На дворе стояла холодная и голодная зима 1920 года. Гражданская война не докатилась Калужской губернии, но все «радости», принесенные «народной властью», народ и здесь вкусил полной мерой. Реквизиции, продразверстка, голод… Но в тот вечер разучившиеся улыбаться осунувшиеся и потемневшие лица крестьян, выходивших из музея с. Страхово, светились радостью. А снаружи сорадовался им сидевший на крыльце старик в распоротых валенках, с трудом натянутых на распухшие ноги…
Тем стариком был знаменитый русский художник Василий Дмитриевич Поленов. Видя, как горестно живут люди, он сокрушался: «Вы подумайте только, как живут крестьяне. Полгода холода, темноты, ничего кроме трактира… С тоски можно умереть…И вдруг кругосветное путешествие!» Кругосветным путешествием он решил ободрить людей. Конечно, не в прямом смысле слова. Гениальный художник, архитектор, музыкант, он месяц за месяц создавал в своей мастерской передвижную складную диораму со сменяющими друг друга подсвеченными картинами – теми самыми, что писал он когда-то давно, путешествуя по Европе… Работал в теплом пиджаке, рукавицах и валенках. Все время на ногах. Утоляя голод печеными яблоками… И, вот, чудо было создано. Но ко дню премьеры подорванное здоровье 76-летнего мастера дало сбой – ноги распухли так, что валенки никак нельзя было на них натянуть. И Василий Дмитриевич распорол валенки. И все равно поехал в Страхово – радоваться радости, которую он, словно добрый волшебник, подарил людям. «Мне кажется, что искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит», - так более 30 лет назад писал он В.М. Васнецову. И так жил, творил, работал, даря радость другим и себе.
Его называли «рыцарем красоты», «идеалом духовного аристократизма»… Леонид Пастернак говорил о нем, как о «единственном в полном и лучшем, не одиозном смысле слова джентльмене-европейце и аристократе». Тарусская интеллигенция в поздравительном адресе писала о «…жизни, которая сама красива и глубока, как большое художественное произведение». А друг художника преподаватель Леонид Кандауров величал Поленова: «Его величество работник Василий Дмитриевич». Последнее было всего ближе собственному самосознанию мастера, не любившего высоких чествований. «Здесь почему-то все считают меня аристократом, - говорил он. - Это какое-то недоразумение. Я никаких дворянских качеств в себе не чувствую. Постоянно работаю, да и выше всего люблю работу… Близкие мне люди все работники».
По происхождению работник Поленов был истинным аристократом. Его прадед А.Я. Поленов, получив образование в Страсбурге и Геттингене, по возвращении на родину выступил с сочинением «О крепостном состоянии крестьян в России», в котором впервые в русской истории критиковалось крепостное право и предлагались меры к его отмене. Сын Алексея Яковлевича, Василий Алексеевич, был академиком и по определению глубоко уважавшего его Пушкина «настоящим ученым». Ученым был и отец художника, Дмитрий Васильевич, член-корреспондент Академии наук, известный библиограф, археолог, историк, друг Карла Брюллова… У ученика последнего, академика К.А. Молдавского, брала уроки живописи мать Поленова, детская писательница и художница Мария Алексеевна Воейкова. Ее дедом был известный архитектор и художник, литератор и музыкант, академик Николай Александрович Львов. Мать, Вера Николаевна, рано осиротела и воспитывалась вместе с сестрами в доме их родственника Г.Р. Державина. Замуж Вера Львова вышла за генерал-майора Алексея Васильевича Воейкова, чей портрет работы Дж. Доу представлен в галерее героев 1812 г. Прекрасно образованная женщина, она была хорошо знакома с Н.М. Карамзиным и могла наизусть цитировать целые главы его «Истории». На своих внуков Вера Николаевна имела огромное влияние. Знаток литературы, былин и преданий, она формировала их художественный вкус, поощряла увлечение живописью.
Василий и его сестра-близнец Вера были первенцами в семье Поленовых. Они появились на свет 1 июня 1844 г. в Санкт-Петербурге. Их детство проходило в имении родителей Имоченицы в Олонецкой губернии и имении бабушки Ольшанка в Тамбовской губернии. В любимых Имоченицах, которым посвящены 37 картин художника, он обожал реку Оять, по которой ходил на весельных и парусных лодках и начертил подробную карту, дав многим местам названия в духе приключенческих романов (Камень Барбароссы и т.п.).
