...В романе «Понять – простить» Краснов приводил такие мысли: «<...> мы неправильное представление имеем о воздухе, о природе, о естестве. Ученые дознались, какой есть воздух, а того не дознались, что воздух полон бесовской силы, что каждым воздыханием нашим мы вдыхаем в себя беса, и от него идут наши помыслы, а за ними и деяния. И в эти годы особенно разыгрались бесы на русской земле... Да и по всему миру... Молитва ослабела у людей».
О воздухе Петр Николаевич, внимательно изучивший труды епископа Феофана (Говорова), знал, наверное, многое. Знал о том, что, как только человек «начинает приходить в себя и задумывает начать новую жизнь по воле Божией, тотчас приходит в движение вся область сатанинская», по слову того же Феофана-затворника.
В какую же область, запретную для себя, вторгся генерал-христианин Краснов, оказавшись в III Рейхе, где, вместо большевицких пентаграмм, на знаменах колыхались свастики, но не те, что служили, к примеру, у древних кельтов символами Христа, а свастики с угловым наклоном, указывающие на свержение или опрокидывание этого самого Креста. Громадные и подсвеченные в вечернее время, они, эти недвусмысленные знаки, были повсюду – на фронтонах зданий, или в цепко зажатых когтях прусского орла... Массовые факельные шествия в городах, многотысячные митинги сторонников Гитлера на стадионе «Олимпия», переполненные по ночам кафе и рестораны, похоже, возбуждали германского обывателя. Но ведь не кайзеровскую аристократию, не русское служилое сословие, оказавшееся в Рейхе на правах приживалов!..
Не мог не видеть и не чувствовать этой тонкой подмены тонкий психолог и православный христианин Петр Краснов, моливший Бога, чтобы восхитил Он его от огня вечного!.. Как же проглядел очевидное тот, кто своим романом «Ложь» обрушивал мощный разоблачительный удар по деяниям и символике международного масонства? Почему не отделил зерна от плевел, не заметил, как холодная удавка, наброшенная на его шею, медленно затягивает на ней смертельный – кафический узел?..
А, может, «романтик Белой борьбы», по слову А.Карташева, писатель Петр Краснов, как профессор Иван Ильин, как генерал-профессор Николай Головин, поверил, что такие лидеры, как Муссолини и Гитлер, призваны спасти европейскую культуру от послевоенной пошлости и разврата, с избытком наводнивших театры, эстраду, кинематографы, живопись и литературу? Может, поверил, что национал-социализм, выступавший за духовное и физическое оздоровление нации, воспевающий красоту германской расы, призывающий обратить внимание на «наследие предков», остановит растекание большевизма по миру, как пресек он левацкие выступления в Германии?
А, может, все было и не так в этом апокалипсическом деле, которое начинал вершить над миром сам Господь!.. И область сатанинская до поры-до времени обволакивала мир своей липкой, как сироп, ложью, благо, что у адептов у нее было в избытке. Она же присматривала себе жертв. Генерал Краснов, несомненно, был под ее прицелом.
...Прежде чем снять квартиру в берлинском пригороде Далевиц, Красновы остановились в Шенеберге, на Rosenhaimer-strasse, 21. Близилась православная Пасха, и в Страстной Четверг Петр Николаевич читал 12 Евангелий дома. В Светлое Христово воскресение пытался разыскать русскую Свято-Владимирскую церковь на Nachod-strasse, 10, где служил архимандрит Иоанн, бывший белый доброволец князь Шаховской, постриженный в монашество на Афоне. Но на службу попал только на следующий день. «Очень хорошая служба, - не преминул записать в дневнике Петр Николаевич, - недурной хор, все очень чинно и благолепно».
