готова была занять денег у соседей, чтобы купить билет и поехать к сыну. Готова была бросить своё небогатое хозяйство: корову, кур и поросёнка, – попросить соседей, чтобы они за ними приглядели, и ехать. Ехать, хоть завтра! Но куда ехать? И эта неопределённость ещё больше тревожила бедную женщину и усугубляло её страдания.

Придя домой, Марьяна зажгла свечку перед иконой Спасителя и стала усердно молиться. Молитвенника у неё не было. Во время войны пропали не только молитвенник и Евангелие, но и почти всё, что оставалась дома и что можно было унести. Тогда всех жителей деревни, якобы ради спасения жизни, превратили в вынужденных беженцев, а на самом деле выгоняли из родных хат и грабили все, кому не лень – и якобы партизаны, и свои, и чужие. «Отче наш ...» и другие основные молитвы она выучила наизусть, и помогла ей в этом её покойная мать, умершая, не дожив и пятидесяти лет. Она много раз повторяла:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй и помоги найти мне сына!

После усердной молитвы Марьяна почувствовала на сердце какое-то облегчение. Как будто тяжёлое бремя свалилось с её души…

Каждый день, примерно в двенадцать часов дня она выглядывала из окна, а иногда выходила на улицу, чтобы узнать у почтальона Михаила, разносившего почту, есть ли какая-нибудь весть от сына. Письма от своих родных и близких с нетерпением ждут все всегда и везде, особенно в деревне, где в каждой семье рады любой весточке от своих родственников, покинувших родной дом. Но у Марьяны был особый случай, и добродушный почтальон, зная об этом, пытался, как мог, утешить её, отвечая по-разному на её один и тот же вопрос. То серьёзно скажет: надо ждать – письма сейчас идут подолгу, особенно с Севера; то с улыбкой почти пропоёт: письма все и всегда ждут; то произнесёт: письма ждут не только матери от сыновей, но и сыновья от матерей; а однажды, шутя, сказал, что письма нету – читай газету, хотя хорошо знал о том, что она не выписывала газету, даже местную, районную – не хватало денег, которых едва хватало на уплату грабительских налогов. Все эти шутливые слова Михаила, хоть ненадолго, но успокаивали и утешали Марьяну. Однажды он рассказал случай, как в соседней деревне Кобылино уехал на заработки старший сын Матвеевых и только через год соизволил написать письмо родителям. Но это совсем не утешало её.

Бедной, измождённой женщине казалось, что она никогда так сильно не переживала, даже во время войны, когда ждала мужа из фронта. Тогда почти в каждой семье ждали мужей и сыновей. Все надеялись, что война окончится и они непременно вернутся домой. Однако многие так и не дождались, получив печальные вести: «погиб на фронте» либо «пропал без вести» – слова без определённости. Но несмотря на такие безрадостные новости, во многих семьях продолжали ждать своих родственников и во время войны, и многие годы после войны. Марьяна всё же дождалась своего мужа, вернувшегося из фронта в сорок третьем. И эта встреча, конечно же, была великой радостью для всей семьи. Однако он получил тяжёлое ранение в грудь. Пуля едва не задела сердце. Болезненная рана долго гноилась и никак не заживала, всё больше и больше расползаясь по всей груди. Нестерпимые боли его сильно беспокоили и днём, и ночью, не давая заснуть. Поправится и выздороветь он так и не смог: умер в страшных муках и страданиях ранней весной, когда всё вокруг начинало оживать и расцветать. Эта тяжёлая утрата и горе принесли Марьяне и всем детям немало душевных страданий. Со временем душевная боль постепенно улеглась. Но теперь, спустя почти двадцать лет, ей казалось, что она ещё больше переживала за своего единственного сына, которого она очень любила, и каждый день молилась за него…

Время для этой исстрадавшейся женщины замедлилось. Каждая минута казалась для неё вечностью. И чтобы не делала, она с нетерпением ждала двенадцати часов, чтобы увидеть почтальона, разносившего почту. И каждый раз надеялась, что он принесёт для неё добрую весть. И вот в один погожий день, на праздник Святой Троицы, она пошла в лес, чтобы наломать кленовых ветвей для украшения окон своей хаты. В тот же день по старой доброй традиции окна, выходившие на улицу, обрамляли кленовыми ветками, чтобы сделать их по-праздничному нарядными. Придя домой и развесив кленовые ветки, цепляя их с внешней стороны наличников, она зашла в хату. Вдруг раздался стук в калитку. Это был необычно громкий стук.

– Кто там!! – громко прокричала Марьяна и, выглянув в окно, увидела почтальона.

Ещё не было двенадцати, и она не ждала почтальона так рано. По-видимому, он уехал на почту раньше обычного, чтобы побыстрее разнести письма и газеты и успеть к праздничному столу домой.

