Месяц прошел после убийства в Донецке легендарного полевого командира Моторолы. А еще через месяц будет годовщина со дня смерти другого не менее известного ополченца — Павла Дремова (Бати). Заказчиков его убийства так и не нашли, да по большому счету и не искали. Исполнитель, по словам вдовы, спокойно живет в ЛНР. Татьяна Дремова рассказала «МК» в Питере» о своем счастье, которое длилось три месяца и один «медовый день», о Паше и политике новых властей, о которой она ничего знать не хочет.

В декабре прошлого года о свадьбе ополченца Павла Дремова и петербурженки Татьяны говорили весь Донбасс и Питер. Сначала поздравляли, потом оплакивали. Батю убили 15-го числа, когда он торопился на свой праздник — второй день гуляний в родном Стаханове, устроенных после официальной питерской церемонии.

Это была очень необычная пара. Красивая и будто бы несовместимая на первый взгляд. Он — полевой командир, атаман, по сути глава Стаханова, где стоял его полк. До войны — каменщик. Она — выпускница театральной академии, которая о войне и не помышляла.

— Лето 2014 года, когда начались бои на Донбассе, я провела в Индии, — рассказывает Татьяна Дремова. — В Питере открыла небольшой магазинчик индийских товаров. Мы покупали вещи, сделанные вручную тибетскими беженцами, и продавали их в Петербурге. Так мы им помогали. Это было очень мило, но совершенно невыгодно. Я совсем не коммерсант. В моей голове были мир, любовь, буддизм и никакой войны. А осенью я вернулась в город. Включила телевизор и увидела, что происходило на Украине. А там война. Друзья — в основном люди творческие — говорили: да брось ты, это политика. Но политикой был майдан, и он мне действительно казался ерундой. А тут настоящие танки стреляли по настоящим людям. Какая политика? Это война!

В октябре один из друзей Татьяны ушел в ополчение. А она с другим товарищем стала собирать гуманитарную помощь в своем магазинчике. Поначалу народ шел активно. Но потом наступило затишье, перемирие, и петербуржцы сникли.

— Чтобы люди помогали, я это уже сейчас поняла, им нужно показать фотографию оторванной ноги. Тогда они скажут: «Ой, как плохо» и принесут вещи. А когда не стреляют, сложно объяснить, что по сути ничего не изменилось и жителям пострадавших городов все так же нечего носить, нечего есть, — говорит Татьяна.

В декабре 2014-го она решила сама ехать на Донбасс. Хотела наладить связи с местными фондами, познакомиться с беженцами. Все-таки имея связи, из Питера проще помогать.

— Поехала как фотограф (я этим увлекаюсь), получив аккредитацию от СМИ в обмен на мои фото. Статус журналиста упрощал работу, — объясняет Татьяна. — Отправляясь туда, очень хотела поснимать полевых командиров, особенно Павла Дремова. Пожать ему руку, поговорить с ним было моей мечтой. Тогда уже я была в теме, много читала о том, что происходит на Донбассе, и его высказывания были мне ближе всего по духу. Он был необыкновенный. Все, что он говорил, — это такая смелость, открытость, принципиальность. Он мог называть вещи своими именами, не заботился о политкорректности, о последствиях. Если он знал, что кто-то ворует, он говорил об этом. Не воруй! В конечном счете он за это и поплатился... Я не Паша, — добавляет Татьяна.

Это она к тому, что в отличие от него не может обличать нынешние власти ЛНР и не занимается этим. В политику Татьяна старается не соваться. А он в конце 2014-го записал видеообращение, в котором разнес Игоря Плотницкого, обвинив в его в разграблении гуманитарной помощи из России.

— Паша был не за ЛНР, он был против Украины. С большим усилием, за которое я стала его еще больше уважать, он согласился на вступление его полка в народную милицию ЛНР в начале января 2015 года. И тогда он, после всех своих высказываний, принял знамя из рук Плотницкого. Павел прекрасно понимал, что сначала необходимо быть всем вместе внутри маленькой республики, чтобы победить внешнего врага. А потом уже разбираться внутри. И ради общей победы надо наступить на горло всем своим «нравится — не нравится» и объединиться, — говорит Татьяна.

Первый среди настоящих

В декабре 2014-го знакомые помогли Татьяне найти жилье в Алчевске, а главное — договорились о встрече с Дремовым.

