До революции поэт Сергей Кречетов был весьма известен в литературных кругах, хотя ни популярным, ни модным так и не стал. Он родился 7 октября 1878 г. в Москве в семье присяжного поверенного, нотариуса Московского окружного суда Алексея Соколова. Свою настоящую фамилию поэт в дальнейшем заменил на более узнаваемый, но «родственный» псевдоним. Окончив с отличием 1-ю московскую гимназию и юридический факультет Московского университета, Сергей Алексеевич работал адвокатом, а попутно делал первые шаги на литературном и издательском поприще. Свои первые стихи он публиковал в альманахе своего же издательства, которое основал в 1903 г., дав ему также «родственное» название – «Гриф». «Гриф» издавал книги поэтов-символистов - Блока, Бальмонта, Сологуба, Ходасевича, Анненского, Северянина, соперничая со «Скорпионом» Валерия Брюсова.
Поэзию Кречетова современники оценивали невысоко, зато ценили в нем успешного предпринимателя, издателя, а также отмечали его изумительную память и колоссальный объем информации обо всем, что касалось русской поэзии, который эта память вмещала.
С 1904 г. Соколов-Кречетов был гласным Московского губернского земства, два года состоял в конституционно-демократической партии, но уже в 1907 г. покинул ее ряды и тогда же стал заведовать литературным отделом московской газеты «Час», выступая как газетный и журнальный обозреватель.
В 1914 г. присяжный поверенный, успешный издатель, выпустивший две книги поэт и журналист, оставил все и в первые же дни войны отбыл на фронт. Прапорщик запаса полевой легкой артиллерии Кречетов участвовал в сражениях в Восточной Пруссии, о чем уже в 1915 г. успел поведать в книге «С железом в руках, с крестом в сердце: Записки офицера». «Я не стратег и всего менее историк. Я – только поэт, и гляжу на то, что совершается глазами художника, человека от искусства, - писал Сергей Алексеевич в предисловии к своим «Запискам». - Великая война найдет себе много историков, которые сумеют зафиксировать и воссоздать ее подробно в ее фактических очертаниях.
Мои писания глубоко субъективны. Изображаю то, что говорит моему глазу. Пропускаю быть может многое важное. Примечаю, наверно, многое несущественное только потому, что оно красочно. Но если в этих страницах, которые я набрасывал беспорядочно и торопливо, на случайных ночлегах, на недолгих стоянках под грохот канонады, от которой жалобно звенели окна, читатель на мгновение ощутит странное и трудно определяемое чувство войны, вдохнет ее неуловимый воздух, то мне не нужно ничего другого, ибо я поэт.
Если же тот, кто прочтет мои страницы, заметит и еще одно: ясную веру в наш могучий народ, в нашу грядущую полную победу и в светлое будущее славянства, пусть не объясняет это моей патриотической настроенностью. Ни мало! В этом я только похож на всех. Так верит вся армия, так верю и я, потому что я русский».
За проявленную доблесть прапорщик Сергей Соколов был произведен в поручики, награжден орденами Св. Анны «за храбрость» и Станислава III ст. В марте 1915 г. во время трагического сражения в Августовских лесах поэт был ранен в голову и попал в плен, где находился до самого окончания войны. В Москву он возвратился лишь в августе 1918 г. и, увидев, что сделали с его Родиной большевики, поспешил на Дон для борьбы с красным владычеством.
С весны 1919 по март 1920 г. Кречетов служил в Отделе пропаганды Вооруженных сил Юга России, в котором заведовал Литературно-политическим пресс-бюро, и редактировал единственный литературно-художественный журнал, выходивший на подконтрольной белым территории, «Орфей».
В марте 1920 г. поручик Соколов эвакуировался из Новороссийска в Константинополь, а оттуда перебрался в Париж. Во Франции поэт оставался недолго – в 1922 г. он был уже в Берлине, где возглавил основанное на средства герцога Г.Н. Лейхтенбергского издательство «Медный всадник». Благодаря этому издательству, увидел свет многотомный альманах «Белое дело», редактором которого был близкий соратник и будущий преемник П.Н. Врангеля на посту главы РОВС генерал А.А. фон Лампе.