– Отворите скорей – почтальон у дверей!! – с радостью и восторгом произнёс Михаил.

Взволнованная, но радостная Марьяна пулей вылетела из хаты. И вот она в руках своих, дрожащих от волнения, держит долгожданное письмо. На конверте знакомый почерк. На нём написанные рукой сына слова: «Смоленская обл., Каменский р-н, д. Вязово, Кургановой М.А.».

– Наконец-то дождалась доброй весточки. Слава Богу! Он жив!

Она поспешно раскрыла конверт и замиранием сердца начала читать:

– Здраствуй, многоувожаемая мама!

В первых строках моего письма спешу саобщить, что я жив и здаров, чего и тебе жалаю …

Читала она очень медленно, почти по буквам, запинаясь и затаив дыхание. Она с трудом могла понять не совсем разборчивый почерк сына. И для неё было интересно каждое слово. И на её глазах навернулись слёзы утешения, слёзы радости. Она не замечала, что в прочитанных строках было допущено несколько ошибок. Да и могла ли она их определить: её учёба закончилась, едва начавшись. Как только она научилась в школе читать, писать и освоила правила сложения и вычитания, её родители решили, что такой грамоты для неё вполне достаточно. И для них, как и во всех крестьянских семьях, важнее было, чтобы их подрастающие дети помогали работать в поле и по хозяйству дома. Считалось, что чтение книг, особенно праздное, да и грамота в целом только отвлекает людей от более благородного дела – растить хлеб насущный и собирать урожай, а для этого достаточно крестьянского опыта, который передавался от поколения к поколению. В деревне так было всегда, из века в век. Всякий крестьянин знал: кто любит землю, тот не будет ходить с сумой и всегда будет спасён от нищеты и голода. Эту благородную истину познала позднее повзрослевшая Марьяна. Но в те детские годы ей, конечно же хотелось учиться, и учёба ей нравилась. Она с большой охотой ходила в школу. И её учительница считала её способной и говорила об этом родителям. Но воля родителей был для неё была законом, и её школьная наука закончилась после второго класса…

Её сын Алексей пошёл гораздо дальше матери – закончил шесть классов. Пошёл в седьмой. В начале сентября в классе писали диктант, и Алексей, допустив восемь ошибок, получил двойку. По математике на контрольной он не смог решить задачу – опять двойка. Эти неудачи отбили всякую охоту у него ходить в школу и учиться. Он стал пропускать занятия и потом, спустя некоторое время, признался матери: наука – это не моё дело, буду помогать тебе дома по хозяйству. Мать пыталась, как могла, убедить Алексея, что сейчас без учёбы, без образования трудно прожить. Многие сейчас учатся и выходят в люди. На уговоры матери он ответил, что ему легче научится пахать, сеять и косить, чем усвоить, в чём различие между прилагательным и существительным. Он уверял мать, что ему интереснее ходить за плугом, чем думать, как определить расстояние между двумя сёлами, если известны скорость и время движения путника. С таким объяснением мать не могла согласиться. Она очень долго, со слезами на глазах уговаривала его не бросать школу и продолжать учиться. Но это не помогло. Алексей охотно работал в поле и дома, что, конечно же, несколько успокаивало его мать, и она постепенно стала свыкаться с мыслью: не всем же быть слишком грамотными – кому-то всё же нужно пахать, сеять и растить хлеб, а для этого разве нужна большая наука.

В ту осень, когда Алексей решил расстаться со школой, все основные полевые работы были выполнены. Оставалось только собрать картошку. Алексей помог матери выкопать картошку, и её уборку удалось закончить раньше, чем в соседних огородах. Мать была очень рада, что он с охотой убирал картофель, и стала снова слёзно его просить не бросать школу. Но и на этот раз он не внял её просьбе. И это было давно – более семи лет назад…

Но время пролетело незаметно, и, спустя годы, в руках Марьяны чудесным образом оказалось письмо любимого сына. Она продолжала медленно читать, пытаясь вникнуть в каждое слово, написанное корявым почерком. И для неё было не столь важно, что письмо небрежно написано и что слова не выведены красивыми буквами. Важно было другое – это долгожданное письмо от родного сына. Она была счастлива, и слёзы радости и умиления не исчезали с её глаз.

Увлечённая чтением письма Марьяна не заметила, как почтальон сел на велосипед и отъехал. Увидев его вдали, она с восторгом крикнула ему вслед:

– Спасибо, Михаил, за добрую весть!

Потом она зашла в хату, села на лавку у окна и, положив письмо на подоконник, продолжала читать:

– Устроелся на работу. Правда, не сразу. Вербовщика, каторый обещал хорошую работу, здесь никто не видывал и не знал. Пришлося находить работу самому. Два месяца меня нигде не брали на работу. И мне показалось, что я здесь никаму не нужен. Оказался чужым в чужом краю...