Так, престарелый генерал становится прихожанином этой церкви и духовным чадом архимандрита Иоанна, который помнил его еще Донским Атаманом, а теперь запросто приходил к Красновым в дом, где в уютной обстановке вместе с хозяином пил чай и мирно беседовал. И было о чем! Духовная война не прекращалась ни на день, и архимандрит Иоанн, как священник, молитвенно опекал всех нуждающихся в его благословении, в том числе и добровольческую русскую роту, сражавшуюся в рядах армии генерала Франко в Испании, и сам бывал там.
Когда отгремят грозы 2-й Мировой войны, уже Архиепископ Сан-Францисский, Владыка Иоанн издаст книгу избранных произведений, где будет вспоминать: «На Дону единодержавно и красочно правил Атаман П.Н.Краснов. Его литературно-талантливые приказы печатались в «Приазовском крае», а немцы помогали ему с Украины оружием... Помню я ездил в Новочеркасск, и однажды зашел в Новочеркасский собор...<...> на левом клиросе стоял с женой своей Донской Атаман П.Н.Краснов. Если бы тогда какой-нибудь провидец сказал, что этот хозяин Дона, генерал Краснов, ровно через 20 лет, станет моим духовным сыном (а я буду настоятелем Свято-Владимирского храма в Берлине), я бы счел такого провидца сумасшедшим. Еще более сумасшедшим его счел бы П.Н.Краснов. Тогда, в 1918 году, я был самым последним военным чином на Дону, а он – первым».
Опубликованные дневники генерала Краснова представляют безусловную и громадную ценность, несмотря на то, что важные политические события, происходившие в предвоенной Европе, намечены в них лишь контурами, как бы вскользь. Они едва встроены между делами литературными. Но более полное отношение Петра Николаевича к событиям тех лет раскрывают его письма. Впрочем, даже упоминаемые генералом встречи с такими видными представителями белой эмиграции, как генералы А.В.Туркул, В.В. Бискупский, А.А. фон Лампе, говорят о многом. О чем было не принято распространяться в широкой среде. Не смирившаяся со злом военная эмиграция не оставляла мысли о победном походе в Россию, о более счастливой доле своей горемычной Родины. Но это так, в качестве отступления.
...Постепенно германская жизнь Красновых входила в привычное русло: статьи, хлопоты с переводчиками и издателями книг, рецензии, «Письма из Германии» для «Русского Инвалида». Обычная литературная работа.
Как и во Франции, так и в Германии дом Красновых всегда полон гостей. Бывают в нем Скоропадские, фон Шлиппе, чета Жаровых, бывший предводитель дворянства Шлиссельбургского уезда Михаил Михайлович фон Медем с супругой Софией Михайловной, дочерью Ириной и сыном Михаилом, молодым драгунским офицером. Почти ежедневно – Николай Елпидифорович Парамонов или члены его большого семейства, Лидия Дмитриевна Соколова, Аля и Гриша Чеботаревы, дети погибших в Гражданскую войну друзей...
Навещают Петра Николаевича и те, кто приезжает к нему лишь затем, чтобы посоветоваться по вопросам «возведения на российский престол» сына почившего «Императора Кирилла», Великого Князя Владимира Кирилловича. Некая роль при этом отводится и ему, генералу-монархисту Краснову. Но он считает все это «ерундой», и настроение у Петра Николаевича часто «тяжелое» и переменчивое.
Он кратко заносит в дневник все, что его удивляет и подкупает в жизни современной Германии. К примеру, хорошие скоростные автобаны или судоподъемник, способный без всяких шлюзов, захватив баржу 500 тонн, из одного канала переместить ее в другой... Попутно замечает красивые ночные леса и деревни, веселые гулянья, легкие яхты, едва трепещущие на глади лесных озер, огромные толпы людей на промышленной выставке достижений национал-социализма и, что на бляхах у встреченных им солдат надпись: «Gott mit uns». «С нами Бог»... Но с ними ли Он?
В августе, наконец, Красновы перебрались на постоянное место жительства в Далевиц, в квартиру, которую обустраивали всем русским миром Берлина. Там они благополучно проживут до 1945 года, пока вновь не сорвутся с насиженного места, но уже не по своей воле.