Первым преподавателем живописи для Василия стала мать. «От матери я унаследовал страстную любовь к живописи», - вспоминал он. Затем для него и его сестры Елены, впоследствии известной художницы, был нанят студент Академии художеств П.П. Чистяков. С отроческих лет Поленов стремился быть художником, но родители сочли, что сын должен получить серьезное образование. Посему, окончив гимназию, юноша был вынужден поступить на юридический факультет Петербургского университета. Однако, по вечерам он посещал Академию художеств в качестве вольнослушателя.
Тревожась вольнодумной средой Академии, мать остерегала сына: «Душа моя, вот еще просьба к тебе. Ты очень впечатлителен, не увлекайся пустыми толками». Но юность есть юность, и увлечения либеральными идеями Поленов не избежал. Его ближайшим другом стал Илья Репин, вспоминавший о нем: «В натурном классе Поленов был уже очень заметным лицом. Надо сказать, что Поленов всегда и везде был очень заметным лицом. Он был хорошего роста, красив собою, говорил громко… И в кругу учеников он выдвигался на целую голову выше других».
Вместе с Репиным Поленов разделил золотую академическую медаль за написанные ими работы на сюжет воскрешения дочери Иаира и был отправлен на стажировку в Европу. К этому периоду относится первая несчастная любовь художника – к студентке Марии Оболенской, приехавшей в Рим для поправки здоровья. Любовь оказалась безответной. А здоровье девушки поправить не удалось, вскоре она скончалась.
Красоты Рима не вдохновляли художника, здесь он практически не мог работать, о чем писал Репину: «Видел я горы большущие-пребольшущие, озера зеленые-презеленые, видел реки разных размеров, текущие не медом и млеком, а больше помоями, наконец, видел груды векового мусора, накопившегося, накапливающегося в городе, которому предстоит, как полагают, вечность; много чего и другого видел и все-таки скажу, что наша плоская возвышенность роднее и симпатичнее мне, чем все эти чудеса, и не раз являлось желание убежать отсюда»; «Художник, пока работает, должен быть аскетом, но влюбленным аскетом, и влюбленным в свою собственную работу и ни на что другое свое чувство не тратить… Впрочем, я, может быть, и вру, иногда наоборот совсем бывает».
После смерти возлюбленной он дни напролет проводил на ее могиле, рисуя ее этюды. Из этого болезненного состояния вывел Поленова лишь приехавший в Рим Савва Мамонтов.
Покинув не полюбившуюся Италию, Василий Дмитриевич некоторое время путешествовал по другим странам, писал картины на западно-европейские сюжеты, увлекался передовыми идеями, впадал в западничество. От последнего недуга брата излечила сестра Вера, писавшая ему: «В России так нужны люди, что в сто раз лучше сделать для нее четверть предположенного дела, нежели отшатнуться от нее несколькими фактами несправедливости, которые в грубой форме, часто ложные, доходят до вас. Нельзя так резко судить и осуждать того, что сам не видишь, во что сам не вник»; «Тебе необходимо личное объяснение с Россией и серьезное с ней свидание». В том же русле наставлял друга и Репин, переживавший период ярого русофильства.
По мере душевного выздоровления Василий Дмитриевич вернулся к себе – к своей любви к России, своим олонецким краям… «Никто более меня не желает вернуться на родину, чтобы моим трудом доказать на деле мою горячую любовь к ней», - написал он в отчетном рапорте в Академию и вернулся в Россию.
Но любовь, как известно, не слова, а дела. А где молодой мужчина может в первую очередь явить любовь к Родине делом? Разумеется, на войне. И Василий Дмитриевич отправился на сербско-турецкий фронт в составе русской добровольческой армии. «Довольно красивое зрелище», - так определял художник войну в письмах. О том, что сражался он геройски, говорят русские медали и сербский золотой орден за храбрость, с которыми он возвратился домой. Критику Стасову, осудившему прежде его «офранцуживание», сквозившее в написанных в Европе работах, Василий Дмитриевич написал: «Если во Франции со мной произошло офранцужение, то почему же в России не произойдет обрусение?.. Кто знает, быть может, я теперь стану на более прямой и твердый путь?..»