Дальше он писал, что собирался вернуться дамой, но денег на дорогу не хватало… Но всё же чужая земля оказалась не без добрых людей. Его приютили хорошие люди – они взяли к себе в комнату в общежитии, хотя и без него было там тесно. Сначала спал на матрасе, не раздеваясь, прямо на полу. Питался, как придётся. В первое время спасало сало, которое он взял из дома и которое не хотел брать с собой… Через два месяца его всё же взяли на работу сучкорубом на лесоповал. Ему выдали топор, который оказался настолько тупым, что им с большим трудном удавалось обрубать сучки с поваленных деревьев. Таким топором, похожим на колун, колоть бы дрова, а не рубить. Эта работа особенно сначала была до изнеможения изнурительной и тяжёлой. В первый же день на натруженных руках появились мозоли, которые долго не заживали. Утром болели суставы и с большим трудом, едва сгибались и разгибались пальцы. Потом постепенно всё же стал втягиваться в тяжёлую работу. Сначала не мог выполнить месячную норму заготовок, и, ему, как отстающему работнику, мало платили, и на еду в столовой всё же хватало. Не каждый день ходил в столовую на ужин и завтрак. В столовой изо дня в день одни и те же блюда – жиденькие щи из квашеной капусты и жареные котлеты, которые, хотя и назывались мясными, но мясом не пахли. Спасал от голода чёрный хлеб. Было очень трудно. Таких трудностей не испытывал даже на службе в армии. И он думал, что не сможет освоить свою работу сучкоруба и, заработав денег на дорогу, обязательно приедет домой. Поэтому не писал письма, чтобы не расстраивать свою мать. Но всё же постепенно он втянулся в работу.

В конце письма Алексей написал, что ему дали место в том же общежитии-бараке, где сначала поселился, и выдали постельное бельё. И он решил поработать до весны и затем вернуться домой. Прошедшая зима в тех северных краях была непривычно суровой. Общежитие оказалось очень холодным. В сильные морозы ложился спать, не снимая верхней одежды. Выпал глубокий снег. В феврале часто заметало дорогу, что ни проехать, ни пройти. Таких трескучих морозов и пурги в его родной деревне никогда не было. А весной, когда становится тепло и всё зеленеет, другая напасть – досаждали комары и мошки…

В последних строках письма Марьяна прочитала:

– Очень скучаю по дому, но прыехать в ближайшее время нет вазможностей.

Дочитав до конца письмо и аккуратно вложив в конверт, она сунула его за икону Спасителя. В таком почётном месте хранились все «ценные» бумаги: квитанции об уплате налогов и страховки, облигации.

Затем Марьяна зажгла восковую свечку перед иконой, перекрестилась и со слезами на глазах промолвила:

– Слава тебе Господи! Всё хорошо! Алексей жив и здоров, устроился на работу. Возможно, в конце лета либо осенью приедет домой.

Сердце её наполнилось благодарной радостью:

– Господи! Как ты милостив! Ты не забыл меня! Ты не оставил меня! Как же мне благодарить Тебя!

Радостная Марьяна вышла во двор. Светило яркое летнее солнце. В самом зените голубого неба неподвижно повисли небольшие пушистые облака с ярким серебристым отливом. Со всех сторон доносилось многоголосое пение птиц. Казалось, что вместе с Марьяной радуется и сама природа.



Библиографические ссылки

Карпенков С.Х. Концепции современного естествознания. Учебник для вузов, 13-е изд. М.: Директ-Медиа, 2018.

Карпенков С.Х. Концепции современного естествознания. Практикум, 6-е изд. М.: Директ-Медиа, 2016.

Карпенков С.Х. Экология. Учебник в 2-х кн., 3-е изд., М.: Директ-Медиа, 2024.

Карпенков С.Х. Экология. Практикум, 2-е изд. М.: Директ-Медиа, 2022.

Карпенков С.Х. Экология. Учебник для бакалавров. М.: Логос, 2014.

Карпенков С.Х. Технические средства информационных технологий. 5-е изд. М.: Директ-Медиа, 2023.

Карпенков С.Х. Концепции современного естествознания. Справочник. М.: Высшая школа, 2004.

Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015.

Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015.

Карпенков С.Х. Русский богатырь на троне. М.: ООО «Традиция», 2019.

Карпенков С.Х. Стратегия спасения. Из бездны большевизма к великой

России. М.: ООО «Традиция», 2018.

Карпенков С.Х. К истории одного преступления // Уничтоженные как класс. М.: ООО «Традиция», 2020. С. 3 – 65.

Карпенков Степан Харланович

Русская Стратегия