— Мы приехали в Стаханов, пришли в штаб полка. Долго ждали Пашу. За это время его помощник рассказал мне все что мог, ответил на мои вопросы. И я думала: что же буду спрашивать у Дремова? Щелкну его разок и уйду? А ведь он специально ко мне едет на встречу. А потом он наконец пришел. С ребятами вернулся с передовой. Они были такие веселые. Паша узнал, что я из Петербурга. Обрадовался: «Я тоже жил в Петербурге!» Выяснилось, что мы ездили с ним на одном номере автобуса. Потом они начали читать стихи, угощать нас чаем. Затем приехал парень-бард с гитарой. Они, эти ребята, были потрясающие, искренние, живые, настоящие. И Паша первый среди них. И это было фантастически! — восторгается Татьяна.

После той первой встречи она еще не раз приходила в штаб полка, просто посидеть там и посмотреть:

— Могла так час сидеть, два. Кто-то приходил-уходил, а я сидела и кайфовала.

Ей подарили шинель и папаху. А она принесла два кило конфет, потому что кто-то из ополченцев обмолвился, что уже давно их не ел.

— Но они ни одной штуки не взяли. Паша сказал: «Все в детский дом».

21 января 2015-го Татьяна поехала из ЛНР обратно в Питер. 23-го была в городе. И в тот же день убили коменданта, первого народного мэра Первомайска Евгения Ищенко.

— Меня больше всего восхищали Паша и Ищенко. В Первомайске тогда не осталось ни одного целого здания. А это не село, это город. Это похоже на Сирию, которую нам сейчас показывают. Ищенко возил меня по городу и рассказывал, что там творилось: вот тут у нас печка во дворе, люди себе еду на ней готовят, потому что в квартирах нет ни газа, ни воды, ни электричества. Но при этом он не опускал руки, верил, что все починят, отстроят, переживут. Мне запомнилось, что, когда мы подъехали к тому дому, где Ищенко жил и где мы его забирали, он во дворе кормил голубей. И был такой жизнерадостный, — вспоминает Татьяна.

«И я очень зову тебя замуж»

Татьяна вернулась в Петербург. В кармане у нее лежал личный номер Павла Дремова.

— Мне много раз хотелось позвонить ему. Но меня что-то сдерживало внутри. Казалось, что я его своим звонком отвлеку от важных дел. Да и думалось — вот дозвонюсь и придется объяснять: «Я Таня, журналистка, я вас снимала...» Он полчаса будет вспоминать, что за Таня. Так и не позвонила. Потом только поняла, какая дура была, — жалеет Татьяна.

Она вернулась в ЛНР в августе 2015-го. Конечно, хотелось снова встретиться с Дремовым. Наконец решилась — набрала его номер. Но у командира за прошедшее время он уже несколько раз сменился.

— Удалось дозвониться только до его друга Жени. С ним мы встретились, поговорили. Потом я занялась своими делами. И как-то днем сидела в Первомайске со знакомым ополченцем. И вдруг звонит телефон. Паша! Говорит: «Ты где?» — «В Первомайске». — «Сиди там, приеду за тобой». Думаю: ничего себе, прикольно. Через полчаса приехал, забрал, привез к себе в штаб — мы там сидели, разговаривали и просто друг на друга смотрели. Он меня спрашивал: «Чего пропала, не звонила?» Я ему объясняла, что не хотела отвлекать, что пришлось бы напоминать, кто я. А он сказал, что я дура и ничего бы не пришлось объяснять. Вскоре после моего отъезда зимой началась Дебальцевская операция. Он сидел в окопах, кругом стреляли, а он меня вспоминал. А потом тоже не мог мне позвонить — у него моего номера не было. И я поняла, сколько времени мы потеряли, — вздыхает Татьяна.

И все-таки ей нужно было возвращаться в Петербург.

— Я приехала домой. А Паша прислал мне электронное письмо. Там была всего одна строчка. «Ну, ты хоть позвони, скажи, как доехала. И я очень зову тебя замуж». Он и до этого не раз «звал», но то все было в шутку, мол, завтра в ЗАГС поедем. Я от этих шуток стеснялась, краснела, но при этом они мне так льстили. А в том письме все было уже серьезно, — рассказывает Татьяна.

В сентябре атаман Дремов сделал своей невесте официальное предложение. Полевой командир оказался на редкость романтичным.

— Мне кажется, все девочки должны мне завидовать. В сентябре я снова к нему приехала в Стаханов. В одно из воскресений — он в этот день пораньше уходил из штаба — договорились сходить погулять. За мной заехал его личный шофер, он же телохранитель Леня (он потом и погиб с ним вместе). И мы куда-то поехали. Я думала, в штаб. Но мы почему-то свернули с нужного пути. Ехали лесом, полем, на все расспросы Леня отвечал, что ничего не знает. Приехали в итоге в красивую рощу — осень в тот год стояла теплая, сухая, и лес был весь желтый. В роще нас ждал Паша с букетом цветов. Я к нему подошла. Он встал на одно колено и спросил, буду ли я его женой. Я сказала «Да». В этот момент Леня сзади заорал «Ура!» и открыл шампанское. Это было как в кино, — улыбается Татьяна. — Потом я несколько раз приезжала, уезжала в Стаханов. В октябре уже Паша приехал в Петербург знакомиться с моей мамой и подавать заявление в ЗАГС. Решили регистрироваться здесь. Паша любил Петербург. Но главное, что его друзья сюда приехали. А мои друзья и семья туда бы точно не отправились. Хотя мама его очень полюбила. Безоговорочно и как родного. И когда все случилось (убили Павла. — Ред.), я впервые увидела, как мама быстро постарела. Она очень сильно переживала.

