 Открытие в редакции «Литературной газеты» (№ 39, 40, 2016) Опорного пункта охраны русского языка (ОПОРЯ) мне представляется событием своевременным, злободневным и даже знаковым. В том смысле, что оно довольно точно характеризует истинное духовное, культурное и нравственное состояние нашего общества. И не только в их внешних проявлениях – в этих самых иностранных вывесках на улицах наших городов, – но и в том, что кроется за ними и что далеко не всегда различается.
Ведь, в конце концов, дело властей – всех их видов и уровней – не допускать такого засилья иностранных слов и чуждого российским гражданам образа жизни, понятий и представлений, подавляющих и унижающих их; принимать закон о государственном языке и добиваться его исполнения. Но ведь может быть и так, да и бывало, что все вывески правильные, все говорят на чистом русском языке, а разлад и трагедия непонимания меж людьми сохраняются… Не об этом ли запредельном состоянии с такой пронзительностью и болью взывала Марина Цветаева:
Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично – на каком
Не понимаемой быть встречным!
А стало быть, есть нечто помимо языка, на страже чистоты чего должны и обязаны стоять художники, писатели. Ведь язык не есть только средство коммуникации, но – выражение и продолжение во вне души человеческой. Можно и безусловно должно избавить русские города от иностранных вывесок, очистить русский язык от нелепых заимствований. Но как сохранить в чистоте дух человеческий, если это не может быть регламентировано никакими законами?..
Это не значит, что с засильем иностранных вывесок, а, по сути, с бесцеремонным духовным насилием над людьми не следует бороться. Наоборот, в нынешних условиях, видимо, именно с этого и следовало начинать, так как иностранные вывески на улицах наших городов – это уже самое откровенное и наглядное свидетельство торжества псевдолиберальной идеологии западничества, которая уже давно терзает Россию. И которая, в своём догматическом упорстве, никогда не приносила нам блага: «Европейское просвещение приносит на нашей почве скудные и уродливые плоды» (Н. Страхов). Именно то «просвещение», которое, как обезьянничаньем и лакейством назвать невозможно. То есть, свидетельством духовной подавленности и угнетённости личности.
Открытие же Опорного пункта охраны русского языка свидетельствует о таком повсеместном засилье иностранных слов, что как говорится, больше жить не можно. И что можно выразить разве что стихами Сергея Есенина:
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
Нам скажут, что это, мол, мы только теперь заметили, такое языковое засилье, словно не видели его раньше. Видели, конечно, изначально к чему всё идёт. Знали о том, что в какой языковой среде человек живёт, таким он и становится. Знали и то, что покорению всякого народа предшествует покорение духовное. Но либеральный сыск оказался пострашнее и побеспощаднее советской цензуры. И был настолько силен, что высказать нечто противное ему было решительно невозможно. Даже самое очевидное и здравое. Негде. Во многой мере и до сих пор такое печальное положение сохраняется. Но смена иностранных вывесок на русские будет свидетельствовать о том, что неизбежная после всякой революции, в том числе и «демократической» революции нашего времени, «смена вех» трудно, но всё-таки происходит. Ведь экология языка и мысли столь же необходима, как и экология природы.
Но количество подобных языковых безобразий, которые могут быть присланы в редакцию из любого города страны, столь безбрежно, что уже, ничего не добавит к сути рассматриваемого явления. Разве только подтвердит его ужасные масштабы. А потому есть необходимость взглянуть на это бедствие несколько с иной стороны. Ведь, иностранные вывески вешали на наших улицах, отнюдь, не иностранцы. И не только люди по причине своего невежества, малограмотности и дурновкусия. Но – из уверенности в том, что это престижно, хорошо, прогрессивно. Из уверенности в том, что это характеризует их приверженцами самых передовых воззрений, которые непременно принесут благо. То есть, люди оказались с извращённой системой ценностей…
Не столь уж сложно было бы мне проиллюстрировать проявление этого бедствия иностранного и иноверного засилья чисто по-журналистски: зафиксировать факт и даже приложить фотографии в подтверждение его. Но я хочу на конкретном примере показать более существенное, коль иностранные вывески на наших улицах вешали не иностранцы. То, кто и как, может быть, и сам того не ведая, осуществлял духовно-мировоззренческое обеспечение этого бедствия. Разумеется, из самых добрых побуждений. И, конечно же, под знаком патриотизма способствовал насаждению уничижительного низкопоклонства и обыкновенного лакейства.