Именины Петра Николаевича в 1937-м совпадут с потрясшим эмиграцию событием, и, вместо близких людей, вначале к нему в дом явится некий Половцев, в котором Краснов, несмотря ни на какие ухищрения визитера, сразу же заподозрит советского агента-провокатора. А через несколько часов в вечерней газете генерал прочитает известие о дерзком похищении в Париже председателя РОВС генерала Миллера. Много слухов тогда ходило об этом, в том числе и об участии в похищении прославленного Корниловца генерала Скоблина, исчезнувшего с тех пор «навсегда», и его жены, певицы Надежды Плевицкой, арестованной французской полицией.
Похищение Миллера, так всколыхнувшее русский Париж и русский Берлин, вызвало к жизни и новый роман Петра Николаевича – «Ложь». Его черновик Краснов окончит через год, в сентябре 1938-го, но работа над его отделкой продлится вплоть до марта 1939 года. В героях этого романа читающая эмиграция узнает тех, кто, оказавшись на чужбине, продолжал владеть думами и сердцами обитателей многочисленных русских колоний, разбросанных по всему свету, и задумается. А хороший знакомый автора – генерал Е.К. Миллер, бывший Командующий Северной Добровольческой Армией, неоднократно навещавший Красновых в Сантени, в какой-то мере послужит прототипом главного героя. Хотя, возможно, это образ собирательный.
Оказавшись в бедственном положении, не найдя выхода, разочаровавшись даже в христианской вере, бывший герой Гражданской войны, честный русский военный, а потом честный русский рабочий на автомобильном заводе, генерал Акантов становится членом тайной ложи, откуда протянулась к нему «рука помощи», и, в конце концов, попадает под чекистские жернова.
«Подлинная российская эмиграция осталась внизу, прикованная материальной нуждой к заводским станкам <...>, - писал в 1938 году один из современников Краснова. – Управление эмиграцией оказалось в руках, глубоко враждебных русской национальной идее. В их распоряжении было все: средства, связи, печать, председательские кресла... Командные высоты занимались одна за другою ловкими стратегическими маневрами». Эти высоты готовили еще тогда, когда устраивали февральский и октябрьский перевороты в России. То, что они были делом не русского народа, а частью мирового заговора, подтвердил и выступивший на Всезарубежном Соборе РПЦЗ (1938) Н.Ф.Степанов (Свитков), автор книги «Масонство в русской эмиграции».
Чтобы подорвать военную эмиграцию изнутри, дух от духа прежней России, офицеров обманными путями втягивали в тайные ложи, подвергали внешне романтическому обряду посвящения, вырывали из их уст слова особой клятвы, неисполнение которой каралось по высшей мере, заставляли беспрекословно подчиняться. А подчиняться офицеры, в силу воспитания, умели!.. Обольщали деньгами, надежным местом службы, за которым грезилось благополучие, но, главное, возможностью снова послужить Отечеству...
В такой терпкой атмосфере живут герои замечательного романа Краснова, который, по сути, предугадал, какой путь ожидает грядущую Россию «после всего». Ни царский и ни русский. Впрочем, масонская премудрость дозволяет своим адептам любить Церковь Христову, или какую-нибудь другую, быть монархистами или республиканцами (кому что ближе), но послушно исполнять при этом волю вышестоящих членов ложи.
« - Я предлагаю вам войти в элиту русского общества и через нее прикоснуться к такой же элите общества иностранного, войти в те круги, которые будут в свое время править в России. – Так говорит респектабельный масон, бывший генерал-губернатор Галаганов генералу Акантову. – Мы скоро, очень скоро проведем вас в мастеры... вы достигнете вершин, вы познаете тайны и войдете в круги, значение которых мировое... Вот путь, и единственный путь спасения России...»
