Украинский плен, через который прошли многие жители ЛНР и ДНР, стал настоящим адом, горечь от которого они будут носить с собой до конца дней
Александру Николаевичу Черному, можно сказать, повезло: в плену его избивала и угрожала убить теперь уже историческая личность — герой Украины, депутат Верховной рады, по наводке которой были убиты российские тележурналисты Артем Волошин и Игорь Корнелюк, до недавних пор «икона» украинских политиканов и российских либералов, помилованная лично Владимиром Путиным — Надежда «Пуля» Савченко.
Никто не хотел войны
До начала войны житель села Бахмутовка Новоайдарского района тогда еще Луганской области работал электриком, но независимая ни от кого Украина закрыла большинство промышленных предприятий на Луганщине, поэтому нашему герою пришлось плотно заняться строительством и собственным огородиком — плодородный чернозем Донбасса кормил исправно и щедро. Ну а когда в 1992 году в крае начало возрождаться донское казачество, уроженец казачьего края приписался к нему.
— У меня прадед был приписан к станице Луганской, прошел и японскую, и империалистическую войны, — рассказывает Александр Николаевич. — Деды — один в Великую Отечественную пропал без вести, другой через пять лет после ее окончания умер от ран. А по сути, мы — работяги, привыкли все на себе тянуть, семьи кормить, тяжело было, конечно, часть сидела без работы, но мы всегда помогали друг другу, никогда ни у кого ничего не просили.
Когда начался Майдан, казаки Луганщины сразу же поняли, что что-то пошло не так. Хотя бы потому, что наряду с проклятиями режиму на украинских телеканалах все чаще стали говорить о том, что «вслед за Киевом приедем и затопчем Донбасс, поскольку там живут одни бандиты, которых вынуждена кормить вся страна». В областной столице Луганске начались провокации украинских националистов, дело дошло до стрельбы по активистам Антимайдана, после чего казаки объединились в дружину и стали помогать тогда еще милиции охранять здания областной и городской администраций. «Правосеки» в то время активно анонсировали свой «поезд дружбы» по маршруту Львов — Луганск с бейсбольными битами и «коктейлями Молотова» в подарок, но, узнав, что их готовы встречать с распростертыми объятьями, сошли в Дебальцево, так и не рискнув сунуться в столицу непокорного края организованной бандой.
Тем временем Луганск жил митинговыми страстями. По словам Черного, никто тогда не думал об отделении от Украины, и тем более о войне. Депутатам облсовета митингующие передали воззвание к Верховной раде, где просто требовали большей самостоятельности для края. Этот документ, по его мнению, до «адресата» не дошел.
— Мы не хотели в Европу, — вспоминает те дни Александр Николаевич. — Зачем нам Европа, если мы у себя порядок навести не можем? Кому мы там нужны? Здесь многие тоже кричали: «Хотим Россию!» Я им старался объяснить: «Ребята, и в России мы не сильно нужны. Нам самим надо здесь порядок навести. Сделаем — люди начнут нам доверять, тогда можно будет куда-то двигаться, а пока у нас только воровство кругом, большинство народа нищает, а единицы богатеют. Раз уже вышли, давайте доведем начатое дело до конца».
Ситуация накалилась до предела, когда девять казаков из Стаханова были похищены неизвестными в балаклавах. Очень скоро от негласно симпатизировавших Антимайдану сотрудников СБУ пришла информация: похищенные — в Луганске, в здании спецслужбы. Вместе с ними без предъявления обвинений были похищены и другие русские активисты. Этого было достаточно для того, чтобы завести и без того «раскачанных» людей: многотысячное шествие направилось прямиком к зданию луганской СБУ вызволять своих. Закончилось все успешным штурмом, с которого, собственно, и началась активная фаза «русской весны» в Донбассе…
Александр Николаевич вспоминает, что даже после этого оставалась возможность разрешить конфликт мирным путем. Восставшие в подавляющем большинстве были не вооружены, он сам захватил с собой лишь небольшой топорик, скорее для собственной безопасности. Тем временем Украина уже начала направлять на Луганщину войска, местные жители пытались их останавливать голыми руками и с помощью импровизированных баррикад. Потоки крови, словно границы окончательно разделившие ВСУ и луганчан, еще не пролились.