Вскоре грянула Русско-Турецкая война. На нее Поленов отправился в качестве штабного художника цесаревича Александра Александровича, командовавшего Рущукским отрядом и высоко ценившего талант художника, будучи недурным живописцем и знатоком живописи сам. Среди прочих военных работ Василий Дмитриевич написал и картину «Комната командующего Рущукским отрядом», на котором изобразил будущего Императора, с которым со времен той кампании его связали дружеские узы.
Самая страшная картина художника света и радости была написана по мотивом созданных на фронте эскизов — «После боя. Близ селения Мечки». Та краткая битва окончилась победой русской армии, но стоила гибели сотен солдат. И на картине мастер явил не триумф, а именно тела раненых и убитых с живописным пейзажем на фоне… В своих письмах с фронта он без приукрас описывал и замерзших насмерть солдат, и горы трупов, и изувеченные тела, и все кошмары войны. «Бедное человечество! Когда-то ты перестанешь страдать? Или никогда?» - восклицал художник.
Насмотревшись на страдания и ужасы, Василий Дмитриевич посвятил себя их уменьшению, насколько позволяли его человеческие и творческие силы. Он работал в Секции содействия фабричным и деревенским театрам, создавал эскизы для упрощенных типовых декораций. По его проекту был построен дом театрального просвещения, названный позднее его именем. Этот дом стал прообразом театральных кружков и домов культуры.
Театральный период в жизни Поленова неразрывно связан с фигурой Саввы Мамонтова и усадьбой Абрамцево. В Абрамцево и Русской частной опере Мамонтова шли постановки, оформляемые Василием Дмитриевичем, придумывавшим новаторские декорации и технические приспособления с тем, чтобы спектакли можно было легко переносить на другие площадки. К работе в мамонтовских проектах мастер привлек и своих учеников, в том числе, Левитана и Коровина.
Среди наиболее известных постановок Мамонтова и Поленова - живая картина «Афродита» и спектакль по опере «Орфей и Эвридика» К. Глюка. Причем для первой постановки Василий Дмитриевич написал и музыку. Другой пробой себя в качестве композитора стал спектакль «Призраки Эллады».
В эту же пору Поленов обращается к архитектурному творчеству. Вместе с другими участниками Абрамцевского кружка он участвовал в проектировании Абрамцевской церкви и предложил взять за образец новгородские храмы XII века, что было новым словом в церковном строительстве второй половины XIX века. Можно сказать, что именно Поленов стал родоначальником популярного в дальнейшем неорусского стиля.
В усадьбе Мамонтовых Василий Дмитриевич встретил свою будущую жену, Наталию Якунчикову, приходившуюся кузиной Елизавете Григорьевне Мамонтовой. Венчались они в той самой новой церкви, что была построена по эскизам мастера.
Начало их совместной жизни было омрачено трагедией – умер их первенец, Федя. Это стало таким ударом для Поленова, что он стал думать о самоубийстве. Жена перенесла горе более стоически. «Наташа меня удивляет своей нравственной силой. Ни одной жалобы, ни одного упрека. Видно, так уж было суждено», — признавался художник. Жена удержала его тогда на краю бездны, а затем подарила ещё пятерых детей.
У большого семейства появился и свой большой дом, усадьба, обустроенная по вкусу и по эскизам мастера, а во многом и его собственными руками. В 1888 г. августейший коллекционер Александр Третий пополнил свое живописное собрание полотном «Христос и грешница», написанным Поленовым по итогам поездки на Святую землю. Государь дал максимальную цену, стремясь на сей раз «опередить купца» - Третьякова, с которым всегда соперничали они за шедевры русской живописи. В итоге гонорара художнику хватило на покупку чудной старой усадьбы, которую он заприметил, путешествуя по Оке с Коровиным. Тогда, заметив с палубы идущего по тропинке на берегу человека, Василий Дмитриевич сказал: «Взгляни, Костенька, вот счастливый человек. В каких благодатных местах он живет».
И, вот, сбылась мечта: Поленов стал хозяином усадьбы Борок. Дом, сад, мастерская, называемая им «Аббатством», Ока, дивные окрестные пейзажи, которые так сладостно писать… «Я несказанно доволен: окно огромное, свет чудный. Я всю жизнь об этом мечтал, а теперь как-то не верится», – писал художник Ивану Цветаеву.
