Семья Бабаджанов принадлежала к редкой и малочисленной этнической тюркоязычной группе караимов, с давних пор проживавших в Новороссии. Отец, Сима Шаулович, потомственный почётный гражданин Одессы, был купцом 2-й гильдии; мать, Султан Иосифовна Хороз - уроженкой Феодосии. Многочисленная фамилия включала в себя и врачей, и музыкантов, и инженеров, и военных... У Симы Шауловича родилось 6 детей, 4 девочки и 2 мальчика, Вениамин и Иосиф. Старший закончил 4-ю мужскую гимназию и досрочно пошёл на военную службу, служил ефрейтором из вольноопределяющихся 1-го разряда 60-го пехотного Замосцкого полка, расквартированного в Одессе. Юноша уже в ту пору демонстрировал недюжинные таланты в области искусства. Он писал маслом и акварелью, сочинял стихи и прозу.


Нет нынче в декабре мороза,

Зимы не чувствует никто.

Не вянет на прогулке роза

В петлице легкого пальто.



Лишь ранним утром, лишь украдкой,

Законный подтверждая срок,

Ласкает щеки влагой сладкой

Душистый робкий холодок.



Но это не зима: нет снега,

А главное – в груди моей

Капризная вскипает нега

И сердце бьется веселей!



И каждый раз при нашей встрече

С улыбкой повторяю: ах,

Зачем весной такие плечи

Томятся в тягостных мехах?


По увольнении в запас в 1913 г. Вениамин поступил на юридический факультет Новороссийского университета, но уже через год оказался на фронте. Отец хотел было освободить сына от службы, как студента, и написал соответствующее прошение. Но Вениамин сам предпочел защищать Отечество, отказавшись от законной отсрочки.

В итоге на фронте прапорщик Бабаджан провел все 4 года войны. Не отличаясь крепким здоровьем, он служил при полевом лазарете, расквартированном сперва в Карпатах, а позже - в Румынии. Все это время молодой поэт вел дневник, писал стихи, делал многочисленные рисунки. В 1916 г. При помощи мужа сесты, Михаила Лопато, увидела свет его первый поэтический сборник «Кавалерийские победы». Сестре Тотеш Вениамин писал, что хотел показать войну как страшные рабочие будни. Книга вышла под псевдонимом «Клементий Бутковский» и в совесткое премя приписывалась авторству литературоведа Ю.Г. Оксмана. Стихи Бабаджана исполнены духом 19 века, в них и гусарская лихость, и тонкий, изящный лиризм, и ирония, и все это чуждо можным «изломам», а написано в стиле классическом, словно поэт просто говорит с читателем, делясь с ним своими мыслями и чувствами... Стихи эти легки, звонки, полны радости и любви к жизни, пылом и жаждой любви, свойственным юности, еще не распятой на Голгофе русских страданий.


Угасла ты, моя стихия,

Уже ты кончилась, война.

Вернулись времена глухие,

И жизнь, как в старину, мутна.



В трудах и лени дни влачатся,

Безбурно прожит мирный год,

Воспоминания невзгод,

Как жизнь моя, к забвенью мчатся.



С тревогой чую, что во мне

Двойное бытие согрето,

И в жарком сплавились огне

Дар живописца и поэта.



Меня волнует каждый день:

И утра алая прохлада,

И в полдень розовая тень

На гравии лиловом сада,



И смена в небе облаков,

Голубизны непостоянство,

И без границ и без оков

Морское синее пространство.



Повсюду ищет взор найти

Добычу для моей палитры,

И нету, кажется, пути,

Куда бы не пускался, хитрый.



Когда же вечер настает,

Уже устало кисти вянут,

И неподвижно взор притянут

На потемневший небосвод.



Встают неясной чередой

Иные, смутные желанья,

За каждой тянутся звездой

Неизъяснимые мечтанья...



Ах, если бы любовь пришла

В наполненное сердце это,

Она б оттуда прогнала

И живописца, и поэта!