Прямого и честного практика Акантова сломить трудно, но вот закралось-таки в его бессмертную душу сомнение... Стало скучно ему молиться в церкви, раздражала толчея людская, раздражали повсюду горящие свечи, и застыдился генерал даже прекрасного чувства всеобщей радости Воскресения Христова, застыдился, ибо не испытывал более ликования искренней веры. И вера угасла. Осталась лишь тоска по Родине и невостребованная жертвенность кадрового офицера.
Эти святые чувства и возложили на алтарь масонской лжи. Акантову предложили вновь сразиться с коммунизмом. Истинные цели грядущего сражения от него, конечно же, скрыли, но один из «братьев» все же проговаривается: «Нам мешают религия, нация, монархия... У нас есть союзники, и это, прежде всего, демократия. Она своим анархизмом, невежеством и тупостью правителей, полученных путем выбора, где мы можем влиять, помогает нам удушить религию... С монархией мы справляемся... Одних увлекаем к себе <...>, других устраняем физически...»
Стоит признать, что механизм воздействия на сомневающуюся, отошедшую от Бога душу, метод вербовки ее в сатанинский легион, Краснов описывает с завидной точностью художника и знатока. По всей видимости, масонство, широко распространившееся в 30-е годы в кругах русской эмиграции, стало еще одним бедствием после потери Родины. Поэтому не только тень генерала Е.К.Миллера уместно возникает в романе «Ложь», но и другой, не менее яркий образ, спровоцировавший известную драму.
Певица Надежда Плевицкая... Это о ней ходили упорные слухи как об агенте красных, сумевшей в годы Гражданской войны завербовать для будущей подрывной работы полковника Николая Владимировича Скоблина.
В отличие от исторического прототипа, литературная героиня Краснова – Магдалина Георгиевна Могилевская (Магда), великолепно декламирует стихи, но в остальном сходство обеих потрясает. Магда хороша собой, способна сильно волновать, она всегда «а ля рюсс» (захваченная под Курском разведкой белых, Магда впервые предстает перед генералом Акантовым в русском костюме и кокошнике), занимается общественной деятельностью, имеет широкие связи; ее муж – бывший офицер-доброволец. Что же касается службы у большевиков, то Краснов уже в начале повествования намекает на лживость обольстительной Магды, у которой даже иконы в ее берлинской квартирке располагаются как-то стильно.
Это на ее совести смерть благородного командира батареи полковника Белоцерковского, это она вместе с мужем, капитаном Лапиным, участвует в заговоре против генерала Акантова. В ее местечковой фамилии есть тот «говорящий» корень, что предупреждает окружающих о смертельной опасности. Недаром и Краснов наделяет Магдалину Георгиевну чертами «новой Саломеи», или ожившей, стряхнувшей прах веков, ветхозаветной Юдифи, действующей вероломно и жестоко – «во святой час со молитовкой», как она любит приговаривать, - в стане врагов нечистых.
Дословно же, по Краснову, Магда погубила не только Белоцерковского, доверившегося ей, - она погубила «Белую Церковь». Читайте: Белое Дело. Внесла нечистоту и смуту в ряды Добровольцев, и «счастье победы покинуло Добровольческую армию».
Следом за красавицей Магдой Краснов выводит на сцену еще одну ключевую фигуру. Человека, «отмеченного» свыше, «брата наставника» в изучении масонских истин Пижурина. Что не удалось повелительному и респектабельному Галаганову, удалось уродцу, чей «холодный бездушный материализм» и сломил генерала Акантова. Победа над его душой совершилась в тот самый миг, когда он, наконец, поверил в то, что ее-то, души, и не существует. Зато есть древне-иудейское, завораживающее и мертвящее: «Мак-бенах!» - Тело сходит с кости, плоть разрушается... Пароль, сопровождающий масонскую легенду о строителе Храма Соломона, убитом предводителями учеников, подмастерьев и мастеров...