«Я точно знаю: он умер счастливым»

Влюбленные прожили вместе всего три с половиной месяца. Позже на своем сайте Татьяна поделится воспоминаниями о том времени. «Я влюбила Пашу в индийскую кухню. Сначала я сделала его вегетарианцем. Точнее, оговорюсь сразу, он сделался им сам, по собственному желанию. А потом, когда мы были в Петербурге, я решила продемонстрировать ему на деле, что вегетарианская кухня очень вкусная и разнообразная. И сытная». «Еще мы ходили в цирк, настоящий цирк, и идея была Пашина». «Поиграть в компьютерные игры, поиграть в настольные игры, посмотреть мультфильмы, или КВН, или «Уральские пельмени» — все это и многое другое — это другой, непаспортный возраст Павлика».

5 декабря свадьбу отметили в Петербурге. Медового месяца не было, только один «медовый день», который молодожены провели вместе с минимумом звонков и без встреч. Второй праздник хотели сыграть в Стаханове 12 декабря.

«Было морозно, нас катали, мы пили невкусное шампанское и целовались... Мы успели сказать друг другу самое главное и разъехались на разных машинах», — писала спустя месяц Татьяна о последнем дне с мужем. Его машина — подарок на свадьбу — взорвалась. И Павел, и его шофер Леня погибли на месте.

«И я точно знаю, что 12 декабря 2015 года Паша хотел жить как никогда, и точно знаю в то же время, что умер он счастливым», — написала потом Татьяна.

Двойные стандарты ЛНР

Сейчас Татьяна Дремова живет в Стаханове, маленьком городке, который продолжают обстреливать.

— Паша говорил, что когда-нибудь, когда война закончится, когда необходимость в нем иссякнет, мы переедем в Петербург. Не переехали. И я пока не собираюсь. Я живу именно в том районе города, который больше всего обстреливается. Когда прилетает, то прилетает в первую очередь к нам. А сейчас особенно сильно стреляют, — говорит Татьяна. — Для меня многое в новинку — жизнь без «Икеи», кинотеатров и книжных магазинов. Я никогда не думала, что смогу в маленьком городе почувствовать себя дома. Но почему-то там я на своем месте.

Татьяна работает программным директором в Казачьей медиагруппе, которую создал еще Дремов, и в Луганском драмтеатре. Туда ее с радостью взяли режиссером. Странно получилось: из ЛНР многие едут в Питер на заработки, а тут наоборот — петербурженка нашла себе работу в Луганске.

— Я в Питере искала когда-то себе место в театре. Но без знакомств и связей очень сложно в этой сфере пробиться. А там я оказалась нужна. Я пришла в театр, где нет ни одного режиссера, потому что все разъехались во время войны. Сказала, что я режиссер с петербургским образованием и хочу у вас работать. Мне ответили: «Добро пожаловать, мы тоже хотим, чтобы вы у нас работали». Пишу еще в газету «Казачий вестник» — про православие, про казачество. Хотя я не крещеная, а про казаков стала узнавать, только познакомившись с Пашей. Папаху себе на свадьбу сшила с фатой. Фату потом обрезала и продолжаю носить эту папаху. Хотя я не казачка, я, получается, вдова атамана. А в политику я не лезу. Я в ней не разбираюсь. И в этом отношении не представляю никому такой опасности, как Паша, — уверена Татьяна.

В Стаханов, как и в целом на Донбасс, сейчас постепенно возвращаются те, кто уехал оттуда с началом войны. Но работы в республиках очень мало. То и дело отключают свет и воду. Татьяну часто спрашивают, что будет с ЛНР. Или чего бы она хотела?

— Мое мнение человека со стороны, мало в этом разбирающегося: Донбасс России не нужен, но и Украине, я думаю, тоже. Потому что в него при любом развитии событий нужно вкладывать огромные деньги, чтобы там хоть что-то восстановить. Жить ближайшие «-дцать» лет будет сложно. Это второе Приднестровье. Никто не придет и не отведет в светлое будущее с большими зарплатами. Республикам придется самим выплывать. И, скорее всего, они надолго останутся в таком же положении, как сейчас: и не государство, и не часть Украины. Хотя это весьма странное состояние.