— Мы старались договариваться по-мирному, — вспоминает Черный. — Помню, подошла 95-я аэромобильная бригада. Замкомандира части у них тогда был Валера, фамилии уже не помню. Он сразу сказал: «Ребята, мы вас понимаем и в население стрелять не хотим. Но и вы соблюдайте одно условие — оставайтесь безоружными. Потому что если у вас будет оружие, то нам волей-неволей придется вас нейтрализовать, мы получим приказ стрелять на поражение». Естественно, никто из нас обострять ситуацию не хотел, даже чисто из прагматических соображений: их было гораздо больше, все они спецы в своем направлении, прошедшие Югославию и Ирак…
Однако первые агрессивные провокации начались именно со стороны украинской армии уже в день референдума о независимости Луганщины — 11 мая. Раскрывали их случайно. Например, Черному с группой по стечению обстоятельств удалось узнать, что в окрестности ныне оккупированного ВСУ Старобельска направлено два армейских кунга (крытые грузовики), причем сидящие в них военнослужащие имеют явно недобрые намерения.
— Позвонил наш человек, из местных, — рассказывает Александр Николаевич. — Они как раз у него дорогу спросили, а он так возьми и наивно поинтересуйся: «А что там?» Те же без обиняков ответили, что едут «сепаров за ж… брать, чтобы референдум не проводили». Он им, естественно, показал, только дальний окружной путь, и по-быстрому сообщил нам.
К тому времени у казаков уже имелось стрелковое оружие, немного — семь автоматов с одним магазином к каждому, полученных в Антраците от атамана Николая Козицина. Встречать «гостей» выехали на четырех легковых машинах и одном микроавтобусе, которыми и преградили путь армейским кунгам. Высыпавшие из машин бойцы заняли круговую оборону, но казакам помогло то, что пришельцы абсолютно не знали особенностей местности.
— Мы обошли их по кустам, там еще вдоль дорог сделаны водосливные трубы, ну мы, значит, через них прямо с тыла к ним заходим, я щелкаю затвором и говорю: «Руки вверх!» И они мгновенно побросали оружие. Оказались обыкновенными связистами: бойцы во главе с полковником. Мы сразу в Луганск позвонили, там велели отпустить военных. Мы, в свою очередь, поинтересовались, что, может, хотя бы разоружить их, но там сказали, чтобы отпускали так, поскольку «провокации не нужны». Ну мы, значит, созвонились и с этим их замкомандира, отпускаем группу, а один возьми да и в спину нам стрельни... Я тогда стреляю в воздух, и они сразу же бросают автоматы. Говорю: ну вас же просили по-нормальному, отпустили, так и езжайте с Богом. В итоге заставили их сесть в один кунг, а в другой сложили их оружие, таким образом до блокпоста и сопроводили.
Засада
После референдума Александр Николаевич и его соратники в основном стояли на блокпостах. Оружия у них по-прежнему толком не было — всего несколько автоматов, в то время как вооруженная до зубов украинская армия уже прочно обосновалась на северо-западных территориях Луганщины. В двадцатых числах мая 2014-го его казаков почему-то снимают с блокпоста на въезде в город-спутник Луганска — Счастье (находится в 24 км от столицы ЛНР и номинально входит в городскую агломерацию) — и переводят на позиции за городом. Именно тогда у Черного возникает мысль: городок планируют сдать, что в принципе впоследствии и случилось (он и по сей день находится под контролем ВСУ). После отряд переводят на блокпост у села Трехизбенка, где их встречают, как небожителей, поскольку у тамошних активистов никакого оружия для защиты родного населенного пункта не было в принципе (ныне село занято ВСУ и является плацдармом для обстрелов соседнего населенного пункта Пришиб, контролируемого ЛНР).