Петр Николаевич правил корректуру романа «Ложь», писал статьи для «Казачьего Альманаха», «Русского Инвалида», для военных германских изданий, вел, как всегда, активную переписку... А в то же самое время в Европе грозной чередой шли непоправимые события: «аншлюс» Германией Австрии (1938), через год – захват Чехословакии. Лукавые заявления фюрера о его желании сохранить мир привносят все большую тревогу в жизнь русского Берлина, Берлина вообще, ибо все в нем вдруг начинает обретать привкус «военного». Как следует из июльских записей Петра Николаевича: «Начались в Берлине упражнения в военной тревоге. В Далевице затемнение...». Но пока все это выглядит временным.
В августе скромно, по-семейному, отметили 50-летие со дня производства П.Н.Краснова в первый офицерский чин, а через несколько дней Петр Николаевич занесет в дневник: «... к нам пришел Шпакович (его сослуживец по Северо-Западной Армии – прим. Л.С.). Печальные разговоры о военных приготовлениях...». Далее: «В Германии полным ходом идет мобилизация». И уже в записи от 1 сентября 1939-го: «... Днем был рейхстаг в 10 ч. Хитлер говорил речь, объявлена война Польше. Франция и Англия объявили мобилизацию... Настроение напряженное».
Начинается 2-я Мировая война. Появляется извещение о первом убитом из среды друзей – об офицере-кавалеристе Михаиле фон Медем, сыне тех, кто будет после окончания войны бережно сохранять доверенное Лидией Федоровной Красновой литературное наследие Петра Николаевича.
Сквозь череду роковых для мира событий для престарелого писателя еще пробивается радостный свет от таких известий, как выход на немецком языке его труда по военной психологии, названного «Душа Армии». Он продолжает перепечатывать на пишущей машинке еще один важный труд – «На войне», и эта работа занимает обычно утренние часы, когда невольно вспоминается часто повторяющийся в разных вариациях сон, полный символического смысла, который генерал не забывает воспроизвести: «Под утро, но неясно, снилось, что я в пальто и полной амуниции пошел в какое-то грязное озеро – лечебная грязь – и, сейчас же, вышел оттуда».
Через несколько месяцев – новое известие. Оккупация Франции. Но самые важные события еще впереди. И дух казачьего предводителя, историка, мыслителя невольно оживает в Краснове с новой силой. В письме атаману Общеказачьего объединения в Богемии и Моравии, генерал-майору Е.И.Балабину от 29 января 1940 года Петр Николаевич делится такими мыслями: «Казаки и казачьи войска могут быть, как автономные, самоуправляемые атаманами и кругом области, могут быть лишь тогда, когда будет Россия. <...> Значит, все наши помыслы устремлены должны быть к тому, чтобы на месте СССР была Россия. <...> Тем большим вздором является «Казакия»... «Если мы не хотим обратиться в бесправную беженскую пыль, мы должны сплотиться и соединиться со всеми русскими».
В 1940 году П.Н.Краснов пишет замечательный роман «В житейском море», о том, как, по слову Л.Ф.Красновой, «мы жили в Петербурге в дни нашей молодости, привольно и весело». Впервые он будет опубликован в 1962 году Союзом русских военных инвалидов. К сожалению, два других романа – «Погибельный Кавказ» и «Между жизнью и искусством», пока не обнаружены.
22 июня 1941 года, в День всех Святых, в земле Российской просиявших, заключившая с СССР пакт о ненападении Германия вторглась в пределы бывшей Российской Империи. «Время войны не пришло в мир неожиданно, - будет утверждать в «Письмах о Вечном и Временном» духовный наставник П.Н.Краснова, Владыка Сан-Францисский Иоанн (Шаховской). – Слишком сильно было напряжение предвоенных лет, все готовились к войне, и вопрос был только в том, до какой степени Западный мир готов сам себя разрушить. Материализм, Коричневый и Красный, стояли один против другого, и, подписывая между собою пакт, думали каждый свою думу... И над тем, и над другим – и над многими – свершился Божий Суд. <...> Пути Промысла открывались в процессе самих событий... Наша встреча с Россией осуществлялась, но не так, как мы думали, - более глубоко и метафизично, чем мы могли предполагать...»