В ЛНР ввели свои автомобильные номера, выдают свои паспорта, развивают народную милицию. Но в то же время не могут провести выборы без разрешения из Киева. То есть, с одной стороны, выстраивают политику самостоятельного государства. А с другой... У меня вопрос: что будет, если все-таки будут приняты минские соглашения и ЛНР снова станет частью Украины, хоть и с особым статусом? Опять менять все паспорта, номера, печати, штампы? Это мелочи, но сколько на них тратится денег. Или еще пример двойных стандартов. Я была удивлена, когда узнала, что в республике до сих пор в школах преподают второй язык — украинский. Это подается так, что вот, мол, мы не забываем наших корней и все такое прочее. Но толком, зачем это делается, объяснить не могут. Видимо, на всякий случай. Только что это за всякий случай? Они не верят в победу? Это очень странно, когда, например, есть семья — мама, папа и ребенок. Папа воюет с Украиной, а ребенок тем временем учит украинский в школе. Но главное — экономика. ЛНР и ДНР зависят от Киева финансово. Самые крупные заводы, которые еще работают, работают на Украину. И люди внутри республик получают зарплату в гривнах. А налоги платят в украинскую казну. И все прекрасно знают, что Алчевский металлургический комбинат высчитывает из зарплаты работников процент на АТО. Все это знают, но ничего с этим не поделать. И эти предприятия не смогут жить, построив «великую китайскую стену» между собой и Украиной. Если ЛНР все-таки войдет в состав Украины, я не смогу там жить. Мне придется уехать.

Заказчиков убийства никто не ищет

После гибели Павла Дремова, легендарного и любимого многими в ЛНР Бати, там часто задумываются, как увековечить его память.

— Ко мне на улице подходят и спрашивают, когда его именем назовут улицу или школу, когда памятник поставят. Все будет, — уверена Татьяна. — Да и просто меня стали часто узнавать. Иногда это очень трогательно — люди сочувствуют, порой бесцеремонно: «А еще не нашли убийц? Что ж так?» Я б тоже хотела знать, что ж так. Только никто не ищет. Если бы искали, уже бы давно нашли. Все говорят: «И так все понятно, кто заказчик». А что понятно? Назовите мне фамилию. Исполнителя (человека, который перегонял подаренную Дремову на свадьбу машину и подложил в нее взрывчатку. — Ред.) действительно знают все. У него открытая страница в «Фейсбуке». Он теперь живет в Северодонецке. От Стаханова до него километров 50. Вот он, пожалуйста, берите! Но никто с ним ничего не делает, потому что все боятся за свою шкуру. Год назад все били себя пяткой в грудь и говорили, что Паша столько всего сделал, что мы сейчас за него... А ничего.

Кто заказчик — этот вопрос остается открытым. Он может оказаться на Украине, в ЛНР, в России.

— В Интернете ходят версии, где все расписано, кто заказчик и почему. Можно им верить, — рассуждает Татьяна. — А можно, наконец, провести расследование и все выяснить точно. Но этого не делают.

Кстати

Ответственность за смерть

В октябре этого года в Луганском драмтеатре прошла премьера спектакля Татьяны Дремовой «Соловьиная ночь». Это пьеса о первых днях мира после Великой Отечественной войны, о любви между советским солдатом и немецкой девушкой. Третий главный герой — полковник, которому приходится разбираться в этой истории. И он оказывается больше человеком, чем военным. Татьяна хотела поставить спектакль, еще когда был жив Павел. Но тогда не получилось.

— А потом Паша стал для меня прототипом того полковника, — говорит Татьяна Дремова. — Я поняла, что советский офицер такой же, как мой муж, он делает так же, как всю жизнь поступал Паша. А он никогда не бросал своих. Однажды арестовали одного из его людей. Он сказал, что поднимет весь полк, что они не поедут на позиции, что не будут стрелять или вовсе начнут стрелять в другую сторону, если того бойца не вернут к нему в полк. В таких вопросах он был бескомпромиссен. И в то же время он мог дать денег незнакомым людям, если те просили на операцию матери, и никогда их не проверял. При нем в Стаханове абсолютно пропали наркотики.

Как-то раз он рассказал мне, что отпустил пленного. Тот был снайпером. И после освобождения вернулся в украинскую армию и продолжил убивать наших ребят. Паша меня спрашивал, прав он был, что его отпустил или нет. Я сказала, что вина за каждого убитого у них была пополам. С одной стороны, ты проявил милосердие, с другой — ты ответственен за каждого, кого он потом убил.

Елена Михина