Кречетов был одним из основателей и руководителей Братства русской правды (БРП) и главным редактором журнала этой организации «Русская Правда». Наряду с Сергеем Алексеевичем основателями «братства» были герцог Г.Н. Лейхтенбергский, генерал П.Н. Краснов и полковник А.П. Ливен. Деятельность организации поддерживал Великий Князь Николай Николаевич и благословил первоиерарх РПЦЗ митрополит Антоний (Храповицкий). БРП было непримиримо к большевикам, его представители совершали вылазки на территорию СССР. Однако, просуществовала организация недолго. Ее деятельность сошла на «нет» со смертью Сергея Кречетова.
Сергей Алексеевич, вынужденный вернуться в Париж с укреплением в Германии власти национал-социалистов, умер 14 мая 1936 г.
_____________________
ВЕСНА В ПЛЕНУ
Лидии
Майский день, томительный и нежный,
Тают в небе облачные горы.
Впереди высокий вал прибрежный,
А за валом водные просторы.
Режет парус синие кочевья,
Ветви кленов шепчут надо мною.
Все равно вам, где шуметь, деревья,
Все равно вам, где цвести весною.
Часовой шагами площадь мерит.
Я не помню, здесь живу давно ли.
Только сердце, сердце все не верит,
Все тоскует об ушедшей воле.
Где-то там пылает жизнь огнями,
Алый вихрь надежды и проклятий.
Нам осталось только грезить днями,
Да смотреть на море на закате.
Там, на море, шкун недвижных снасти,
Там, над морем, Штральзундские башни.
А про нас давно забыло счастье,
Новый день опять, как день вчерашний.
Блещут на волнах солнечные нити,
Тянут журавли двумя цепями.
На Восток вы, птицы, отнесите
Мой привет моей Прекрасной Даме.
Опишите остров тот безвестный,
Где живет ее плененный рыцарь,
Расскажите, что я бился честно,
Попросите верить и молиться.
Тает день, томительный и нежный,
Тают в небе облачные горы.
Впереди песчаный вал прибрежный,
А за валом синие просторы.
ЦАРИЦЕ-РОДИНЕ
I
О эти ночи уныний,
Долгие ночи в плену!
Ты – позабытый в пустыне,
Ты – погруженный ко дну.
Плачь, иль стони, или бейся,
Ты без конца одинок,
Ты ни на что не надейся,
Век не закончится срок.
Жизнь! Да была ли она-то?
Может, приснилась она.
Тучка плыла по закату,
Скрылась, и даль холодна.
Может, я умер, Царица,
Умер, и венчик на лбу.
Разве ты знаешь, что снится
Спящему в темном гробу?
Разве ты знаешь, как бьется
Тот, кто живым схоронен?
Но и сквозь щели ворвется
Новый чудовищный сон.
Тихо в подводной пустыне,
Тени проходят по дну.
О, эти ночи уныний,
Долгие ночи в плену!
II
Нет! Не сломлен я химерою,
Пусть один, как зверь в лесу,
Душу гордою и смелою
Я на волю донесу.
Мимо, злых ночей пророчества,
Пени робкие судьбе!
Я в провалах одиночества
Целый мир замкнул в себе.
Губят, слабое уродуя,
Стены проволок стальных.
Сберегу свою свободу я,
Знамя сильных и живых.
Весь усталый, весь израненный,
Я храню, что был мне дан,
Твой, Царица, дивно пламенный,
Твой чудесный талисман.
Мы от света замурованы,
Но во мне Царица – Ты,
Как броней, Тобой окованы
Сокровенные мечты.
Дни ли, месяцы ли, годы ли
Протекут в святой борьбе,
Проклят час, где б думы продали
Сердце, верное Тебе.
Окружен облавой целою,
Словно зверь в глухом лесу,
Душу – гордою и смелою
Я на волю донесу.
ТАЛАТТА!
I. На воле
В осенний день, в чужой стране
Я ехал узкою тропою.
Еще не зная о войне,
Горели клены в вышине
Багряно-желтою листвою.
Был еле слышен стук копыт
Сквозь серы мох, внизу лежащий.
Порою дятел простучит
И снова спит зеленый скит,
Ни шелеста в дремучей чаще.
Во глубине лесных хором
Свершалось таинство, и плыли
Перед вечерним алтарем,
Теряясь в сумраке густом,
Столбы рубиновые пыли.