... В марте 1944 года генерал Краснов, скорее всего, под давлением внешних обстоятельств будет вынужден согласиться возглавить Главное Управление Казачьих Войск (ГУКВ), созданное под эгидой Верховного командования Вермахта и Министерства по делам оккупированных восточных территорий, и с этого момента его судьба перестанет быть только судьбой русского беженца и русского писателя. Оценивать выбор генерала, как это порой цинично пытаются делать некоторые «историки» и «публицисты», усвоив укоренившуюся с 1917 года позицию представителей богоборческой и человеконенавистнической государственной системы, которая так и не эволюционировала, представляется безрезультативным занятием.
Часть генеральских дневников, начиная с 1940-го по 1944 год включительно, до сих пор не обнаружена. А ведь они могли бы многое объяснить. В частности, пролить свет на то, что именно вызвало решение Петра Николаевича на исходе войны стать духовным водителем казачества, чья трагедия, как и трагедия его вождей, общеизвестна.
Примечательно, что 23 июня 1941 года, на другой день после нападения Германии на СССР, Краснов, считавший, что «война на Востоке не есть война против России и русского народа, но против коммунизма и еврейских владык», воодушевленно напишет в очередном письме Е.И.Балабину: «Итак... Свершилось! Германский меч занесен над головою коммунизма. Начинается новая эра жизни России, и теперь никак не следует ожидать повторения 1918-го года, но скорее мы накануне событий, подобных 1813-му году. <...>. Германия готовится отдать старый долг России. Быть может, мы накануне новой вековой дружбы двух великих народов». Письмо в духе того, которое он, Донской Атаман, писал прежде Кайзеру Вильгельму II...
Надо заметить, что переписка, последовавшая за вторжением Вермахта, становится все более интенсивной. И Краснов, не желавший спешить с оценками того, что происходит в русском Берлине, возбужденном происходящим на Восточном фронте, трезво предупреждает генерала Балабина: «Мы не знаем, как развернутся события, - доведут ли они до полной оккупации всей России германскими войсками, или, как это было во Франции... «Наводить порядок» с 600-ми не собранных воедино казаков, давно отошедших от Родины, а иных и вовсе ее не видевших, не державших оружие в руках... Это надо, как говорится, - «подумавши». Мой совет спокойно выждать события, которые должны разыграться в ближайшие месяцы... И уповать на Тех, предавших и себя, и Родину на волю Божью. Ибо мы щепки, забитые в заводь подле бурно несущегося потока».
Но «война в России пахла иначе», как верно заметил в романе «Время жить и время умирать» Э.М.Ремарк. А оставаться безвольной «щепкой» генералу не хотелось. Он не только подъял весьма хлопотное для него, 75-летнего ветерана трех войн, участие в судьбе казачества, зарубежного и прибывавшего в Германию из восточных областей СССР, но и жертвенно соединил с ним свою судьбу. Все это на фоне хорошо организованной кровавой гекатомбы ХХ века, когда происходило взаимное сокрушение двух самых ярких в истории сил служителей сатанинского культа, коричневых и красных.
Весь трагизм положения П.Н.Краснова состоял в том, что, будучи воином Христовым, он переоценил таланты и возможности германского диктатора-язычника и возложил упования на визионера, явно находившегося под эзотерическим воздействием. Визионера, к тому же, артистично разыгрывавшего карту борьбы с богоборческим большевизмом, в том числе и для таких русских патриотов, как генерал Краснов... И, попав на этот ущербный корабль, вряд ли уже мог сойти с него на берег Петр Николаевич. Почти все порты, за исключением немногих, находились для него, русского скитальца, в глубоком карантине. И он понес свой крест дальше, оставаясь на борту зараженного судна...