«В те времена, когда на Оке не было никакого судоходства – а я помню два таких года – не пуганая никем и ничем рыба ловилась особенно удачливо, – вспоминал внук Василия Дмитриевича, Федор Поленов, вспоминая золотые годы своего детства. – Очень рыбной рекой была Ока в годы моих детства и юности. По вечерам, когда начинала рыба играть, сплошными кругами от её всплесков покрывалась вся река – от берега до берега».
Новый дом дал простор для реализации многочисленных замыслов Поленова. Он основал здесь первый в России общедоступный музей, по которому сам проводил экскурсии для бедняков и юношества, которые к его радости приходили из окрестных городов, деревень, школ, построил две школы, учил крестьянских детей живописи, сажал леса… Он никогда не расставался с топориком и постоянно что-то строил, поправлял, улучшал.
В летние месяцы мастер строил дамбу, чтобы задержать песок и восстановить пляж. В 70 лет он собственноручно сложил ее из бутового камня, добытого на соседней каменоломне. Каменная дамба стала неотъемлемой частью окского плёса, а песчаная коса, переходящая в отмель на восточной стороне, стала родоначальницей современного пляжа.
Был в Борке и лодочный сарай «Адмиралтейство», построенный по типу фахверка, а в нем шлюпки поленовской речной флотилии – «Сирена», «Оять», «Яилатан», «Борушка», «Пробка», «Выпь», «Ветлуга». Летом они стояли на якорях под берегом. Дети с малых лет приучались к морской романтике, укрепляя здоровье: самостоятельно плавали на лодках, умели грести, управляться с парусами. Помимо маленьких шлюпов для каждого из детей была и большая, капитаном которой был сам Поленов, а дети матросской командой. Называлась она в честь жены и матери - «Яилатан», то есть имя Наталии, прочтённое наоборот.
В Борке Василий Дмитриевич также построил церковь – в селе Бехове, надеясь так оторвать мужиков от кабака. Церковь Святой Троицы построили в 1907 г. Большевики закрыли ее в 30-е годы, храм был разорен и разграблен. Но уже в послевоенные годы, когда на святом месте оставались лишь руины битого кирпича, внук художника, заручившись поддержкой секретаря местного обкома Ивана Юнака, церковь восстановил, и в 1972 г. на праздник Крестовоздвижения водрузил на купол привезенный им из Тулы крест, после чего попросил кровельщиков быстрее разобрать леса, чтобы затруднить властям снятие креста… Первоначально храм был представлен в качестве одного из усадебных музеев, но в дальнейшем беховский приход добился передачи храма верующим.
Надо сказать, что Поленов и его семья – один из немногих, на ком мало отразились события революционных и последующих лет. Усадьба и ранее бывшая общедоступным музеем, хотя и отошла государству, но «барин» остался по-прежнему жить в ней в официальном качестве смотрителя. «У нас пока сравнительно спокойно, но по соседству были погромы, хотя до нас не дошли; даже когда одна деревня начала об этом поговаривать, то наши ближайшие соседи объявили, что не допустят», - писал Василий Дмитриевич в 1918 г.
Беховские мужики и сами не давали в обиду своего барина. Егише Татевосян вспоминал: «Как-то мы ехали в имение от станции в экипаже, и я был удивлен, что В.Д., не дожидаясь приветствия от встречного мужика, сам снимал шапку, громко приветствовал: «Здравствуй!», это было во время империалистической Руси, когда господа были «господами». Все крестьяне относились к нему хорошо. В то время, когда после переворота многие имения были разграблены и когда чужие крестьяне двигались разграбить имение Поленова, крестьяне, знающие Поленова, с оружием в руках вышли им навстречу и заявили: «Мы не допустим грабить наших благодетелей»».
В окаянном 1919 г. 75-летний мастер создал один из лучших своих пейзажей позднего периода - «Разлив на Оке». Скончался он в 1927 г. За несколько десятилетий до смерти Василий Дмитриевич написал «Художественное завещание», завершающееся размышлением о том, что смерть человека, которому удалось исполнить хотя бы что-то из своих замыслов, не может быть печальным событием — он обретает естественный покой, а бытие его «переходит в то, что он сотворил». Именно таким было бытие самого Поленова, работника, аристократа духа, доброго волшебника, умевшего дарить радость людям.
|