Открылось в зелени окно…
– Вот дятел замолчал, простукав, –
И рдело золотом оно,
Как бы мечом просечено
На кружеве старинных буков.
Я шпорю моего коня
Сквозь поредевший лес, и вскоре
Оно глянуло на меня
В венце из блеска и огня,
Многосмеющееся море.
И шум, и плеск, и свет, и синь,
И кипень зыблемой эмали,
Сады неведомых богинь
Ковром лазоревых пустынь
Уходят в золотые дали.
Вперед! Вперед! У ног коня
Бурлит серебряная пена.
Я здесь! Я твой! Услышь меня!
Я отблеск твоего огня,
Твой луч в тисках земного тлена.
И снова узкою тропой
Я тихо ехал в сонной пуще
И долго слышал за собой,
Как там, вдали, взывал прибой,
Всегда о Вечности поющий.
В тот час война и гнев людей
Казались так ненужно мелки,
И было на душе светлей,
И странен был среди ветвей
Далекий рокот перестрелки.
ПЕСНЯ О ПРОВОЛОКЕ
А. Гвоздинскому
I
Прохожу я бурых зданий груду,
По песчаным площадям шагая,
Ты меня встречаешь отовсюду,
Темная, колючая и злая.
Три ряда натянуты, как струны.
В три ряда железных сплетена ты.
Без исхода колдовские руны
Очертили этот круг заклятый.
Поверну направо, ты направо.
Поверну налево, ты налево.
Входит в душу терпкая отрава
Из бессилья, горечи и гнева.
Я иду, склонив лицо уныло,
Воротник приподнят, чтоб не видеть.
Сердце, ты меня любить учило,
Сам я научился ненавидеть.
А кругом, вдоль этой цепи черной,
Без конца, без смысла и без цели
Поступью лунатиков упорной
Тихо бродят серые шинели.
Тусклый вечер… Дождь скользит по шее.
Стынут струны проволок в тумане.
Запахнувшись от дождя плотнее,
Я иду в одно из бурых зданий.
II
Сквозь колючий лес закрытий
Все для нас, как дикий сон,
И в глазах рядами нитей
Целый мир пересечен.
Весь в поникшем, весь в гнетущем,
К тайне сил найди ключи.
Хочешь нужен быть в грядущем,
Закаляйся и молчи.
День и ночь на адском горне
Пляшет дымный огнемет,
Тем, кто глубже, кто упорней,
Силу верную кует.
Минет год, иль минут годы,
День придет и будет твой.
Ты сиянье той свободы
Встреть свободною душой.
И войдешь, двукраты вольный,
Не вздохнувши о былом,
В мир широкий и раздольный
С гордо поднятым челом.
УБИТАЯ МЕЧТА
«Революционной демократии не надо
Царьграда и проливов»
Из первых выкриков русской революции.
Преграды нет, шумит стихия,
Все небо в пламенной грозе.
Зачем же медлишь ты, Россия,
На вековой твоей стезе?
Ужели солнце не затмится
И громы с неба не падут?
Что видим! В ярости стремится
На Кассия с кинжалом Брут.
Взгляните! Враг с тройным забралом
Стальной стеной на вас идет.
Слепцы! Вы спорите о малом,
Когда великое не ждет.
Единый раз в подлунном мире
Ясна нам цель, куда идти.
Открылись вековые шири,
Миродержавные пути.
Ужель в забвеньи самовольства
Продать хотите, наконец,
За хлеб минутного довольства
Вы Рима Третьего венец?
Прочь! Он не ваш! Российский гений
Его в веках определил
И верой долгих поколений
Мечту Царьграда окрылил.
В тиши палат, в затворах келий,
В бродячих песнях бедноты
Далеким сном они горели,
Святософийские кресты.
Война смела своим пожаром
Мильоны жизней, как тростник.
Скажите ж им: «вы гибли даром»,
Когда не дрогнет ваш язык.
Вы слышите ль? Укоров звуки
Встают с полей кровавых сеч,
То мертвецы к вам тянут руки,
Чтоб вам проклятие изречь.
Настанут времена другие.
Кто ныне слеп, тогда поймут,
Над вами скажет суд Россия,
Но страшен будет этот суд.
| 