Трагизм положения старого друга с болью воспринял проживавший с 1923 года в США донской казак, генерал-майор С.В.Денисов. Восприняли другие казаки-эмигранты, оказавшиеся за океаном. Они и создали Фонд имени Генерала-Атамана Краснова. Для увековечивания его памяти. Для защиты его честного имени.
«О деятельности генерала Краснова в годы войны я имею многочисленные письма от живых свидетелей, - от лица Фонда заявил 14 сентября 1947года прямой и честный Святослав Варламович Денисов, - и все они не позволяют себе бросить какие-либо обвинения. Они все указывают на то, что генерал Краснов успешно парировал желания и домогательства Гитлера и его Штаба до 1944 года. Но когда появились КАЗАЧЬИ ПОЛЧИЩА на территории Германии, уходившие от врагов наших – большевиков, и когда многочисленные делегации от пришлых и местных казаков обращались к генералу Краснову с просьбами о том, чтобы он своим общепризнанным авторитетом защитил бы их права перед произволом Гитлера и его подручных, - генерал Краснов согласился возглавить образовавшиеся казачьи группы, но отнюдь не для действий в рядах немцев, а лишь для собственной защиты. После долгих капризов со стороны НЕМЕЦКИХ ВЛАСТЕЙ это было обещано. Вот и вся история вопроса».
... Берлин лежал в руинах, когда супруги Красновы покидали его навсегда в феврале 1945 года вместе с казаками. Перед этим они достаточно намерзлись в своем загородном доме, где было отключено отопление, а при очередном налете союзнической авиации и объявлении «аларма» (воздушной тревоги) отключалось и электричество. Сводки с фронта были неутешительные. Красная Армия вела бои в Восточной Пруссии и в Польше. Потоки немецких беженцев наводнили пригороды Берлина. Петр Николаевич во время прогулок по саду видел их проезжающими и проходящими мимо его дома длинными колоннами. «Отступление в Пруссии и Силезии продолжается, - отмечает он в своем дневнике. – На Западе только оборона. Почта почти не работает. От этого только слухи... роют окопы. У нас вырубили часть рощи. Пришла пехота...»
Остановилась работа практически всех вокзалов Берлина. И, тем не менее, писатель продолжает заниматься привычным делом: разбором книги Ширяева «Казаки в Русской литературе» или перепечатыванием «Исторических очерков Дона», а генерал – казенными письмами и укладкой книг в ящик – для эвакуации.
Вечером 9 февраля Красновы отправились на Ангальтский вокзал немецкой столицы. Краснов сразу же отметил «кошмарный вид разрушенного Берлина. Везде или баррикады или развалины. Ночью все это имеет особенно жуткий вид...». Сели в переполненный беженцами и немецкими военными поезд. Ехали с пересадками. Мюнхен, Зальцбург, Тольмеццо, где ожидал генерала-Атамана «недалекий последний мой стан...». Почетным караулом встречали его казаки от Конвойного полка. Еще один почетный караул в Чиаулисе... Наливали и традиционную чарочку...
Но это так, едва согревающие душу вкрапления в безрадостные беженские будни. Встречи с казаками – «оттуда», прибывшими с «советского» Дона и с «советской» Кубани. Краснов с досадой замечает, что духом они уже не те, то есть – переформатированные большевицким воспитанием, а некоторые и родились при «Советах» и не знают, что, вообще, такое казачья жизнь и казачьи традиции. Как истинный воин Христов, желающий стоять до конца, при всех своих немощах, он еще выступает с лекциями по истории казачества. Но среди иных не встречает уже и должного почтения...