В двадцатых же числах до казаков дошла информация о том, что, несмотря на проведенный 11 мая референдум, во многих населенных пунктах только-только провозглашенной ЛНР уже готовятся к выборам президента Украины, назначенным на 25 мая. Ополченцы только лишний раз подивились эдакой детской непосредственности своих земляков и решили проехаться по ближайшим селам и провести «воспитательную работу». Получили добро от Луганска, откуда им пообещали поддержку, которая присоединится к ним на белой «Газели». Надо отметить, что на тот момент затея была довольно опасной: украинские войска приблизились к Трехизбенке практически вплотную. Тем не менее казаки объехали несколько сел, где попросту изымали бюллетени с избирательных участков, причем не пришлось даже прибегать к лекциям о важности политического момента и насилию: местные избавлялись от них чуть ли не с равнодушием, по принципу с глаз долой — из сердца вон. В одном из поселков эту операцию умудрились провернуть практически перед носом у вооруженного противника, заехав туда объездным путем.
Однако на выезде из райцентра Новоайдар одна из машин группы начала глохнуть, было решено дотянуть до ближайшего села и бросить ее там, чтобы забрать потом при первой же возможности.
— Двигались со скоростью 50–60 километров в час, — вспоминает Черный. — На выезде из Новоайдара место такое есть: заправка бензиновая, заправка газовая, магазин, кафе. Видим, люди в камуфляже стоят, а что за форма, кто уж там разберет, тогда все ходили так — у кого что было. Когда заприметили белую «Газель», то сразу же решили, что она та самая, из Луганска. Тогда наши ребята и начали выходить, здороваться, махать руками остальным, мол, наши это… И тут из этой «Газели» выскочили люди в балаклавах и открыли по нам прицельный огонь. Я только ногу из машины высунул, как у меня пулей оторвало каблук, я было схватился за автомат, но тут разбилось стекло, и меня ударили прикладом по голове — пришел в себя уже на асфальте. Чувствую, что у меня на подбородке шрам, словно второй рот, видимо, со всей дури меня об асфальт швырнули. Очнулся именно от боли, потому что начали крутить руки, сняли обувь и стали бить прикладом по пяткам. И все время стрельба. Я захотел поднять голову, чтобы осмотреться, но мне сразу по ней с ноги — раз! Потом и вовсе мешки на головы надели, лежишь, ничего не понимаешь, раздаются крики какие-то, стрельба не прекращается. Потом уже я узнал, что задерживавшие нас «укропы» попутно расстреляли две машины с гражданскими, приняв их, видимо, за соратников, спешивших нам на подмогу. Это видео с подбитыми автомобилями в 2014-м много по социальным сетям ходило, а потом его начали удалять… Да еще и между собой они перестрелялись, так как нас одновременно брали и «Альфа» (спецподразделение СБУ по борьбе с терроризмом. — РП), и батальон «Айдар» (добровольческий батальон, составленный преимущественно из радикальных украинских националистов. — РП).
Уже в ходе следствия Александру Николаевичу показали фотографии автомобилей их группы, буквально изрешеченных «в дырочку».
— И ведь никто же не погиб! Был только один раненный в голову. Господь уберег всех, иначе и не скажешь. Кстати, нас было 12, а стало 14 — еще двух мужичков к нам подкинули просто «за компанию» — на свою беду рядом оказались.
Летчица Надя
С места пленных везли также довольно оригинальным способом: остановили обычный рейсовый автобус, выкинули оттуда пассажиров, а пойманных затащили в салон, забив ногами под кресла. Да еще всю дорогу охаживали то ногами, то прикладами. Повезли в печально известное Половинкино, где на территории колбасного цеха «айдаровцы» устроили что-то наподобие импровизированного концентрационного лагеря.
«Из автобуса всех повыкидывали, кто как упал, растянули на асфальте, стали по карманам шарить, вытягивать то, что до этого не успели достать, — вспоминает Черный. — Увидели наши казачьи удостоверения, обрадовались: "А, москали!". И давай по нам прыгать. И Савченко эта, "Пуля" там была, визжала как резаная: "Расстрелять их! На органы пойдут! Они не нужны!". Явно неадекватная какая-то. С ней еще какая-то баба была, помельче, разговаривали с явным "бандеровским" акцентом. Так вот, когда эти тетки крикнули: "Ты приехал сюда, чтобы забрать нашу землю! " — то меня, несмотря на состояние, просто прорвало: "Какая ваша земля?! Это моя земля, я тут родился и в нескольких километрах отсюда живу (на тот момент я, конечно, не знал точно, где мы находимся, но предполагал, что где-то в окрестностях Новойдара). Вам мало земли? Езжайте в свое Закарпатье!". Вторая тетка орет: "Закрой рот! Ви мого дида вбилы!". А ей: "А вы моих двоих! Ни одного живым не застал! ". Ну тогда эта вторая подходит и прыгает мне на спину раза три, я потом сознание потерял. Хорошо, что не Савченко, если бы прыгнула та всей массой, то точно бы мне хребет поломала».