Весной 1918 г. Бабаджан вернулся в родную Одессу, восстановился в университете, активно включился в культурную жизнь, серьезно увлекся искусствоведением... Его рисунки в ту пору представлялись на выставке картин Товарищества независимых художников. Он учился у Амшея Нюренберга и слушал лекции Александры Экстер о современном изобразительном искусстве. Из-под его пера одна за другой выходят книги о Сезанне, брошюра о Врубеле, статья о книге И.Аксёнова о Пикассо... Этими и другими работами поэт заявил о себе, как о серьезном искусствоведе. В общей сложности он успел издать 5 книг, помимо названных ещё два поэтических сборника, «Всадник» и «Зоя», в которых доминируют лирические мотивы, контрастирующие с эпохой, требовавшей лозунгов, громов, криков, бряцанья мечей и стрекота пулеметов. Но последнего Вениамину с избытком хватало в жизни. В годы гражданской войны его издательство с шуточным названием «Омфалос» умудрилось выпустить 22 книги - переводов зарубежных классиков (Рильке и др.), друзей и соратников самого Бабаджана...


Опять наполнились тревогой

И неспокойны дни мои.

Перед далекою дорогой

Печали, сердце, не таи.



Да, мил мне этот город тесный

За то, что в нем не раз познал

Любовный пламень, блеск чудесный,

Сладчайшей горечи фиал.



В теснинах этих стен высоких,

Смотря в мерцающий просвет,

У звезд я спрашивал далеких

Любви и счастия совет.



И если здесь познал я горе,

То где еще, в стране какой

Поверх домов увижу море

Из светлых окон мастерской.



Взгляд быстрый, темный и огнистый

Где встречу я в чужом краю

И этот локон золотистый

Опять, целуя, воспою?..


Уже в 1919 г. Поэт снова ушел на фронт. На этот раз - в Добровольческую армию. Сражаться против большевиков отправился с ним и младший брат, Иосиф. Вениамин командовал 7-й отдельной телеграфной ротой Войск Новороссийской области. В 1920 г. части, в которых служили братья, были переброшены в Феодосию, где внуков ждала бабушка. Затем последовала эвакуация... Судно, на котором покидал Россию со своей частью Иосиф, благополучно пристало к берегам Константинополя. А корабль, на борту которого находился Вениамин, почему-то вынужден был вернуться в порт.

Белый офицер был арестован сразу, но первый раз его спасло чудо в лице Макса Волошина, добившегося освобождения талантливого молодого поэта. Но чудо длилось недолго. 27 ноября 1920 г. по постановлению тройки особого отдела 13-й армии приговорён к расстрелу Бабаджан был расстрелян в числе тысяч других офицеров, кровью которых Землячка и Кун залили Крым, несмотря на лживые гарантии Фрунзе оставшимся на родине врангелевцам...

Вениамину Симовичу Бабаджану было всего 26 лет. Точного места, где оборвала его жизнь большевистская пуля, неизвестно. К счастью, родственникам поэта удалось сохранить часть его архива, и в 2004 г. Одесским издательством "Оптимум" был выпущен его двухтомник "Из творческого наследия", составленный С.З.Лущиком и А.Л.Яворской. Помимо стихов в него вошли рисунки и живописные работы Бабаджана.




* * *

Тропинка по лесу кружит

В неведомую даль.

В душе, под мягкий звон копыт,

Покоится печаль.



Ночлег под влажною сосной

И чай из котелка.

Проказы в тишине лесной

Ночного ветерка.



Спокойный и усердный хруст

Жующего коня.

Развесистый и сочный куст,

Скрывающий меня.



* * *

Опять поход. Бегут, бегут

Назад холмы, леса, деревни.

Покинут грязненький приют

Полуразрушенной харчевни.



Бряцая, скачет эскадрон

И будит сонные болота.

В седле одолевает сон,

Гнет спину тяжкая дремота.



Когда же отдых, наконец,

И настоящая ночевка?

В какой харчевне лед сердец

Согреет страстная жидовка?



* * *

Весь день скакал. Ночевка в Лиско:

Мосты, река, кольцо вершин.

По карте показалось близко

До Лиско. А теперь один

Решился ожидать рассвета,

Перенеся смертельный страх

И растеряв в пустых горах

Семнадцать человек пикета...

Проулки в спящем городишке

Полны зловещей тишины.

Хитро потухшие домишки

За пять шагов едва видны.

Черт с ними! Буду спать в лощине,

Коня к посевам припустив,

Седло под ухо подмостив

И вспоминая о перине.



* * *

В окопе сыро. Ночь темна.

Река окутана туманом.

И вражеская сторона

Грозна покоем и обманом.



Не воет подлая шрапнель,

Не скачут пули. Все застыло.