24 апреля из Берлина был получен приказ о том, что Главное управление казачьих войск упраздняется. На следующий день генерал Краснов составил приказ о роспуске ГУКВ. И, в лучших традициях, еще один – прощальный, для казаков. Как когда-то в Великих Луках, при расформировании 3-го Казачьего корпуса... И снова короткие сборы, выступление в путь. Многотысячный казачий корпус, сопровождаемый женщинами, стариками, детьми, с боями пробивался через горные перевалы Северной Италии к Восточному Тиролю, в Лиенц, где и захлопнется для вольнолюбивых казаков поставленный на них капкан.
... Стояла для многих из них последняя весна, как в старой казачьей песне, и последняя Страстная седмица, когда Церковь вспоминала и страдный путь Христа на Голгофу, и смерть Спасителя на Кресте, и чудо Его Воскресения. «Петр Николаевич чувствовал приближающуюся катастрофу, - писала Лидия Федоровна Краснова, - вспоминая день, предшествующий выдаче казаков, - он удалился от дел, мы наняли домик в окрестностях маленького городка в Тироле, и П.Н. собирался приняться за большую литературную работу... Духом он был так силен, что в самые тяжелые минуты всегда находил достойный выход... Но вскоре пришло приглашение от атамана (генерал-майора Т.И.Доманова) приехать на конференцию. П.Н. на нее поехал и не вернулся».
В дневнике же Петра Николаевича Краснова, в его последней записи от 27 мая 1945-го, значится такие обрывочные фразы: «Англичане у всех офицеров отобрали револьверы. Полковник Хренников арестован, как будто за спекуляцию. Шкуро приказано уехать в Шпиталь...». Про себя – ни слова. Лишь упоминание о двух своих романах, которые он дал троюродному брату Семену Николаевичу Краснову. «Опавшие листья» были одним из них. И это символично. Опавшие листья – не только образ сорванных офицерских погон, это плач по погибшей в огне войн и революций большой и дружной семье Красновых, по исчезнувшей России, по ее офицерству.
Как известно, передача казачьих офицеров английским командованием советской стороне состоялось 29 мая 1945 года в Юденбурге, на мосту через реку Мур, разделявшую тогда территории, занятые британскими и советскими войсками. Их участь была оговорена заранее пресловутыми «Ялтинскими статутами». И тех, кто были подданными Российской Империи и обладали паспортами европейских государств, и тех, кто покидал родной край с немцами, ждала высылка в СССР с последующей расправой. Духовные потомки Каина вновь надругались над потомками Авеля. Русская Реконкиста была приостановлена...
16 января 1947 года, в день памяти Святой Женевьевы Парижской, чьи мощи французы сожгли во время революции, генерал П.Н. Краснов был придан мучительной смерти через повешение по приговору богоборческой власти. Как написал на смерть певца Двуглавого Орла поэт, уссурийский казак и Александрийский гусар Владимир Петрушевский: «В вечность кануло белое слово, сокол сделал последний полет...»
Тела казачьих вождей, умученных вместе с генералом Красновым, были точно так же сожжены, как и мощи Женевьевы Парижской, и, видимо, не случайно, в крематории, действовавшем на земле Донского монастыря... Но часть праха чудесным образом сохранилась, и была погребена на Всехсвятском кладбище, что на Соколе, где первоначально производились захоронения героев Великой войны...
Глядя на подвижническую жизнь Петра Николаевича Краснова, на ум приходит не ветшающее во времени слово Александра Васильевича Суворова: «Истинная слава не может быть оценена: она есть следствие пожертвования самим собою в пользу общего блага». И права была Лидия Федоровна Краснова, когда писала в письме генералу С.В.Денисову, что жизнь Петра Николаевича, «любившего Родину и казаков больше себя и всего земного, готового принести в жертву и себя, и меня, и все блага жизни», достойна не очерка, а большой книги. Главное, чтобы написана она была с любовью – «без гнева и пристрастия».
Людмила СКАТОВА,
поэт, публицист, лауреат Врангелевской премии-2022
(г. Великие Луки)
|