Потом Александра Николаевича, по его словам, куда-то тащили. По дороге ударили головой обо что-то твердое.
«Судя звуку, я на железные ворота налетел. Руки у меня были перетянуты и уже давно ничего не чувствовали, но щекой я ощутил горячий, нагретый на солнце металл. Слышу щелчки автоматных затворов и крик: "Отставить! Я кому сказал!". Думаю, мне и всем остальным повезло из-за того, что старшим нашей группы был батюшка из села Новогородка, мы там в свое время всем казачеством деревянный храм закладывали, а во время всех этих событий он возглавил нас. Так вот, какие-то люди, держа путь в соседнее с Половинкино село, видели, как нас "принимали", и батюшку узнали, о чем сообщили тамошним священникам. А те уже приехали к этому колбасному цеху, чтобы справиться о его судьбе».
После этого к пленным стали относиться помягче: сняли мешки с голов, проверили документы, после этого усадили, что удивительно, а не швырнули в автобус и повезли в Старобельск, где загрузили в вертолет. И снова пленные находились в замечательной компании будущего героя Украины и нардепа Нади Савченко.
«Она сразу заявила: "Я бы их поскидывала, хай подохнут. Сейчас, когда поднимемся, поскидываю", — вспоминает Черный. — А ей кто-то грубо так ответил, я не видел кто, поскольку мне снова мешок на голову надели: "Иди на свое место и не командуй, а то сейчас тебя саму скинем". Вертолет доставил нас в Изюм. Понадевали нам наручники, врезали металлические браслеты по самые кости. Потом рывком поднимают, толкают меня, я не вижу ничего, падаю, мне кричат: "Поднимайся, иди!". Руки стянуты за спиной, их не чувствуешь давно, поэтому приземляешься на землю всем, чем придется, тебя выдергивают за них, и ты их снова чувствуешь от резкой боли… Посадили нас в бронированные машины и снова куда-то повезли, колотили всю дорогу. Потом вели куда-то, толкают-толкают-толкают. Ничего толком не видим, спросить не можем — губы, скулы отбиты. Поставили: "Стоять!". А ноги-то уже не стоят. Попробовал на колени присесть — ударом подняли. Думаю лбом опереться, но сразу окрик: "От стены!". Долго стояли. Потом сняли с голов мешки: "Головы не поворачивать!". Едва повернешь, сразу же прилетает — кулаком либо дубиной милицейской».
По словам Черного, путь избиений и унижений длился примерно три дня. Только после этого пленным застегнули наручники не за спиной и позволили по одному сходить в туалет, где они наконец-то умылись, смыли кровь и грязь. Даже хлоргексидин принесли. И наконец-то покормили — принесли две большие пивные кружки, кипяток и две пачки быстрорастворимой лапши. На второй день порции увеличили. Даже сводили в душ, правда, с холодной водой.
Тюремные уроки
«Стали нас по одному в кабинет заводить, — рассказывает Александр Николаевич. — Мешки с голов сняли, смотрим, здание цивильное, евроремонт везде. Человек в кабинете интересуется у меня: "Чего это ты босиком ходишь?". Отвечаю, мол, а как мне еще ходить, если ваши же меня и разули? Он сразу интересуется: "А кто это — наши?". Я-то почем знаю? Даже не в курсе, где нахожусь сейчас. Он, значит, глазами так кивает, и я вижу календарик на стене: СБУ Харьков. А он шепчет: "Только я тебе ничего не говорил, ты сам заметил". После спокойно так расспросил об обстоятельствах нашего задержания. А в девять вечера нас уже повезли на суд, чтобы на два месяца закрыть в СИЗО на законных основаниях, по статье "Терроризм", и только в одиннадцать вечера он состоялся. Специально привезли так поздно, чтобы народ не видел. Всей нашей группе выдали резиновые тапки. И все равно вид у нас был еще тот — все в синяках, одежда порвана, в крови. Судьи аж испугались.