Росу вобравшая шинель

На мне топорщится уныло.



Не верит тишине земля,

И ждут уныло пробужденья

И галицийские поля,

И галицийские селенья.



* * *

Вернулись все аэропланы,

Зажглась вечерняя звезда,

И ночь туманы и обманы

Распростирает, как всегда.



Уходит в даль ночных вуалей

Соседний холм, соседний лес.

И приближается от далей

Толпа кисейная завес.



Ни выстрела. Уединенье

И тишина, и грусть томят.

И, выставленный в охраненье,

Поет за проволкой солдат.



* * *

Солнце все поздней садится,

Легче утренний туман,

И, злокозненный, кружится

Каждый день аэроплан.



С переменою погоды

Оживет и наш отряд,

Разыграются походы,

Пушки буйно загремят.



И покинув дым землянки

И сырые блиндажи,

Выйдут люди на полянки,

На лужайки, на межи.



Порастут бурьяном нивы,

Кровь прольется на траву.

И опять снаряд визгливый

Ляжет в свежую листву.



И опять земля сырая

Примет щедрые дары...

Умирая, умирая,

Будут воины храбры.



* * *

Когда вернусь с войны здоровый,

При двух ногах и двух руках,

Мой взор, прекрасный и суровый,

Вселит во всех ревнивцев страх.



Усы, отросшие в походе

И порыжевшие в дыму,

Я подстригу, согласно моде,

Нафабрю, кверху подниму.



И будут льнуть, безмерно страстны

К усам нафабренным моим

Все те, которые прекрасны,

Кого манит сражений дым.



Узрят испуганные деды

Из золоченых тусклых рам

Кавалерийские победы

Над доблестью пехотных дам!



* * *

И голубые небеса,

И ваши тихие улыбки –

Воспоминания. Леса

Кругом и сумрачны, и зыбки.

Здесь так протяжны голоса

И так у сосен ветви гибки.

Ручья трепещет полоса,

Как чешуя холодной рыбки...

И ветра шум между ветвей

И яростнее, и страшней

В ночи, как зов воспоминаний.

Печальны утра. Наши дни

Безумны. Мы среди страданий

В своем терпении одни.



* * *

Вы думали, что не живу,

Когда, в плечо шрапнелью ранен,

Без памяти лежал во рву.

Мой взор был болью затуманен,



И я едва-едва дышал,

Когда привел вас в поселенье.

Очнулся. Нестерпимо ал

Мне показался в то мгновенье



Закат. Неясно различал

Внимательное выраженье

Печальных глаз... Склонились Вы...

О, нежное прикосновенье...



Я помню с запахом травы

Духов тончайших ароматы

И абрис четкий головы,

Тогда крылатый.



* * *

Почти здоров. В часы усердной чистки

По улицам проснувшимся брожу

Люблю вас, заспанные гимназистки,

На лица сонные гляжу, гляжу.



Есть милое душе кавалериста

Воспоминание былых атак

В ухаживаньи раннем гимназиста

За гимназисткой утром, натощак.



Но все ж милей далекие просторы,

Где благолепье утренней тиши

Ласкает слух и восхищает взоры

И освежает родники души.



Здесь утро озабоченные люди

Встречают будничною суетой.

Там, на заре, под разговор орудий

Так сладок первый в сердце перебой.



Там лошади и люди сжались тесно,

Нет чувств отдельных, все живет вдвойне.

Ах, Боже мой, ведь это всем известно,

Что весело гусару на войне.


* * *

Какой счастливый Новый Год!

Гляжу в окно – там город снежный

В голубизну ночных высот

Льет свет, мерцающий и нежный.



Дни миновали те, когда

Встречал я праздник горькой флягой

И числил мертвые года,

Тяжелой опьяняясь влагой.



Когда немало дней подряд

Я видел скучную картину:

Холодный караван Карпат,

Мезолаборскую долину.



А нынче – трепет влажных звезд

Между высокими домами,

И мир, как прежде, мил и прост,

Любовью дышит и трудами.



И я опять не одинок –

Дни полны радостью и мукой.

Прозрачных дней бежит поток

Очаровательной докукой.



Не знаю, сколько в январе

Счастливых клеток я отмечу,

Но завтра на календаре

Мне говорит про нашу встречу.

Елена Семенова

Из книги "Белый стан"