С некоторых пор, а именно – с «революционной перестройки» город Краснодар многие стали называть с какой-то игривой и бездумной беспечностью не иначе как – «Наш маленький Париж». Сначала в шутку, а потом и вполне серьёзно, видя в этом некий шик. Начали называть так свой родной город с романа Виктора Лихоносова «Наш маленький Париж», удостоенного Государственной премии. Это – горькая усмешка несчастных людей первой волны эмиграции. Взгляд на Россию оттуда, извне, абсолютно непонятный в самой России. Не потому ли роман, вроде бы о казаках, потомками казаков принят не был. И всё обсуждение его свелось к сетованиям на неразумных читателей, отказавшихся его читать. Да и помнится патриотический журнал «Наш современник» отклонил его, и он был впервые опубликован в журнале «Дон».
А «неразумные» читатели, видимо, потому и не приняли роман, что учуяли в нём уничижающую их психологию молодого лакея Яши из «Вишнёвого сада» А.П. Чехова: «Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно… Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно…
…Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество – будет с меня».
Запущенное в обиход в качестве шутки впервые, кажется, писателем Георгием Степановым, автором романа о Гражданской войне «Закат в крови», это определение В.Лихоносовым вполне серьёзно взято заглавной идеологемой романа. Может быть, иного представления в русской литературе не было? Да нет же, всегда было иное, во всяком случае, не лакейское. Ну, хотя бы в стихотворении Якова Полонского «А.Н. Майкову»:
Поверь, не надо быть в Париже,
Чтоб к истине быть сердцем ближе,
И для того, чтоб созидать,
Не надо в Риме кочевать.
Да и у наших современников, к примеру, у Владимира Личутина, в его «Путешествии в Париж»: «И, вдруг я пожалел, что съездил в Париж. Ведь рассыпался на осколки хрустальный замок, сотканный из многих былых мечтаний о неземной красоте неведомого мира». Заметим, что «вдруг» пожалел двадцать лет спустя. Особенно остро ощущали это русские писатели в периоды революций: «Первоисточником переворотов была Франция; эта самая немузыкальная в мире страна весь мир заполонила звуками своей музыки» (А.Блок).
Что же произошло и где? В Париже? В России? В наших умах и душах? Но тот Париж, единственный и настоящий существует и поныне. А Краснодара прежнего нет. Его уже не разглядеть за частоколом иностранных вывесок и витрин. Есть только «маленький Париж». Неужто, не ведали о том, что как город свой обзовёте, таким он и станет? Неужто, не знали о том, из какого слова какое положение вещей неизбежно произрастает? Неужто, не знали о том, что «В начале было слово»?.. Я уж не говорю о том, как такое уничижение города сочетается с той большевистской неистовостью, с какой стремились совсем недавно возвратить Краснодару имя Екатеринодар. Но вот эта кампания, вроде бы, стихла. Что-нибудь одно – или Екатеринодар или Париж. Но не вышло ни то, ни другое. Получился этот мировоззренческий выверт, безжизненный плод либерально-демократической революции – «наш маленький Париж»…
Впрочем, своего презрения к этому южному краю, где прожил полвека, писатель и не скрывает, являя вполне либеральные представления, со всеми их родовыми признаками, рядящимися в тогу патриотизма: «Прошли годы, и я начинаю чувствовать, что живу не там, и, наверное скоро уеду отсюда… другая душа у моей Руси… Чем больше живу на юге, тем сильнее начинаю страдать». Словом, не то место и не тот народец попался писателю: «Среди кого жил. Боже мой?!!». Прямо-таки совершенно в духе революционных демократов XIX века явочным порядком объявлявших себя любимых «лучшими» людьми… Но прошло время, и оказалось совсем не так.
Может быть иное, более человечное, что ли, представление? У писателя должно быть. Ну, пишет же замечательный прозаик Борис Екимов, тоже ведь живущий в провинции, в Калаче-на-Дону совсем о другом: «Что касается разоблачителей, у которых «Россия одурела», спилась, заворовалась, тем я просто сочувствую: среди каких нелюдей им приходится жить…». Да, действительно.
Теперь же, когда всё безобразие очередной, на сей раз «демократической» революции в России вполне определилось, В. Лихоносов заодно с другими исполнен, вроде бы, праведного гнева: «Россия попала нынче в капкан». Тем удивительнее его гнев, словно он к этому не причастен, словно он, борясь с «красной идеей» не оказался исправным идеологом «демократической» революции: «Сейчас ощущение, что город заняли варяги» (В. Лихоносов). Но постойте, помилуйте, а кто привёл этих самых варягов в родной город, кто способствовал этому? Кто протаптывал им идеологическую и мировоззренческую дорожку? Разве не наш «живой классик»? Разве он не причастен к тому, что Париж как был, так и остаётся на месте, а прежнего красивого Краснодара больше нет. Есть только «маленький Париж», на улицах которого, действительно, чувствуешь себя иностранцем.
Пётр ТКАЧЕНКО,
издатель авторского литературно-
публицистического альманаха
«Солёная Подкова» |