После в СИЗО отправили на медосвидетельствование. "Жалобы есть?" — интересуются. "Есть, — отвечаю. — Голова гудит, толком не вижу ничего, искорки в глазах". В заключении пишут: здоров. Везут на ЭКГ. Женщина-врач говорит: "Что вы издеваетесь? Снимите с них наручники!". Те ни в какую, мол, меряйте так. Она им: "Мне нельзя металлы соединять". Короче, пристегнули меня к кушетке и сделали все, что нужно. Нас в СИЗО брать не хотели, говорили: зачем нам такие вонючие и побитые, с какого поля боя вы их привезли? Но в итоге приняли все-таки и раскидали по разным камерам».
Харьковское СИЗО относится к так называемым «красным» тюрьмам, где все управляется местной администрацией. И она при желании может сломать осужденного руками уголовников. В первые дни луганчане почувствовали совсем не радушный прием со стороны тамошних сидельцев, но оказались тертыми калачами, сумели поставить себя. Все закончилось тем, что криминальные авторитеты дали остальным уголовникам указание не трогать «сепаров».
Тюремный прессинг объяснялся еще и тем, что харьковские следователи никак не могли подвести группу захваченных активистов под нужную статью. Например, никак не удавалось доказать, что те использовали огнестрельное оружие: во-первых, казаки в ходе инцидента не успели сделать не единого выстрела, во-вторых, их автоматы сразу же присвоили себе «айдаровцы» и наставили на них собственных отпечатков. Следователи пытались заставить луганчан признаться в том, что в ходе отъема избирательных бюллетеней те угрожали членам избирательных комиссий, избивали их, грабили, стреляли по населению у избирательных участков. Всю эту ерунду, несмотря на моральное и физическое давление, пленники подписывать отказывались.
«Говоришь им, что не было такого, они отвечают, что найдут свидетелей, — вспоминает Черный. — Надевают на голову мешок, куда-то ведут, по дороге бьют, а потом стреляют. Шум в ушах утих, и понимаешь, что попало не по тебе… В первый раз страшно было, второй — уже не так».
Тогда следователи выбрали иную тактику: говорили, что знают, где живет семья узника — она как раз к тому времени оказалась на оккупированной территории. Украинские спецслужбы наведывались в дом Александра Николаевича с обысками, где, естественно, не нашли ничего криминального и крамольного.
«Они и провокаторов в камеры подсылали, и сами провокации устраивали, — рассказывает казак. — Например, везут нас куда-то, потом останавливаются, говорят, мол, ребята, хотите покурить? Мы отвечаем, что у нас нет ни сигарет, ни денег. А они отстегивают нас от лавочек, говорят, что пока сбегают в магазин, а вы, мол, тут посидите, отдохните. Один еще специально спрашивает у другого так, чтобы нам слышно было: "Может, прикроем дверь машины?", а тот ему отвечает: "Да ладно, пусть подышат". И дальше ждут нашей реакции. Если дернешься, то могут пристрелить при попытке к бегству либо поймать и навесить дополнительную статью. Но мы, естественно, уже были ученые и на такие провокации не велись».
В конце концов следователь напрямую заявил Черному, что если тот не желает сотрудничать, то его поместят в такую камеру, откуда он сам попросится назад. После чего Александра Николаевича отправили к приговоренным к пожизненным срокам, ожидавшим пересмотра своих дел. То есть к убийцам. Те тоже оказались «заряженными», особенно украинским телевидением. Но на их «наезды» он сумел ответить «по понятиям»: «Вот вы говорите, что эта власть несправедливо осудила вас, она неправа, а вы невиновны. Тогда почему вы защищаете ее, да еще от меня, которые против этой власти встал? Выходит, по всем раскладам прав я, а не вы».
Единственная проблемой, действительно отравлявшей Александру Николаевичу жизнь в тюрьме, были сильные боли в отбитых «айдаровцами» конечностях.
«Месяц спал в позе эмбриона, — вспоминает он. — Начинаю разгибать ноги — больно, сгибаю — тоже. Они же специально били по коленям и суставам, а воспаленный сустав очень долго болит. Даже ложку ко рту было невозможно поднести. К счастью, в камере оказался один харьковский армянин, тоже активист Антимайдана, участвовавший в штурме городской администрации. В прошлом спортсмен, он показал мне комплекс упражнений: приседания, отжимания. Поначалу было больно, но с каждым разом боль была все глуше. Благодаря его курсу у меня за четыре месяца практически все зажило, но и по сей день бывает, что нет-нет, а то либо спину резко схватит, либо еще где-то. Наверное, укропы что-то повредили мне, но я точно не знаю, поскольку к врачам не обращался. Когда вернулся, тут все лежало в разрухе. У нас тут люди без ног и без рук воюют, а я по докторам бегать стану…».
Жизнь после плена
Обменяли Александра Николаевича Черного приблизительно за неделю до начала предполагаемого процесса над ним по статье «Терроризм». Из СИЗО выпустили с весьма занятной формулировкой: «Ввиду невозможности проведения следственного эксперимента и сбора улик в связи с проведением АТО дело приостанавливается». Еще и взяли расписку, что по прибытии на место постоянного проживания он в течение трех дней встанет на учет в украинских органах внутренних дел.
Обмен произошел под Донецком, в окрестностях печально знаменитого аэропорта. После того как луганчан посадили в «деэнэровский» автобус, украинцы на прощание открыли по нему огонь из минометов, к счастью, не попали.
Дорога в родное село Бахмутовка, находящееся под украинской оккупацией, Александру Николаевичу была заказана. Он приехал в Луганск. Поначалу вчерашние пленные жили в отеле, но недолго, поскольку его администрация начала тяготиться присутствием гостей, которые ни за что не платили. Чтобы решить вопрос с жильем, они стали обивать пороги чиновничьих администраций республики, и им предложили переехать в общежитие — неотапливаемое здание с выбитыми окнами…
«Поболтавшись так без толку, я решил обратиться к атаману, — вспоминает Черный. — Тот сообщил, что наши хлопцы сейчас стоят на передке, под Кировском. Ну я и пошел служить туда. Перестреливались с укропами, ловили их диверсионно-разведывательные группы, потом были бои под Дебальцево и Чернухино, в которых я принимал участие. А затем всех нас объявили "незаконными вооруженными формированиями" и начали разоружать. Оставался только один выход — переходить в Народную милицию, что я и сделал, перевелся в артиллерию».
К тому времени Александр Николаевич уже снял квартиру в Луганске и перевез в столицу ЛНР свою супругу.
После 9 мая 2015 года он почувствовал себя плохо: начались резкие боли в желудке, пропал аппетит. Обратился в больницу, его обследовали и поставили диагноз «панкреатит». Сказались месяцы, проведенные в Харьковском СИЗО, где кормили чем попало.
«Врачи сразу поинтересовались, каков у нас был рацион. Ну какой? Если есть передачки у тебя, у сокамерников — то еще более или менее. А в остальное же время была местная баланда».
Врачи прописали Черному строжайшую диету. Армейское же руководство сказало, как отрезало: подобной пищей обеспечить не можем. Александр Николаевич неделю пробыл в части, но когда начались знакомые симптомы, то сразу же написал рапорт об увольнении — здоровье дороже.
Сейчас он живет с супругой в Луганске, работая охранником, получает мизерную зарплату. Его, как многих из тех, кто начинал «Русскую весну», не зовут на официозные торжества, он не получает пособий и компенсаций за потерю дома, время, проведенное в украинском плену — власти ЛНР до сих пор не разродятся законом о статусе ополченца. Но «если завтра война», Черный готов вновь взять руки автомат, и воспоминания о месяцах, проведенных во вражеском плену, ему не помеха.
Алексей Топоров / 21 июля 2016, 11:00 |
